Если справедливость определяется в свете двух ключевых этических ценностей – фундаментального этического равенства и беспристрастности, спроецированных на характер межчеловеческих отношений и социальных институтов, то можно сказать, что именно признание разной степени реализуемости фундаментального этического равенства между индивидами в социальных отношениях и создаёт заметно отличающиеся друг от друга концепции социальной справедливости. Механизм их формирования задан так называемой “презумпцией равенства”, выраженной еще у Аристотеля и состоящей в том, что именно общественное неравенство, а не равенство нуждается в оправдании перед лицом справедливости. В современной литературе эта формула отчетливо обозначена И. Берлином, Р. Хейром, Дж. Ролзом.
Если уже создана историческая модель формирования представлений о фундаментальном этическом равенстве в западной философской традиции и выявлено противостояние натуралистических и антинатуралистических критериев принадлежности к кругу равных, которое восходит к античной философии, то именно это и является одной из основных оппозиций в современной социальной этике. Это противостояние имманентно для самой идеи равноправия и социальной справедливости и не может быть окончательно снято в какой-либо синтетической теоретической схеме.
Проблема области применения концепта «социальная справедливость» связана с установлением тех обстоятельств, которые делают его использование возможным или оправданным, но в ходе исследования подвергнута критическому анализу модель «обстоятельств справедливости» Юма-Ролза. Она требует значительного переосмысления и дополнения. Во-первых, обстоятельства социальной справедливости должны восприниматься как граница социально-политического проектирования, необходимая для блокирования опасных утопических тенденций. Во-вторых, они должны быть расширены до некоего более полного описания констант человеческой природы.
За время реализации проекта были исследованы различные концепции человеческой природы, применяющиеся при обсуждении пределов тех претензий, которые выдвигаются во имя развития социальной справедливости в обществе. Первая концепция связана с социобиологической традицией в социальной этике. Социобиологи стремятся выделить такие особенности человеческой ситуации, преодоление которых потребовало бы огромных затрат и влекло бы крайне непредсказуемые последствия. Вторая традиция связана с аристотелианско-томистским (или перфекционистским) направлением в современной теории развития человеческой морали и нравственности. Здесь черты человеческой природы выступают одновременно и как закономерные ограничения формы нашего существования, и как ценности требующие некоторого сохранения.
Основными иллюстрациями подмены социальной справедливости преодолением человеческой природы в ходе исследования стали марксистское понимание справедливости (у самих классиков и их позднейших отечественных и зарубежных интерпретаторов) и феминистская традиция социально-этической мысли (преимущественно либеральный и радикальный феминизм).
Результаты по второй части проекта «Исторический обзор формирования концепций социальной справедливости. Сравнение классических и современных подходов к проблеме». Ее первый раздел «Исследование применимости понятия “социальная справедливость” по отношению к досовременным учениям о справедливости» использованы ресурсы классической философской традиции в социальной этике, которые разрабатывались до 2001 года.
За это время был проведён общий анализ античных учений о справедливости, которые можно рассматривать в целом как концепции, отвечающие платоновской и аристотелевской модели. Установлено, что присутствующее у многих современных исследователей убеждение в том, что справедливость в большинстве античных учений является индивидуальным свойством, а не «добродетелью институтов» (Ролз, О’Коннор), не вполне отвечает действительности как по отношению к платоновской утопии, так и к учениям стоиков и Аристотеля. Что касается Аристотеля, то подобный вывод вытекает из комплексного изучения его “Этики” и “Политики”, которые в соединении составляют полноценную концепцию социальной справедливости.
Однако, как выяснилось в ходе исследования, между большинством современных теорий социальной справедливости и античными образцами её понимания существует принципиальное различие. Современная парадигма предполагает акцентирование идеи неотъемлемых прав индивида, рассматриваемого как независимый социальный элемент. Эти права гарантируют реализацию индивидуальных предпочтений вне зависимости от их морального качества, если при этом не ущемляются подобные же права других индивидов (приоритет права (или правильности) над благом). Античное и средневековое (то есть классическое) понимание справедливости, напротив, рассматривает человека как члена сообщества, имеющего целью, в том числе, и нравственное совершенствование (приоритет блага над правом). Именно поэтому основанием образа справедливого (или правильно организованного) общества в классической традиции всегда служит некая концепция человеческого предназначения в природе.
В политической и нравственной философии второй половины XX века (от Штрауса и Энскомб до Макинтайра и Тейлора) возникла потребность воспользоваться ресурсами классического дискурса справедливости. Результаты этого смещения интереса проанализированы на примере современного этико-политического аристотелианства.
В соответствии со вторым разделом второй части проекта («Анализ современных концепций социальной справедливости. Поиск возможностей их практического и теоретического согласования»), который разрабатывался в 2002-2003 годах, была создана общая классификация учений о социальной справедливости, присутствующих в этической мысли второй половины XX века. Она опирается на два критерия: характер распределения и способ обоснования оптимального варианта дистрибуции ресурсов. По первому критерию теории могут быть разделены на эгалитаристские, меритократические, либертаристские. По второму – на интуитивистские, утилитаристские, натуралистические и контракторные. В ходе исследования обосновано положение, что противостояние дистрибутивных парадигм и теорий обоснования может быть снято только на основе методологических посылок ценностного плюрализма (примеры, в современной моральной и политической философии – Уолцер, Кекес, Грей).
Представления о справедливости являются тем общим ценностным знаменателем, который позволяет выносить суждения об оправданности существования социально-политических структур, в пределах которых протекает жизнь каждого человека. На основе применения этой нормативной категории решается вопрос о том, стоит ли принять окружающую социальную действительность в том виде, как она есть, стоит ли пытаться ее корректировать или же необходимо, расшатав несущие конструкции социума, полностью изменить лицо известного мира общественных и политических отношений.
Первый уровень исследования справедливости относится к наиболее общему, исходному значению рассматриваемого понятия, к той аксиологической сфере, которая маркирована словами «справедливое» и «несправедливое». Имплицитно выделение такой сферы неизбежно предшествует всем нормативным и ситуативно-практическим конкретизациям справедливости. В литературе по этической теории подобная проблема обозначается как проблема соотношения понятия и многочисленных концепций справедливости.
Следует учитывать также, что общетеоретический контекст понятия «справедливость» не ограничивается проблемой его корректного определения. Наряду с этим присутствует и иная проблема – проблема выяснения тех ситуаций и межличностных отношений, на которые распространяется действие этики справедливости (в англоязычной литературе – «the scope of justice»). Она предполагает, что любые принципы справедливости имеют смысл только на фоне определенным образом структурированной социальной реальности, особенности которой и превращаются в предпосылку поиска справедливой системы взаимоотношений между членами общества. Вопрос об области справедливости может рассматриваться относительно независимо от вопроса о дефиниции справедливости.
Однако, в действительности, их решение оказывается возможным только в ходе единого, комплексного исследования. Что же может входить в общую, нейтральную по отношению к концепциям, дефиницию справедливости? Обобщение языкового обихода и теоретической рефлексии по поводу данного понятия приводит нас к следующей формулировке.
Справедливость есть представление о должном, нравственно санкционированном порядке взаимодействия между членами общества, который задан соразмерностью выгод и потерь, преимуществ и тягот совместной жизни на основе прав, выражающих равное нравственное достоинство каждого человека, обязанностей, определяющих степень участия индивидов в поддержании общественной кооперации, а также качества совершаемых ими поступков, которое создает принцип дифференциации прав и обязанностей.
Как основание такого порядка выступают ценности равенства и беспристрастности. Причем беспристрастность выражается в формальном правиле «относись ко всем одинаковым случаям одинаковым образом, а к различным - по-разному», а равенство понимается лишь в качестве презумпции.
Презумпция равенства, отчетливо сформулированная ещё Аристотелем, состоит в том, что именно общественное неравенство, а не равенство нуждается в оправдании перед лицом справедливости. То есть, в соответствии с данным принципом для признания какого-то неравенства допустимым следует привести в его защиту основательные аргументы, отталкивающиеся от самой морали, религии, метафизики или беспристрастного анализа действительных условий социальной реальности. Сама формулировка «презумпция равенства» принадлежит И. Берлину, считавшему, что знаменитой бентамовской формуле («каждый должен считаться за одного человека и никто – более, чем за одного») предшествует в качестве основания более фундаментальное и более широкое эгалитарное утверждение: “если дано, что существует класс человеческих существ, то отсюда следует, что ко всем членам этого класса, людям, следует относиться одинаково и единообразно, пока нет достаточных причин не делать этого”. Отсюда следует, что даже иерархическое общество нуждается не просто в объяснении, но в оправдании существующих неравенств. Но отсюда же проистекает то обстоятельство, что идеал равноправия при его операционализации в рамках конкретных концепций справедливости может выражаться в требованиях для каждого тождественного, пропорционального или даже просто сбалансированного распределения своих прав и свобод, тягот и преимуществ.
Фундаментальное значение имеет также тот факт, что представления о справедливости являются не только источником требований, предъявляемых нравственным индивидом к самому себе, но и основанием для моральных претензий к другим людям. В отличие от этики милосердия, этика справедливости не может опираться на призыв «не судите». Фиксация несправедливости порождает у человека, обладающего чувством справедливости, стремление вербализовать свое возмущение, сделать его достоянием гласности и восстановить нарушенное равновесие (наказать нарушителя, скомпенсировать потери пострадавшего, перестроить структуру институтов и т.д.) Но все это означает также, что для реализации чувства справедливости необходим мощный внешний ресурс, будь-то ресурс распределяемых материальных благ или ресурс легитимной власти. Последнее обстоятельство также является дефинитивной характеристикой данной моральной ценности.
Переходя от понятия справедливости к ее области нужно указать, что традиция выяснения обстоятельств, порождающих потребность в этике справедливости, имеет глубокие исторические корни. Однако подробное их исследование мы впервые находим у Д. Юма. Первым условием применения понятия «справедливость», с его точки зрения, является такое состояние общества, которое лежит между двумя крайностями: абсолютным дефицитом благ, когда самое правильное их распределение оставляет большинство без средств для достойной жизни, и абсолютным изобилием, при котором всякое желание может быть удовлетворено без ущемления интересов другого (умеренная нехватка благ).
Вторым условием служит тот факт, что способность индивидов к жертвам и уступкам ограничена тенденцией пристрастного отношения к собственным интересам и к интересам близких и общества. Третье условие связано с неспособностью членов человеческих сообществ гарантировать собственную безопасность, опираясь исключительно на свои собственные силы (приблизительное равенство возможностей и способностей, или взаимная уязвимость). Наконец, четвертое условие определяется необходимостью присутствия других людей в качестве участников кооперативной деятельности по обеспечению материальных средств для жизни и в качестве партнеров по межличностному общению (взаимная зависимость).
Среди юмовских условий наиболее уязвимыми для критики являются ограниченная щедрость и умеренная нехватка благ с учётом их норм необходимых каждому от общего количества их производства в обществе. Ведь если абсолютная жертвенность всех членов данного общества или абсолютная доступность базовых благ производимых в обществе действительно устраняют вопрос о должном балансе прав и обязанностей, то даже самый острый дефицит второстепенных благ не сделает всех честных и добросовестных граждан участвующих в экономике общества обездоленными. Но это не исключают обсуждение степени справедливости отношений между людьми, а в связи с этим последние два юмовских обстоятельства могут быть переформулированы как «наличие партикулярных интересов, чреватых ситуацией конфликта» и как «нехватка благ, ценимых людьми».
Кроме ревизии, юмовские обстоятельства справедливости требуют некоторых дополнений. Ведь содержание обстоятельств справедливости таково, что они вполне могут быт проинтерпретированы в качестве своеобразных «условий несправедливости», то есть в качестве главного источника всех изъянов социального космоса. Такая позиция, на первый взгляд, кажется вполне приемлемой и может даже получить броское наименование «диалектической», ибо высшая справедливость состоит в том, чтобы преодолеть саму необходимость существования принципов социальной справедливости в обществе. Однако идея преодоления обстоятельств справедливости на основе апелляции к самой этой ценности попадает под действие аргументов, условно маркируемых как аргументы slippery slope – скользкого склона.
Подобная аргументация является неотъемлемой частью консервативной традиции в социальной философии капиталистического общества и указывает на неизбежную дестабилизацию упорядоченного status quo в случае радикальных нововведений. Цена стремления добиться фундаментального изменения человеческой ситуации на основе «ревнивой добродетели» (Д. Юм) и с помощью средств, предполагаемых ею, всегда оказывается слишком высока, а результат – крайне неопределенен. Поэтому преодоление обстоятельств справедливости можно воспринимать как естественный предел споров о том, что справедливо или несправедливо в устройстве разных человеческих сообществ. Этот вывод может быть переформулирован и в более широкой перспективе, которая позволяет выйти за пределы юмовского списка обстоятельств справедливости. В качестве границы области применения нормативного понятия «справедливость» могла бы выступать такая формулировка как «преодоление человеческой природы».
Данное положение спорадически встречается в этической литературе, хотя чаще «преодоление человеческой природы» выступает как граница нормативных претензий морали вообще. Мне же представляется, что мораль как таковая немыслима без устремленности за пределы человеческого естества. Она есть один из способов трансцендирования сугубо человеческих форм существования. Однако то же самое нельзя сказать о той части морали, которую принято называть этикой справедливости.
Социальная справедливость в современной этической теории: проблемы и решения.
В последней трети XX веке, породившей в этической теории Запада значительный всплеск интереса к вопросам справедливого общественного устройства, проблемное поле теории справедливости приобрело следующие очертания. На фоне приблизительного консенсуса по поводу вопросов легальной или политической справедливости, требующей демократического общественного устройства, формального гражданского равноправия и обеспечения ряда фундаментальных личных прав и свобод, крайне дискуссионным оказался вопрос о справедливом социально-экономическом распределении базовых средств для жизни. Именно эта тематика условно маркируется как «социальная справедливость».
Концептуальная разработка теории справедливости оказалась привязана к прояснению различных дистрибутивных парадигм и с поиском рациональных оснований, которые позволили бы предпочесть какую-либо из них. При этом, несмотря на широкий разброс концепций, до настоящего момента сохраняется их общая тенденция, которую можно назвать тенденцией к нормативной и эпистемологической унификации. Многие исследователи исходят из возможности и необходимости сформулировать единую и общую теорию обоснования социально справедливого распределения, из которой должен следовать единый (и единственный) дистрибутивный принцип (парадигма). Однако в России до сих пор однозначной связи между определенными логиками обоснования и дистрибутивными парадигмами так и не сформировалось.
В сфере социально-экономического распределения можно выделить основную дистрибутивную парадигму, то есть общее описание, которое задают различные критерии распределения тех благ, обладание которыми позволяет говорить об относительном преуспевании индивида в рамках данной общественной системы. Во-первых, это эгалитаристская парадигма, где критерием является приблизительное равенство основных человеческих потребностей и правомерным воплощением такого равенства можно считать относительно равную потребительскую доступность к производимым базовым средствам для жизни по достойным человека нормам от их общего производимого количества при коррекции благ по зарплате от результатов квалификации общественно необходимого труда при функционировании тех общественных институтов и природных процессов, которые генерируют социально-экономические законы общества.
Другая дистрибутивная парадигма предполагает распределение по заслугам. Она часто именуется меритократической концепцией. В меритократическом контексте, в отличие от эгалитарного, идея равного отношения к людям трактуется через призму пропорционального равенства (в духе знаменитого платоновского утверждения, что “для неравных равное стало бы неравным”). Первый тезис данной концепции состоит в том, что доступ к престижным социальным позициям должен быть открыт только для тех индивидов, которые способны к осуществлению общественно важных функций, и в той мере, в какой они на это способны. Парадигматическим рассуждением меритократического понимания справедливости является аристотелевская мысль о том, что лучшие и качественные флейты должны доставаться лучшим флейтистам.
Поэтому понятие заслуги строго отграничивается от наследственно-аристократического достоинства и характеризует ценность индивида, взятого вне его социально-исторических корней. Вторым тезисом меритократической концепции является убеждение в том, что заслуга должна определять не просто доступность к функциональным социальным позициям, но и всю полноту общественного статуса, связанного с ними. Осуществление общественно важных функций должно быть сопряжено с пропорционально неравным вознаграждением, которое касается знаков почета и уважения, а также потребительских благ.
В рамках данной дистрибутивной парадигмы отчетливо выделяются радикальная и умеренная вариации. Радикальный вариант настаивает на разрушении тех институтов, которые продуцируют предполагаемо незаслуженные неравенства (семья, индивидуальная собственность с правом дарения и наследования и т.д.), на жестком формальном ранжировании индивидов в соответствии с их способностями (сначала, потенциальными, а затем, проверенными в определенной сфере деятельности). Однако радикальный вариант меритократии, как и ранее радикальный эгалитаризм, является по своей сути проектом преодоления человеческой природы, что дискредитирует его в свете ограничений понятия справедливости. Иным образом выглядит умеренно меритократический проект. В нем функционирование институтов, связанных с незаслуженным распределением, всего лишь корректируется в сторону большего соответствия заслугам.
Для сторонников третьей дистрибутивной парадигмы справедливость состоит в правомочном обладании собственностью и использовании всех, связанных с этим социальных преимуществ. Этой парадигме соответствует либертарианская традиция в современной рыночной социальной этике. Ее ключевым тезисом является отказ от применения централизованным административным аппаратом каких-либо схематизированных образцов справедливого распределения ресурсов. В связи с этим само понятие «справедливость» или, как минимум, «социальная справедливость» попадает под серьезное подозрение, ибо говорить о социальной справедливости для всех при рынке всё равно, что говорить о свободе для всех при рабстве.
Если в капиталистическом обществе определенная собственность получена индивидом на основе трудовой или предпринимательской деятельности или передана ему другими лицами в ситуациях, где отсутствовали мошенничество и насилие, то он владеет ими правомочно и никто не может оспорить такое владение как несправедливое. Несмотря на это, либертаристская позиция все же предполагает значительное перераспределение собственности, поскольку сохранение чистоты правомочий требует постоянного исправления насильственных и совершённых обманным путем сделок.
К числу ключевых затруднений либертаристского подхода как социально-этической теории относится его явное расхождение с фундаментальной идеей равноправия и социальной справедливости согласованной с морально-нравственной парадигмой, с императивом заботы о благе ближнего и другими подобными аксиомами. Социально-экономический либертаризм вне серьезных ограничений выглядит, скорее, не как моральная позиция, а как простое идеологическое отражение эгоизма собственника, что не имеет ничего общего с основами общинных принципов равноправия и социальной справедливости.
Парадоксы теоретического обоснования равноправия и социальной справедливости.
Что касается различных логик обоснования равноправия и социальной справедливости, то они представлены следующими основными моделями: интуитивистской, утилитаристской, натуралистической, контракторной. Первым способом обоснования дистрибутивной политики является апелляция к рационально очевидным отправным положениям, которые заставляют нас предпочесть тот или иной вариант распределения производимых в обществе благ как наиболее справедливый. Примером может быть концепция справедливости, построенная на основе неотчуждаемых индивидуальных прав и свобод, которые в той или иной мере должны быть обеспечены в рамках любой социальной системы. Они напрямую выражают идею равной ценности всех людей, вне зависимости от их фактической значимости друг для друга. Таким образом, деонтология неотчуждаемых прав, примененная к проблеме дистрибутивной справедливости, несёт в себе мощный эгалитарный заряд, противопоставленный, прежде всего, меритократической парадигме.
Однако эгалитарные выводы не являются для такой системы социальной справедливости предрешенными. Индивидуальные права в человеческом обществе определяются определёнными правилами, нормами и законами, которые не представляют собой однородного и единого целого в каждом обществе. В зависимости от формы производства и распределения производимых благ они могут подразделяться на негативные (или права «первого поколения»), которые предполагают, что при развитии индивидуального труда человека, семьи или рода правители общества и другие люди воздерживаются от вмешательства в жизнь автономного человека, и позитивные (или права второго поколения), которые предполагают, что при развитии общественного труда каждому индивиду законом общества гарантирован определенный уровень благосостояния от общего количества производимых благ.
Расстановка приоритетов и установление норм и степени обязательности реализации различных прав и свобод человека влекут за собой очень разные нормативные рекомендации. При акцентировании значения прав первого поколения складывается либертаристская деонтология, рассматривающая всякое перераспределение как использование наиболее преуспевших членов общества, «аннулирование» их в качестве независимых индивидов и тем самым – серьезное унижение их человеческого достоинства (Р. Нозик).
Однако, если реализация прав первого поколения (в числе которых доминируют гражданские демократические принципы) будет поставлена в прямую зависимость от соблюдения социально-экономических прав и обязанностей, то в рамках интуитивисткой логики обоснования справедливости будет преобладать иная трактовка, тяготеющая к выравниванию уровней потребления производимых благ.
Второй моделью обоснования справедливого распределения является утилитаристская. Посылка фундаментального этического равенства в утилитаристской мысли представлена упоминавшейся выше формулой, принадлежащей Дж. Бентаму. Однако степень действительной эгалитарности утилитаристских дистрибутивных концепций зависит от множества привходящих условий, варьирующих совокупную полезность, порождаемую тем или иным вариантом узаконенного распределения необходимых ресурсов для жизни и развития общества.
Например, если придерживаться тезиса о крайней затруднительности или невозможности межличностных сравнений полезности, то принципом распределения ресурсов окажется принцип Парето. В этом случае логика максимизации полезности ведет к одобрению любого неравного распределения, если перераспределение повлечет за собой ухудшение положения кого-либо из индивидов по сравнению со статусными гражданами приближённых к правителям общества. Если же в качестве парето-оптимального порядка принять систему свободного рыночного обмена, то стремление максимизировать полезность приведет нас к умеренно либертаристской позиции.
Однако, если признать межличностные сравнения возможными и привлечь концепцию «уменьшающейся предельной полезности», построенную на предположении, что получение неимущими определенного количества благ даёт в целом больший прирост полезности, чем потеря того же количества благ избыточно обеспеченными, то утилитаризм превращается в эгалитарную концепцию социальной справедливости.
Но и в этом случае возможные трансформации нормативных выводов утилитаризма не заканчиваются. Даже после признания закона уменьшения «предельной полезности» утилитаристская позиция может быть модифицирована в пользу меритократической или либертаристской парадигмы. Это происходит в связи с тем, что распределение по заслугам, или по количеству и квалификации труда при развитии смешанной экономики, то есть при развитии прямого и рыночного распределения, то защита правомочного владения может рассматриваться как обязательное условие экономической эффективности или социально-политической стабильности общества.
Одной из наиболее распространенных альтернатив интуитивистской деонтологии прав и обязанностей при разных нормах и свободах утилитаризма в современной социальной этике служит натуралистическая модель обоснования справедливого распределения. Сторонники натуралистической модели ратуют за возврат к классическим общинным, дорыночных образцам политической и моральной философии. Их центральным тезисом является утверждение о том, что существует возможность зафиксировать природные черты человека и в свете этой природности стремления к социальной справедливости появляется некий идеальный образ человеческого предназначения в обществе.
А когда правители или правительство общества таких людей избираются из самых достойных таких людей, тогда эффективность социальных механизмов, ведающих распределением ресурсов, определяется в свете гарантий неотъемлемых прав или максимизации предпочтений, в свете реализации удовлетворения субстанциональных человеческих потребностей и создания условий для достижения совершенства добродетелей в обществе на основе братства и взаимопомощи, солидарности и сотрудничества. В зависимости от акцента на удовлетворении потребностей для развития совершенства общества можно выделить меритократический или эгалитаристский варианты натурально-рыночного хозяйствования в обществе!
Таким образом, перечисленные модели обоснования оказываются вовлечены в потенциально бесконечное развитие и совершенствование общества, причем ни одна из них не предоставляет аргументов, которые работали бы в пользу только одной дистрибутивной парадигмы. Это печальное положение, казалось бы, учтено в контракторном понимании социальной справедливости, где подбор честных людей и условий жизни гипотетического выбора позволяет отсеивать рационально неприемлемые теории обоснования и определять более идеальный баланс дистрибутивных парадигм.
Например, на фоне условий честного соглашения по Дж.Ролзу выявляют свою несостоятельность утилитаристская и натуралистическая модели обоснования, а интуиции, касающиеся прав и свобод людей получают проясненную и однозначную форму. В то же время «принцип различия», то есть принцип предельно возможной максимизации положения тех, кто проиграл в социальной лотерее рыночной экономики, выбранный участниками договора за «занавесом неведения», выглядит как окончательное и сбалансированное решение спора парадигм и можно принять решение в пользу более справедливого вариантов умеренного эгалитаризма.
Однако однозначность выводов, предлагаемых теорией гипотетического контракта Дж.Ролза, также находится под серьезным вопросом при сохранении рынка. Логика рассуждения участников «исходного положения» и ее результаты представляется разными теоретиками по-разному. Так, Дж.Харсаньи, опираясь на несколько иную трактовку соотношения рациональности и оправданного риска, чем у Дж.Ролза, предположил, что участники воображаемого договора выберут все же утилитаристский принцип распределения, хотя пользовались в ходе выбора неутилитаристскими посылками. Дж.П.Стерба сделал предположение, что их выбор будет выбором в пользу «высокого, но не высочайшего из всех возможных социальных минимумов». В то же время, Д. Белл достаточно успешно использовал контрактуалистскую методологию для оправдания неэгалитарных способов распределения.
Социальная справедливость и плюрализм ценностей.
Столь широкое использование разных моделей рационального обоснования и перманентное сосуществование противоположных дистрибутивных парадигм, как теоретических позиций и как элементов реальных социально-политических систем, не может создавать тупиковую ситуацию. Она отражается как в партикуляризации дискуссионного поля, когда споры ведутся между сторонниками одного подхода и лишь по поводу его частных проблем, так и в обзорном, библиографическом характере исследований, выходящих за пределы догматических споров. Единственной перспективой остаётся переход к плюрализации распределительной сферы.
Наиболее известной попыткой продвинуться в этом направлении является «сферическое» понимание, принадлежащее М. Уолцеру. Каждое социальное благо или их взаимосвязанный набор, с его точки зрения, составляют особую дистрибутивную сферу, в пределах которой приемлемы только строго определенные критерии. Набор критериев, выделяемый М. Уолцером, хорошо известен из истории споров о социальной справедливости. Поэтому заслуги и правомочность свободных обменов должны соотноситься с набором дистрибутивных сфер, а принадлежность к сообществу, безопасность и благосостояние, деньги и товары, публичные должности, тяжелая работа, свободное время, образование, родство и любовь, признание и политическая власть есть лишь производное от монополии капитала, власти денег и анархии рынка.
Если в обществе как часть сферы безопасности и благосостояния применим критерий распределения по труду и заслугам для удовлетворения насущных потребностей всего населения страны, а для удовлетворения второстепенных потребностей сохранить сферу денег и рынка, то для социально справедливого общества не должно быть свободного обмена для базовых средств для жизни, ибо с правом трудиться на благо общества всех здоровых людей трудоспособного возраста у каждого должно быть право иметь от общества самое необходимое для своей жизни и развития! А для сферы распределения публичных должностей или академических званий – критерий честного и добросовестного соревнования, чтобы это было по заслугам перед обществом при повышении квалификации своего общественно необходимого труда.
Дети в таком обществе должны иметь всё необходимое для своего нормального физического, морально-нравственного здоровья и интеллектуально-духовного развития в силу своего несовершеннолетия и преемственности поколений, как будущее население страны и её производительные силы! Чтобы они получили хорошее образование и в будущем более рационально использовали природные ресурсы, сохраняя их для будущих поколений, развивая ресурсовозобновляемые технологии! Чтобы в будущем не стремиться завоёвывать другие страны с ещё нерастраченными природными ресурсами, разбазарив, истощив и загадив свою страну, ибо людям такого общества не наплевать на будущее своих внуков и правнуков, а старики должны иметь самое необходимое по нормам для достойной жизни и соответствующую заслугам перед обществом пенсию как заслужившие благополучную старость! Разве такое общество не будет социально справедливым?
Чтобы все честные и добросовестные люди могли счастливо жить по этим законам, следить, чтобы другие их не нарушали и строго наказывали всех нарушителей закона по статьям принятых победившим народом закона. А когда с развитием общества не только базовые социально-бытовые блага в виде достойных человека норм добротного жилья, качественных продуктов питания и одежды, но и все средства коммуникаций будут доступны всем по этому принципу, а это энергия, водопровод, санитарная канализация, связь, информация и транспорт, а на рынке лишь их конечные устройства, если кого-то не устраивают стандартные или их общественные формы, то наступит полное социальное благополучие необходимое для морально-нравственного здоровья и интеллектуально-духовного развития, для творческой и созидательной жизни, для полноценного отдыха каждого честного и добросовестного человека после трудового дня и для дальнейшего развития общества, ибо предела совершенству не существует!
И тогда вполне возможно, что необходимого для производства необходимых средств для жизни и развития человечества вполне будет достаточно четыре часа рабочего времени, а остальное время люди смогут заниматься творческим трудом в любой области наук и искусства, встречаться с друзьями и с любимыми, воспитывать своих детей и заниматься любыми делами не запрещёнными законами общества! Чтобы люди могли заниматься тем, что будет развивать в обществе дружбу и взаимопомощь, добро и социальную справедливость, гуманизм и равноправие для счастливой жизни всех граждан такого свободного от любого угнетения общества!
А сказочку про коммунизм, где в основном будут работать роботы, а люди будут трудиться на благо общества по способностям, а иметь необходимое для жизни по потребностям независимо от результатов общественно необходимого труда пора забыть!
Ни один уважающий себя народ не будет кормить бездельников, если у них нет документа об их полной физической или интеллектуальной инвалидности и не позволит себе обеспечивать лентяев и бестолковых как и трудолюбивых, грамотных и добросовестных специалистов!
Маркс такую хрень мог писать только по молодости, когда ещё не выработал саму сущность коммунистического общества, чтобы привлечь внимание к коммунистической идее.
Но когда Маркс и Энгельс поняли, что в деньгах сытости не бывает ни у богатых, ни у бедных, ни у мудрых, ни у глупых, а ресурсы земли ограничены, больше они такую глупость НИКОГДА не писали. Ведь им не было и тридцати, когда писали Манифест...
А вы вспомните себя в этом возрасте, шибко умными были? Даже христианская религия в своём учении о Христе утверждает, что он своё учение о свободе и справедливости в загробном мире, за благочестие в этом, создал в 33 года! А сколько раз это учение потом исправляли и переделывали каждый гад на свой лад и сделали орудием для угнетения людей труда?
В то же время о социальном государстве всеобщего благосостояния населения можно сказать, что это форма государственного правления обществом, при которой государство (или хорошо развитая государственная сеть социальных институтов) защищает и способствует социально-экономическому благополучию своих граждан, основываясь на принципах равных возможностей при производстве и нормировании необходимых средств для жизни от их общего производимого количества для справедливого распределения производимых благ по труду от двойственности равенства рабочего времени!
Чтобы это равенство определяло не только относительно равную норму количества труда каждого по времени по своей квалификации труда в своей профессии, но и относительно равное количество необходимых каждому базовых средств для жизни в виде добротного жилья, качественных продуктов питания и необходимых материалов для изготовления сезонной одежды!
Чтобы количественные нормы от общей массы этих производимых трудящимся народом базовых благ распределялись по достойным человека нормам от их общего производимого количества! А качество их потребления чтобы каждый мог формировать для себя или для своей семьи по зарплате от результатов квалификации общественно необходимого труда по своей профессии при полной занятости здорового населения трудоспособного возраста, после получения необходимой профессии для развития общества!
А нетрудоспособные по пенсии или от законного социального пособия при государственно-общественной ответственности за граждан, неспособных самостоятельно обеспечить себя минимальными средствами для достойной человека жизни. При сохранении рынка на производимое сверх законных норм необходимых для социального благополучия общества при действенной работе служб обеспечения законности. Чтобы справедливые законы, а не деньги и животные инстинкты управляли жизнью членов общества!
Но нужна ли россиянам такая справедливость, особенно когда души почти у всех уже покрылись язвами жажды наживы от капиталистической прибыли, а не чистым стремлением к развитию в России гуманизма, равноправия и социальной справедливости?
Иначе трудящийся народ России давно объединился бы в партию с такими целями, победил на выборах и жил по справедливым законам своего развития, имея такие природные богатства своей страны.
Формы социальных государств всеобщего благосостояния и его нормы существенно различаются в разных странах и регионах. Многие государства всеобщего благосостояния предполагают определенную степень частно-государственного партнерства, при котором администрирование и реализация по крайней мере некоторых программ социального обеспечения осуществляется не через принятый закон социальных гарантий, а через частные и общественные организации, когда услуги государства всеобщего благосостояния предоставляются на различных территориальных уровнях управления.
Ранние черты государства всеобщего благосостояния, такие как государственные пенсии и социальное страхование, развивались с 1880-х годов в индустриально развитых западных странах. Первая мировая война, Великая депрессия и Вторая мировая война характеризовались как важные события, положившие начало расширению понятия государства всеобщего благосостояния и наиболее полные формы такого государства были разработаны после Второй мировой войны.
О разных формах оболванивания нашего народа говорил почти двести лет назад ещё Виссарион Григорьевич Белинский (1811 — 1848): "Народу нужны не проповеди (довольно он слышал их!), не молитвы (довольно он твердил их!), а пробуждение у себя чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе. Чтобы законы в обществе и права каждого были сообразны не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью при строгом их соблюдении. А вместо этого мы видим страну, где нет не только никаких гарантий для трудящейся личности по труду, для защиты чести и достоинства, но нет даже полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей трудящегося народа."
Однако защита суверенности сфер распределения при капитализме наталкивается на одно тривиальное обстоятельство: хотя для многих дистрибутивных областей материальные ресурсы и не являются самоценными, они все равно остаются необходимыми для функционирования капиталистических форм развития и при этом всегда ограниченными в силу власти денег и анархии рынка при монополии капитала вместо монополии закона о социальных гарантиях по количеству и квалификации труда. В этой связи постоянно приходится решать вопрос о взаимном приоритете сфер классового и партийного влияния в обществе, в котором в приоритете буржуазное влияние пока самое сильное. Таким образом общество лишается условий для развития принципов социальной справедливости.
Поэтому главным условием реализации идеала для социально справедливого общества является не столько уолцеровское «искусство разделения» дистрибутивных сфер, сколько искусство контекстуального уравновешивания интуиций, фиксирующих объективные ценности этики справедливости и уравновешивания отдельных аспектов этих ценностей, которые выделяются разными интеллектуальными течениями в обществе.
Главным нормативным запретом в этом случае оказывается запрет на полное аннулирование какой-то одной из сторон социальной справедливости, когда заслуга, правомочие или равноправие перестают приниматься во внимание при проектировании новых стратегий. Но это не устраняет того факта, что в России ещё долго будут существовать идеалы буржуазного общества с его жаждой наживы и нездоровой буржуазной конкуренции вместо множества приемлемых условий для здоровой соревновательности в соотношениях разных ценностей.