Военные годы - в эвакуации

        В 1941 году московские институты и Академия наук СССР эвакуировались из Москвы в восточные районы СССР. Мой дед Петр Павлович Маслов, будучи академиком, вместе со своей в то время уже серьезно больной женой Павлой (Павлиной) Александровной, отправился в эвакуацию в курортный поселок Боровое в Казахстане, куда эвакуировали академиков. Дед предлагал взять с собой  меня 11-летнего мальчишку. Но мама не дала согласия, по-видимому, учитывая плохое состояние здоровья Павлы Александровны. Бабушка скончалась через несколько месяцев после приезда в Боровое и похоронена там. Я помню проводы деда в эвакуацию: автобусы около Президиума АН СССР, в которых академиков  и членов их семей отвозили на вокзал.

        Вскоре и я с мамой и бабушкой отправился в эвакуацию в Казань, куда был эвакуирован институт моего отчима Б.Ф. Поршнева. Поршнев приехал в Казань позже.

        Помню, что поезд, который вез нас в Казань,  был составом для «птиц крупного полета». Кроме нас в купе ехали академик Кирпичев и академик Старикович, довольно известные ученые.

        В Казани мы жили в маленькой комнате в квартире,  принадлежащей одному видному врачу, который уступил одну комнату нам. В Казани также оказались наши родственники и знакомые. Среди них были генералы,  которые ходили в брюках с красными лампасами. Я очень гордился, что такие важные генералы  ходят к нам в гости. Гости разглядывали карты. Я помню, что один из генералов показывал, сколько километров немцы прошли за два дня — огромное расстояние. Но у меня страха не было. Я не верил, что до нас дойдут немцы, и меня очень раздражали опасения генералов. При этом я чувствовал, что мы победим. Другого быть не может.

       В Казани я ходил в школы. Мы прожили там довольно долго, пока Педагогический институт, в котором работал Поршнев, не перевели  в город  Малмыж Вятской области. Остаток эвакуации мы прожили там.

       Воспоминания о Малмыже  одни из моих самых приятных юношеских воспоминаний. Наша семья поселилась  в доме очень милых людей Перескоковых. Хозяин Иван Ильич  работал в плотницких мастерских. Знакомый бакенщик брал меня с собой на лодке к бакенам. Мы вместе ловили рыбу. Рыбы было вдоволь. Сами сажали картошку и вместе с Поршневым ночами караулили, чтобы кто-нибудь не выкопал. Хотя пища была однообразная, но голода не было.  Мама болела, и знакомый врач Грушин, который жил на противоположном берегу реки, каждый день приходил делать ей уколы.

       В Малмыже я познакомился и подружился с историками – коллегами Поршнева, в частности с А.З. Манфредом. Я с большим интересом беседовал с ним и слушал его рассказы. Особенно запомнилось, как Манфреда били в заключении, - выбивали зубы над раковиной, чтобы кровь смывалась водой.  Он рассказывал таже, что дружил а Айседорой Дункан и  как его, мальчишку, она  прятала в шкафу, когда к ней приходил Есенин.

        Наконец, в 1943 году  наступило долгожданное возвращение в Москву. Это было недельное путешествие на поезде с бесконечными остановками. С собой везли помидоры и спирт. Голодали очень сильно, помидоры осточертели, а ничего другого не было. На остановках Поршнев пытался менять спирт на продукты.

        Вернулись в Москву больными и голодными: у меня желтуха, у мамы ревмокардит. Поршнев – худой, как скелет. Поселились в квартире Лукомских на Зубовском бульваре. Я запомнил, какими вкусными казались американские макароны, которые можно было купить в Москве.

        Сразу  подключились лучшие врачи, знакомые Меера Яковлевича Лукомского, многие их которых числились  «врачами-вредителями», но не были посажены. Каждый день к маме приходил знаменитый доктор Мирон Семенович  Вовси. Меня от желтухи вылечил доктор Егоров.

        Ощущение радости от возвращения в Москву  я передал в поэме, которую написал маме на день рождения сразу после войны. В ней же описана жизнь до и во время эвакуации.  Вот эта поэма.

Родился я в Москве шумливой
На Зубовском дом 36
Дом хоть куда – большой, красивый
И двор и даже садик есть!

Из окон в`идна мостовая:
На тротуар валит народ,
Летят машины и трамваи,
Юлит меж ними пешеход.

И все гудит, жужжит, грохочет!..
Окно закрыть я поспешу.
Хоть уши затыкай. Нет мочи!
Я не любил московский шум.

Любил я дачу, реку, поле,
Любил  суровый русский лес,
Лугов широкое раздолье,
Простор и вольность диких мест.

Любил деревьев шепот тайный,
Любил заката хладный луч,
Веселых птичек щебетанье,
И ручейка лед`яный ключ.

Обросшие лесами горы,
И травку заливных лугов,
Волнующейся нивы шорох,
И запах сохнущих стогов.

Любил метели снеговые,
Когда буран снега взовьет.
И свет сквозь тучи дымовые
Им тусклый месяц  еле шлет.

Любил зимою ночью поздней
На двор в деревне выходить.
Пахнёт в лицо холодный воздух,
Снег под ногою захрустит ...

Любил на санках утром рано
С горы лететь на всех парах,
Скользить на лыжах по полянам,
По речке бегать на коньках...

В Москве же посещал я школу,
Справлял рожденье, Новый год,
Не зная н`ужду, холод, голод,
Вообще не ведая забот.

От жуткой и противной скуки
Писал слащавые стишки;
И издавал протяжны звуки
(Не я их издавал – кишки).

Или же взявши себя в руки
Под крик и жалобы maman
Садился изучать науки
(Одним глазком глядя в роман).

Иль бабушку дразня кривлялся
Или улегшись на кровать
Я Скотта начинал читать;
Ну, словом, просто разлагался.

И так я жил в Москве лет десять.
Затем меня отбросил рок
По воле грозного Зевеса
В Малмыж уездный городок.

Но в Зевса уж давно не верят -
Цари и боги свержены.
Поэтому скажу по эре
Бежал подальше от войны.

В провинциальный русский город
Собрались мы... И в глушь, и в тишь!
Собрав вещей и пищи ворох
Семья отправилась в Малмыж.

Как о Малмыже представленье
Мне Вам, читатель, перенесть?
Малмыж – татарское селенье;
А так же русских много здесь.

Сюда сослали и эстонцев.
Прислали госпиталь сюда,
Здесь офицер блестит погонцем,
Ругает встречных здесь солдат.

Тузы здесь главные – те «менты»,
И бог Малмыжа взятки раб,
Хоз. Аппарат и также центр
Или, короче, хап и цап.

Здесь есть задравшая высоко
Свой нос буфетчица. Она
Всегда презренье мечет оком
Всегда достоинством полна.

Хозяева наши мещане.
Он – мастер плотничных цехов;
Она – Пульхерия Иванна
Из «Старосветских стариков».

Сосед наш домом был Поэтов
Любил он деревенский быт,
Любил ходить на поле летом
И собирать в лесу грибы.

В Малмыже я в лесу дремучем
У берега реки гулял.
Морковь садил, картошку кучил,
Турнепс и свёклу поливал.

Там без друзей мне было скучно
Один гулял в лесу не раз;
Я даже псов и кошек мучил
И в дрязгах дома я погряз.

Но как тогда в Москву я жаждал
И сколько думал о ней дум.
Хотел узреть Московских граждан
И услыхать московский шум.

Смотрел на снимки зданий зорко,
На Кремль, театры и балет.
(Как справедлива поговорка:
Везде чудесно, где нас нет).

И вот настал тот день прекрасный,
Когда телегу нагрузя,
В нее вскочив, вспотевший, красный,
В свою Москву поехал я.

Спешили в поезд мы. Телега
Подпрыгивала на камнях;
Виднелись редко комья снега
На зеленеющих холмах.

Весною п`ахнул лес веселый,
И луч ленивый, и трава,
Водою залитые долы,
Деревьев мелкая листва...

Билет нам дали в поезд мягкий,
Стучащий день и ночь подряд.
В окне мелькали в беспорядке
Полей, лугов, деревьев ряд.

То вился лентой голубою
Ручей среди лесов, полян;
А то с гармошкою, порою,
Поющих, видел я крестьян.

Я видел русские деревни
С родною русской простотой.
Холмов и гор я видел гребни
И рек разливов блеск златой.

Куда  ни глянешь – Русь родная
(Простая, грубая краса)
Свои объятья раскрывает
Моим восторженным глазам.

(Ну это сказано слащаво.
Бог с ним). Чуть минул день шестой,
Москвы громады величаво
Уж запестрели предо мной.

Скажи мне, я ль, о город старый,
Тебя в тот миг не обожал,
Когда стуча по тротуару,
К родному дому я бежал!?

Навстречу мне автомобили
По улицам летели вдаль,
Пестрели зданья в новом стиле,
Играла солнцем окон сталь.

И всё не напряженно – строго.
Война не чувствовалась. Нет!
И лишь народу очень много
Толпилось около газет.

И все дышало так весельем
Как в первый май, как в новый год;
Под жарким солнцем под весенним
Весенний делался народ...

Так вот, вот я в Москве старинной,
И снова пыльный дух вдыхаю.
Шурша проносятся машины,
Гремя проносятся трамваи...

И сердце бьется, точно птица,
И в нем веселие и грусть.
И я смотрю – не насмотрюсь
На нашу скифскую столицу!

       Помню День Победы. Люди радовались, бросались друг другу на шею, прямо с ума сходили. Хотя определенный круг людей, к которому принадлежали мы, узнал про победу немного раньше, чем об этом объявили официально. Но все равно этот день был просто замечательным!

       Во время Великой Отечественной войны советских людей объединяла любовь  к Родине, ненависть к врагу и жажда победы над ним любой ценой. Как говорится в песне Булата Окуджавы «Нам нужна одна победа, одна на всех — мы за ценой не постоим». Чувство единения, гордость за победу, благодарность защитникам Отечества, которые ценой своей жизни защищали нашу страну, казались незыблемыми. По крайней мере мне, подростку в конце войны, так казалось.