9
К вокзалу Олег Войтенко с шиком подкатил на такси. А что?! Полученный за сегодняшнюю работу гонорар позволял не толкаться из экономии в переполненном трамвае. Более того, он позволял доехать до Крыма в мягком международном вагоне и провести в Ялте и окрестностях несколько месяцев, ни в чём себе не отказывая.
Долговязый энкавэдэшник велел Олегу срочно исчезнуть из Киева, в Харькове не появляться, а лучше — вообще убраться из Украинской ССР, и не отсвечивать до осени. Если уж ехать, то лучше всего на курорт, к ласковому морю, решил Войтенко.
Чтобы скоротать время до прихода курьерского, он устроился в полупустом ресторане. Халдей в белой крахмальной куртке и при красном галстуке-бабочке сунул молодому человеку меню, глядя поверх его головы в залитое дождём окно. Однако посетитель книжку не взял, а положил на скатерть две серые купюры по пять червонцев и продиктовал застывшему в нелепой позе с протянутой рукой официанту заказ.
— Быстро мне, одна нога здесь, другая там! — потребовал. И вслед зарысившему в сторону кухни половому добавил: — Коньяк сейчас же подай!
К прибытию поезда дождь кончился. Уважительный кондуктор проводил пассажира до купе, с достоинством принял чаевые и удалился. Войтенко развалился на мягком диване, вполне удовлетворённый роскошью убранства. Бордовый бархат, белоснежные занавески, надраенная до неправдоподобного сияния бронза на фоне полированного дерева. Вот это красота! Настоящая жизнь! Он, выпускник авиационного института, наконец пришёл к первой в своей недолгой жизни вершине!
Олег целый год губил молодость в моторном цеху — до того, как стал добровольным внештатным сотрудником УНКВД. Потом случилось чудо, и он получил настоящую, хотя и маленькую власть — должность мастера ОТК. Выросла и зарплата.
Чекисты особо не нагружали парня обязанностями. Раз в неделю отчёт на трёх-четырёх страничках о настроениях в коллективе и вне его, среди друзей и знакомых. С особым удовольствием и подробностями Войтенко стучал на бывших сокурсников, приятелей из «хороших семей». Олега жгла зависть к той лёгкости, с которой зажравшиеся отпрыски институтской профессуры и ответственных работников республиканского масштаба позволяли и ему, серому хомячку, вволю хлебнуть красивой жизни, не требуя никаких ответных шагов, денежного участия и даже простой благодарности. Они не видели в нём личности, не видели опасности, воспринимали как привычный безвредный элемент обстановки — вроде патефона, поэтому позволяли себе в его присутствии многое, выходящее за рамки социалистической морали.
Олегу понемножку платили за доносы, но не деньги грели сердце завистливого толстяка. Он сладострастно мстил «золотой молодёжи» за своё пролетарское происхождение, хотя папашка, как называл родителя отпрыск, к пролетариату отношения не имел и всю свою никчемную жизнь подвизался мелким приказчиком в харьковских скобяных лавках.
За окном плавно поехали назад окна вокзала. Начиналась приятная дорога к богатой и шикарной жизни. О том, что сегодняшнее задание, с таким блеском выполненное, будет стоить жизни многим людям, Олег не думал. Неожиданная щедрость, с которой его вознаградили, заставила совесть заткнуться.
Войтенко пихнул ногой скромный, не соответствующий статусу обеспеченного пассажира, чемоданчик поглубже под диван и вышел в коридор. Прошёлся неспешным шагом вдоль вагона мимо открытых настежь дверей купе и насчитал ещё четверых пассажиров, по виду явных иностранцев.
— Любезный, ресторан далеко? — через губу поинтересовался у проводника и отправился наслаждаться изысками железнодорожной кухни. Идти пришлось через два вагона.
Свободных столиков не было. На счастье, какие-то подвыпившие и потому сердобольные мужчины, коротавшие дорогу с бутылкой, пригласили за свой. Не спрашивая, налили Олегу.
— Прими за знакомство! Пока тебя обслужат, зубы на полке запылятся, — хлопнул его по плечу могучей дланью один. — Давай знакомиться! Я Вова, он — Гедеван.
— А я Олег, — отозвался Войтенко и, оценив вид рыжего зеленоглазого спутника, с сомнением спросил: — Что, правда грузин?
— Вах, дарагой! Мамой клянусь! — разулыбался Гедеван, подавая новому участнику застолья полную до краёв рюмку. — Выпей, генацвале, чтобы не засох, как забытая лоза под палящим солнцем!
Все трое засмеялись. Олег лихо закинул в рот водку и решил сходу продемонстрировать свою состоятельность:
— Сейчас коньячку закажу, и закусочку посолидней! Официант, сколько можно ждать?
Несмотря на металл и непреклонность в голосе клиента, официант подошёл к нему только через полчаса.
Хорошо заправившемуся ещё в вокзальном ресторане толстяку добавленные триста граммов оказались не по силам. Он стремительно прошёл через все положенные стадии опьянения, а когда собутыльники растолкали его, потому что ресторан закрывался, даже не заметил, что оба они трезвы как стекло.
— Ну и силён ты пить, Олежа! — восхищался Вова, волоча на себе упитанную тушу, едва перебирающую ногами. — За тобой хрен угонишься…
— Добавим ещё по соточке, а? Хлопцы… Я в-вас уваж-жаю! Пошли ко мне в купе, там этот... коньяк в чемодане. «Двин»! Этот... как его... ка-ве-ве-ка! Я ж в междуро… в межнаро… в меж-ду-на-родном еду!
— Вах, такой молодой, и уже в международном, — с акцентом заметил Гедеван, но его сарказм пропал даром. Войтенко не слушал. Он стал хвалиться секретной операцией, которую без его помощи товарищи чекисты ни в жизнь не осуществили бы.
— Хлопцы, вы, главное, ни-ко-му! Это такое дело… Самолёт, панимаиш!! Тут образование нужно! Это вам не доносы строчить!
— Тише ты, герой! Не ори на весь вагон. Сейчас до тамбура дойдём, перекурим на холодке. Там и расскажешь про свой самолёт.
В тамбуре Войтенко долго не мог попасть кончиком папиросы в пламя спички. А когда, наконец, прикурил, заметил, что Гедеван открывает вагонную дверь.
— Эй, генацвале, на хера ты дверь открыл? Дует же!
— Освежиться тебе надо, Олежа. Иди сюда, поближе, чтобы обдувало, — Вова оторвал от стенки и толкнул визжащего свиньёй толстяка в грохот чёрного проёма.
*
За давно не мытым окошком каморки, что гордо именовалась кабинетом начальника авиационно-технической службы, вечерняя синева перешла в непроглядную ночную черноту. Освещение аэродрома выключили за ненадобностью — полёты на сегодня кончились.
Однако не прекратилась нервотрёпка, связанная с вылетом наркома обороны. По времени самолёт давно должен сесть на Центральном аэродроме в Москве, но сведений о приземлении не поступало. Как бы не сбылись утренние туманные предчувствия, подумал военинженер и трижды сплюнул через левое плечо. Потом для верности постучал костяшками пальцев по столешнице. Заметив, что тарабанит по покрывающему её стеклу, лаконично матюкнулся и перенёс руку на дерево.
В пепельницу, сделанную из прогоревшего поршня, окурки больше не помещались. Давешний визит мёртвоглазого капитана госбезопасности не давал покоя Диденко. Что-то он упустил, что-то было не так. Военинженер попытался вспомнить поминутно, как проходила проверка готовности самолёта.
Значит, так. Энкавэдэшник представился, его спутник принялся осматривать машину. Диденко поднялся в салон с… Вот чёрт, свою фамилию тот называл, но вспомнить её не получалось. А спросить удостоверение военинженер не осмелился. Звучала фамилия по-восточному: не то Багиров, не то Рахимов, не то Каримов. Этот не то Каримов, не то Рахимов в самолётах разбирался как свинья в апельсинах и плана осмотра не имел, сунулся зачем-то в пилотскую кабину, ходил туда-сюда по салону, заглядывал под сидения, задавал дилетантские вопросы. Отвечая, Диденко посматривал через иллюминаторы — чем занят мордатый Олег, который то и дело ускользал из поля зрения. Ноги толстяка мелькали сначала под левой, потом под правой мотогондолой. Что он там проверял, видно не было.
Уезжая, чекист сказал, что в штабе округа знают о проверке со стороны НКВД, так что докладывать нет необходимости. Если же гражданин Диденко сочтёт нужным, то пусть отчитается.
Не первый год Диденко отвечал за техническое состояние самолётов. Отсутствие подтверждения прибытия в пункт назначения в его практике случалось всего дважды. Один из случаев объяснялся разгильдяйством бортмеханика из экипажа, другой — машина попала в жестокий вихрь на маршруте следования. И хотя расследованиями установлено, что вины аэродромных технарей в гибели самолётов нет, Диденко до сих пор не мог вспоминать те катастрофы спокойно. Вот и сейчас на душе скребли кошки.
Нехорошее предчувствие военинженер заглушил старым испытанным методом. Достал из сейфа спирт, из ящика стола банку с сахарным песком и столовую ложку. Налил половину стакана, зачерпнул ложкой сахар, так, чтобы с горкой. Вдохнул. Опрокинул в себя стакан и вдогонку сунул в рот ложку. Спустя несколько секунд осторожно выдохнул. Прислушался к себе. Вроде мало-помалу начало отпускать.
Глянул на телефон. Звонить в округ или нет? По идее, это надо было сделать сразу после предупреждения о приезде чекистов. На худой конец — по их прибытии. Но разве могла прийти в голову советскому человеку мысль, что полномочия сотрудников НКВД нужно проверять?
Часы показывали половину одиннадцатого. В штабах наверняка никого, кроме дежурных… Военинженер решил, что утро вечера мудренее, выкурил последнюю папиросу и отправился на КПП, где его ждала аэродромная полуторка, чтобы довезти до городской квартиры.
В двух кварталах от своего переулка он велел остановиться.
— Прогуляюсь до хаты пешочком, воздухом подышу. А ты поезжай, старшина. Смотри у меня, чтобы прямо на аэродром! — поддал начальственной строгости военинженер. — И не забудь доложиться дежурному.
Выпитый спирт брал своё. Голова шла кругом, ноги слушались неохотно. «Развезло в душной кабине, многовато хватанул с устатку на пустой желудок, — оценил он своё состояние. — Ничего, пока дойду, проветрюсь».
Сдвинул подальше за спину тяжёлую кобуру с надоевшим бесполезным наганом и зашагал, слегка пошатываясь, под шелест освежённой дождём листвы, свисающей из-за глухого забора. Улочка была узкая, окраинная, тротуаров на ней отродясь не водилось, как и фонарей. Диденко угодил в глубокую лужу, и, выбравшись на сухое, зажёг спичку, матеря безлунную ночь. Сапоги до середины голенищ покрывала блестящая в неверном свете жидкая грязь. Ну вот, отмывай теперь, чисти вместо того, чтобы, добравшись до дома, поскорей рухнуть в койку и провалиться в сон, забыть этот бесконечный суматошный день.
В полусотне метров впереди скрежетнула включаемая передача, зарычал натужно мотор, и из переулка вывернул грузовик, ослепив светом фар. Удивлённый Диденко принял ближе к забору, освобождая проезд. Если не считать аэродромной полуторки, возившей его на службу и обратно, по их богом забытой улочке никакой транспорт кроме телег не ходил годами. Машина проехала мимо, но остановилась невдалеке за спиной. Хлопнула дверца, послышалось: «Это он!»
Военинженер обернулся. Пространство за грузовиком освещалось фарами. На желтоватом тусклом фоне от чёрного силуэта автомобиля отделились две фигуры и бегом направились к нему. Диденко неверной рукой потащил из-за спины кобуру, но выхватить наган не успел. Его сбили с ног и, уже лежачего, ударили чем-то тяжёлым по голове.