Что подарить Светке? Генка и Левка сложили наличную мелочь, всего – один рубль сорок семь копеек. Но грозный усач на Центральном рынке неожиданно пожалел «студэнтов». И они получили три гвоздики изначальной ценой по полтиннику. Плюс целлофан «бэсплатно».
А много будет народу на дне рождения? Физик Генка считал, что до фига. Лирик Левка мечтал: человек пять. И Генка, черт, как всегда, оказался прав. Светкино двадцатилетие праздновали, наверное, с десяток ее разновозрастных родственников плюс пол-университета в придачу.
На лестничной площадке дымили сигаретами продвинутый бородач в хемингуэевском свитере и туманная блондинка, изображавшая Марину Влади. В квартире стоял бедлам. Комммунальные соседки робко жались по стенкам в коридоре. Скромный букетик от однокурсников Светка еле впихнула в хрустальное ведро к другим букетам и букетищам.
Под ногами у взрослых любознательно путалась Светкина сестра, лисичка лет десяти. Когда включили «катушечник» и стали слушать устрашающий хрип Высоцкого, она исчезла. Но едва запустили твист, выпрыгнула на середину комнаты и пошла лихо крутить попчонкой в юбчонке. Взрослые одобрительно посмеивались, но сами на сомнительные выкрутасы не решались. Лишь к середине номера прервали табакокурение Хемингуэй с Влади. А уж потом пустился в пляс и остальной народ, местами в присядку.
Генка с Левкой все не вписывались в этот праздник жизни. Курить они раньше уже пробовали, но сигарет у них по бедности не было, а «стрелять» было неудобно. Танцевать «по-современному» они толком не умели, пригласить на вальс незнакомку казалось немыслимым. Один раз они было влезли в спор с какими-то физиками, кто первым высадится на Луне – мы или американцы. Но физики разбирались в космической политике ощутимо лучше, чем Генка. А уж про лирика Левку и говорить было нечего.
Была, правда, одна хохма – со Сталиным, вырезанным из «Огонька». На фото в журнале он, видимо, приветствовал советский народ с какой-то высокой трибуны. Теперь же его, обкорнав по контуру, мстительно прикнопили над дверью, а к приветственно вздетой руке привязали веревочку. Так что каждый мог за нее подергать и получить персональное, теперь уже, видимо, прощальное помахивание вождя, недавно вынесенного из мавзолея.
Не всем, правда, нравился оттепельный юмор. Откуда-то даже прошипели: «Кощ-щ-щунство...»
Всех примиряли только пляски. Но Генка и Левка так и не отважились в них поучаствовать. Они лишь еще раз поздравили именинницу и, ни с кем не прощаясь, «по-английски» вышли в коридор.
Дверь соседней комнаты была приоткрыта. Генка машинально заглянул туда, и там, в середине сине-черного сумрака, вдруг мягко засияло: на детской кроватке, примерно сложив ладошки поверх одеяла, спала Светкина сестричка. Особенно красивы были каштановые, в рыжину, волосы, полукругом рассыпанные по белой подушке. И глубокий умиротворенный покой, исходивший от крошечной женщины.
– Вот будет кому-то счастье! – зачарованно прошептал Левка.
***
Получив зарплату, Генка «снял» на площади Маяковского симпатичную «телочку» лет двадцати. В застойной Москве 70-х, если у тебя не было блата, доступный тебе набор развлечений по убогости приближался к меню советской «столовки». На этом и основывалась Генкина тактика: вначале шуточное четверостишие – для мозгов, потом ресторан «Пекин» – для желудка, а потом...
«Я достаю из широких штанин Дубликатом бесценного груза, – двусмысленно улыбаясь, надвинулся на «телочку» статный красавец в фирменной «джинсе», – Читайте, завидуйте: Я гражданин Советского Союза!» Песня, правда? Ха-ха-ха!
«Пекин» хорошо знал цену Генке. Униформа досконально установила, что он не карточный «катала» и не «валютчик», валютный спекулянт. Гостиничные проститутки давно перестали видеть в нем клиента – что своего лично, что своих гэбэшных «кураторов». На чай мужикам он давал сколько положено, девушкам культурно отпускал комплименты. Ну и ладно.
Генка хорошо знал цену «Пекину». Отставников-гэбэшников на входе и ветеранов официантских войск он называл уважительно по отчествам: Гаврилыч, Михеич; проституток – по брэндовым «погонялам»: Кролик, Пряник, etc. И меню ресторана помнил наизусть.
«Телочка» восторгалась то качеством ресторанных закусок, то обхождением официантов, то живыми лабухами, не пропустив ни одного танца. Ее смешили пляски кримпленовых теток в шапках-ушанках. И окончательно сразила галантность Генки, который, вежливо отстранив гардеробщика, подал ей плащ собственноручно. После чего предложение погулять по ночным переулкам ее ничуть не испугало. Даже наоборот.
Дождь, заморосивший около полуночи, теперь кончился: в переулках крепко пахло свежей майской зеленью и черным мокрым асфальтом. Генка повел новую знакомую прямиком на стоянку троллейбусов и предложил ей в одном из них «посидеть». «Но они же закрыты!» – притворно возразила она. Генка мужественно уперся в створки и, со скрежетом их разжав, кивком призвал даму в чертог.
Заниматься любовью на продавленных сиденьях троллейбуса было для него делом знакомым. Лишь бы не лезли с ремарками ехидные рожи с тротуара. Он специально выбрал такую машину, мимо которой за всю ночь пробежит разве только пара полканов с ближней стройки. В силу движения на четырех лапах те не имели привычки заглядывать внутрь троллейбусов. Поэтому реагировали лишь недоуменным пряданием ушами на всхлипы любви в металлическом чреве.
Но тут вступила комарилья. Возбужденные сыростью от недавно прошедшего дождя, кровососущие с остервенением атаковали щелястый ковчег. Внутри него они тут же находили оголенные выпуклости плоти и слету вонзали в них свои алчные наконечники. «Ой!» – вскрикивала «телочка». «Чччерт!» – тщетно чертыхался Генка. «А раньше их в Москве не было...» – жеманничала она. «Теперь много чего будет!» – снисходительно предрек он.
Узнав, что она живет в двух шагах, на Цветном, он великодушно вызвался ее проводить. Они наискосок пересекли пустынную Маяковку с синхронно мигающими желтыми светофорами и пошли вниз по Садово-Триумфальной. После троллейбусных сальто-мортале «телочка», видимо, нарочно не стала собирать в пучок свои каштановые, в рыжину, волосы. Они очень красиво контрастировали с ее салатовым плащиком.
В проемах между домами украдкой засинел рассвет, взяла первую ноту ранняя птаха на бульваре.
Они миновали непривычно пустынную площадку перед Центральным рынком и свернули в сумрачные лабиринты разноуровневых дворов. Это называется «Цветной»? Легкое дежавю, щекотнувшее Генку еще в ресторане, стало перерастать в непоправимую уверенность.
– А у тебя случайно сестры Светы нет? – осторожно поинтересовался он.
– Ну конечно есть! – безжалостно подтвердила она.
***
Почему я не спросил у Генки, когда наступил финал этой истории? Ведь она могла закончится и через неделю, все в том же брежневском болоте, и десятилетие спустя, когда было забрезжила горбачевская perestroika. Или финала не будет никогда?
Так или иначе, Генка оказался в командировке, один-одинешенек в «полулюксе» провинциальной гостиницы с раковиной в углу. Он сидел за ободранным «рабочим» столом и пытался написать Светкиной сестре самоотверженное искреннее письмо. Он даже уже сочинил первую фразу: «С нами происходит что-то неправильное!»
Но на этом дело остановилось: мешала вода, капающая из крана. Кап-кап-кап... Марш дефективной сантехники заглушал обертоны вдохновения.
Пора определиться! «Вокруг нас только стукачи и проститутки, – наверное, должен бы он ей написать. – Давай попробуем вместе продраться сквозь все это!» Или: «Я всегда буду с тобой, моя любимая! Мы созданы друг для друга». Или даже... Но обязательно «всё». И обязательно «всегда».
А жизнь – кап-кап-кап.
Генка скрутил не родившееся послание в тугой жгут и заткнул им треклятый кран.
Лето 2023 года, Саранск – Ковалево