Мы вышли с Ольгой под непрекращающийся дождь, и я с облегчением сказал:
- Итак, у мамы мы побывали. Но так как она забыла нас покормить, то я приглашаю вас, сеньора, в ресторан «Прага», где и обсудим, как мы будем жить дальше…
Ольга засмеялась и снова взяла меня под руку. По-моему, она была счастлива.
Как и я…
Через неделю я уже работал корректором в редакции толстого журнала, который еще читали. Меня сразу загрузили, как говорится, под завязку, так как других корректоров в редакции не было.
Большинство произведений, которые я правил, были длинны и бесталанны, и я приходил домой с тяжелой головной болью. Ольга жалела и утешала меня, как могла.
- Тебе нужен уют и покой, - говорила она и рисовала на клочке бумаги план моего кабинета.
- Вот здесь у окна будет стоять письменный стол, который мы перенесем из бывшего кабинета Романа Кирилловича. Кресло и диван мы возьмем из гостиной, книжные стеллажи купим новые, подберем что-нибудь похожее по стилю. В них будут вделаны бар и сейф. Тебе иногда надо будет взбодрить себя рюмочкой коньяка, и деньгами будешь распоряжаться только ты. Вот на этой стене мы повесим большой семейный портрет, на котором папа, мама и ты в детстве. После работы ты будешь отдыхать здесь, а если хватит сил, писать свой роман.
С чего она взяла, что я буду писать именно роман, я не знал.
Я хорошо запомнил тот момент, когда главный редактор скинул груду откорректированных мной романов в мусорную корзину и сказал:
- Я разрешаю вам, Кирилл Романович, делать то же самое, если вы видите, что прочитанная вами рукопись годится только для макулатуры.
- То есть, вы повышаете меня в должности и назначаете редактором? – спросил я с некоторой долей иронии.
- Можете считать и так, - улыбнулся он. – Но без повышения оклада.
После этого разговора я без зазрения совести отвергал все произведения, которые, на мой взгляд, были написаны графоманами. Правда, я не выбрасывал их в мусорную корзину, а относил в отдел писем, и просил вернуть рукописи авторам с краткой аннотацией.
И лишь небольшое количество произведений я отдавал редактору, и он хвалил меня за мою работу.
И тут у меня появилась мысль воспользоваться этой его благосклонностью.
За одну ночь я написал короткий рассказ о своей службе в пограничных войсках, отпечатал его на принтере,и вложил его в папку с одобренными мною произведениями. Но подписал я его псевдонимом: К. Амилахвари.
И через неделю забыл об этом.
А еще через неделю я, как обычно, сидел в кабинете редактора а ожидании, когда он заберет у меня папку с откорректированными рукописями, но он не спеша перебирал груду бумаг на своем столе, словно забыв обо мне. Потом крикнул своей секретарше;
- Люся, вызови ко мне Штокмана!
И через две минуты в кабинет влетел ответственный секретарь редакции, взлохмаченный и мрачный, как тень отца Гамлета.
- Иосиф Иосифович, - обратился к нему редактор, -я просмотрел материал, отобранный вами для следующего номера, и нашел там весьма любопытную вещицу. Некоего Амилахвари. Принесите мне, пожалуйста, его резюме. Я хотел бы узнать поподробнее об этом талантливом юноше.
Штокман вытащил из кармана огромный клетчатый платок, протер им своё вспотевшее лицо и жалобно сказал:
- Вы знаете, Геннадий Вениаминович, у меня тоже было такое же желание, как и у вас, но резюме этого автора я в нашей картотеке не нашел.
- Безобразие! – повысил голос редактор. - Я сколько раз говорил вам: не принимать рукописи без резюме! У вас что, и адреса его нет?
-Нет, - едва слышно ответил Штокман. – Только рукопись. Но вы не беспокойтесь,он обязательно придет за гонораром, и тогда мы всё оформим согласно вашим указаниям.
Редактор побагровел и закричал, разбрасывая по столу бумаги:
- А я сейчас оформлю приказ о вашем увольнении, уважаемый Иосиф Иосифович?
И я понял, что пришла пора вмешаться в это разгул производственных страстей, пока мы не лишились толкового ответсекретаря.
- Извините, Геннадий Вениаминович, - сказал я, - этот рассказ написал я. А резюме не подал, потому что сделал это, когда поступал на работу. Зачем зря переводить бумагу.
Редактор посмотрел на меня хмуро и недоверчиво, потом спросил:
- А почему Амилахвари?
- Если вам не нравится эта абхазская фамилия, я могу придумать другой псевдоним.
- Мне она нравится, но откуда вы её взяли?
- Друг у меня в армии был с такой фамилией, - соврал я.
- А вы знаете, - оживился вдруг редактор, - читатель может клюнуть именно на фамилию автора, то есть, на ваш псевдоним. Свежо и звучно: Ами-лах-вари! А у вас есть еще что- нибудь, кроме этого рассказа? Я нутром чувствую, что после следующего номера читателей у нас прибавится.
- Что-нибудь найдется, - заверил я его.
- Завтра же принесите этот материал мне! И только мне в руки! Потому что сегодня я обнаружил, что в нашей редакции царит хаос!
Прошло три года.
Я по-прежнему работал корректором в толстом журнале, который за это время сильно похудел, потому что наш редактор не хотел публиковать в нём, как он выражался, «тупые детективы и слезливые женские романы». Но теперь я был уже признанным писателем, чем очень гордилась моя мама.
Печатался я не только в нашем журнале, но, как говорится, и на стороне, и у меня вышла даже книга рассказов, которая не залежалась на прилавках книжных магазинов.
И моя жена Оля говорила:
- Ты, Кирилл не думай ни о чем: ни о ремонте квартиры, ни о семейном бюджете, ни об отношениях с родителями. Обо всём этом буду думать я. А ты только пиши… У тебя это получается, ты нужен людям как писатель.
И я слушался её и писал…
Уверенный в том, что теперь я живу правильно и счастливо…
Когда я рассказал Ольге о своих приключениях в горах Абхазии, скрыв отнее некоторые детали моей жизни в доме без хозяев, она уверенно сказала:
- Тебе надо написать об этом роман.
И после ее совета я стал вынашивать замысел этого романа, ожидая, когда он полностью созреет. Как созревает плод черешни на ветке или ребенок в утробе матери.
Это было счастливое время спокойного раздумья без вмешательства чуждых мне людей и бытовых проблем.
Но однажды Ольга вошла в мой кабинет и и сказала:
- А тебе письмо. Только почему-то без почтового штемпеля и обратного адреса.
Положила конверт на стол и ушла.
Я был очень занят, сидя за компьютером и сочиняя свой очередной рассказ, который мне почему-то не давался, и вскрыл письмо только поздно вечером, уже перед сном.
Из конверта я достал фотографию и листочек бумаги с напечатанным на принтере текстом.
На фотографии был запечатлен мальчик лет трех или четырех с огромными глазами,глядящими в объектив с неистребимым любопытством и ожиданием: когда же эта птичка вылетит?
Я взглянул на оборотную сторону, где от руки было написано всего три слова: «Это твой сын».
Сначала я ничего не понял.
От кого это письмо? – Ни на фотографии, ни в письме подписи нет.
Какой сын? - У меня нет никакого сына, я это точно знаю
Может быть, это просто шантаж? – Но у меня нет врагов, а если они появились, то должны знать, что я отнюдь не миллионер,и получить с меня они смогут совсем мизерную сумму.
Тогда я схватил письмо, отпечатанное на принтере, и стал лихорадочно читать его. Я прочел его не менее трех раз, чтобы до меня дошел смысл прочитанного, и я понял, кто его написал. Вот его полный текст:
«Здравствуй, Кирилл!
Посылаю тебе фотографию твоего сына. Мы с ним живём сейчас в безопасном месте, можешь о нас не беспокоиться, Но если со мной что-то случится, то к тебе придет старая нянька с мальчиком. Приюти их всвоем доме, воспитай сына и обеспечь няньке достойную старость. Она расскажет тебе, как зовут твоего сына, сколько ему лет, что он любит и чего терпеть не может. Он очень похож на тебя, ты не находишь?.
Твоя А.»
И вы знаете, ко мне сразу, впервые за эти годы благополучной, как мне казалось, жизни, пришла по-настоящему радостная мысль:
«У меня есть сын! И вскоре мы будем вместе! Он будет бегать по нашей большой квартире, и буду слышать, как он кричит: «Папа, а когда мы пойдем гулять?» У него будет своя комната, полная игрушек, в которой на стене я повешу большую фотографию семьи Амилахвари. Только я попрошу, фотографа, чтобы он рядом со старшей из сестер Амилахвари вставил снимок мальчика в матроске, который я найду в нашем семейномальбоме. Я буду сочинять для своего сына чудесные сказки, и читать их ему перед сном. А летом мы поедем с ним в Абхазию, и покажу ему дом, где встретил его маму».
И тут, когда поток этих благодатных мыслей иссяк, мне вдруг стало страшно..
Так страшно, как не было никогда…
И у меня в висках вдруг мерно застучал безучастный молоточек, каким судья оповещает о конце судебного заседания, и я явно услышал безжалостный голос:
«О чем ты мечтаешь, Кириллов? Ты хочешь, чтобы Арианда умерла?»
И, услышав это, я перекрестился, по-моему, впервые за всю свою жизнь.
«Прости меня, Господи! – взмолился я. – И пожалей эту женщину, сколь не грешна она была перед Тобой! Не отнимай у сына мать, которая стала, наконец счастливой . Я очень прошу Тебя об этом…» .
И в это время в кабинет вошла Ольга.
- Так от кого ты получил это письмо? – спросила она.
И я без секунды раздумья протянул я фотографию.
- Какой чудный мальчик! – воскликнула она. – Кто это?
- Прочти на обороте, - сказал я.
Она прочла и долго молчала, задумчиво глядя на снимок. Потом спросила:
- Он будет жить с нами?
- Только в том случае, если его мать убьют, - ответил я, и она застыла в каком-то страшном напряжении, когда человек огромным усилием воли сдерживает крик, уже зародившийся в его груди, крик, который невозможно сдержать…
Но она не закричала, а сказала тихо – тихо, почти что шёпотом:
- Не дай Бог! Нельзя, чтобы такое случилось! Ему надо жить с мамой…
Ольга присела рядом со мной и обняла меня за лечи:
- А когда-нибудь, дай Бог, всё уладится в этом мире, люди перестанут убивать друг друга, и вы встретитесь, и мы все будем счастливы… Пока не придет пора уходить навсегда….
Конец