Туман. книга восьмая. глава седьмая,

 



            ПО СЛУХАМ - ЭТО КУРОРТ, НО ЖИТЬ ЗДЕСЬ ВСЁ НЕУЮТНЕЕ.



                «Доживёте до моих лет и
                поймёте, что главным чувством
                у вас останется чувство
                самосохранения».

                К.А.Ляцких, потомственный
                дворянин, Тамбовский
                помещик.



«Гранд-отель» господина Тамирова, как и остальные «Гранд-отели» по всему миру, был большим и сверкающим, добротно-уютным и пресным одновременно.

Изящество отделки, доходящее иногда в понимании стиля до скатывания по крутой наклонной до неприкрытого показушного богатства, соседствовало в бьющей по глазам мебелью, утратившей само понятие «изящество» ещё на стадии изготовления оной, превратив предметы для сидения, лежания и приёма пищи в выставочные экземпляры из музея стиля рококо.

Эти красивости и излишества отражались, безо всякого сомнения, на стоимости проживания, на размерах, снимаемых нумеров и на казённой радушности персонала, отвыкшей от посетителей за пару зимних месяцев.

Наши герои довольно быстро управились с оформлением и с выбором снимаемых покоев, а заодно и с конвоированием к месту временной дислокации. Труднее было избавиться от ноющей боли в господских шеях, поскольку не только в движении, но и в позиции стоя у конторки приказчика глаза прибывшей троицы шныряли по всему периметру окружающего великолепия, понуждая голову вертеться во след любопытным зенкам … ох, простите великодушно, конечно же очам!

Полученные апартаменты располагались на первом, по европейскому стандарту, этаже, хотя отечественный способ счёта упрямо именовал сей уровень не иначе, как вторым. Из-за этого подхода нумерации этажей даже случился небольшой казус, позабавивший вертящего головою гоф-медика.

--Милейший, сей этаж, как вы его называете Erdgeschoss, не подразумевает наличия мест для проживания, а тут у вас имеются сдаваемые в наём покои. В таком случае этот этаж натурально считается der erster Stock, который второй по видимому счёту в Германии, но по сути первый в Кисловодске. Я не учу вас языкам и понятиям, просто не люблю, когда мне навязывают несуществующих ….

И тут Карл Францевич замялся в поисках надобного словца. А как прикажете сохранить линию беседы, когда голова целиком была занята круговым обозрением интерьера?

--Услуг, - подсказал штаб-ротмистр, усердно занимавшийся тем же самым голововращательным делом, в коем так преуспел доктор.

--Да, именно услуг, за кои я плачу не малые деньги. Предлагаю разделить ….

И снова заминка, на которую тут же откликнулся Модест Павлович.

--Мои деньги! – Думая уж никак не о разговоре, сказал штаб-ротмистр, и повернулся спиною к приказчику.

--Да, именно, мои деньги … при чём тут мои …, - нехотя голова Карла Францевича отвлеклась от созерцания искусной роскоши и полностью занялась осмыслением происходящего.

--Мои деньги не при чём! Я имел намерение сказать, что я стану заниматься языками, а вы предоставлением нам носильщика!

--А вы служили в армии? – Не отрываясь от полюбившегося занятия спросил Модест Павлович у приказчика.

--Так точно! В артиллерии. Фейерверкер-наводчик!

--Похвально! Наведите в таком случае нас на наши нумера, да не промахнитесь!

--Будет исполнено!

--А почему вы спросили приказчика о службе, - тихо спросил Кирилла Антонович, поднимаясь по лестницу рядом с другом.

--Просто надоело молчать и таращиться по сторонам.

--Да-а, как, оказывается, всё просто, - вздохнул помещик и споткнулся на последней ступеньке, заглядевшись на большую китайскую вазу, стоявшую в нише.

--Чёрт бы подрал всю эту династию Тан! – Забормотал Кирилла Антонович, поднимаясь на ноги, и категорически отвергая помощь улыбающегося носильщика.

По привычке, претендующей на статус глубоко устоявшейся, наши герои всё-таки дошли до своих нумеров и, после краткого обживания, собрались в одном нумере, изначально доставшемуся Кирилле Антоновичу.

--С вашего позволения, дорогие мои, и с позволения времени, никуда нас не торопящего в этот вечер, я хотел бы поделиться с вами своими соображениями не только относительно дела, занимающего нас в этом городе, но и касающегося причины этого самого дела – сна.

--Вы не поверите, господа, но мне уже есть над чем поиронизировать, однако, прошу вас, Кирилла Антонович, и ещё кое-кого из присутствующих обратить внимание на мою сдержанность и такт, позволяющие мне только анонсировать мои меткие замечания, а не радовать вас их прослушиванием. Цените моё самообладание!

--Это была чистой воды поэзия! Кирилла Антонович, прошу вас, как кое-кто из присутствующих, продолжить!

--Станете подшучивать, я передумаю!

--Когда наиграетесь – скажете.

--Всё, мы готовы слушать!

Помещик начал посвящать друзей в детали и в многословно-многосложные подробности своих умозаключений, кои для вас, уважаемые читатели, были представлены в виде, лишённом отвлечений и естественных возвращений к одной и той же мысли, дабы пополнить оную «свежепридуманными» доказательствами, либо воскликнуть: «А с чего я начал? Так это же сущая ошибка!» и продолжить выстраивать новую теорию сна в направлении, параллельном предыдущему.

Конечно же, штаб-ротмистр слушал внимательно, но только с позиции собственного понимания сути. Вряд ли он повторял слово в слово всё, что говорил Кирилла Антонович, однако же то, что он буквально «вчитывался» в каждое словцо помещика, имея за цель отыскать пусть и не намёк на приказ, а хоть какое-нибудь руководство к действию, так это истинная правда.

Ну и финал повествования, когда Кирилла Антонович заявил, что на его взгляд не будет никаких сонных аттракционов с отгадыванием и внушением, просто взбодрил штаб-ротмистра, даровав ему не надежду, но убеждённость на начало скорого настоящего дела, а не на «мистическую загогулину», коих в избытке доставало до сего дня.

И вот, когда смолкли завершающие мысль слова помещика, Модест Павлович громко выдохнул, ровненько сел в кресле и ударил ладошками себе по коленкам.

--Увесисто звучит ваша теория, и правдоподобно изрядно, но сам я не увлекался раздумьями о снах, посему не могу ничего противупоставить или добавить в вашу пользу. Мне видится это верным толкованием, только ….

--Что же вас смутило, Модест Павлович?

--Только с высоты моего приземлённого понимания самого сочленения явлений сна и яви … нет, нет, конечно же сна и бодрствования … да, сна и бодрствования, то у души, если она куда-то попадает, а ведь кроме неё во снах никто не блуждает, верно? Так вот, у нашей душеньки возникает некая непредвиденность, когда собственно тело уходит на положенный ночной отдых.

--Какая же непредвиденность? -  По-настоящему заинтересованно спросил помещик.

--Давайте поглядим на всё с иной стороны, так сказать в зеркальном отражении. Не может ли быть такого, что душа просто должна куда-то деваться, пока тело находится в состоянии беззащитного отдохновения? Кто защищает наши души, когда спит тело? А нет ли опасности для души в эти часы? Ведь её, припоминая каверзные намёки господина Фсио, возможно и похитить, и перевербовать и … да мало ли что с ней может приключиться? А так она спрятана в некоем месте, известном нам, как «сон» и … как-то так.

--Не хотелось бы льстить обладателю красивого пальто, но такая сторона дела интересна своей новизной. Не удивлюсь, если ваша идея, Модест Павлович, будет сочтена неким открытием!

--И правда, друг мой, этот необычный подход попросту не пришёл мне в голову! Вы подали почти гениальную идею! Что я без вас, дорогие мои! – Со всею неподдельною радостью сказал Кирилла Антонович, искренне восхищаясь другом.

--Свежие новости! Свежие новости! Покупайте газету «Курортная жизнь», - тут же начал шутливо кривляться штаб-ротмистр, ловко имитируя уличного торговца газетами, - только в нашей газете великолепный штаб-ротмистр в красивом пальто раскрыл извечную тайну сна и яви!

--Сна и действительности, - услужливо подсказал Модесту Павловичу доктор.

--Про действительность будет в следующем нумере. И вообще, господин хороший, что вы понимаете в издательском деле? Свежие новости!

Помещик рассмеялся над проделками друзей, да так азартно рассмеялся, что увлёк за собою и Карла Францевича и Модеста Павловича.

Это была и нужная, и своевременная разрядка за последнюю пару курортных дней.

--Как ни странно, - сказал гоф-медик, поднимаясь на ноги со своего кресла, - но мне тоже есть что сказать такого, что не вяжется с вашей теорией, Кирилла Антонович! Заведомо соглашусь, что моя теория окажется несостоятельной, но рассказать вам о ней мне не терпится.

--Любая теория, не дающая возможности развиваться внутри самой себя является несостоятельной, и часто именуется догмой. Не забегайте вперёд и не оценивайте то, что должно быть оценено нами. Начинайте, прошу вас!

--Да, доктор, к барьеру! – Поддержал помещика Модест Павлович, ещё не остывший от недавней вспышки веселья.

--В вашей библиотеке, Кирилла Антонович, я натолкнулся на одну книжицу некоей Елены фон Ган, ставшей впоследствии Еленой Блаватской. Книга именуется «Голос безмолвия». Не суть, о чём книга, суть в одной интереснейшей мысли, которую я припомнил сидя в этом кресле и слушая вас. Сама по себе мысль не нова, да и революционной её назвать не повернётся язык, а вот манера, в которой она подана, дорогого стоит, раз побуждает к размышлениям. Итак, цитат не будет, а только краткое изложение. Создатель сотворил человеков по своему образу и подобию, и это не та мысль, а начало моей теории. Теперь же – внимание! Суть цитаты из книжки и основы моей теории состоит в том, что все человеки, населяющие нашу Землю, в совокупности своей являются одним организмом.

--Э-э … знаете, - нечто подобное издал помещик, но его перебил успокоившийся штаб-ротмистр.

--Если вы ждёте аплодисментов, то одной паузы, созданной вами в вашем рассказе, мало. Зрители жаждут продолжения и подробностей!

--Само собою разумеется! Вообразите, что все человеки, которых вы видели за свою жизнь, и даже те, что проживают в иных странах, всё это суть один организм. Если вам будет удобно, то всё это один человек! Ведь не существует какого-то единого центра разумности, эмиссары которого посещают все страны, включая самые отдалённые, с целью научить человеков … э-э … ну, хоть надевать брюки не через голову, а через ноги, питаться, помещая пищу в ротовую полость, создавать разной степени сложности письменность, чтоб сохранить на чём угодно записанные собственные мысли. К слову, процесс продления рода появился тоже не в процессе многолетних исследований и многократных опытов, а сразу стал употребительным по мере таковой надобности. Поймите, что на всей Земле человеки поступают по одним физиологическим и бытовым канонам, иногда видоизменяя их под свою традицию, что, по моему разумению, довольно спорная вещь. Для иллюстрации этой мысли имею замечательный пример – кровь. В крови присутствуют такие тельца – эритроциты. Их много, но их функция, манера, так сказать поведения, продолжительность жизни и способ перемещения внутри тела одинаков и для отдельного эритроцита, и для всей совокупности названных элементов крови.

--Мне уже стало понятно, что здесь что-то не так, а как вам, Кирилла Антонович?

--Не спешите, Модест Павлович! Просто вообразите себе, что вы всё понимаете! Человеки живут по однообразной манере поведения, это понятно? Еда, наряды, передача мыслей через звуковую комбинацию букв, туалет, размножение, боль, веселье – всё это одинаково для всех человеков! Это понятно?

--Да, это понятно, - медленно и насторожено ответил штаб-ротмистр, подозревая, что именно сейчас прозвучит нечто по-особенному вредное.

--Превосходно! – Карл Францевич с удовольствием хлопнул в ладоши. – Так отчего же у всех человеков, кои суть единый организм, не может быть одного … нет, общего для всего организма сна? Ведь привычный нам отдельный человек видит сон, который, тут я утрирую, который видит и его ухо, и его нога, и его язык. Вы согласны?
Ещё одна пауза и снова ожидание реакции слушателей, которые совсем не торопились отреагировать на услышанное. Кстати, они не торопились и прикрыть распахнутые от нежданного вывода рты.

--Моя спешно созданная теория гласит, что у всех человеков есть один сон для всех. Разумеется, подобный термин довольно спорен. Ежели мы уговоримся считать сном некое место, куда перемещается душа спящего человека, то это место едино для всех, поскольку один человек не в состоянии оказываться в нескольких местах одновременно.

Доктор поглядел на слушателей, остававшихся с раскрытыми ртами, и решил развит теорию далее, но уже с некоторой поспешностью, пока не вернулись в исходное положение нижние челюсти, и пока не посыпался град возражений и насмешек.

--То, что мы все видим разные сны, совсем не означает, что мы бываем в разных местах, отдалённых одно от иного на тысячи вёрст. Это одно и то же место, где живут души одного организма. Они, эти души, покинувшие спящее тело, самовольно видоизменяют то общее место. Они его достраивают, либо портят, что, собственно говоря, они делают и в бодрствующем мире. Мы видим одно и то же место в разные мгновения времени, потому и не всё, либо всё нам незнакомо. Точно так произойдёт, если вы посетите в бодрствующем мире какое-то место, покинутое вами три десятка лет тому. Кроме того, никого не удивляло, что во снах мы встречаем кого-то, которых знаем во сне, но никогда не встречали после пробуждения? Как это так происходит? А вот так, милостивые государи, что это вовсе не незнакомые нам человеки, то мы сами и есть, то есть мы встречаемся сами с собою. Если же сочленить всё это с началом теории, то грубоватым и не обкатанным примером будет последующее – вы во сне встречаете свой желудок, свою руку, свой зуб … понимаете? Поскольку каждый из нас, человеков, суть фрагмент какого-то органа, из которого состоит общий организм, то есть я. То есть вы. То есть любой из нас.
 
--Хорошо, пусть всё будет по-вашему, - снова заговорил Модест Павлович, пользуясь мгновениями сосредоточенного молчания Кириллы Антоновича, - однако я, допустим, вижу во сне какой-то город, так?

--Не знаю, это вы видите.

--А в иную ночь, - штаб-ротмистр не задавал вопрос, он словно беседовал сам с собою о том, что не улеглось в его понимании, - я в другом городе. А вы говорите ….

--Почему сразу в другом городе? Может на соседней улице? Либо на одной из окраин того самого города?

--Другими словами, на мелочах мне вас не поймать?

--Зачем же меня ловить? Это ведь всего лишь ….

Гоф-медик вынужден был умолкнуть не договорив, в дверь нумера постучали. И, что было интересно и странно одновременно, стучали обеими руками, подражая такту вальса: тук, тук-тук, тук, тук-тук.

--…теория. Я отворю дверь этому танцору.

Дверь распахнулась сама, едва прозвучал второй щелчок поворачиваемого ключа. Эту деревянную штуковину кто-то усердно потянул на себя.

Доктор так и замер с протянутою рукою, не дотянувшись до ускользнувшей дверной ручки.

На пороге возник любитель вальса – невысокий человечек в сером однобортном пальто из драпа с бархатным воротником. Он резво схватил висящую в воздухе руку Карла Францевича, потряс её, а после потряс остальных присутствующих в нумере. Потряс не в рукопожатном смысле, а в поведенческом.

--Вы, я полагаю, Ляцких Кирилла Антонович. Ну, да, именно так я вас себе и представлял! Не трудитесь приглашать меня войти, я уже тут, и с этим ничего не поделать!

Гоф-медик с видом возмущённой растерянности повернулся к друзьям, ожидая от них не столько поддержки, сколько объяснения происходящему.

Но объяснений пока не появлялось. Кирилла Антонович прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана, удобно притаившегося в углу нумера. Старания сохранить серьёзность на лице пошли прахом из-за губ, предательски растянувшихся в улыбке.

Штаб-ротмистру удалось победить там, где потерпел поражение Кирилла Антонович. Невозмутимость сфинкса – вот верная характеристика внешнего облика Модеста Павловича. Правда, только в области лица, так как жестом, а именно разведёнными в стороны руками и приподнятыми плечами штаб-ротмистр демонстрировал своё живейшее участие в разговоре с Карлом Францевичем.

Жест Модеста Павловича и мог, и трактовался однозначно: «Если нынче вы Кирилла Антонович, то вам и гостей принимать. Выбор у вас не велик!»

Меж тем напористый гость придерживать коней не собирался, а помчался галопом по бездорожью, имея за цель не сбиться с направления, никак не озадачиваясь выносливостью конной тяги.

--Так-так-так, вы, следовательно … дайте-ка сообразить … Карл Францевич Рюгерт, верно? Ещё бы не верно! – Довольно хихикнул вошедший и едва на свою беду не отважившийся похлопать Модеста Павловича по плечу.

--Ой-ёй-ёй! А тут меня просто обжигает порохом и азартом сражения! Даже на расстоянии вижу прекрасно сложенного и храброго офицера! Рад знакомству! Вы – Модест Павлович Краузе, и с этом ничего не поделать!

--С кем имеем честь свести знакомство? – Наконец-то пришёл в себя новоявленный Тамбовский помещик, и принялся запирать входную дверь на ключ.

--Нет-нет, ничего запирать не надо! За дверью стоит охрана, и создавать для неё препятствие в виде запертой двери только ломать имущество отеля. Недавняя встреча с вами, господа, использовалась мною в качестве урока, и с этим ничего не поделать. – Сказал гость, и стрельнул глазами в настоящего Кириллу Антоновича.

--Мы не настаиваем, чтобы вы, милейший, представились, но вот этикет, сами понимаете, требует обратного, и с этим точно ничего не поделать! – Изо всех сил имитируя добрый врачебный голос проговорил доктор и штаб-ротмистр в одном кресле.

--Да, именно так мне вас и описали, - для чего-то сказал гость, и продолжил, - моё представление планировалось после ознакомления с посетителями сего нумера, снятого вами, Кирилла Антонович.

Вошедший отвесил какое-то подобие полупоклона в бок доктора, то есть помещика.

--Серебрянский Владлен Илларионович, уездный стряпчий, к вашим услугам!

--Будь у меня такой именной набор, я бы ни с кем не здоровался! – Не удержался от колкости доктор, а в миру Модест Павлович. – И что вас заставило покинуть тёплый отельный нумер? Неужто истосковались по свежей компании?

--А с чего вы взяли, что пришёл к вам из нумера? Может быть я ….

--Нет, не может! У вас сухие башмаки. Ваши волосы не потревожены головным убором. Вы, судя по всему, дождались прихода отряда жандармов и пришли сюда. Что вас заставило это сделать?

--Недавно у вас была встреча со следователем стола приключений господином Сивошко … как-то там его дальше ….

--Быстро же он достучался до уездного начальства!

--Ну ... не так быстро, как того хотелось бы …, - ответствовал стряпчий, старательно не обращая внимания на дважды заданный вопрос о цели своего визита.

--Ну совершенно ничего, господа, не могу с этим поделать, ну нравится мне мой голос до колик в колене! Особенно голос хорош, когда я проговариваю такую фразу: «Какого лешего вы пришли в этот нумер? Вам приспичило посостязаться в политесе?».

--Отнюдь, Карл Францевич, отнюдь! Ваш приезд на курорт, где до вас было всё так благолепно, совпал с двумя смертоубийствами. Я отважился бы составить пари, что всё случившееся суть недоразумение и прискорбное совпадение по времени. Но я человек не праздный, а при должности, и мне полагается быть в уверенности, что мои собственные выводы являются доказательством моей правоты, а не слепой случай «пан или пропал», присущий любому пари.

--И каковы ваши выводы? – Думаю, что нет нужды подсказывать, кому принадлежит сей вопросец.

--Что ж, выводы таковы – вы люди со скрытой целью посещения. Попить целебной водицы – это не о вас. Скажу более – я не уверен, что дознаюсь о настоящей цели вашего приезда, пока не случится нечто такое, из-за чего вы прибыли в Кисловодск. Вы верно подметили, что я уже был в «Гранд-отеле», когда решил навестить вас, и с этим ничего не поделать. Хотите откровенно? Я намеренно поселился в этом отеле зная, что из «Московской» вы съедете сюда, и никуда более. Нет, господа, вы не поклонники этой показной роскоши, вы поселились здесь оттого, что ищете нечто важное.

--Вы дружны с хрустальным шаром?

--Я совсем не гадалка, я наблюдательный человек. Господа, вы своим поведением подтвердили присутствие определённой тайны в причине вашего приезда. Я почти откровенен с вами, и желал бы встречного откровения от вас. Вместе с тем я понимаю, что путь к доверительной беседе не скор, и готов подождать. Я мог бы раздражать вас вопросами разной степени глупости, как, например, какими идеями вы интересуетесь? А не увлечены ли вы различными вольностями? Но вместо этого я говорю, что за один день вы не сменили бы пару отелей, не ищи вы нечто важное и особенное.

Теперь отвечать Владлену Илларионовичу никто не торопился, ибо слишком уж скор оказался переход от нагловатого чиновника прокурорского ведомства до наблюдательного, и даже разумно-опасного стража закона.

--Не думаю, что вы самонадеянно решите, что вас оставят без надзора, и позволят вам менять отели без объявления действительных на то причин. Следовательно, вы попали в ситуацию, когда вам все и во всём станут мешать. И даже тогда, когда вы решите совершить самопожертвование во имя высочайших целей, мои филеры дёрнут вас за рукав и невинно спросят: «А чего вы тута без дозволу, а? А ну-ко, ступайте за мною к городовому!».

--Чего вы хотите от нас?

--Правды. Мне не безразлично, что произойдёт в Кисловодске, это мой родной город. Вы же прибыли сюда либо для ожидания некоего события, либо для ускорения оного, и ничего с этим не поделать. Если ваша цель корыстна и вредна, я действительно натравлю на вас жандармов, и тогда … тогда вам будет худо. Если вы имеете за цель некое расследование, ведущее к предотвращению, то я готов предложить вам помощь, настолько же действенную, насколько и негласную. Решать вам, господа, и с этим уже вы ничего поделать не сможете. Не сможете даже уехать из Кисловодска. Сочтёте мои слова шантажом? Бога ради! Примите ли мою помощь? Буду рад помочь! Решайте!

--Значит, за дверьми нет охраны?

--А зачем она мне?

--Значит, вы нас обманули?

--А вы меня? Я же умышленно назвал вас не вашими настоящими именами, а вы меня не поправили. У нас с вами ничья.

--Как быть … если мы согласимся, с нападками на нас за те убийства?

--Никак. Можете позабыть об этом. За вами ходил мой филер, и всё видел своими глазами. Вашей вины нет ни в чём, и не будет, если не будет меж нами откровения. Вы ещё не ужинали? Рекомендую заказать птицу в соусе ткемали. Это невероятное сочетание вкуса и удовольствия! Вот там, слева от часов, синяя дверца, видите? За ней простенький отельный коммутатор, заказ можно сделать прямо из нумера. Желаю приятного аппетита! А после ужина прошу навестить меня, я остановился в тридцать первом. Заходите ко мне по-простому, тем более я уже знаю, каким будет ваш ответ!

--Ну, что скажете, Кирилла Антонович? – Спросил   штаб-ротмистр у дублёра помещика, спросил, когда уже можно было говорить о своём не таясь.

--Я не опасаюсь, я по-настоящему боюсь, что мы поставлены перед скверным выбором.

--Не скажу, - решил высказать своё мнение настоящий Кирилла Антонович таким тоном, который не стоило бы перебивать даже друзьям, - что я ожидал чего-то подобного, просто мы перестали оглядываться на самих себя, и результат такого поведения только что вышел из нашего нумера. У нас были успехи, у нас есть властные знакомые … и что? Мы решили, что вокруг нас одни простофили, которых мы заманим в ловушку и разоблачим в перерывах между обедом и ужином. И вот извольте полюбоваться – в моём представлении этот стряпчий не иначе, как предвестник лично нашего апокалипсиса, хотя, по сути, это простой уездный чиновник, который за пять минут кладёт нас на обе лопатки, вербует и вкладывает нам в руки унизительный выбор – белый флаг или арест. Это, господа, полнейший провал, причина которому наше самомнение. И нас очень повезёт, если, уезжая из Кисловодска, мы будем иметь только урок, извлечённый из нашего курортного поведения, а не испорченную репутацию.

Модест Павлович опустил голову, и мочал понимая, что каждое слово помещика почти пощёчина всей троице, и каждому в отдельности. «По мощам и елей» - вот что вертелось в голове штаб-ротмистра, имевшего прямое отношение к результату встречи со стряпчим.

Карл Францевич напротив старался не проваливаться в трясину огорчения и самобичевания. Щёлкая крышкой своих карманных часов, словно отсчитывая текущие секунды, он подбирал слова, которые придётся сказать прокурорскому чиновнику, тем самым объявляя ему о своей капитуляции. Выражения, что не всё потеряно, и что мир пока не рухнул, помогали мало, но из головы не выветривались.

--Нет, он ведь нас, как несмышлёнышей таскал за ухо, то у него охрана, то нарочно спутал наши имена, - заговорил Кирилла Антонович после короткого молчания, - нам следует учиться такой манере вести разговор, такому способу вести дела и по-настоящему быть благодарным господину Серебрянскому за настоящий урок. Ладно, выстегали себя, и будет, Модест Павлович, ваше мнение – что делать дальше?

--Идти к нему с открытыми картами.

--Карл Францевич, каков ваш респонс?

--Согласен с Модестом Павловичем!

--Решено! Модест Павлович, заказывайте ужин на четверых, да присовокупите к заказу винцо. Нынче оно никак не повредит, а с вами, дорогой доктор, мы отправимся приглашать четвёртого участника Кисловодского расследования.

--А он примет приглашение?

--А вы думаете, что упоминание о птице в сливовом соусе не было прямым намёком?