Из дома вышла Нина Николаевна, за ней, неуверенно, от непривычки жмурясь на солнце, как бы стесняясь его, Вера - жесткие черные волосы, длинный очень милый овал лица, серые глаза, в них матовый задумчивый свет или, когда она смущена или удивлена, то радостный блеск.
Туренин, перегнувшись через сидение, открыл заднюю дверь.
-Здравствуй, папа, - произнесла привычно тихим голосом Вера.
-Где Юра? – спросила Туренига Нина Николаевна.
-Он убежал за дом.
Нина Николаевна пошла за Юрой.
-Что надо сказать? – спросил Юру Туренин, когда тот сел в машину.
-Добрий день, - сказал он по-украински, чтоб позлить Туренина. «Ну, хоть так», - подумал тот.
-Как дела?
-Хватит уже. Одно и то же, - нервно вставила Нина Николаевна.
Они так разговаривали. Еще Туренин задавал Юре глупые вопросы, например, «ты умеешь читать?». Ха, он учится в первом классе. «Разве это чтение: бэ, мэ», - смеясь, говорил он. «Научится», - отвечала ему Нина Николаевна. Вера молчала.
Она всегда молчала. Слова из нее не вырвешь. Конечно, там, где надо, она говорила. Но больше Вера была, так сказать, вся в сомнениях, будто соображая, что то, что она слышит, или незначительное, или ей кажется. Ее отличали две черты: чистота и робость. Но и терпению есть предел. Случалось, что она возмущалась. Этому есть объяснение: Юра и ее Вася.
Чем дальше, Юра становился больше похожим на папу. Из-за чего Туренин расстраивался. Пускай только внешне. Внешность такое дело. Она может и измениться. А вот характер – это навсегда. Он очень упрямый.
И как его, упрямство, переломить?
Тот же Вася, он часто только вредил себе, зато, чтоб было по нему. Допустим, он ошибается. Допустим. И… Но даже в простых вещах обязательно надо сделать наоборот, настоять на своем, в пику Вере, да мало ли кому, чтоб, Туренин подозревал, назло. Это уже не упрямство. А самодурство. И тут все свое нетерпение, всю свою злость он переводил (направлял) на Ивана Петровича. «Это он виноват», - и выходило, что виноват, потому что такой, и тут же спешил к противному характеру добавить еще и его наружность, чтоб совсем уже добить его: тот даже не мухомор, хотя, что может быть унизительнее такой характеристики (в нем, в мухоморе, есть стройность и красота), а круглый дождевик. Подобрав такое обидное для Ивана Петровича сравнение, он успокаивался. Ах, Иван Петрович, если б он знал, как часто Туренин о нем думает, что тот уделяет так много времени его персоне, то возмечтал бы о себе генерала. Его рассуждения добавляли тому, по сути, ничтожному человек, веса. Но он не генерал.
-Брат Ивана Петровича - генерал. Генерал- полковник. Галина Яковлевна - хитрая и брехливая, и ничего, кроме этого, она не смогла противопоставить его характеру. Поэтому он "я-я-я-я", - здесь Туренин уже кривлялся. - А у того жена командует. Она генерал. Это он за ней носит генеральские погоня. И все же, какой-никакой, а генерал. Вот об этом надо сказать Васе, - ни с того ни с сего начал Туренин.
-Да, жена его, конечно, всем командует. И дочери, Олеся: "Мама сказала, мама сделала", - но с мужем развелась. Наверное, мама подсказала. И вторая дочка не замужем.
-Насчет развода, там отец, когда узнал, что зять живет с волонтершей. Как он его не застрелил! Пистолет есть. Надо было пух, пух.
-Пух, пух. Не отвлекайся.
-И все же жену надо слушать. Вот я тебя слушаю.
-Ха, ха, ха!
Вера в этом споре была посередине. Ей доставалось от этих и от тех. Поэтому, вообще, внешне она выглядела растерянной, как будто ей кажется, что не живые существа, а явления, не слова, а, может, ветер, может, сегодня солнца больше, и поэтому жарче, чем обычно и так далее.
-Сегодня тепло, как в апреле.
-Да тепло.
Они выехали из переулка. Уже позади рыбный магазинчик. Справа дом для слепых, или «слепаки». Здесь жила их знакомая. Когда они искали квартиру в этом районе, Нина Николаевна звонила ей. После того звонка Нина Николаевна видела ее один раз, совершенно седую и с палочкой. После чего та пропала. Туренин говорил: «Умерла». «У тебя все умерли», - привычно отвечала ему Нина Николаевна. Он недолюбливал ее, считал злой, потому что та выгнала мужа из квартиры, потом тот болел, ему отрезали ноги, он видел его на инвалидной коляске на другом конце города.
-Тут тоже. Твоя подруга Татьяна, - уже на перекрестке, куда дом выходил тупым красным углом,- сказал он.
-Она не моя подруга.
-Не важно. Она всегда была недовольна Виталием. Не такой: получил двухкомнатную квартиру, а мог - трехкомнатную, нет денег, нет дачи, нет машины. И что? И что она получила? - спросил он Нину Николаевну.
-Деньги, дачу и машину, - ответила ему та.
-Какие деньги? Зарплата врача - не деньги. Он ведь врач? В тридцать пять лет квартира в хрущовке и в придачу к ней муж-пенсионер. Остальное тоже старое. Виталий молодой умный, университет окончил, - сказал он. Это было в августе. На небе ни тучки. Только солнце. В городе жарко, как в мартеновском цехе. Под ногами пыль, бумажки. Забор из сетки-рабицы в двести метров. Грусть, тоска и тут он. Он в тенниске, сумочка через плечо и аккуратно заправленные под культи халявки (брючины). Смотришь на него сверху вниз, как высокий на маленького, и так его жалко, что плакать хочется. Он перед ними, и она где-то, очень толстая, на крохотной кухоньке, за плитой, и между ними на продавленном диване этот пенсионер, уже на издыхании и скоро умрет. - Это комедия! И из-за чего?! Он не алкоголик. Не повезло с работой. Ну, и что. Да, она сама сказала ему, что раз начальник сволочь, увольняйся.
-Потом я ее больше не видела. Может, то и не она была. А другая женщина. Она была вся больная, и мне в ту минуту показалось, что ей будет неприятно, если я увижу ее такой. Поэтому я к ней не подошла. Посмотрела и все. Она очень изменилась. Скорее всего, что она уехала к Вите в Канаду, - сказала Нина Николаевна.
Они как бы возвращались назад, к их дому, проскочив бульвар с голыми каштанами, затем в конце улицы завернули за угол и, наконец, выехали к их дому, который в неглубокой ложбине. Слева, взмыв ракетой, летела в чистом небе телевышка. Здесь опять дорога поднималась в гору. Затем был спуск к речке.
-Да не поймешь, не разберешь - или муж упертый, или жена урод.