Но сборы затянулись. То я гляну на нее, обниму и накрою звёздочку ладонью, то Мила подойдет и прижмется, огладив струй. Такие объятия завершались тем, что я вставлял струй и слиял ее недолго. Вставал он легко, чувствовалась в нем готовность. Наконец, собрались и отправились к озеру. В пути Мила была задумчивая какая-то. Я не отвлекал разговорами. Вышли из автобуса на трассе у озера. Обошли его кругом, карабкаясь по скалистому склону. На самой высокой точке над озером посидели, поглядывая на него, а больше любуясь морской далью. Там и сям живописно были раскиданы скалистые островки: и крошечные, в одну скалу, и настоящие острова с пляжами. На некоторых виднелись какие-то постройки, не капитальные, так, навесы от дождя. В стороне города морская гладь была покрыта десятками парусных яхт и лодок. Мила не могла долго быть на южном солнце, ей требовалась тень или иная прохлада, и мы спустились к дороге, подошли к обрыву над пляжем.
Он не пустовал. Несмотря на будний день, загорающих с прошлого раза прибавилось. Наш дальний край все равно был малонаселен. Глядя на раскинувшихся под нами нагишом теток, спросил Милу:
- Когда мы тот раз шли между ними, что-то думала?
- Почему ты вдруг спросил? – Мила прижалась ко мне.
- Потому что перед этим ты окатила меня ледяным отношением: со своей неуемной похотью иди к проституткам. Смотрел на голых женщин и печалился: сколько женщин хотят слияться, но мне-то нужна Мила.
- А я позавидовала им. Они свободно лежат. Я б тоже хотела так... перед тобой. Уже говорила тебе: на самом деле я согласна была на все, лишь с тобой быть. Слияй меня или не обращай внимания, около тебя очень хорошо, я согласна на все. Хочешь, повторим первый день, только не буду рычать и вся доступная...
- Отлично!
Мы спустились с обрыва на пляж и медленно прошли его. Не пялились явно, но старались рассмотреть, кто попадался на пути. Тетки, раскинув конечности, загорали на песке в разных позах, показывая свои вагины во всех ракурсах. А дважды лежавшая на животе тетка именно при моем прохождении начинала вставать или переворачиваться, причем, она вначале поднимала попу и принимала вторую позицию, только потом распрямлялась. Мила занервничала и ускорила шаг. Недалеко от нашего места в этот раз загорала небольшая группа. Мы прошли за них и расположились. Сел сразу на большой плоский камень, Мила стояла рядом. Спросил ее:
- Ты застеснялась. Чего?
- Перед тобой ничего не стесняюсь. Ты мне обнаженный нравишься, когда сидишь на кухне. А вот тут, в публичном месте так обнажаться... неприятно. Понятно, переодеться там, обтереться. А чтобы лежать! Зачем? Эксгибиционизм.
- Соглашусь с тобой, Мила. Я бы сказал, неуместно. Тут другой совсем амбьянс и настрой, это мешает. Слияние – укромное дело. Возможно, у всех этих людей секс угас уже, так что нагота для них не несет эротичности вовсе.
- Да уж! Видел, как тетки перед тобой вставали во вторую. Якобы поднимались. А пока стояли на обрыве, ни одна не шевелилась. И сейчас тоже, – Мила скинула туфли, прошлась по плотной полосе песка на прибое, сообщила. – А вода теплее!
- И ветра нет совсем.
- Я тут позагораю, несколько раз окунусь.
- А я полюбуюсь тобой. Обнаженной тоже.
- Милый, а ты правда хочешь меня? Очень-очень? И никого, кроме меня не хочешь? – причем, спросила это Мила не игриво, а искренне обеспокоенно.
- Что с тобой, милая моя?
- Не знаю. Ты такой бабник...
- Мила, слияться хочу, а не трахаться. Звёздочки симпатичные попадались, отрицать не буду. Но к женщинам этим ничего нет. Тебя хочу, синичка! Ты даешь небывалое блаженство. Я тебя люблю и мечтаю опять выслиять. Твоя звёздочка восхитительная, ароматная, прекрасная. Но ведь нужна вся ты, а не только вагина. Только от тебя всей возникает наше блаженство. Твоя звёздочка – это начало, путь к тебе всей.
- Любимый, я вся твоя, мое солнышко. Слияй меня, когда захочешь. Хочу тебя тоже. Любуйся. Мне очень приятно, что вызываю в тебе желание, – после этих слов Мила ступила на камень рядом и начала раздеваться. Сначала скинула блузку и одела захваченную с собой длинную мою рубашку. Стянула сразу вместе с брючками и трусики, но рубашка доходила почти до середины бедер и звёздочку для постороннего прикрывала. А мне, сидящему рядом на низком камне, она была открыта. Я посмотрел на Милу снизу вверх, прижался щекой к гладкому бедру, поцеловал его. Она погладила меня по волосам, произнесла:
- Хороший мой. С тобой я уверенная.
Мы замерли и просто совместно радовались. Плескали небольшие волны, доносились обрывки разговора, похожего на немецкий. Скинув на меня рубашку, Мила обнаженной пошла в воду. Я смотрел на нее и трогал глазами ее худенькую спинку, бедра, упругую попку. Она выглядела приятной, и я знал, как она приятна, когда в моих ладонях и тискаема. Следил, как Мила плавает и качается на волнах. Шла из воды ко мне, я любовался ею! Восхитительная девушка со мной! Приятная фигурка, дающее блаженство тело, наслаждающая нас ее звёздочка. Ко всему еще ум: можно, послиявшись с ней, ночи напролет общаться, слушать, обсуждать. Удивительная девушка!
Мила встала на свой камень, накинула мою рубашку, чтобы прикрыться от посторонних взоров, отметила:
- Сегодня лучше. Теплее. Мне понравилось. А ты как? Неужели не зайдешь?
- Совершенно не хочется. Не воспринимаю как место, куда можно войти. Наоборот, абсолютный запрет, к примеру, как высоты.
- Ты боишься высоты? Как я? Мне страшно на обрыве каждый раз, только благодаря твоему присутствию как-то могу. К краю я бы не подошла сама ни за что! – призналась Мила.
- Нет, ты не поняла, Мила. Я спокойно высовывался наполовину из открытой двери летящего вертолета и заглядывал в горах в отвесную пропасть, подойдя к краю. Но я ведь не шагну с высоты в пустоту. Вот так и с водой. Я не шагну в нее: она не то, что есть надежное, держущее.
- Значит, у тебя боязнь водной глубины, – заключила она уверенно.
- Да нет же, Мила. Сажусь и плаваю, на чем предложат, хоть на надувной лодке. Неважно, какая глубина, лодка держит же. Но сама вода не предназначена, чтобы в ней находиться: она мокрая, холодная и хлюпкая. Таково мое внутреннее ощущение. В тропиках она хотя бы не холодная, там заходил в океан до пояса. А здесь... чего ради!
- А ты знаешь, голой плавать совсем иначе, – сменила Мила тему. – Нет на мне никаких стягивающих предметов, телу вольно... оно с водой едино. А еще чувствуется скольжение водяных струй по телу. По груди и на бедрах за лобком. Первый раз тут попробовала с тобой обнаженной. Понравилось! Буду купаться и загорать, сколько сможешь меня терпеть.
- Да я с тобой хоть весь день просижу. Ты желанная, Мила, и соблазнительная, – я обнял ее ножку, подняв голову, посмотрел на звёздочку под рубашкой.
- И выслиять меня хочешь? – серьезно спросила она.
- Ну конечно, хочу. Хотел бы и сегодня послиять, но как получится. Что с тобой, Мила? Я чем-то задел тебя?
- Не знаю, – честно и просто ответила она. – Как-то тревожно мне, когда гляжу на тебя со стороны. Хочется убедиться, что все было у нас? Давай говорить чаще о наших делах. О слиянии. Обо мне. О том, как ты меня хочешь.
- С удовольствием! Это еще и возбуждать будет нас. Хочу тебя сильно: всадить и прижаться, толкаясь струем вглубь твоей пещерки. Всю тебя охватить, держать и лететь в тебя...
Мила потрогала песок ножкой и сообщила:
- А он почти горячий. Позагораю. Окунусь и лягу греться, песок теплый.
Она направилась в воду, поплавала, соблазнительно и красиво неспешно прошла обнаженной ко мне, легла на песок на спину с моей стороны камня, чтобы он прикрывал ее от ближней к нам группы. Накрыла лицо своей блузкой и подставила всю себя под мои восхищенные глаза. На ярком солнце ее тело предстало во всех подробностях, недоступных при квартирном освещении. Оно не было иссине-белым, как у перезимовавших коренных северян, имело чуть смуглый оттенок – запечатленный навсегда след южного солнца. Пушистый лобок на солнечном свету оказался с каштановым оттенком! Большие губки, я не ошибся в первый день, имели трогательный оттенок девичьего стыдливого румянца. Рассматривал выпуклый лобок, запоминал его форму и как соблазнительно переходит животик в лобок, а он по сторонам имеет ложбинки до бедер. Посредине лобка притягивал взгляд игривый завиток волосков, обозначавший начало больших губок – место, где начинается превращение упруго-слитой выпуклости лобка в нежно-уступчивую податливость звёздочки. В таком лежании животик провалился, затем круто поднималась грудная клетка, выложенная ребрышками, на ней гладкими правильными холмиками стояли сиськи. Тоненькая ручка, легкая кисть с нежными пальчиками покоились на песке.
Мила спросила обеспокоено и ласково:
- Рассматриваешь?
- Не то слово! На солнечном свете столько новых прелестных мелочей обнаружил. Груди как отлитые. Но тельце у тебя тощенькое, смотришься хрупко, Мила. Звёздочка миниатюрная. Даже опасения появились: а можно ли такую хрупкую девушку слиять!
- Почему?
- Прижму, стисну в объятиях, а ты сломаешься.
- Можно! Нужно! Это на свету, а дома я не хрупкая. Слиять меня надо! Обязательно. Выслияешь сегодня!
- Девушка сама говорит! Пушок на лобке у тебя каштановый, а большие губки что ланиты смутившейся девушки, которая застеснялась, впервые увидев готовый выслиять ее струй.
- Ланиты? Что это?
- Щечки, – растолковывать собственную метафору, конечно, уныло.
- Откуда ты знаешь это все?
- Русский язык... мне он нэйтив, следовательно, это врожденные знания, – отшутился я.
- Тебе правда хочется меня выслиять? А как? – спросила она, уводя тему, ласковым и завлекающим тоном.
- Вот так, как лежишь. Как у нас первый раз было, но при свете: восхищен, поражен, отчаянно хочу! Что тогда воображал, сейчас вижу четко и полно. Совершенство и красоту хрупкого тела, стройность девичьих ножек, идеальность грудей, смотрящих чуть врозь, легкую смуглость бархатистой кожи. Вижу разгоревшуюся девушку, думающую о слиянии, с зардевшей от желания звёздочкой. Как ты прекрасна и желанна, Мила!
- Спасибо, милый, за красивые слова. Слушать тебя так же приятно, как слияться. Как тогда было здорово! Лег и одновременно вошел струем и язычком в меня! Сейчас бы сразу дома оказаться, я бы вот так легла, не раскрываясь, но маня, и повторить наш первый раз. Просто вставить. Ты заметил, что соседи на нас смотрят?
В это время как раз разговор у соседей стал громче.
- Нет. Я же на тебя все время глядел. Сколько их там? Шестеро?
- Да, шестеро. Четыре бабки и два деда. Шведы. Кое-что понимаю.
- О чем же говорят?
- Сплетничают. Обсуждают, кто не поехал с ними, мол, скряга. В несезон дешево и просторно; радуются, им совсем не холодно.
- Конечно, шведам тут лето.
- Им всем за шестьдесят.
- Мила, это же почти мои ровесники!
- Вот потому они и смотрят завистливо! У них бабки, а ты с девушкой! и девушка выслияна до дрожи... сам же говорил, видно это.
- Понравилось быть выслиянной и ненавязчиво, естественно показывать слегка! Люди обращают внимание, завидуют.
- Тебе спасибо, милый! Тебя не то что дедом, мужиком не назвать! Легкость, простота, искренность, непосредственность... но и опытность, мудрость. Ни занудности, ни позы всезнайки. Замечательный ты у меня, солнышко.
- Тебя греет натуральное солнце.
- Ты тоже греешь, солнышко.
- Не обгори, Мила.
- Ты прав, – она перевернулась на живот, подстелив блузку под лобок, чтобы не касаться нежной и чистенькой звёздочкой неизвестно какого песка. Продолжила: – Смотрят, завидуют, слюни пускают. Ну и пусть, ну их всех! Они понятия не имеют, что значит слияться, – Мила замолчала, потом попросила, – пригревает хорошо, размаривает, в сон клонит, сил нет. Ты последи, чтобы я не обгорела, разбуди.
- Десять минут – и бужу, – ответил я, взглянув на часы.
Мила быстро и легко заснула. Я сидел и любовался южным лазурным небом и девичьей попкой под ним! Наслаждался весенним сонным морем и девичьими скромными бедрами на его берегу, берегущими путь к звёздочке. Внимал вечному шелесту волн и непресыщающему очарованию привлекательной обнаженной девичьей фигурки. Погладить по попке, ощутить ее бархатистую прохладу, затем ухватить, упругую, и тянуть на себя, блаженствуя от одевающейся на струй девичьей звёздочки!
Мила очень доверчиво и спокойно спала. Повернутое ко мне лицо выражало легкое счастье и безмятежность. Жаль было прерывать ее сон. По истечении четверти часа я накрыл ее двумя рубашками и продолжил любоваться спящей, пересев поближе. Через полчаса, подумав, что под Милой остыл песок, и она может простыть, легонько разбудил ее. Она перевернулась, перекатившись на нагретый участок песка, и потянулась. Я сказал:
- Так сладко спала, была прекрасна, что не поднялась рука будить. Накрыл, чтобы не обгорела.
- Я и спала, и как бы нет. Слышала, как ты заботливо накрыл меня. Прилив счастья и нежности к тебе нахлынул, любимый. Сидишь и сторожишь мой сон. То ли думала, то ли снилось, непонятно.
Она сначала села, потом наклонилась вперед, став на колени и затем только выпрямилась. На долгий миг она предстала в соблазнительной второй позиции, показала звёздочку. Я оценил это. Мила поплавала и вернулась на камень, накинула на себя мою рубашку, оставшись открытой спереди для меня.
- О чем ты думала или снилось?
- О тебе. О нас. Мы где-то живем... уединенно и тихо. Нет, здесь, получается. Потому что сидим и смотрим закат вечером, море шумит, я в твоих объятиях целиком. Нам хорошо и легко. Счастье... – Мила погладила меня по голове и добавила. – Потом мы плавали вместе. Вода теплая-теплая, так хорошо... я к тебе прижималась, голенькая, а ты трогал меня за грудь, за звезду. Мне очень нравилось. Потом мы обнялись, сплелись и плывем вместе. Счастье...
- Я рад и мне приятно, что у тебя со мной легкие, счастливые сны, Мила. Это ведь говорит, что тебе со мной хорошо, ты счастливая. Это же наша главная цель. Отдыхай со мной в счастии.
- Милый мой, ты даже в снах со мной.
- Может, сейчас тоже звёздочку потрогать? Очень соблазнительно стоишь, она прямо передо мной.
- А мне очень приятно тебя соблазнять и показывать. Смотришь с желанием, от тебя ко мне тепло идет. Но не будем ничего нарушать. Ты говорил, что некоторые вагины тебе понравились. Какие?
- Похожие на твою. Закрытые звёздочки скучные, считай, просто лобок, глазу не за что зацепиться. А слишком выступающие малые губки собираются складками или в клубочек, теряют свою форму. Но все равно это лучше закрытой. У тебя, Мила, звёздочка идеальная. Малые губки выступают, они толстенькие и крепенькие, поднимаясь над большими, сохраняют форму, и четко видно, где струю входить.
- Входик видно?
- Нет, входик глубже и скрыт. Все равно ведь малые губки не плотно смыкаются, немного расходятся и намекают, чтО прикрывают, но всегда готовы пропустить меня в сокровенною сладость твоей звёздочки. Ответь и ты, Мила. Мужчин тут меньше, зато они ваще не стесняются. Какой-нибудь пенис понравился? Не человек, а только пенис.
- У всех яички подтянуты к пенису, а я привыкла, что они свободно у тебя лежат или висят...
- Сейчас и у меня поджаты. Особенно, если разденусь да в воду зайду. Это от температуры зависит.
- Мне нравится, когда яички висят свободно. Мешочек получается. А у тех клубок морщинистый. А вообще... это пенисы! Чего в них интересного. Слияешь меня струем, вот он красивый! Пойми, тебя люблю, мне остальные просто никакие. Ты даешь тепло, заботу, защиту, я у тебя греюсь и нежусь. А те что мне?!?! У женщин сексуальность другая, не глазами, а чувствами зажигается. Ну и... нет никого с обнаженной головкой.
- А тебе вот только с обнаженной!
Мила помолчала, потом призналась:
- Хотелось тебя поставить на место, чтобы не зазнавался... но струй с обнаженной головкой на самом деле милый! Нет этого собранного впереди безобразного комка кожи. В твоем нет ничего от сосиски. Струй таким и должен быть. В нем стройность и напор, но и нежность... головка бархатная.
- Максималистка! Сначала: все пенисы гадкие и безобразные. Выслиял тебя – ой, какой симпатичный! Никакой объективности.
- А ты что хотел! Девушка выбирает сердцем, а не логически.
Я подумал: слияй Милу первый мужчина так, как я, она бы не вспомнила про свою сосиску. Эта милая девичья головка была бы целиком занята другим – блаженством. А когда девушка скучает, ей в голову лезет чушь. Хотя лестные отзывы Милы о моем органе были приятны.
Мила сбросила рубашку и постояла так. Потянулась задорно, стоя ко мне звёздочкой. Ее три холмика заманчиво выступили, привлекая и напоминая, что эту девушку можно послиять. Что она хочет слияться и готова хоть сейчас, были бы условия. Направилась к воде, покачивая обнаженной попкой. Плавала она дальше и дольше обычного, пришла озябшая, стуча зубами. Я ее обтер быстро, усадил на колени, прижал к себе и обнял, чтобы она согрелась скорее от моего тепла, а с другой стороны накинул блузку. Мила в ответ тоже обняла ледяными ручками. Потом пригрелась на мне и сидела молча, дыша мне в шею. Сообщила спустя время:
- Были бы дома, раздела бы тебя и оделась на струй. Хочется его, – помолчала и добавила. – Знаешь, наплавалась. Больше не хочется. Пойдем посидим наверху.
Оделись, собрались и неспешно прошли через пляж к легкому подъему на высокий берег. Предложил:
- Зайдем, выпьешь кофе, согреешься, – намекая на кафе у озера по ту сторону дороги, где мы в первый день были.
- Ты; хочешь? – спросила Мила.
- Кофе не люблю. Заметила, дома не пью.
- Я тоже его не очень. Для бодрости только. А вообще, какие дальнейшие планы?
- Вечером поедем ужинать в кафе на берегу, где были.
- Тогда не проблема, потерплю.
- Да чего терпеть, Мила. Хочешь перекусить, давай.
- И все-таки не нужно лишних трат. Сколько дал мне уже. Ты не крутой, средства пригодятся к чему-нибудь полезному. Давай не будем. Или ты оголодал?
- Я тебе хочу приятное сделать. Сам ем только по вечерам, днем совсем не хочется.
- Тогда никаких кафе здесь, – заключила Мила. – Идем.
Мы пошли вдоль берега, гуляя и выбирая хорошее место посидеть. Наконец, через пару километров встретили, что понравилось. Каменистый берег из больших валунов, беспрерывное хлюпание волн, простор морской. Я заметил обломок бревна, выброшенный штормом. Пощупал – сухое уже. Присели на него, Мила приникла сразу ко мне, охватив ручками через грудь и склонов голову на плечо. Сидели, смотрели на море, на небо.
- Это все... – произнесла Мила. – Здесь скоро меня не будет. Когда еще тут...
- Верно говоришь, Мила. По молодости, уезжая из хорошего места, особенно если был счастлив, думал: вернусь на следующий год, снова окунусь в счастье... возвращался не через год, а через несколько, все поменялось. Не обстановка – деревья, река, горы, – поменялся я, и люди, с кем стремился повидаться, изменились. Так что тебя полностью понимаю и поддерживаю: сюда, какие мы сейчас есть со всем счастьем и радостью, уже не возвратимся. Это все уйдет навсегда, останутся только воспоминания. Запоминай все, Мила! Этого никогда больше не будет, и не вернешься в это. Запоминай эту буйную и щедрую на солнце южную весну, это лучезарное море и маленький пляжик; запоминай себя игривую и счастливую, соблазнительную и желанную, дающую мне блаженство собой всей. Запоминай себя, удовлетворенную и воркующую, сидящей в объятиях своего мужчины, который тебя ненасытно хочет всегда. Чтобы потом могла воскресить в памяти и насладиться заново.
- Да, в ближайшие многие годы никуда не смогу поехать. Не просматривается ничего. Не повторятся эти деньки. Страшно не хочется уезжать от тебя. Ты свой, насовсем свой!
- Слушай, замечай, ощущай, вникай и наслаждайся...
И мы погрузились в молчание.
Спустя долгое время Мила отметила итог своим мыслям:
- Единственный, кто по делу и обстоятельно ответил на мой вопрос. У меня один твой ответ из многих людей. Стало уже казаться, что только я с этим вопросом ношусь, как дура. Ответ мне нравится. Он не мелочный: карьера, семья, свое дело. И не абстрактный и чуждый.
- Не хвали меня, Мила. Мой ответ – рядовой, один из тысяч возможных. Любой человек может предложить совсем другой – и он будет столь же верен, как и мой. Сама через годик придешь к собственному решению, и мой покажется неполным. В общем, я ответил тебе, используй его, как тебе удобно, но хвалить не нужно. Мне правда неприятно.
- Может, так. Но за годы моего поиска это первый законченный и разумный ответ. Я его еще обдумаю...
- Добавишь из своего опыта, и постепенно возникнет твой собственный ответ.
- Но основу и начало дал ты. Это хочу тебе сказать. Единственный, кто за много лет взял и ответил. Мялся, правда, долго, капризничал, но ответил. Спасибо, милый.
- Ты настолько соблазнительная, желанная, сладкая, что сложно переключиться на другое.
Онемела подвернутая для удобного сидения Милы нога, задница затекла от сидения на корявом бревне, ныла спина от долгой неподвижности в постоянном наклоне вбок. Но Мила не шевелилась, не хотел и я перебивать ее задумчивое настроение банальными передвижками. Наконец, она крепче сжала меня, подняла голову, потом отстранилась. Я тут же встал, чтобы расправить затекшие члены. Мила призналась:
- Спина затекла. И попа. Еще немного побудем и поедем в кафе. Приедем пораньше, там вечером хорошо, а ночью становится шумно.
- Хорошо, пойдем до воды.
Перескакивая с камня на камень, мы добрались до последнего. Очень пологие невысокие волны мерно и бесшумно бежали к берегу, и только в камнях под нами производили плеск и булькание. Дно не просматривалось, хотя сине-зеленая вода была прозрачной. Я стал позади Милы, держа ее за руку. После долгого молчания она заговорила медленно, с паузами:
- Не знаю, что произошло со мной. Ответ твой ясный и оригинальный. Но главное, твое влияние и общество. Влияние огромно. Кардинально изменил меня за несколько дней! Невероятно. Понимаю, что в хорошую сторону. Показал столько нового в жизни. Показал, какие могут быть отношения. Любовь показал настоящую. В общем, дал целое сокровище: себя. В самом большом смысле: взял и дал себя всего. Не знаю, как это можно, но сделал. Ты правда моя Судьба. Поменял меня, я совсем другая теперь, понимаю иначе, и поступать буду иначе... Опыта и знаний кучу дал. И все просто так, ничего не требуешь. Действительно, это со мной не случайно...
Она замолчала. Мы долго стояли вместе, слушая и впитывая. Потом она повернулась, обняла и нежно поцеловала меня. Обнял в ответ, прижав к себе. Мила положила головку на плечо и замерла снова. Морской вольный ветерок шевелил ее локоны и щекотал мне лицо. Мила пахла счастливо слияющейся девушкой. Сказал ей об этом тихо в ушко:
- Ты пахнешь девушкой, которая безумно слиялась прошлой ночью, предвкушает слияние следующей, все ее девичье естество пронизано этим сладким ожиданием,.. горячеет звёздочка и в теле нега... Ветер, синий простор, синее небо и такая девушка у меня в объятиях! Это сказка.
- Все так, – подтвердила Мила. Мы продолжили молчать.