9. « САМАРКАНД»
Как давно это было и как быстро летит время...
Словно кусочек сахара, брошенный, в стакан с горячим чаем.
Тоже воспоминание из прошлого: скромная белая коробка из картона, и в ней несколько слоев, аккуратно уложенных рядами белоснежных сахарных кирпичиков.
На этикетке написано: САХАР-РАФИНАД. Простой советский дизайн - синий рубленый шрифт по белому полю. Из коробки кирпичики выкладываются в стеклянную сахарницу с затейливым мельхиоровым окладом.
Серебряная ложка с художественной инкрустацией в виде медвежьей фигурки, / привет из детства, подарок "к зубкам/ разгоняет жидкость в граненом стакане, вставленном в подстаканник из старинного сервиза - то немногое, что сохранилось от фамильных реликвий немецкой семьи, прибывшей на жительство в Среднюю Азию из Российской Империи. Глава семейства Эмиль Браун был приглашён сюда в качестве инженера-механика для строительства хлопкоочистительного комбината и последующей наладки маслобойного производства. Эта промышленно-хозяйственная инициатива немного странного и, в чём-то, гениального, Великого Князя Николая Константиновича Романова, принесла ему впоследствии немалую прибыль, употреблённую, в том числе, и во благо развития Средней Азии. Прозванный на Востоке Искандером, он не очень удачно начал карьеру, впав в немилость царской семьи. Тем не менее, довольно счастливо прожил свою долгую жизнь, находясь в туркестанской ссылке. Во всяком случае, умер своей смертью, в отличие от племянника - Николая II , императора российского, - судьба которого незавидна и печальна.
Семейное чаепитие одна из традиций, оставшихся с тех давних времен, - ритуал, способный передать священный код, через простое и незатейливое действо.
Пара кусочков сахара тает на глазах, оставляя лишь суетливые пузырьки и сладость, подаренную ароматному, терпкому напитку.
Через период все исчезнет, останется лишь воспоминание, которое долго будет храниться среди прочих артефактов прожитой жизни.
Так же и со временем... Все пропадет, растворится в суете будней, все кроме памяти.
Почему то я воспринял тогда это предстоящее поступление в самаркандский архитектурный институт, как забавное приключение.
Просто шутка - ни к чему не обязывающее, путешествие в неведомое, не более того.
В ту пору я коротал лето у Бабули и Деда в городе Н-ск, обложенном горячими песками пустыни Кара-Кум, в тех местах, где небрежно запущенный в пространство плевок редко достигает цели, немедленно исчезая в вибрирующем пространстве. Такая там стоит жара.
Но это летом, а зимой завывают вьюги, и холодно почти так, же, как в далекой от этих мест Сибири.
Это я помнил, еще из детства, когда самостоятельно ходил в детский сад, а потом так же добирался до школы. Такое было воспитание тогда...
Впоследствии, из учебного курса природоведения, выяснилось, что подобный климат называется резко-континентальным.
А тогда это было просто детство, незаметно перекатившееся в юность - время, когда нужно было уже принимать какие-то решения.
И вот это время настало для меня!
В один из бесконечно длинных, летних дней, когда неутомимое солнце, совсем не желая отдыхать, трудится в здешних краях, до позднего вечера, Бабуля достала из почтового ящика листок телеграммы.
Это было послание от моей матери - в нем просьба отметиться на экзаменах в самаркандский архитектурный институт. Именно так просила мама, ни на что уже более не надеясь.
Дело в том, что я учился архитектуре после школы - болтался полтора года в Ленинграде.
Сбежал из надменного и холодного, как мне тогда казалось, Питера, не выдержав его сырости и пронизывающих до самых печёнок стремительных ветров, каждую зиму прилетающих от берегов Балтийского залива. Эти ветра, гуляя по широким проспектам и проникая в каждую щель, попросту выносили мозг.
Возможно и архитектура, как специальность, не очень приглянулась мне тогда.
Там же в Питере, пытался поступать в художественное училище, но не набрал нужных баллов.
И вот: опять - двадцать пять! Я уже собрался было в армию, а после снова поступать в училище. Хотелось всё-таки стать художником.
Жертвенная стезя мастеров кисти, почему-то очень сильно манила тогда, да и теперь тревожит, должен в этом признаться. Все эти канонические истории о взлетах и падениях художников Монмартра и Монпарнаса будоражат воображение.
Убедила лишь, следующая за первой, телеграмма, а возможно - денежный перевод на кругленькую сумму.
Ну и, конечно, мольба самого близкого, как ни крути, человека! Не все же продается и покупается, в конце-то концов?
Для моей мамы, составляющей сметы строительства, архитекторы были особой породой сверхчеловеков, находящихся на верху этой кастовой пирамиды - созидателй городов. Предлагая, якобы, увеселительную прогулку в древний город, она, на самом деле, вновь заманивала исполнить свою собственную мечту. И ей это удалось в итоге.
- О чем мечтал я? Виделось что-то неопределенное, скорее всего. Там далеко - за горизонтом. Какая-то утопическая страна, полная иллюзий. В ней живут замечательные люди, и совсем нет зла и насилия.
Я был романтик и идеалист, на тот период времени. Да и сегодня, пожалуй, остался таким же, с некоторыми поправками на возраст и полученный жизненный опыт.
Время внесло коррективы и от былых мечтаний, остались лишь силуэты прежних горделивых намерений. Но что-то всё-таки осталось.
Не знаю, может быть, мама желала лучшего для меня, или это был последний жест отчаяния, прежде чем окончательно махнуть рукой на своего непутевого сына, но она была настойчива в своей просьбе. Это выразилось в следующей телеграмме, доставленной через короткий период времени.
- Стою на коленях тчк Умоляю, тчк. – телеграфно, но при этом весьма эмоционально и убедительно, обращалась ко мне родительница, не оставляя никакого шанса на сопротивление.
– Ну, какой сын устоит перед матерью, стоящей на коленях?
Словом, я поддался уговорам и начал собираться. Какая разница: благополучно завалю экзамены, а там придет осень и Родина меня, надеюсь, не забудет. Успею я еще в эту армию.
Неисповедимы пути господни...
Как знать - не было бы этой "благой вести" и моя жизнь, возможно, сложилась по-другому?
Но тогда случилось именно так, как случилось. Я купил билет на самолет, благополучно доставивший меня в новую жизнь.
До сих пор я с улыбкой вспоминаю это свое пришествие в славный город Самарканд - колыбель всевозможных историй. Древних и не очень... Помните, одну из них: как потревожили дух Тамерлана, и тут же началась Великая Отечественная Война? Когда об этом доложили Сталину, то перепуганный Вождь велел поскорее вернуть останки старца назад и завалить их тяжелой плитой – от греха подальше!
Или история с мечетью Биби-Ханым? Развалины ее впечатляли даже спустя многие века. Автора строений Железный Тимур, по преданию, ослепил, чтобы не мог больше создать ничего более величественного.
Такие времена и нравы царили тогда… И Тимур был продуктом своего времени - довольно жестокий и беспощадный мужчина. К тому же прихрамывал, страдал от многочисленных ран и был далеко не красавец, что его характер явно не улучшало.
Зато теперь числится в кондуите героев, и исторических вип-персон своей эпохи. Повод для того, чтобы задуматься всем нам, глядя на сегодняшние нравы и перемены за окном.
Вернемся, однако, к мадам Амрус - нашей героине, отважно пустившейся в далекое и непростое путешествие на Восток.
Следуя моей рекомендации, она добралась, наконец, до Средней Азии. Путешествие свое начала с Самарканда, прилетев сюда на самолете из Москвы, как и планировалось.
Известно, что этот город, ровесник Рима, основанный еще в 8 веке до нашей эры, всегда был местом Силы и особенных исторических событий. Его строили и разрушали до самого основания, но неизбежно наступали иные времена, рождались новые люди и новые Великие правители отстраивали город – еще более прекрасным и величественным.
Он назывался: Согдиана, Мараканда, Симескинт, прежде чем обрел свое нынешнее имя – Самарканд. Этот город стал вотчиной властителя мира Тимура из могучей династии Тимуридов. Сюда он свозил мастеров и ученых из всех завоеванных им стран. Великий Шелковый Путь между Китаем и Европой, на протяжении 2х тысячелетий, проходил через Согдиану, являясь связующим звеном между двумя Цивилизациями.
Космический город по-сути! Как славно, что когда-то именно отсюда начинался мой путь в сознательную жизнь.
Здесь я начинал учебу, тут познакомился с Ритой. Впрочем, об этом я уже рассказывал в начале своего повествования.
И вот наша героическая мадемуазель Амрус - со своим неизменным рюкзаком на плечах, вертит головой в смешных очках, задрав голову и, близоруко щурясь, оглядывает величественную, махину медресе Улугбека, что расположена в самом сердце города – на площади Регистан.
Отойдя на некоторое расстояние, ловит в объектив фотокамеры величественный портал, украшенный геометрическими орнаментами керамических изразцов; изумрудно-бирюзовые мозаичные звезды образуют узор, символизирующий небосвод, а преувеличенно огромная стрельчатая арка входа, словно выстроенная для великанов, поражает любое воображение.
Регистан, это место, где спрессовано время. Когда-то тут располагалась главная торговая площадь средневекового города, но со временем всё поменялось. Постепенно застраиваясь, она превращалась из торжища в средоточие культуры, религии и науки. Начало этому процессу положил внук Великого Тимура – Улугбек. Являясь правителем Согдианы и воином, он был, кроме прочего, выдающимся ученым своего времени, построившим Обсерваторию, успешно развивал науку, торговлю и искусство.
Лично у меня такие места вызывают стойкие зрительные ассоциации. Со старинными часами, например, или водяным колесом чигирь… Я видел такие в детстве. Его конструкция работает благодаря энергии движущейся речной воды.
Вращаясь, колесо, черпает кувшинами воду и подаёт жидкость в специальные желоба, которые тянутся к зреющим фруктовым садам и огородам, неистово жаждущим спасительной влаги.
Вода это кровь для всего, что произрастает в здешних краях, под полыхающим азиатским солнцем. Нет воды - нет жизни! – так здесь говорили испокон века.
Вся история существования площади Регистан, похожа на такое Древнее Колесо, словно воду, черпающее Время, и питающее затем ненасытную Вечность.
Прошло время, и теперь тут гуляют многочисленные нарядные туристы с фотоаппаратами и смартфонами, а весь комплекс, огороженный по периметру невысоким барьером, внесен в список Юнеско, как мировое достояние культуры.
Все это госпожа Амрус узнала со слов местного краеведа, который встретив её в аэропорту, рассказал много интересного.
Наиль, так звали гида, недурно говорил по- английски и хорошо знал историю города.
Этого Наиля, кстати, «подогнал» я, разыскав в социальных сетях своего давнего знакомого, которого помнил еще с институтских времен.
Выслушав все это, госпожа Амрус попросила еще об одной услуге.
Дело в том, что связавшись с рекомендованными мной людьми, имеющими доступ к историческим архивам, она обнаружила, затерявшийся было, след Карла Лонгефельда – тот вел именно в Самарканд. Это была большая удача, которая порадовала и меня в том числе.
Выяснилось, что одну из своих инспекционных поездок, Карл познакомился в местном художественном фонде с девушкой по имени Клара - она увлекалась живописью, поэзией и революцией. И между ними случилась любовь. Впрочем, произошло это, конечно же, не сразу. Вначале было просто сотрудничество. Клара, помимо своих поэтических занятий, согласилась вести кружок рисования в местном Дворце пионеров, а Карл Лонгефельд обещал посодействовать в приобретении оборудования и наглядных пособий для детей. С помощью своих московских связей ему это удалось в полной мере.
- Да, конечно, я знаю это место – сказал Наиль, рассмотрев протянутую бумажку с изображением схемы маршрута. - Это художественный Фонд, там у меня знакомые работают - тут недалеко совсем...
Миновав площадь, Наиль, в сопровождении госпожи Амрус, свернул на улицу, ведущую к местному отделению Художественного Фонда Узбекистана.
На, слегка покосившемся кирпичном заборе, висела линялая вывеска с надписью «Худфонд УзССР».
Этот раритет находился тут ещё со времён развалившегося на части СССР. Давно уже чья-то ловкая рука, приписала к затертой букве «у» - совсем другой знак, и теперь название учреждения обрело довольно неприличное звучание.
Никого это, впрочем, сильно не волновало - никаких «худфондов» давно уже не существовало в помине. Начальство исчезло, а простому люду было всё равно - висит себе доска, прикрывая дыру в заборе, и пусть висит дальше, пока очередной проверяющий, случайно не обнаружит в этом явлении угрозу для себя лично. В этом, кстати, проявлялась и некоторая философия Востока: не делать лишних телодвижений пока это возможно.
Растущая возле арыка с прохладной журчащей водой, вековая чинара давала роскошную тень, которая накрывала всё прилегающее пространство густой тенью.
Навстречу шли жители города, нагруженные бумажными пакетами и хозяйственными сумками – неподалеку располагался рынок. Улица являлась пешеходной магистралью, соединяющей две части города и народу тут всегда было много. Люди с любопытством поглядывали на забавную фигуру мисс Амрус, сразу узнавая в ней чужестранку.
Со своим, торчащим за спиной рюкзаком, похожим на верблюжий горб, фотоаппаратом на плече, и смешной тирольской шляпой, увенчанной пером, она совсем не вписывалась в местный колорит.
Со лба отважной путешественницы обильными ручьями стекал пот, и единственным желанием было: закончив, наконец, дела, сбежать от этой жары в спасительный уют гостиницы, обещавший кондиционер, диван и прохладный душ, если верить рекламному проспекту и утверждениям ее спутника Наиля.
- Карл Лонгефельд? – переспросил директор фонда, когда госпожа Амрус добралась до его кабинета. – О, это ведь наша знаменитость! А вы, уважаемая, простите - кто будете? – спросил высокий человек, с копной седеющих волос, бородой и непривычно пышными для азиата усами, живо выскакивая из-за стола. Он подозрительно щурился, разглядывая этот странный персонаж, в лице госпожи Амрус, появившийся тут нежданно – негаданно. При этом, не переставал улыбаться и кланяться, гостеприимно прикладывая правую руку к своему отсутствующему животу, как это принято на Востоке.
Ибрагим-ака, так звали директора, был довольно строен для своих лет.
Узнав от Наиля, что мадам журналистка из Америки, засуетился еще больше. Отыскав ключи, повел гостей в комнату, которая являлась складом материальных ценностей и подобием мемориального музея одновременно. Тут в углу, слегка припорошенные пылью, стояли два небольших стенда, посвященных Карлу Лонгефельду и заодно жизни самого фонда. К обтянутым тканью планшетам, обычными канцелярскими кнопками были прикреплены фотографии, письма и вырезки из газет довоенного еще периода. В левом верхнем углу, одного из них, располагалась большая фотография самого героя, в рамке.
Жадно прилипнув к экспонатам глазами, журналистка слушала перевод Наиля, торопливо записывая в блокнот, то, что успевала понять. Затем, достав фотоаппарат, запечатлела ракурсы и ближние планы, вместе с набежавшими на новость сотрудниками учреждения, сумевшими пробраться в кадр. Госпожа Амрус была очень довольна, тем, что увидела и узнала. Наконец-то она была в деле!
Когда вернулись в кабинет директора, последовало ритуальное чаепитие от которого, как выяснилось, нельзя было никак отказаться, чтобы не обидеть хозяев.
Выяснилось, что в Самарканде Карл провел целых пять лет перед войной. Это были годы счастья и плодотворного труда. А потом началась Война. Со своими немецкими корнями и неопределенным на тот момент статусом, у Карла Лонгефельда было мало шансов для того, чтобы выжить. Несмотря на лояльность к советской власти, он был вскоре объявлен шпионом и неизбежно «загремел» в тюрьму.
- Об этом вам лучше расскажет его дочь. Она, кажется, еще жива. Я напишу её адрес – сказал на прощание директор художественного фонда, любезнейший Ибрагим-ака, улыбаясь и довольно шевеля своими выдающимися усами. Как выяснилось, между прочим, такие же носил Карл Лонгефельд в тот период, когда юный Ибрагимка бегал к нему на занятии по ИЗО в местный Дом Культуры – здание, ранее принадлежавшее местному богатею, сбежавшему в Англию. Визит к дочери легендарного художника решили отложить, а пока изрядно уставшая госпожа Амрус, в сопровождении Наиля, отправилась на поиски своей гостиницы. Впрочем, благодаря его помощи, найти объект не составило труда. Отель «Восточная звезда» находился совсем недалеко от площади.
На следующий день, в назначенное время, когда появился Наиль, госпожа Амрус уже была готова и с нетерпением ждала своего помощника. Поиски дочери Карла Лонгефельда не заняли много времени - она проживала в обшарпанной советской пятиэтажке на окраине города, куда добрались на такси.
Дверь им открыла сухонькая старушка, представившаяся Мартой Лонгефельд. Это была дочь Карла и Клары.
Марта плохо помнила своего знаменитого отца, но, тем не менее, всю жизнь посвятила служению его памяти. Небольшая квартира была похожа на настоящий музей. По стенам висели картины, а на стеллажах и книжных полках хранились собранные семьей альбомы и монографии, некоторые из которых были посвящены творчеству самого Карла. Но в основном – альбомы о художниках и обо всем, что связано с искусством.
Когда отца арестовали, Марте было всего четыре года. И она всю жизнь прожила без него, тем не менее, бережно храня его память.
Клара, после ареста мужа, так и продолжала работать преподавателем рисования. Жили очень скромно, но, как говориться, достойно.
На вопрос: где же упокоился прах её отца, Марта ответила, что произошло это в военно-трудовом лагере на севере Казахстана.
Обвинение в шпионаже тогда все-таки удалось снять, благодаря ходатайству многих влиятельных людей, знавших Карла, как подвижника и друга Луначарского, которого в Узбекистане чтили - одна из улиц в Ташкенте долгое время носила его имя. Всё это помогло спасти его от неминуемого расстрела.
Но за колючую проволоку он, тем не менее, угодил. Со временем лагерь удалось заменить на поселение.
Марта, как и ее родители, выучилась на художника и всю жизнь рисовала скромные натюрморты и азиатские пейзажи, преподавала в школе. В советское время была принята в Союз художников, получала небольшие заказы, а во времена новейшие жила на скромную пенсию и с небольших доходов от продажи своей живописи.
Госпожа Амрус купила у нее пару пейзажей и «Натюрморт с грушами и виноградом» - фруктовая композиция на фоне цветастой драпировки. Этим, скорее всего, хотела поддержать материально – большой художественной ценности работы Марты, увы, не представляли.
На вопрос: не желает ли она продать картины отца, хранящиеся в квартире, ответила вежливым, но твердым отказом. – Если только в какой-нибудь приличный музей. Не для денег… Не подумайте! Эта поразительная скромность и порядочность советских интеллигентов ныне почти безвозвратно утерянная!
На прощание Марта подарила мадам Амрус несколько фотографий, в том числе с изображением камня-обелиска, стоящего неподалёку от общей братской могилы. На этом огромном булыжнике, напоминающем голову медведя/символ Берлина!/ и увековечено имя Карла Лонгефельда – немецкого художника из далекой Америки, беззаветно влюбленного в советскую Россию и умершего от туберкулеза в трудовом лагере, для репрессированных властью лиц, в Северном Казахстане.
«Я нахожусь теперь в стране Узбекистан, здесь очень много солнца, фруктов, хороших, добрых и приветливых людей…» - сообщала мне мисс Амрус, в своем очередном электронном послании.
Выяснилось, что она всерьез взялась за исследование биографии Карла Лонгефельда, и ради этой цели объездила многие места - добралась даже до степей Северного Казахстана. Проживает теперь в гостинице и собирает литературный материал.
Уже набралось на приличное эссе, которое собирается прислать в «Вестник Джорджтауна». Надеется на скорую публикацию в одном из ближайших номеров. И это только начало.
Я искренне порадовался за госпожу Амрус, полагая, что все у нее получится.
В сущности, она была славной американской теткой, если не обращать внимания на некоторые экзотические свойства характера старой девы.
Но кто из нас не без греха?
10. « ПАРК ЛЕНИНА »
Окунуться в стихию иностранной/американской в основном/ литературы помог случай. Мне однажды пришлось зимовать в Н-ске - городе своего детства - и ничего не оставалось делать, как, коротая время, вновь заглянуть в недра массивных книжных шкафов, где бабушка хранила главные свои сокровища - книги.
Прилетев в Н-ск, и едва спустившись с трапа самолета, я тут же отправился в городской парк, где прошли мои детские годы, и который я, по праву, считал своей колыбелью - тут все начиналось когда-то.
Хотелось нащупать новую точку отсчета, вместо прежних, внезапно утерянных, на тот момент времени, жизненных координат.
Парк имени Ленина был похож на все парки Советского Союза, где культурно-развлекательная функция непременно сочеталась с мощной социалистической идеологией и пропагандой.
Об этом думали и над этим трудились весьма талантливые и изощренные в своих методах люди.
Концепции, созданные и опробованные в Москве, затем тиражировались и распространялись по всему Союзу.
Конечно, основную нагрузку обычно несла Центральная площадь любого города с непременной статуей вождя и огромными портретами членов Политбюро – эдакий величавый иконостас, новой религии из которого, словно из колоды карт периодически вынимали одних «апостолов», заменяя их другими.
Народ не сильно обращал на это внимание, довольствуясь железобетонной прочностью главной схемы: «бог-отец» и «бог-сын», которую начал толковать по-своему, изъяв из обихода понятие «святого духа», который нечем было заменить. Разве что бутылочкой «беленькой» на обеденном столе?
В дни всенародных празднеств, поклонившись новым «иконам», и выслушав партийных проповедников, бойко вещавших с каменных трибун-амвонов, народ журчащими говорливыми ручьями- толпами стекал в парк, где его поджидала уже идеология-лайт, всеми способами указывая на преимущества социалистического уклада.
Этому способствовали транспаранты, иллюстрирующие здоровый образа жизни, и лаконичные списки основных постулатов социалистической морали, изготовленные художниками-оформителями, в коих, какое-то время, числился и ваш покорный слуга.
Эта профессия, помимо средств к существованию, дарила иллюзию свободы.
Не нужно было - с утра до вечера- торчать в каком-нибудь присутствии, протирая штаны, и украдкой коситься на циферблат часов, в ожидании конца рабочего дня.
Все это было придумано довольно хитро и заняло, то место в сознании населения, где испокон века размещались такие канонические фигуры, как: Бог, Царь и Герой, с определенным перечнем функций и услуг, которых ждали простые люди. Взамен они готовы были служить: верой, правдой, и не щадя живота своего...
Попадая из торжественно-монументального окружения площадей и проспектов в парковую атмосферу народного балагана, люди расслаблялись: пили пиво, курили папиросы «Казбек», «Шипка» и « Беломор Канал», грызли семечки, запросто сплевывая кожуру прямо под ноги, флиртовали с дамами и наслаждались звуками духовых инструментов, доносящихся из оркестровой раковины в глубине центральной аллеи.
Все это существовало одновременно и параллельно со скепсисом, пофигизмом и юмором, возможно свидетельствуя о физическом здоровье и крепком духе обычных людей?
Отсюда родилось выражение: Мне как-то параллельно, знаете ли…
То есть, если говорить по-простому, - да плевать я хотел на все эти ваши сложности. Живы будем – не помрём…
Так и жили – параллельно всем смыслам, легко перетекая из одной эстетики в другую.
«Как дела, Василий? Отлично, Константин!»
Поначалу музыканты, рассевшись со своими духовыми инструментами, в оркестровой раковине парка, исполняли пьесы патриотического характера, а уже ближе к вечеру, когда не возбранялись танцы, звучали легкомысленные композиции зарубежных и отечественных авторов.
«Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня?!» - доносилась до слуха популярная песенка-шлягер…
И народ танцевал, хмелел и искренне верил, что жить действительно стало лучше и веселей, как сообщил им недавно их загадочный усатый вождь со своей хитрой улыбкой и «широкой грудью осетина».
«Лишь бы не было войны!» - это было главным лейтмотивом для людей недавно переживших тяжелую бойню.
Ну, а для нас поколения родившихся в 60-е и знавших о войне лишь понаслышке, Парк, со временем, наполнился совсем иными смыслами. Меньше стало идеологии, и поутих звон литавр, поредел пантеон усатых гипсовых вождей на центральной аллее, поменяли свой угрожающий и воинственный тон лозунги транспаранты.
Парк стал просто местом отдыха горожан – не более того.
Разросшийся, с тенистыми аллеями, и заповедными уголками, полностью укомплектованный всеми атрибутами советского паркового дизайна - от скульптур пионеров, оленей и девушек с веслом - до колеса обозрения и выполненных в стиле "фанерного" барокко павильонов кафе и будочек мороженного, где за сущие копейки продавали вкусный пломбир, политый клубничным сиропом.
Тут можно было удовлетворить любые мальчишеские потребности от игры в казаков - разбойников, стрельбы в тире и до похода в летний кинотеатр.
Впоследствии круг интересов пополнили романтические отношения с девочками.
Вздохи на скамейках и торопливые робкие поцелуи, но это всё - уже значительно позже.
Это был наш «детский мир» - тихая заводь, образовавшаяся возле стремнины, где подобно рыбьей молоди из горного ручья, защищенной реликтовым валуном, скатившимся однажды с горы, мы готовились к моменту встречи с настоящими стихиями жизни.
В один прекрасный /или не очень?/ день она подхватит всех нас и унесет вперед к иным берегам, странам и континентам.
- А, помнишь? – доносятся теперь голоса из Америки, Германии или Канады.
Это голоса тех, кто выжил, миновав бурные пороги и водопады неожиданных обстоятельств.
А кто-то не смог и пропал, уничтоженный Молохом Перемен.
Иных уж нет, а те далече…
А помнишь наш Парк? – спрашивает из Израиля долговязый Изя Самончик, которого часто били девчонки.
Что он с ними не поделил, для меня до сих пор секрет.
Мы звали его Шнобелем, за длинный конопатый нос, который он, возможно, слишком далеко засовывал в дамские секреты.
Теперь - дед и отец многочисленного семейства, судя по фото.
Помню ли я?
В подобных местах воспоминания, словно волной накрывают меня и уносят в прошлое – хочу я этого или нет.
Поэтому: да, помню.
Разумеется, я все помню.
И буду помнить до конца своих земных дней!
В этот раз посетить Н-ск, кроме желания увидеть родных, меня вынудили странные обстоятельства. Я привез с собой не очень приятное известие о том, что почти исключен из института.
За что? Да практически не из-за чего...
По нынешним временам, история вообще не стоила выведенного яйца.
Но тогда…
Дело в том, что я имел наглость устроить персональную выставку, не санкционированную институтским руководством.
Не посоветовался - с кем надо - допустил так не любимую начальством «самодеятельность».
Вот и дали мне за это по шее, чтобы другим было неповадно.
Конечно, какое-то время я ходил в героях, и слава летела впереди по всему городу.
Но триумф был недолог. Технология всего этого процесса была тогда отработана до блеска.
Бюро райкома, вызов в комитет комсомола, строгий выговор за внесением в личное дело, заседание кафедры рисунка с соответствующей резолюцией.
Нужно было: каяться и обещать, хныкать, лизнуть, наконец, кого следует и куда надо...
Ну, и так далее.
Умные люди посоветовали взять академический отпуск, что я и сделал. Может быть, рассосется со временем - подумал я тогда. Так оно и вышло, в конце - концов. Дело тогда уже шло к Перестройке, и времена настали более травоядные, несмотря на отдельные «эксцессы».
В общем, словно раненый зверь, я приполз в секретное логово зализывать раны.
Покинув Парк, - место детских воспоминаний и Место Силы, я, продолжая цепляться за островки памяти, подтягивал к конечной цели путешествия, своё бренное тело, наполненное тревогой и свинцовой тяжестью всего, что недавно пережил.
От воспоминаний нужно было избавиться, или хотя бы осмыслить, разложить по полочкам, чтобы все это лежало там до поры-времени, а не валилось на голову в виде лавины, вызванной внезапным землетрясением или обильными горным дождём, когда, чтобы спастись, нужно отойти в сторону или, скрывшись за крепкой скалой, переждать натиск стихий.
Чтобы выжить, набраться сил, и двигаться дальше – вот что мне было необходимо тогда.
Наполненный мыслями и воспоминаниями, внезапно нахлынувшими на меня, я, словно осьминог, выброшенный волной на пологий берег, разбрасывая щупальца-присоски памяти, полз по знакомой улице, к дому, где когда-то появился на божий свет.
Больше всего хотелось поскорее явиться пред светлыми очами любимой бабушки - старой и мудрой «черепахи Тортиллы» - персонажа известной сказки.
Чтобы она вручила мне волшебный ключ от собственной души. Или хотя бы помогла найти его.
Такое уже случалось, не раз и не два.
Даже когда была далеко, она умудрялась помочь. Одной лишь памятью о себе.
Моим ожиданиям было суждено сбыться: Бабуля оказалась на месте.
Как на месте было все, что наполняло благодатью и светом моё счастливое детство.
Перемещения между креслом - а, ля «Ульянов Ленин», затянутым в чехол из светлой бязи, и книжным шкафом, принесли успокоение, вернув утраченные было ценности.
Тихий шелест страниц, запах кожаных переплетов, бисер слов, нанизанный на шелковые нити Вечности, подобно янтарному ожерелью-оберегу, подарили душевное тепло и уверенность в завтрашнем дне.
Ровный свет истины снова пробивался сквозь зашторенные окна…
Американский ученый, по сюжету знаток и ценитель Беркли, кочует из одного ньюпортского семейства в другое. Обучая детей, он попутно описывает местные нравы, где суровая пуританская мораль пыталась ужиться с сегодняшней реальностью.
Дубовые аллеи и вековые традиции, перевезенные на американскую почву из теплиц Старого света…
Солнечные лучи, струясь, освещают спокойные ясные лица - все понятно, просто, и столь же незыблемо, как американская Конституция, написанная много лет тому назад.
Курт Воннегут, ловко орудуя ножом и вилкой сатиры, разделывает тот же традиционный американский пирог, только перевернув его наоборот и сопровождая скабрезными, на грани фола, рисунками; Доктороу насвистывает меланхолически-игривый регтайм, купаясь в стихии роскошных англо-саксонских словесных синкопов…
Вместе с авторами и героями, рассказанных историй, я плыл в этом потоке, растворяясь и живя в нём, словно сам, становился персонажем кем-то написанного повествования.
Великая литература приняла в себя, смывая копоть и сальный налет, оставляемый едва чадящей, в отсутствии "кислорода свободы", действительности.
Любимая бабулька была лоцманом корабля, переплывающего через эту длинную и скучную зиму.
Своими маленькими ловкими ладонями, она удерживала руль и помогала выбрать верный курс. Мы вместе выплыли из той унылой зимы, и она, в который уже раз, торжественно вручила "золотой ключ», которого мне так не хватало, чтобы открыть запертые двери.
А вскоре вновь появилось солнце, ожили птицы и свежий ветер перемен уже осторожно шевелил тюлевую занавеску. Прорвавшись сквозь мутную амальгаму испорченного времени, я заглянул в зеркало собственной души, и с удивлением обнаружил, что оно, пусть и с трудом, но способно еще отражать окружающий мир.
Однажды утром, окончательно вынырнув из мутных потоков всегда полноводной реки Стикс, я вдруг понял, что жизнь продолжается и время, пусть и со скрипом, но движется вперед.
Вместе с этим открытием появился нестерпимый зуд, вынуждавший к перемещениям в пространстве. Я стал выходить из дома и бродить в окрестностях, пытаясь найти знаки, посылаемые природой или судьбой?
И я находил их, эти символы перемен: пробивающиеся сквозь асфальт упрямые ростки деревьев, траву, робко зеленеющую по краям арыков, муравьев выползающих из нор, ближе к полудню, когда солнце подбирается к зениту, согревая землю…
Медленно передвигаясь, насекомые пытались покорить ствол древнего карагача, чтобы летом разместить тут свои угодья, населив их тлёй, дающих вкусное молочко для прокорма родного муравейника.
Истерзанное зимними ветрами дерево, уже предъявило весне свои распустившиеся почки - эскизный проект будущих резных листьев, которые сформируют роскошную и густую крону – пристанище для муравьев, птиц и насекомых.
Всем хватит места в этой коммунальной квартире.
Постепенно я уходил всё дальше от дома…
И, вдруг, за поворотом последней городской улицы, упирающейся в пустыню, посреди медленного и мучительного возрождения, больше похожего на умирание, - заброшенный цветущий сад.
Он врос в территорию старого кладбища, приютившего этот небольшой оазис жизни, контрастирующий с могильными плитами, оградками и крестами.
Стартовав раньше всех, сад взорвал лазоревое небо ослепительно чистым, роскошным фейерверком белых цветов, растущей по краям вишни.
И мне сразу же захотелось вырваться из липких объятий прошлого, чтобы так же легко и просто салютовать этому синему безоблачному небу, приветствуя будущую жизнь.
Возможно, именно тогда и зародилась эта странная любовь-мечта о далёкой Америке?
Разумеется, выдуманной, а не реальной.
И, разумеется, эта любовь была сопряжена с неизбежным разочарованием, которое постигло меня / и не только меня/ впоследствии.
Это нормально.
Так было с замечательным растением АНАНАС.
- Что такое ананас? - спрашивал я у всезнайки Деда.
- Это когда дыня и клубника вместе - отвечал он, мечтательно прикрывая глаза, словно вспоминая далёкое послевкусие заморского плода, отведанное когда-то в молодые годы.
Когда я впоследствии попробовал это чудо природы, оказавшись в Москве, оно совсем не показалось мне таким уже замечательным. Как и многое другое, впрочем.
Любовь к Америке - проросла в моем сознании, благодаря великой американской литературе, скорее всего.
Сначала книги про индейцев, и колонистов - от Луи Буссенара и капитана Майн Рида, а затем уже: Марк Твен, Теодор Драйзер, Доктороу и другие, и прочие…
Ну, и, разумеется, Эрнест Хемингуэй - мужественный воин – путешественник и мыслитель; Курт Воннегут – пересмешник и умнейший балагур; Селинджер, подаривший миру вечно рефлексирующего подростка Холдена Колфилда, каковыми и мы себя почувствовали в свое время.
Все думающие молодые люди от Нью Йорка - до Москвы, Парижа и Ташкента, ощущали себя немного – «над пропастью во ржи»…
Все кому надоела эта «липа» и сплошное вранье, окружающего нас - неискреннего, подлого и глуповатого, как нам казалось, - мира.
Мы выросли, надеясь, что «Америка нам поможет» избавиться от советской ЛИПЫ. Но этого не случилось.
Возможно, потому, что в Америке ее тоже предостаточно – было и есть - этой самой ЛИПЫ?
Или каждый должен сам разбираться со своей ЛИПОЙ и своим ВРАНЬЕМ, не надеясь на дядю, тетю, бога или маму-Америку?
Скорее всего, так оно и есть. Наверняка так!
11. В ГОСТЯХ У РИТЫ СВОНСОН /отрывок из текста "Океан"/-1
И вот тут неожиданно, вновь, появилась Рита. Как когда-то...
- «Чего ты дуешься?» - помнится, сказала она после долгого своего отсутствия, еще в самом начале наших отношений.
Приблизилась вплотную и быстро поцеловала в губы, разом уничтожив все обиды и недоразумения, как это умела делать только она ... Становилось даже немного странно: а, действительно, стоило ли так долго обижаться на явление, которое вполне можно отнести к природным? /Все тайфуны имеют женские имена/
Однажды вблизи моего скромного жилища, появился роскошный автомобиль с ливрейным шофером.
Зачем были нужны эти аристократические понты, я так и не понял. А она не поняла - что в этом такого? Видимо, это был уже привычный для нее стиль жизни. Так принято у тех, кто проживает в районе Пескадеро, - они просто могут позволить себе эту удобную опцию.
"Здравствуй, дорогой, не соблаговолишь ли посетить мое скромное жилище сегодня в четыре часа пополудни? Твоя Рита Свонсон, с любовью " было написано на открытке с видом на Каньон. Такую картинку, наверное, регулярно наблюдают только пролетающие в небесах орланы, глядя вниз из-под плывущих над Океаном облаков.
От глянцевой картонки приятно пахло, а водитель, передавший мне это послание, был похож на молодого Мастрояни, только что сделавшегося знаменитым - уже появился определенный лоск, но глаза еще выдают вчерашнего мальчика-провинциала.
- Кино и немцы... Ты попал в кино, Марк! У них не забалуешь. Но... До "четырех пополудни" было еще целых шесть часов!
- Э... Как вас зовут, любезный?
- Антонио, сэр!
- Очень приятно - Марк, - я протянул ему свою ладонь.
- Взаимно, сэр! - Антонио, торопливо сдернул белую перчатку и пожал мою руку, улыбнувшись такой узнаваемой улыбкой. Я на секунду почувствовал себя под прицелом камер великого Лукино Висконти.
- Дело в том, что я не знаю, как добраться... До имения госпожи Свонсон. Вы заедете за мной... Э... В назначенный час?
- Разумеется, сэр!
- Меня зовут Марк
- Да, мистер Марк, я запомню. Я буду здесь без пятнадцати минут четыре. О кей?
- Да - о, кей. Конечно! Я буду ждать.
Антонио сел на водительское место роскошного Понтиака, завел мотор и, лихо, развернувшись, укатил в сторону Ошен-авеню, пересекающую Сан-Антонио авеню - она вела к Пескадеро-каньону, где проживала вновь ставшая для меня относительно доступной, хотя и не менее загадочной, Рита Свонсон /с любовью/.
А я, как и собирался, побрел к побережью, нацепив шорты и ковбойскую шляпу,/ защита от солнца/, приобретенную на местной распродаже; на плече болталось махровое полотенце с изображением известного всем кролика, - символ плодовитости, - мятая футболка неопределенного цвета, прикрывала верхнюю часть туловища, скрывая мою позорную евразийскую белизну.
В общем, вид - вполне себе американский. Так мне, во всяком случае, казалось тогда.
Океан был ласков и покоен, как лев, задравший накануне антилопу и, обожравшийся свежим мясом на целую неделю вперед.
Он тихо и сыто урчал; посылая к берегу очередную порцию мерцающей лазури, нежно облизывал влажный песок своими длинными мокрыми языками.
Народу на берегу, несмотря на отличную погоду, было немного и это радовало меня.
Выставленные на песок шезлонги, вместе с полосатыми зонтами, бросали косые тени, пытаясь, как могли, спасать людей от полуденного солнца.
Иногда, даже, несмотря на возраст и прожитые годы, может показаться, что жизнь только начинается. Так удачно все складывается и внутреннее состояние совпадает с предложенной картинкой, что возникает иллюзия, очень напоминающая начало подлинной жизни – той о которой всегда мечталось. И кажется, что если сильно постараться, то все еще можно успеть вернуть…
Тот день выдался именно таким - от начала и до самого конца, - когда лишь ночь может поставить точку, завершившую эту длинную и красивую мизансцену.
Хотя возможно, это была лишь постановка, того самого затейника-режиссера, что преследовал меня всю жизнь, начиная с самого детства – соберёт красивые декорации, но стоит отвернуться, или попросту зазеваться, как ничего уже нет и в помине.
Но на этот раз приятная и вполне себе убедительная получилась постановка?
А наша жизнь, по сути, и есть череда перфомансов, которые радуют, или разочаровывают - поочерёдно… Мы сердимся и впадаем в уныние, а затем вновь рады следующим мечтам и новым обманам...
И так до самого финала, когда вам, наконец, выдают билет в одну сторону - уже без всякого шутовства, и, не сильно размышляя, как вы к этому отнесетесь. Ваш судорожный, или - напротив — величавый, протест никому не интересен — увы.
Спектакль закончен — скажут вам – будьте любезны освободить место для других желающих присутствовать. И вы, поправив за плечами рюкзачок с пестрым ковриком воспоминаний - единственное, что вам позволят захватить с собой - отправляетесь на выход. Так заведено.
Честно говоря, имение четы Свонсон не показалось мне шедевром архитектуры: просто комплекс разной величины зданий с основным строением в центре композиции и различными пристройками к нему. Впрочем, и дома на соседних участках, так называемые виллы, тоже подчинялись скорее задачам удобства и комфорта, нежели желанию удивить или поразить воображение окружающих. Никаких двухметровых заборов, роскошных фасадов с атлантами и кариатидами, поддерживающими аляповатые балконы, эшелонированной охраны вокруг поселка, как это принято в России - все весьма демократично и просто. Хотя если приглядеться внимательно, то можно заметить, что простота эта: продуманная, изящно-удобная и весьма недешевая, надо полагать.
Рита встретила меня на площадке парадного входа, куда с двух сторон вели ступени симметричных каменных лестниц, образующих полукруг - в центре его находился небольшой фонтан с фигурой мраморного дельфина, якобы резвящегося в волнах. Из его капризных пухлых губ лился тонкий ручеек прозрачной воды; вокруг был разбит цветник, с островками дикого камня, увитого лозой декоративного виноградника. Все достаточно мило и в меру затейливо – единственная дань классическому стилю на фоне более рационального конструктивизма и хай-тека.
- Роскошно... - я обвел руками вокруг - Впечатляет!
- Привет - она обняла меня, и мы троекратно, по-русскому обычаю, расцеловались.
- Пойдем, я покажу тебе наш дом. Это в Америке такой ритуал - не отвертишься!
- Я и не собирался вовсе. Мне интересно!
Она шла впереди, легко преодолевая ступени. Тонкое полотно летнего шелкового платья очерчивало стройную женскую фигуру.
С возрастом Рита, казалось, стала еще прекраснее, во всяком случае, не утратила своей прелести, пусть и возродившейся в ином качестве. Из легко порхающей под ночным самаркандским небом девочки-нимфы, она превратилась в вполне земную женщину, уверенно ступающую по американской земле, словно на подиуме, специально изготовленном для ее появления в местных декорациях.
Потом мы сидели в патио на южной стороне виллы и солнечные лучи, продираясь сквозь виноградную листву, ажурной вязью ложились на круглый стол, уставленный напитками. Озорными лучиками они отлетали от полированной каменной столешницы и слепили глаза. Рита одела солнцезащитные очки и стала похожа на голливудскую кинодиву.
Впрочем, она, видимо, и была ею, благодаря статусу мужа, - господин Свонсон оказался известным кинопродюсером и режиссёром, - как я мог не догадаться сразу, ведь имя его было на слуху?
- Нет, я даже не пыталась - ответила она на мой вопрос, не пробовала ли она сниматься?
- Быть женой продюсера и актрисой - разные задачи. Хотя мне предлагали. С другой стороны - или все или ничего? Ведь ты меня знаешь?
- Видимо я, в свое время, показался тебе - ничем?
- Хочешь ворошить старое? - Рита потянулась ко мне и ласково потрепала по щеке, как делала это когда-то очень давно.
- Не торопись. Поговорим еще об этом... Ты постарел немного. Хотя держишься молодцом.
- Спасибо!
- Правильно делаешь, что не отвечаешь комплиментом на комплимент. Эта дурацкая манера американцев вечно хвалить друг-друга, вне зависимости от обстоятельств, бесит меня, порой. - Хотя я уже почти привыкла - она ненадолго задумалась, отвернувшись и глядя на, открывающийся за деревьями, далекий горизонт, включающий в себя фрагмент Океана, от которого здесь, видимо, нельзя было деться никуда.
- Ты считаешь - я виновата перед тобой?
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, тот мой неожиданный отъезд. Тогда...
- Могла попрощаться, конечно... хотя это было так давно, что вроде и не со мной случилось. Как сюжет из чужой истории...
- Конечно, могла, но я боялась, что иначе у меня не хватит сил сбежать от тебя, от той жизни, от всего... Спасибо, что не держишь зла.
- Так это было бегство?
- Да, скорее всего… Хотя тогда, я еще не до конца понимала это. Мне хотелось свободы, иных горизонтов. В общем, другой судьбы мне хотелось. Ты был очень милый, но с тобой... Мальчишка, второкурсник... Ну, поженились бы и нарожали детей. А, что дальше? Эта перспектива меня пугала, если честно.
- Не мы одни такие – с неожиданной хрипотцой в голосе ответил я. Мне не очень нравились собственные эмоции от этого разговора. - Зачем ворошить старое? Хотя сам виноват…
- Согласна... Теперь я понимаю это. Может быть, у нас бы и получилось. Не знаю. Но не в этой стране... Хотя, кто знал, что жизнь так переменится?
- Ладно, не грусти - все, что не делается - к лучшему? – произнес я, пожимая её тёплую ладонь.
- Возможно, ты прав – она поправила очки на своей переносице и отбросила прядь вьющихся волос, упавшую на лоб.
- Во всяком случае, тебе-то грех жаловаться? - я обвел взором парк вокруг дома, террасами спускавшийся к дороге, огибающей склон. Дальше виднелись лишь каменные глыбы, в начале каньона, однажды расколовшего берег.
Океан, любовно, а иногда с беспричинной яростью облизывал его не одно тысячелетие, словно раздражаясь стойкостью утёсов, пока не пробил эту щель, в которую иногда прятал свою ярость и избыток первобытного гнева.
Обычное отношение сюзерена к своему не очень покорному вассалу.
А потом, в результате эволюции, Океан слегка отступил, образовав лагуну, тогда возник нынешний облик каньона Пескадеро. Он зарос вереском и лозой дикого винограда, сделав прилегающие окрестности весьма привлекательными. По крутым тропам, образовавшимся в его склонах, можно без труда спуститься на берег.
- Да... Мне грех... жаловаться. Я и не жалуюсь. Я довольна своей жизнью и рада, что ты объявился. Что это, наконец, случилось...
- Да - случилось.... Все произошло неожиданно.
- А я думала, что ты специально искал меня?
- Нет, не искал, если честно...
- Ну что же, пусть будет так… - она улыбнулась немного печально, снова поправляя свои очки.
... Роберт Свонсон-младший оказался рослым шатеном с безупречными манерами, которые слегка портила излишняя уверенность в себе. Возможно, она скрывала некоторые комплексы, спрятанные глубоко внутри. Он был одет в летний костюм бежевого оттенка и белоснежную сорочку; волнистые русые волосы средней длины, зачесаны назад, нос, как у хищной птицы, а серо-голубые холодные глаза излучают равновесие и внутренний покой - типичный яппи, какими их рисуют в комиксах для домохозяек. Он уверенно протянул свою крепкую загорелую руку, и мы познакомились.
Взяв, предложенный Ритой напиток, сел в плетеное кресло, и приняв расслабленную позу, довольно бесцеремонно уставился на меня, словно я был соискатель на роль, которого ему притащили помощники режиссера, для вынесения окончательного вердикта.
Я постарался выдержать, этот долгий взгляд, непринужденно улыбаясь. Крестить с ним детей, а тем более сниматься в кино, я пока не собирался.
- Маргарет говорила о вас... Ведь вы писатель? - наконец выдавил он из себя. Произнес ее имя на свой американский манер, словно делая ударение на последней гласной, и оттого оно казалось чужим, не принадлежащим той женщине, которую я знал когда-то.
- Да вроде того, но это скорее хобби.
- О... Отличное хобби, должен сказать. Иногда за него даже дают Нобелевскую премию. Для кино не пишете?
- Пока не пробовал.
- Подумайте об этом. Мы нуждаемся в хороших историях. Я имею в виду нашу кинокомпанию. Он достал из кармана визитку и протянул ее мне: компания "Рэд Старз Пикчерз", продюсер, режиссёр, член Киноакадемии - было написано на титуле. Коротко и ясно...
Я поблагодарил, сказав, что обязательно подумаю на досуге.
- Дорогая, я извиняюсь, но сегодня не могу составить вам компанию, - поставив на стол недопитый коктейль, произнес хозяин дома. Он развел руками, обращаясь ко мне - Дела!
- Ну, Роберт, ты же обещал? - Рита надула губки и, сняв солнцезащитные очки, сделала грозное лицо, как у тетушки совы из известного мультфильма.
Мы невольно рассмеялись - это было действительно забавно.
- Маргарет, ну подумай, - могу ли я отказать самому Лиаму Нисону? Этому ужасному человеку - монстру из мира монстров...
- Что, сам господин Нисон приехал?
- Приземляется через час в Индиаполисе. Нужно успеть встретить.
- Так вези его к нам!
- Не уверен, получится ли, но я попробую. Не знаю, какие у него планы на вечер.
Вновь обращаясь ко мне – Вы, знаете Нисона, смотрели его фильмы?
- Ну да... Этот... "Заложница" - так, кажется?
- Да, совершенно верно, мы планируем продолжение, но Лиам упирается пока, и я хочу его уговорить.
- У тебя получится, я не сомневаюсь - произнесла Рита, вновь нацепив очки - Только не напивайтесь сильно.
- Ну, я попробую. Хотя с Нисоном это трудно! Вы никогда не пили с ирландцами? - Он вновь обратился ко мне, при этом продолжая довольно бесцеремонно препарировать меня взглядом, словно я был маленьким лягушонком на столе у вивисектора.
Неужели увидел во мне соперника? Хотя скорее это общая привычка сильных мира сего: размышляет, насколько я достоин его высочайшего внимания, раздавить меня сразу, или еще немного поразвлечься? Забавно.
- Я пил с русскими, Роберт. С ирландцами пока не доводилось!
- Ну да... Как я упустил, что вы из России. Ведь вы известные мастаки выпить. Ирландцы тоже крепкие ребята, кстати.
Я пожал плечами... Что я мог ответить на это? Обсуждать питейные традиции русских, тем более сравнивать их с другими народами, не входило в мои планы.
- Ну ладно, я удаляюсь. Рад был познакомиться! - он протянул мне сухую сильную ладонь, уверенного в себе мужчины и широко улыбнулся при этом - возможно я прошел какой-то его киношный или корпоративный/ что еще круче/ тест.
- Пока, Маргарет - обогнув стол, он наклонился и слегка коснулся носом щеки своей супруги.
- Постарайтесь, как следует развлечь мою жену - с ударением на предпоследнем слове предложения, сказал он, на прощание, и снова широко улыбнулся, показав свои белоснежные зубы.
- Постараюсь... - я тоже приветливо улыбнулся, помахав ему вслед ладошкой. /нужно завтра внимательнее приглядеться к своим зубам/
- Приятный у тебя муж, Маргарет/я специально назвал её так, чтобы проверить реакцию – она была нейтральной/ Даже очень... Выглядит довольно свежо - произнес я, когда Роберт скрылся в анфиладе помещений, уходящих в противоположную часть дома.
- Мы приспособились друг к другу.
- И это все? – осторожно спросил я, стараясь узнать главное и в то же время не показаться бестактным.
- Нам достаточно. Теперь, достаточно, раньше было по-другому.
- По-моему я его слегка нервирую?
- Тебе показалось.
- Возможно...
- Главное, чтобы ты не нервировал меня, дорогой... делая подобные предположения - она посмотрела поверх очков, снова становясь загадочной и немного опасной...
В ее исполнении слово - «дорогой» стоило весьма дорого, несмотря на очевидную тавтологию данной фразы.
- А вот этого обещать не могу - я почувствовал легкое волнение, как будто между нами не пролегли годы и мы снова сидим на пригорке под тутовым деревом, у берега сонного ночного озера, неподалеку от студенческого общежития, усердно продолжая только недавно начатую любовную игру.
- Слушай, а давай поужинаем на берегу. Как тогда? - неожиданно предложила Рита, будто угадав мои мысли.
- Хорошая идея! Я уже знаю уютный ресторанчик в вашем городе, там подают отличного тунца под соусом. И вино неплохое...
- Нет, ты не понял. Я предлагаю прямо на берегу, возле Океана. Вдвоем.... Чтобы никого не было рядом. Как тогда, когда мы были молодые, и нам было наплевать на всех и на всё! Ты я и "сонное озеро". Помнишь?! Так мы стали называть эту теплую лужу с тех пор, как переночевали у её берегов.
- Напьемся и забудем обо всем... Чтобы было что вспомнить и не помнить больше - ни-че-го!
- О, кей! Я согласен. Только, чур, штурманом корабля будешь ты, я еще плохо знаком с вашей береговой линией. Да и с Океаном мы пока всего лишь на вы!
- Не беспокойся! - Рита была воодушевлена своим предложением, и глаза ее весело заблестели.
- А как же Роберт со своим приятелем?
- О, если они встретились, то это до утра. Поедут в казино или к девочкам. Знаю я этих джентльменов!
- Высокие отношения!
- Да здесь так. Калифорния всегда голосует за демократов со всеми вытекающими последствиями... Все пропитано ложью, Марк!
- В России сейчас не лучше - заметил я - говорят одно, думают другое, а делают уже третье. Кругом, как видно, происходит одно и то же...
Рита отменила, начавшуюся было, сервировку стола к ужину, и велела собрать еду в пластиковые боксы, уложила все это вместе с напитками в большую кожаную сумку и мы направились к выходу. По дороге она связалась с гаражом, и у ворот, нас ждал автомобиль.
- Уже знакомый мне Антонио, доставил машину к обрывистому утесу, с которого открывался замечательный вид на песчаный берег с умирающим вдалеке закатом
- Антонио, сегодня вы дежурите ночью?
- Да, миссис Маргарет.
- Ладно, вы свободны, а я позвоню, когда понадобитесь. Если появится мистер Роберт, немедленно дайте мне знать.
- Хорошо. Разумеется, мем...
Прежде чем спуститься к берегу, мы решили посидеть на этой площадке с идеальным обзором окрестностей.
Установили походный столик и, сев в раскладные кресла, предусмотрительно извлеченные из багажника, принялись любоваться закатом, не забывая при этом выпивать и закусывать.
- За тебя, Маргарет! - я поднял бокал, сверкающий красными искрами в последних лучах исчезающего солнца. Называть её так было непривычно, но я решил, что пора привыкать.
- За нас!
Мы торжественно и неторопливо чокнулись, извлекая волшебный звук из хрустальных бокалов, и, наконец, по-настоящему, заглянули друг другу в глаза.
Солнце, достигнув края, начало стремительно плющиться, превращаясь в красно-оранжевый, пламенеющий овал, пока окончательно не исчезло за линией горизонта.
Бывают такие воспоминания, которые сразу же становятся золотым фондом нашей памяти. Они, как стратегический запас, который не дает сгинуть в отчаянно трудные времена, если они однажды наступают.
Та ночь была именно такой.
Как и когда-то на берегу озера, раскинувшегося неподалеку от древнего города Самарканд, мы занимались любовью, словно не было этих разделивших нас лет, а затем уснули почти нагие, прямо на песке, куда спустились с утеса по узкой тропе, рискуя сорваться в темноте на белеющие внизу камни. Но, наш ангел-хранитель, видимо, все еще любил нас, позволяя некоторые шалости. Пока, во всяком случае, это было так...
Разбудил океанский прилив. Едва успев захватить влажную одежду, мы сбежали от подступающих к ногам волн. Сидя затем на своем утесе, тщетно пытались согреться остатками вина и, дрожа, в нетерпении ждали, когда за нами приедет наш спаситель - Антонио.
Я отказался возвращаться к ней домой, и меня доставили прямо к трейлеру. Едва приняв душ, рухнул в теплую сухую постель. Проспал до самого вечера, пока звуки музыки из ближайшего домика, не разбудили меня.
- У соседей снова праздник?
- Уже пару недель, как рядом поселилась компания бродячих художников из России. Они не давали мне соскучиться. Признаться, это начало несколько утомлять, но делать было нечего - все остальное в этом поселке вольных жителей планеты Земля, меня вполне устраивало.
12. «ИСКУССТВО ЗЕМЛИ»
Это называется — Искусство Земли. Когда группа людей/ обычно специалисты в разных областях знаний и умений/ отправляется в незнакомое место, где собирает материал, в виде артефактов, характеризующих близлежащие окрестности. Это: рисунки, фотографии, репортажи или документальный фильм, снятый на камеру. В компанию могут даже затесаться этнографы, ботаники или ученые географы, но тогда это уже будет скорее научная экспедиция - несколько другой подход и взгляд на вещи.
А искусством ведь занимаются люди иного сорта?
Тут нужен более эмоциональный метод познания окружающего мира - с точки зрения и позиции человека-путешественника, не специалиста, но и не случайного прохожего с замыленным и скучающим взглядом обывателя.
Одному всегда трудно... В любом деле нужен Вожак, Идейный Вдохновитель, или хотя бы тандем единомышленников. Очень редко эти качества совмещаются в одном персонаже. Пожалуй, Христос — единственный.Пока не обзавелся компанией апостолов, которые были скорее учениками, нежели единомышлениками или вдохновителями.
И поэтому до сих пор непонятно — был ли он, хоть в какой-то степени, обычным человеком?
А так: Карл Маркс — Энгельс, Ленин — Троцкий/или всё таки Парвус?/, Станиславский - Немирович-Данченко... Пушкин и Дантес, наконец... Да-да, эта парочка тоже не случайно встретилась, как теперь видится. Странно, что никто еще, как следует, не исследовал этот вопрос с точки зрения биполярности различных исторических персонажей..
В нашем эпизоде тоже все начиналось с двоих.
Как я уже писал, приводя высказывания мудрейших и знающих, все что происходит вокруг, начинается - от Слова.
В этой истории тоже было нечто подобное.
И это было слово: Скучно! А затем еще: мля, какая поганая кругом жизнь настала ... Хоть удавись!
Все это произнес однажды молодой человек по имени Леонид, сидя в своей комнате, расположенной в тесной питерской коммуналке. Он испытывал некий духовный упадок и диссонанс, молодого, требующего движения тела, с окружающей действительностью.
Скучно было: жить, любить, думать и питаться одним и тем же пайком каждый божий день... Скучно, наблюдать с утра одинаковый пейзаж за окном.
Собственно даже и не пейзаж вовсе, а некий вид... Окно Леонида выходило на слепой облезлый торец соседнего дома, навсегда сожравший окружающий мир и, вдобавок, заслонивший собой три четверти пасмурного петербургского неба.
Хорошо тут было лишь голубям, перелетающим с крыши на крышу, и котам, что грелись возле печных труб, присматривая за птичками - вдруг какая раззява отвлечётся и тогда: мяу и цап - царап!
Можно полакомиться вкусной голубятинкой.
Все это Леонид наблюдал регулярно, лишь смутно мечтая о будущих событиях и, робко накладывая их на кальку окружающего пейзажа. Хотя даже не предполагал существенных изменений на ближайшую перспективу своей непутёвой жизни.
При этом, он чувствовал себя скорее глупой птицей, попавшей в западню обстоятельств, нежели мудрецом или исследователем жизни с помощью математических формул и методов прикладной философии в которой немного разбирался.
Нет-нет, Леонид был отнюдь не мямля и ничего такого суицидального у него на уме не водилось. Напротив, он был достаточно здоровый, умственно развитый и в меру симпатичный парень, просто случился, наверное, очередной хреновый денёк — вот и все!
И он прекрасно понимал, что жизнь - полосатая, счастье в наших руках, вода не течёт под лежачий камень, и все такое… Но слишком часто стало «накрывать» его в последнее время. Пора уже было что-то с этим делать!
Наудачу под рукой был Интернет, а герой наш - не чужд искусствам. Вот и решил: может быть, прикосновение к прекрасному, немного разгонит грусть-тоску, неизбежно перетекающую у него во вселенскую печаль.
Предложение ознакомиться с темой «Искусство-Земли» появилось наряду с остальными ссылками. Среди которых: «Искусство Палеха», « Искусство любить и быть любимым», «Искусство макияжа», «Искусство французского поцелуя» и «Современное искусство, как глобальная манипуляция общественным сознанием»…
Но глаз сам собой выхватил анонс: « Искусство Земли - способ изменить свою жизнь»
- Ого – это интересно! – подумалось Леониду.
В теме рассказывалось о группе единомышленников, которые недавно вернулись из путешествия в Новую Зеландию... По завершении, организовали выставку, где: кто во что горазд — демонстрировали всякую хрень, которую увидели, пощупали и даже прихватили с собой в качестве трофея. Все что посчитали ценными экспонатами. Ничего особо замечательного в этой коллекции Леонид не увидел, но понял, что в экспедиции ребята сплотились в команду и получили, кроме опыта путешествий, настоящий кайф от жизни. Просто удовольствие от движения по поверхности собственной планеты - не более, но и не менее тоже?
Именно этого сейчас так не хватало ему самому. И он призадумался...
В таких случаях принято произносить слово «эврика!», но Леонид не стал ничего больше говорить, он стал действовать.
В то же самое время в Москве в несколько затруднительные обстоятельства попал арбатский художник по прозвищу Джон Фрязинский. По паспорту он вообще-то был Женей Курочкиным, прописанным в подмосковном городе Фрязино. Но поскольку, начиная с весны и до глубокой осени, пропадал в окрестностях Арбата, играя на гитаре и распевая популярные рокерские песни, то стал именоваться - Джон с приставкой Фрязенский.
Это совсем не портило благозвучия, и было похоже на титул - герцог кентерберийский там… или: граф Монте-Кристо/остров, затерянный в Адриатическом море/ или граф Григорий Потемкин-Таврический
Причиной затруднений стала девчонка, которая поселилась у него совсем недавно. «Молодая красива ****ь», как в песне поётся - так он подумал вначале, когда отбивал обкуренную шаболду у стаи азеров, торговавших в овощных палатках рядом с метро « Арбатская». Они совсем уже наладились затащить её в подсобку - для телесных забав, надо полагать, - когда появился Джон, опасно поигрывая ножичком, с которым никогда не расставался, приезжая в Москву.
- Слюшай, какой брат-шмат? Забирай своя систра, да – заверещали торговцы арбузами, которым неприятности с решительными "оруженосцами" были совсем ни к чему.
Но девчонка оказалась непростой штучкой, С утра вывалила на стол кучу кредиток и попросила сопроводить ее в ближайший бутик, где оделась во все новенькое, еще и ему что-то прикупила из элитного шмотья. Сразу превратилась в неземную красавицу, хотя вела себя по-прежнему просто и непринуждённо. Было видно, что одежда, как и многое другое - деньги, например, - для неё особого значения не имели
На все вопросы отшучивалась: меньше знаешь - лучше спишь, маэстро! Ха-ха… Одно было понятно: девочка особенная - беглая и возвращаться домой не собирается. Джон, несмотря на свои патлы, бороду и вид хипаря, был человек весьма образованный, филфак университета, плюс художественное училище за плечами, и, соответственно, - вовсе не дурак.
Понял, что такую девочку скоро начнут искать. Нужно было сховаться по-быстрому, но куда? Если сбежала от какого-нибудь бандита, то конечно достанут даже из-под земли. А вот если от богатого папика… Тут еще был хоть какой-то шанс, если, конечно, не два- в одном. Конечно, можно было просто выгнать на улицу, но… При одном взгляде на эту прелестную мордашку загулявшей породистой кошки, все внутри у Джона переворачивалось и сердце начинало ныть, как будто его вынимали из груди без всякой анестезии.
Очень, кстати на горизонте объявился Леонид. Воспользовавшись площадкой Фейсбука, он поделился своими мыслями с давнишним приятелем Джоном и тому идея - " искуссттваземли" очень понравилась. Он, правда, не стал распространяться об обстоятельствах связанных со своей новой зазнобой, а просто написал: Я в деле! Что и требовалось услышать его питерскому другу.
В Питер Джон приехал, вместе с девушкой Катей, которая так и не пожелала вернуться к своему папаше, оказавшемуся, как позже выяснилось, известным олигархом.
Прогулявшись по Невскому и, заработав несколько денег игрой на гитаре, они заявились к Леониду, прихватив выпивку, и закуску к ней.
К этому времени, приятель, правда, слегка остыл к своему проекту.
Судьба улыбнулась ему, и он совсем неожиданно познакомился с девушкой Мариной. Теперь , после появления подруги, уже некогда было скучать, регулярно приглядывая за кошками и голубями перед своим окном.
Но, как в том каноническом случае с Вожаком и Идейным Вдохновителем /Карл Маркс + Энгельс и так далее…/ ребят, видимо уже выбрала для каких-то загадочных целей сама Судьба!
Джон, разочаровавшись в уличном рок-движении, очень сильно хотел перемен в собственной жизни. К тому же отношения с красавицей Катей, будоражащей его воображение, давали толчок и повод к решительным жизненным переменам.
Поэтому предприняв усилия и пустив в ход все свое красноречие, он постарался вновь разжечь затухающий огонь в душе своего друга. К тому же этот проект понравился Марине – новой подруге Леонида.Так что общими усилиями, из искры вновь возродилось пламя!
Что касается Кати, то ей подходило все, уносящее подальше от опостылевшего папаши с его хоть и роскошной, но фальшивой жизнью. Выпорхнув из золотой клетки, птичка уже не рвалась вернуться назад.
Как многие дети богатых родителей, она совершенно не боялась перемен, возможно до конца не осознавая, что все может закончиться -не так хорошо, как она себе вообразила.
– Мне по-барабану! – произнесла она. Дерзко улыбаясь, как делала это всегда, стараясь вывести из равновесия своего могущественного отца, выпустила изо рта пузырь от жвачки, который раздувшись до невероятных размеров, тут же лопнул, произведя неожиданно громкий хлопок. Этот жест несносной, но очаровательной, девчонки всех рассмешил и поставил окончательную точку во взаимных разногласиях будущих идеологов СТАИ.
Как это бывает не только на страницах романов, но и в жизни тоже, на другом конце света о переменах так, же мучительно размышлял и, ваш покорный слуга. Не то, чтобы обстоятельства загнали меня в угол, словно паренька по имени Леонид или я пытался скрыться от преследования наёмных бандитов, как Джон Фрязенский. Нет. Тут было что-то другое, в чём я ещё и сам до конца не разобрался. Как там? - "Пепел памяти стучит в наших сердцах!" Мои беспокойные предки-переселенцы, инфицировав своими генами, не оставляли шансов на спокойную и размеренную жизнь. Я так же жаждал перемен, устав от однообразия протекающей мимо действительности, наполненной однообразием и скукой. Кровь конкистадоров, путешественников и авантюристов плескалась в моих жилах, постоянно побуждая к действию.
То же самое, видимо, происходило с Леонидом и Джоном. Совместными усилиями, они разработали план и собрали в Фэйсбуке интернациональную группу из 12 человек.
Цифра 12 была очень важна в данном случае. Во первых, с ней было связано много всяких сакральных явлений, кроме того, число легко делилось на 2, как, впрочем, на: 3, 4 и 6. Все эти числа, перемешиваясь, и накладываясь друг на друга, создавали различные визуальные и нумерологические смыслы.
Долго споря в созданном виртуальном форуме, как назвать группу, наконец, остановились на простом: КОМИТЕТ №12, а в качестве девиза: «ЖИЗНЬ НЕ ВО ЛЖИ!».
Причем это ничего общего не имело с постулатами, высказанными господином Солженициным. Немного про другое, шла речь. Члены группы, в отличие от знаменитого бородача и нудноватого моралиста, не собирались никого учить, спасать или тащить насильно в Светлое Будущее. Все, что они декларировали, предназначалось лишь для собственного, внутреннего употребления.
Целью движения было желание создать коммуну - нечто вроде модных сейчас арт-резиденций, чтобы заниматься искусством и жить свободными людьми, существующими в соответствии с принципами «жизни не во лжи, в обнимку с правдой и наедине с живой природой» – так они поначалу видели своё будущее существование.
Уже впоследствии рассказали мне, как это все происходило. Как поочередно бросали дротик в географическую карту мира, выбирая маршрут предполагаемого путешествия.
Мы тогда сидели на лужайке с видом на Океан.
Я только что вернулся из поездки в имение Риты, Свонсон, которая, наконец- то, объявилась.
Уже подходя к своему трейлеру, вспомнил о внезапно появившихся рядом соседях. В мое недавнее отсутствие/навещал местечко Биг-Сур, описанное самим Генри Миллером/ неподалеку разместилась компания, обитающая в шести вагончиках, выставленных в виде каре, и образуя нечто вроде походного обоза или цыганского табора.
Не сильно мне это понравилось вначале, но права собственности на землю я не имел, и потому пришлось, молча смириться с присутствием неожиданных гостей.
Проспав до вечера, я, наконец, вышел на свежий воздух, и увидел, что соседи успели оккупировать лужайку, которую привык считать своей.
Народ явно готовился к барбекю и предстоящему веселью.
Нужно было что-то делать. Или знакомиться и становиться друзьями или - если дружба не заладится - сматывать удочки и искать новое более уединённое место. Не ссориться же и затевать вражду с целой оравой жизнерадостных молодых балбесов?
Не откладывая проблему в долгий ящик, решил тотчас же познакомиться с новой компанией. Тем более, - ухо уловило отголоски родной русской речи, по которой успел соскучиться.
Прихватив на кухне пару бутылок аргентинского вина, я приготовил сэндвичи с ветчиной покрытой сыром, и направился к общему костру.
Тогда-то мне и поведали всю историю вопроса - от начала и до конца... Осталось узнать финал...
Любопытствуя, я задал очередной вопрос:
- Ну, с идеологией понятно, а здесь то, как оказались, господа, хорошие?
- Батюшки… Про главное забыли! - пришла очередь Джона вступить в разговор.
- Ну, и вот, однажды, мы собрались в Питере, все 12 человек, сняли небольшое кафе в Гатчине… Там и произошла наша первая совместная акция. Джон несколько умолк, выдерживая драматическую паузу.
Повесили, значит, на стену карту и по жребию начали бросать дротик. Первый номер достался Адриану с Дашей - это пара из Польши. Вернее Адриан поляк, а Даша наша русская девочка - его подруга. Все посмотрели на русоголовую Дашу, она улыбнулась и подняла руку, подтверждая, что речь идет именно о ней, взглянула на Адриана – небольшого, но крепкого паренька, с высоким лбом и живыми, пытливыми глазами исследователя, который сидел рядом.
- Вот они посовещались, и бросать выпало Даше. Попала рядом с Американским континентом.
Затем, поменяв масштаб карты, мы били уже в тело Америки, дырявя ее. Так постепенно подобрались к Джорджтауну, хотя никто до этого о нем даже не слышал.
Последний бросок достался мне и я, как говорится, добил раненого зверя, под названием штат Калифорния, попав в самое его подбрюшье, лежащее на линии Океана. После недолгого совещания, рассматривая уже карту буквально под лупой, и сверяясь с Гуглом, решили, что это именно Джорджтаун. - Вот поэтому мы здесь, отвечая на твой первоначальный вопрос.
И, ведь, как не странно, попали в место со своей историей. Ты, наверное, наслышан о том, что здесь уже когда-то была коммуна художников?
- Да, конечно. И даже занимаюсь исследованием этого вопроса. Хотите возродить традиции?
- Откуда? При всем желании не получится - слишком буржуазным стало это местечко.
- Да, пожалуй, земля тут дороговата - согласился я - да и входить дважды в одну и ту же воду... Хорошо, ну а в чем все-таки ближайшая цель? Программа минимум, так сказать? И что бы делали, если дротик улетел в сторону Аляски, например?
- Аляски… А что делали – сидели бы сейчас на Аляске. Какая разница?
У меня были, конечно, сильные сомнения, по этому поводу, но я не стал возражать.
- Что касается первого… А зачем нам еще какая-то цель? Мы собрались и мы... Мы хотим: "жить не во лжи"... Это наш девиз. Говорить и делать правду - вот наша цель!
В конечном итоге, мы просто желаем размножаться - вот и все. Ну, или имитировать этот процесс, как можно чаще и с наибольшим удовольствием сторон. Ха-ха... Жизнь во имя Любви! Это программа – минимум. Разве плохо? –
Народ при этих словах оживился, раздались аплодисменты.
- Отлично сказано, бро! Молодец, Джон!
Джон Фрязенский улыбнулся и замолчал, собираясь с мыслями. Затем продолжил:
- Нет, конечно, будет фото и видео-съемка, сбор этнографического материла,
живопись и литература…Публикации в журналах, с которыми у нас существует контракт, но это вторично.
- Понял… Теперь, кажется, понял! Хорошая цель! – сказал я, выслушав весь спич. Про себя подумал, что задача, кажется, не блещет большой оригинальностью и где-то уже звучала. Тем не менее, слова Джона понравились, и были созвучны моим собственным настроениям.
Все человеческие истории крутятся вокруг трех-четырёх канонических сюжетов. Какая разница, который из них я увидел сегодня? Главное энтузиазм, вера в себя и этот молодой блеск, в глазах окружающих меня людей.
- В таком случае за размножение! - я поднял свой бокал. Оглянувшись, догадался, что фраза прозвучала несколько двусмысленно - лично мне размножение, сегодня, пожалуй, не грозит - все 12 человек, разбившись на пары, крепко держались за руки и смотрели на меня с некоторым любопытством.
- Ваше размножение... - добавил я, улыбнувшись, как можно более искренне. Затем деликатно пригубил бокал и поставил его на место.
А потом начались танцы. Каждый двигался, как умел и хотел, и это было похоже на языческое камлание во славу Праматери Земли, которое затевалось, чтобы весной появились всходы, и урожай на полях племени вырос великим и обильным. Лица участников, при этом, были ясными и по-детски простодушными. Было видно, что это действительно свободные люди твердо решившие жить не во лжи. Им можно было даже немного позавидовать, если бы не тревожная неопределённость их будущего, которая лично мне представлялась вполне очевидной.
Потягивая теплое красное вино, я сидел в стороне, наблюдая за чужим праздником жизни. Признаться мне стало грустно. Возможно потому, что я был старше своих новых друзей или оттого, что меня вряд ли позовут в ту Землю Обетованную, поиском которой они так озабочены.
И тут ко мне подошла Луиза, девушка Анри, курчавого француза с глазами маслинами, блестящими в ночи, словно сигнальные огоньки проплывающего вдали судна. Он, как и Джон, был уличным музыкантом и немного художником, и хотя происходил из буржуазной среды, предпочел выбрать жизнь обычного парижского менестреля и бродяги. Немного отбившись от стаи, сидел поодаль с отсутствующим видом, меланхолично перебирая струны своей гитары..
- Ты, кажется, скучаешь?... - поинтересовалась Луиза, вплотную приблизившись ко мне и положила руку на мое плечо, приветливо улыбнувшись..
- Теперь уже нет – ответил я и улыбнулся ей в ответ.