Глава 107
Я написал Марии письмо, где описал всю эту неприятную ситуацию. Я выразил сожаление, что не успел и не смог быстро завладеть запиской, предназначенной мне, сославшись на неожиданность этого дела, мою к нему неподготовленность и на вынужденную задержку из-за неуместного вмешательства Ларошфуко.
Я понимал, что эти оправдания не сгладят ужаса от того, что письмо стало достоянием гласности, полный текст которого я не знал, и опасался, что некоторые обороты в нём позволят догадаться об имени отправительницы или о персоне адресата.
Впрочем, ситуация, в которой госпожа де Монбазон обвиняла в авторстве госпожу де Лонгвиль, также была весьма нежелательной. К обеим я испытывал некоторое сочувствие, тогда как их вражда достигла, казалось бы, апогея, и стала публичной, поскольку стычка произошла на глазах всего общества и, что хуже, на глазах Королевы.
Королева безусловно приняла сторону госпожи де Лонгвиль. Её авторство не было доказано, поэтому обвинения были голословными, но даже если бы Королева и сама была убеждена в авторстве госпожи де Лонгвиль, она всё равно приняла бы её сторону.
Конде, зная о поддержке Королевы, потребовал извинений, некоторые знатные дворяне, напротив, поддержали госпожу де Монбазон. Двор распался на два враждующих лагеря. Конде объединился с партией Лонгвилей, Монбазон объединилась с Бофором и другими Вандомами. Шевретта встала на защиту Монбазон, что её более отдалило её от Королевы. Но она не могла не вступиться за свою молодую свекровь.
Я уговорил господина де Малеврие признаться, что это письмо было написано ему его племянницей, и что речь в нём шла не о любви галантной, а о родственной любви, которая дала трещину в силу некоторой размолвки. Господин де Малеврие согласился взять на себя это дело, потребовав за это двадцать тысяч пистолей. Пришлось Шевретте оплатить эти расходы, после чего Малеврие высказал ту версию, которая устраивала обе стороны. При этом Малеврие просил держать его признание в тайне, поскольку дело было всё же весьма деликатным, семейным.
Королева настаивала, чтобы госпожа де Монбазон принесла извинения, текст извинений составлялся с помощью кардинала Мазарини, на что было потрачено два часа. Чтение предполагалось в доме герцогини де Шеврёз. Под давлением власти госпожа де Монбазон зачитала перед герцогиней де Лонгвиль текст извинений таким тоном, который выражал протест против каждого прочитанного ей слова. Королева велела госпоже де Монбазон удалиться с приёма, на которой это происходило, но Монбазон и ухом не повела, поскольку находилась в гостях у своей невестки. Тогда замок герцогини покинула сама Королева.
Дело могло бы затухнуть, то Монбазон не верила признанию Малеврие. Тогда Ларошфуко — тот самый герцог Франсуа де Ларошфуко, из-за которого разгорелся сыр-бор, ведь если бы он не задержал меня, письмо попало бы по назначению и никакого скандала не было! — вмешался туда, куда его не просили. Он предложил сличить почерки, чтобы ложь стала очевидной. Письмо было передано Ларошфуко, в качестве экспертов по почерку были избраны госпожа де Рамбуйе и де Сабле, которые в присутствии Королевы изучили письмо и образец почерка госпожи де Лонгвиль. Они объявили, что почерк письма не имеет ничего общего с почерком госпожи де Лонгвиль, после чего бросили письмо, вызвавшее столько склок, в камин. Этого делать не следовало, поскольку госпожа не Монбазон изобличила этих арбитров как близких друзей госпожи де Лонгвиль, и на том основании, что письмо было уничтожено, стала заявлять, что это лишний раз доказывает, что почерк в письме совпадал с почерком герцогини, иначе для чего же было бы его уничтожать?
Подобное поведение окончательно поссорило госпожу де Монбазон с Королевой, которая велела ей убираться к себе в Рошфор.
Изгнание де Монбазон нанесло удар по гордости герцога де Бофора. Он стал преднамеренно высказывать непослушание и даже игнорировать Королеву, осмелился поворачиваться к ней спиной, как будто бы, не замечая её присутствия.
Наконец, Морис де Колиньи, который также почувствовал селя оскорблённым, ибо де Монбазон верно указала всем на то, что он был любовником герцогини де Лонгвиль, вызвал на дуэль герцога де Гиза. Давняя вражда между родом Колиньи и родом де Гизов не стихала ни на минуту. Оба дуэлянта помнили и об убитом Гаспаре де Колиньи, и об убитом Генрихе де Гизе.
Дуэль состоялась вопреки продолжавшему действовать эдикту о запрете таковых. Скрестились шпаги, и после нескольких минут яростного сражения Морис де Колиньи получил смертельную сквозную рану в левое плечо.
Дуэль не положила конца сплетням, поскольку за честь герцогини вступился не супруг, а «друг». Бофор продолжал бунтовать, вследствие чего даже попытался организовать убийство Мазарини. Это убийство было предупреждено, поскольку Бофор попросил герцога д’Эпернона запретить своим мушкетёрам вмешиваться в это дело, но д’Эпернон догадался, к чему идёт дело и направил своего слугу, чтобы предупредить кардинала. Наёмные убийцы понапрасну ожидали Мазарини, заговор был изобличён, герцог Бофор был арестован прямо в Лувре, где провёл ночь под охраной Гито и его гвардейцев, а наутро был препровождён в Венсенский замок.
Так, увы, молодая и чрезвычайно очаровательная женщина своей неосторожностью вызвала непримиримый раскол среди высшей знати французского королевства, что привело к смерти одного из них и к аресту другого.
После ареста де Бофора меня вызвал к себе коадъютор Ордена Иезуитов.
— Шевалье, — сказал он, — нам известны истинные причины этих событий, которые продолжались три недели. Расскажите о них всё, что вам известно.
Я рассказал всё, что знал, не прибавив от себя ничего, умолчав, впрочем, об истинном адресате этого письма, как и об истинной отправительнице.
— Вы забыли сообщить нам, что письмо было написано госпожой де Фокероль и адресовано оно было… — бесстрастным голосом сказал Коадъютор, ожидая, что я закончу эту фразу.
— Я собирался об этом сказать, но умолчал лишь поскольку вы меня опередили, — сказал я со смущением. — Письмо написала госпожа де Фокероль, дочь госпожи де Буа-Траси, и адресовано оно было мне.
— Впредь не повторяйте подобных ошибок, — сказал коадъютор.
— Прошу меня простить, — ответил я. — Это больше не повторится. Должен также добавить, что я слышал лишь начало этого письма, первые пару строк, после чего чтение было прекращено, письмо сожжено, так что мы никогда не узнаем его полное содержание.
— Чепуха! — воскликнул коадъютор. — Вот полная копия этого письма. Если желаете, можете ознакомиться.
Он небрежно бросил на стол лист бумаги.
Я взглянул на него и обомлел. Это была не копия, это было подлинное письмо Марии де Фокероль. Приведу лишь самые важные для меня строки. «Я страдаю, потому что люблю вас, как раньше, а вы, если вы и страдаете, то лишь потому, что не любите меня, как прежде».
— Что же тогда было сожжено в камине? — спросил я.
— Точная копия этого письма, написанного почерком герцогине де Лонгвиль, — ответил коадъютор. — Я не обязан был вам отвечать на ваш вопрос, но мне и не запрещено утолить ваше любопытство. Я говорю это лишь для того, чтобы вы поняли, что не всё то, что кажется вам игрой случая, таковым является. И отнюдь не всегда те последствия, которые вам кажутся случайными и роковыми являются случайными и роковыми. Иногда события направляются рукой более могущественной, чем судьба или, как вы её, быть может называете, «злой рок». Впрочем, я напрасно применил слово «иногда». Если бы все события, о которых вы мне рассказали, были случайными, вы, быть может, получили бы понижение в вашей должности в Ордене, а не повышение, как оно произойдёт на самом деле. О своём повышении вы узнаете завтра в месте, о котором вас известят дополнительно. Время, как обычно, в час ночи.
Я поцеловал руку коадъютора, поклонился и вышел.
(Продолжение следует)