Да что же это она надо мной издевается что ли? И так каждое утро в течение моего отпуска, проводимого в этот раз на даче. Только я в грядку - она тут как тут, и давай куковать. Не буду я считать года, не буду! Зачем мне расстраиваться. С детства я это не люблю, никогда не считала. Глупость какая!
Вот сейчас: два раза. Это что, два года? Не, не согласна, мне еще столько успеть надо. Вот внучка школу окончит, внук старший женится, и я еще на пенсии не была. Хотела на машине до папиной родины доехать. И до маминой. Мамина ближе, но туда дорога плохая. Туда и туда не успею. Тьфу! Да что ее слушать.
Первый раз пусть не считается. Вот сейчас уже раз двадцать прокуковала. Да ладно, столько я и не просила. Двадцать восемь, т.е. до девяноста восьми? Боже, это какая же я буду древняя! Ужас! Помню, у нас была такая старушка: ходила с палкой, сгорбленная, личико сморщенное, как яблочко печеное, но доброе и мягкое. Зубов не было, но она улыбалась светлой такой улыбкой. Никогда ни на кого не злилась и не ругалась, только недоумевала, как же так можно.
Такое же морщинистое лицо было и у дедушкиной старшей сестры бабушки Наташи. Перед самой войной в 1940 году село Ивина в Ленинградской области, в котором они жили, было затоплено в ходе строительства Верхнесвирской ГЭС. Почти всех жителей переселили на Карельский перешеек. Не успели они обосноваться… 1941 год, война. Бежали в Ленинград, попали в блокаду. Многие умерли от голода. А после войны раскидало их по стране. Два сына бабушки Наташи воевали, вернулись и поселились в Петрозаводске, старшая дочь тоже была на фронте, вышла замуж, уехала с мужем военным в Одессу, младшая дочь с мужем стали жить в Ладве в Карелии. А у бабушки своего дома не было. Она в течение года перемещалась от одного сына к другому, потом от одной дочки к другой. С их семьями уживалась плохо, наверное, характер, да и жилищные условия послевоенные были не ах. Моему дедушке, любимому младшему брату, писала слезные письма, которые тот вслух читал бабушке. А я при этом присутствовала. Одна фраза из этого письма мне запомнилась. Бабушка Наташа писала, что она, как бесприютная кукушка летает, а гнезда свить нигде не может. Моя бабушка роняла слезу. А дедушка садился писать ответ, где приглашал сестру приехать к нам и жить, сколько хочет. И она в свою логистику включала 3-х месячное летнее посещение нашей семьи. Жилось ей у нас хорошо и комфортно, все-таки целый дом, хоть и старый финский. Но с наступлением осени она, как перелетная птичка, опять собирала чемодан и ехала наносить визиты своим деткам и внукам. Как они там без нее? Кукушка бесприютная.
Это выражение встретилось мне позже в «Слове о полку Игореве». Мы в 8-м классе наизусть отрывок учили оттуда в переводе Николая Рыленкова. Плач Ярославны: «Я взовьюсь кукушкой бесприютной, на Дунай далекий полечу…». А бабушка Наташа вряд ли это произведение читала, а выражалась так поэтически.
В уже в зрелом возрасте я смотрела фильм «Пролетая над гнездом кукушки» режиссера Милоша Формана по роману Кена Кизи с прекрасным актером Джеком Николсоном в главной роли. «Гнездо кукушки» звучит парадоксально. Но на американском жаргоне оно означает психушку. Фильм тяжелый и сложный о приобретении человеком внутренней свободы, о подавлении ее извне и о том, что пытаться ее обрести, все-таки, стоит. Об этом говорит главный герой фильма: «Я хотя бы попробовал». Интересно, что фильм отличается от книги идейно. Это другое произведение. Автор книги Кен Кизи не принял фильм, никогда его не смотрел и даже судился с режиссером. Фильм снимали в настоящей психиатрической клинике. Это другой мир, реальный и жестокий, в рамки которого запихивают больных людей, живущих в своем нереальном мире.
Однажды в 17 лет мне довелось побывать в такой больнице, бывшей женской тюрьме у Финляндского вокзала. Мы с мамой навещали родственника. Я помню до сих пор больных, их лица, полосатые пижамы, решетки на окнах и сетки в лестничных пролетах. Под сильным впечатлением написала я тогда такой стих:
Мы пришли на свидание к дяде.
Что-то было в руках и во взгляде,
Что-то от полевого зверька,
И улыбка казалась горька.
Это здание бывшей тюрьмы
У здоровых отняло б умы.
Не палаты, а камер мешки,
А на окнах решетки крепки.
Если в голову это придёт:
Чтоб отсюда - хоть в лестниц пролет, Там стальная натянута сеть.
Как хотелось бы им улететь!
Выл мужчина, как раненый зверь,
А другой ухватился за дверь.
Открывал он ее, закрывал
И о чем-то нездешнем мечтал.
Дядя был бесконечно смущен,
Что попал в этот странный притон.
Было дико и нам и ему,
Что больных поместили в тюрьму.
Можно, наверное, было маме не брать меня с собой, но она считала, что жизнь многообразна, и не надо представлять ее только в розовых красках. Наверное, это правильно.
Вот ведь и не собиралась я считать эти ку-ку, а подлая птица спровоцировала. Видно, поселилась где-то поблизости. Как поселилась? Но ведь у нее и гнезда-то нет. Середина июня, а ей все неймется! Другие птицы уже и петь перестали, гнезда свили, птенцов вывели. Или еще не вывели? Ну все равно, при деле. А эта все пару ищет! Или подленько так подбросила яйца в чужие гнезда и развлекается. От работы меня отрывает.
Песня у нее странная. Все птицы как птицы, а эта особенная. Почему у нее такой образ жизни? Почитать нужно.
Почитала и выяснила. Оказывается, это не самка кукует, а самец для привлечения подруги. Свое ку-ку он может повторить до 360 раз! Кто-то все-таки считал. Подруг у него может быть несколько. У кукуха «большое сердце». Несколько раз в день может спариваться с разными самками. Тщательно охраняет свой гарем от соперников. Самка тоже издает звуки, но тихие, слышные, однако, самцу даже за 2 км.
Яйца свои кукушка другим подбрасывает, потому что сама прокормить своих птенцов не может. Очень они с кукухом много едят. Но за своими птенцами присматривают. Птенцы тоже прожорливые, да еще и в какой-то период агрессивные, выталкивают других птенцов из гнезда, расширяют свое жизненное пространство и убирают конкурентов.
Бедные приемные родители! Бывает, что денно и нощно вскармливают они чужое дитя, которое их собственных деток из гнезда вытолкнуло. Да и кукушка, подбрасывая в чужое гнездо свое яйцо, находящееся там местное забирает, разбивает или проглатывает. Вот в народе и называют мамаш, бросающих своих детей, кукушками. Поведение кукушки впервые было описано Аристотелем. И до кукушки ему было дело, а какой серьезный мужчина.
Однако есть у этой птицы и достоинство: она единственная пожирает мохнатых гусениц. Благодаря своему непомерному аппетиту спасает леса и рощи от вредителей эффективнее многих других пернатых.
Из-за пестрого оперения и скрытного образа жизни кукушку трудно заметить. По земле она почти не ходит. Кукушками называли финских снайперов во время войны, которые сидели на деревьях и оттуда вели огонь.
А еще в 19 веке среди русских офицеров была такая игра-забава, называемая «кукушка». Собирались в темной комнате, выбирали человека, который выкрикивал ку-ку и начинали по нему палить из пистолетов. Но мне этого никогда не понять, как можно так глупо распоряжаться своей жизнью.
Во времена моего детства во многих семьях были часы с кукушкой, она куковала каждый час, а то и чаще. У нас таких не было, слава Богу! А у моих друзей такие часы висят до сих пор, и их это ку-ку не раздражает.
Вот и опять прилетел мой кукух. Теперь не удивляюсь. Раньше он по лесу летал, а теперь вокруг не лес, а сплошные коттеджные посёлки, а между ними узкие полоски леса. Куда пичугам деваться? Это же их родные места, взяли и отобрали, их не спросили. Чем эти люди лучше кукушек?