39
Фрукт сдержал слово. После этого случая рукоприкладства больше не было. Его заменили матерки, иногда изощрённые. Но гонял он нас без всяких поблажек, так же, как и сержанты других отделений своих подопечных. Однако не усердствовал, как те, и без унижений. Оказалось, он был старше нас всего на один призыв. Его оставили здесь, чтобы он помогал новобранцам забыть гражданскую жизнь и научить любить Родину. И это у него здорово получалось. Ещё до присяги мы уже спокойно преодолевали ежедневные трёх или пяти километровые пробежки, научились стройным шагом маршировать по плацу с вытягиванием носков и дружно подхватывать песню, когда наш запевала Витёк Матарчук звонким голосом затягивал: «Идёт солдат по городу»…
Письмо Светке я написал, наверное, недели через полторы-две после того как прибыли в учебку. Уж больно резко и круто за нас взялись. Помимо кроссов и муштры сержанты занимались с нами и после отбоя. Чудак какой-нибудь чего-то отчебучит, или нетулика какой сделает что-то не так - страдала вся рота. А если командиру роты что-то не понравилось – так совсем хана. Спать иногда укладывались часа в четыре. А в шесть утра: «Рота, подъём!»
В тот день произошло чудо. Должно же оно когда-нибудь произойти. Офицер, наблюдавший за нами на плацу, был в прекрасном расположении духа, никто не накосячил, а сержанты после отбоя, видно, сами уставшие от нас, решили устроить себе передышку. Вот тут я и вспомнил о письмах.
В первую очередь отписался родителям. Мол, всё у меня хорошо, даже замечательно, командиры добрые попались, кормят как на убой, ну и так далее. Затем брателе в Ленинград, а после ответил Ваську на его письмо, которое получил ещё до призыва. Он служил связистом где-то на Камчатке. Светку я специально оставил на потом, чтобы оторваться по полной. Но сумел написать всего страницы три. И не потому, что сказать было нечего, а потому что уже засыпал на ходу. Письма отдал дневальному. Тот положил их поверх внушительной стопки. Оказывается, не один я воспользовался «минутой затишья».
А где-то через неделю у нас началась воздушно-десантная подготовка. Сначала обучили, как укладывать парашют. На теоретических занятиях мы узнали, что парашют придумал русский актёр Котельников, что площадь основного парашюта 81 квадратных сантиметров, а запасного – 49. Что у него 28 строп, сведённых по семь в четыре лямки. И, главное, что у него имеется прибор для подстраховки парашютиста. Мало ли что с ним может случиться. Потерять сознание, например, в воздухе или вырубиться, ударившись во время прыжка о борт самолёта. Этот прибор имеет часовой механизм, который раскроет парашют без участия человека. Ну, а потом уже практика. Укладке парашютов мы обучались и в классах, и в боксах и на плацу.
Первая укладка была на плацу. Было довольно-таки прохладно – ноябрь всё-таки! Снег непривычно чистый белым покрывалом выделялся в рассветном полусумраке. После завтрака выстроили нас, три учебных роты, рассчитали на первый-второй и объяснили, что сначала укладываем парашют первому номеру. Второй номер ему помогает. А затем наоборот, первый помогает второму. После каждого этапа укладки по рядам ходили два офицера ВДС (воздушно-десантной службы) и тщательно проверяли, правильно ли мы всё сделали. Пока они всех обойдут - околеть можно было, да и время шло. А если учесть, что в рукавицах уложить парашют невозможно, то приходилось постоянно согревать руки дыханием. С такими темпами мы укладывались весь день до темноты с перерывами на обед и ужин. И замёрзли как цуцики.
Потом стали обучать азы прыжка. Для этого нас возили в городок воздушно-десантной подготовки. У меня глаза разбежались, когда я его увидел в первый раз. Какие-то помосты разной высоты, качели, непонятные конструкции, уходящие от макетов самолёта и вышки. На этих помостах, стапелях и тренажёрах мы и учились группироваться, отталкиваться, прыгать и приземляться. А прыжки с вышки поначалу больше напоминали мне клоунскую репризу. Высота всего метров двадцать, но многие боялись с неё прыгать, упирались, цеплялись за всё, за что можно было зацепиться. Таких сержанты сталкивали буквально пинками под зад. Наш Фрукт поступал точно так же, когда кто-то артачился. После третьего-четвёртого раза страх проходил, появлялась уверенность в себе, и бывшие трусы прыгали теперь без постороннего вмешательства и, тем более, грубой силы.
Вот так мы оттачивали технику прыжка.
И вот пришло время прыгнуть с самолёта. Накануне я получил письмо от Светки. От трёх листов сложенных пополам, конверт смотрелся внушительно.
- Тебе там, что, шоколадку прислали? – полюбопытствовал дневальный, передавая мне письмо. Причём спросил взаправду, шёпотом, чтобы никто не слышал.
- Нет, - рассмеялся я на эту глупость, - шмат сала.
До этого я уже поучил известия от родителей, от брата и Васька. И вот теперь - от своей ненаглядной. Начиналось оно так же, как и письмо в Каменск-Уральском. Только вместо « Целую!» - «Люблю! Люблю!!», и так по нарастающей до пяти восклицательных знаков. И далее: «Привет, Сашка! Ну, наконец-то, ты…»
При этом воспоминании невольно наворачиваются слёзы от нахлынувшего чувства. Парень я сентиментальный, так что такое со мной бывает. Украдкой смотрю на Светку, вернее, на её скамейку. Это на тот случай, если она вдруг на меня глянет, чтобы не подумала, что я смотрю на неё. А та всё читает. Или только делает вид? Помнишь ли ты это письмо, голубушка, полное любви, печали и радости? «Ни черта ты не помнишь!» - решил я и вновь погрузился в прошлое…
Перед прыжком сержанты нас не доставали. Поэтому я спокойно написал ответ, не менее пылкий, чем Светкино послание, и завалился спать.
Утром, как всегда, только в четыре часа утра, «Рота, подъём»! Ранний завтрак и построение на плацу. На улице дубак: за ночь мороз покрепчал. Стоим строем, ждём. И каждый, наверное, думает: «Отменят или нет»? За последние пять дней это было уже третье построение. Два раза из-за непогоды аэродром не давал добро. Но вот звучит команда: «Шагом марш!», и мы как неуклюжие медвежата в ватниках, бушлатах, шапках и валенках выдвинулись к аэродрому. По темноте да по снегу – это было ещё то удовольствие. Хорошо хоть этот прыжок без оружия был.
На аэродроме нас встретили офицеры ВДС. Получив парашюты, которые накануне складывали каждый для себя собственноручно, одели их и построились. Когда все были готовы, старший из офицеров, обратился к нам спокойно так, по-отечески:
- Сынки, кто плохо себя чувствует, письмо плохое получил, - при этом он почему-то посмотрел на меня, - или просто ещё не настроился на прыжок, выйдите из строя.
Никто не вышел. Сержанты и прыжки с вышки научили усмирять страх. Тогда прозвучала команда: «Первая группа на борт»! Мы с Серёгой были во второй. Пока ждали очереди, разговоры только и были про прыжок. Первый же. А вдруг… А может… Поначалу я тоже переживал, но потом мои мысли сами по себе перекинулись на Светкино письмо, и я забыл про всё на свете. Очнулся, когда Серёга ткнул локтём. Наша очередь подошла.
Забираемся в кукурузник и, рассаживаемся. Четверо, что потяжелее, с правой стороны, пятеро комплекцией поменьше и выпускающий, старшина другой учебной роты, заняли левую скамью. Самолёт разбежался и взмыл вверх, да так круто, что мы едва не попадали со своих мест. Набрав высоту, он выровнялся и, казалось, спокойно поплыл в воздушном океане.
Серёга сидел наискосок напротив меня. Он летел первый раз в жизни, поэтому был напряжён и немного нервничал. А я-то уже бывалый летун. Вот и следил за ним, чтобы, если понадобиться, подбодрить его. Прошло минут пять, и мой друг вдруг завошколся. Вот и настало время поддержать его:
- Не переживай, Серёга, - подбодрил я его, - один раз обделаешься, потом привыкнешь.
Тот в ответ улыбнулся. В салоне стоял такой шум, что вряд ли он меня услышал. Потому так и среагировал на мой сарказм. Те, кто услышал, засмеялись.
- Только в окно не смотри! – сказал я ему, уже громче, чтобы расслышал.
В иллюминаторы посмотрели все. Серёга сидел как раз около крыла и не мог не заметить его дрожание. Повернулся он бледным. Я, наверное, был таким же, когда впервые такое увидел.
- Здорово, правда! – прокричал я.
- Заткнись! – оборвал меня старшина, и тут зазвенела сирена, замигал жёлтый фонарь.
Из кабины пилота вышел лейтенант и открыл дверь. В салон сразу ворвался морозный ветер и защипал щёки. Правый борт по его команде поднялся. Первым был Рустам Иналов из Дагестана. Он подошёл к открытой двери. Выпускающий хлопнул его по плечу:
- Первый пошёл!
И тот прыгнул. Потом Вовик из Краматорска. Третьим шёл я. «Светка, этот прыжок я посвящаю тебе!» Два шага – и я уже у края, смотрю вниз. Было уже достаточно светло, чтобы разглядеть местность, покрытую снегом. Не успел я оценить увиденную красоту, как хлопок по плечу и громкое: «Третий пошёл»! Не раздумывая, я оттолкнулся и прыгнул за борт. Падая в пустоту, ощутил то же смешанное чувство страха и удивления, которое испытал в детстве, когда упал с перевернувшегося плота и провалился в воду, не достав дна. Так же ёкнуло в груди и перехватило дух. Но это не помешало мне досчитать до трёх и дёрнуть за кольцо. Затем, как учили, задрал голову и увидел, как взметнувшийся вверх купол расправился и наполнился воздухом. Меня встряхнуло и довольно чувствительно. Скорость падения сразу снизилась. У меня получилось!
Радость и восторг захлестнули меня. От переполнявших чувств я не сдержался и закричал во всё горло. Мне тут же ответил Вовик и помахал рукой. Я ответил. Чуть позже сверху раздался ещё один восторженный ор. Это выразил свои ощущения Костян, прыгнувший после меня. Всё еще обуреваемый эмоциями, я снова издал вопль, похожий на клич апачей. Как же здорово! Вот бы Светка увидела! Но мечтать было некогда. К сожалению, заснеженное поле приближалось быстрее, чем хотелось бы. Поэтому я сосредоточился и сжал ноги вместе. Если этого не сделать, можно их запросто сломать. Затем подогнул в коленях для амортизации. И вот - лёгкий удар, я приземлился. Земля приняла меня как родного, тепло и мягко. Упав на бок, сразу же погасил купол, чтобы тот не утащил меня куда-нибудь. Затем быстро сплёл стропы в бесконечный узел и вместе с куполом как попало запихал в парашютную сумку: всё равно потом укладывать по науке. Подождал, когда то же самое проделает приземлившийся Костян, и уже вместе мы побежали догонять Рустама и Вовика, которые неспешным шагом направлялись к месту сбора. По дороге мы бурно делились впечатлениями. Затем нас догнал Генка Сториков, и разговоры о прыжке пошли по второму кругу.
На месте сбора нас поджидали сержанты. Завидев нас, четверо из них встали попарно, сделав своеобразный коридор. Двое из них, Фрукт и Коляныч из первого отделения, держали в руках по запаске – запасному парашюту. Сейчас будет посвящение в парашютисты. Заметив, что мои товарищи отчего-то замялись, хотя были ещё до первого несостоявшегося прыжка осведомлены об этом ритуале, я вырвался вперёд и пошёл к Фрукту. Только зашёл между сержантами, как Фрукт врезал меня запаской по заднице. От удара я побежал вперёд, выкрикивая на ходу: «501, 502, 503 – кольцо!». Когда поравнялся со второй парой, Коляныч с размаху добавил мне ещё ускорения. Удар был нехилым. И я невольно проделал несколько шагов, чтобы удержать равновесие, и при этом не забыл прокричать: «504, 505 – парашют!». Пока старлей вручал мне значок - парашют с маленьким ромбом, на котором была выбита цифра «один», эту значимую для начинающего десантника процедуру прошли остальные. Теперь мы были парашютистами!