Парад поражения. Гл. 5

         
5
Скорым шагом маршал дошёл до Спасских ворот. За спиной гулко громыхнуло, послышался треск пулемётных очередей. Он не обернулся. Военному хорошо известна мощь семидесятишестимиллиметрового осколочно-фугасного снаряда, а промахнуться с полусотни метров лучший командир танка не может. Пистолетная дистанция!

У караульного помещения в арке суетились. Двое дюжих энкавэдэшников вытаскивали из караулки тела дежурной смены. Командовавший ими лейтенант* отдал честь маршалу, не говоря ни слова. В коридорах Сенатского дворца зачистка была завершена, на постах стояла новая смена, беспрепятственно пропускавшая военачальника. Кое-где пахло пороховым дымом, виднелись следы наспех вытертой крови.

Маршал поднялся на второй этаж, отворил дверь в приёмную Сталина. Бывшую приёмную Сталина. За секретарским столом привычной фигуры бессменного Поскрёбышева не наблюдалось. Его тело, неестественно вытянутое, лежало рядом с диваном. Сидящий на корточках худой чернявый человек выворачивал карманы серого френча убитого. Возле распахнутого сейфа возился коренастый, наголо бритый майор госбезопасности**, извлекая из недр хранилища папки с документами.

— Проходите, товарищ Егоров. Генеральный комиссар ждёт вас, — майор указал свободной рукой на распахнутую дверь кабинета.

*

Лето тридцать шестого года в Мерано оказалось для Ежова полным сюрпризов.

В Мерано приехал сам нарком иностранных дел Литвинов. Прогуливаясь неподалёку от замка Трауттмансдорф, название которого Николай Иванович без запинки выговаривать так и не научился, он повстречался с Максимом Максимовичем. Тот, отдуваясь и вытирая обильный пот, посетовал на духоту.

— Не выпить ли нам чего-нибудь прохладительного, Николай Иванович? Рядом с замком есть неплохой ресторанчик.

Зашли в ресторанчик, по дневному времени пустовавший, уселись на приятном сквознячке. Максим Максимович по-немецки подозвал кельнера и, посетовав на здоровье, заказал себе минеральную воду, а Ежову пиво. Сидели в тишине, отходя от жары, разговаривали о напряжённой международной обстановке.

За спиной Ежова раздались шаги. Он обернулся. По пустому залу в их сторону шёл доктор Энглер с пожилым господином высокого роста. Взгляд и выправка господина однозначно говорили о его принадлежности к германской военной касте и значительном в ней положении. Энглер по-приятельски приветствовал Ежова, и новые посетители уселись за соседний столик.

— Это мой лечащий врач, доктор Энглер! — поспешил объясниться Николай Иванович. — Да вы, пожалуй, знаете?

Литвинов дружески кивнул Энглеру и обратился к его спутнику:

— Guten Tag, Herr Hammerstein! Gut, dass Sie bei guter Gesundheit zu sehen!***

Хаммерштейн ответил витиеватой фразой, смысла которой Николай Иванович не уловил.

Через день на прогулке в парке доктор Энглер представил Ежова Хаммерштейну. После краткого обмена любезностями важный немец взял быка за рога.

— Мы очень благодарны за все услуги, которые вы нам оказываете, но… всё это мелочи. Ваше положение в СССР даёт возможность непосредственно влиять на политику Советской власти. Вам доверяет Сталин. Его доверие следует максимально использовать для занятия как можно более серьёзного государственного поста. И как можно скорее.

— Вы имеете в виду должность наркома внутренних дел?

— С вами приятно иметь дело, герр Ежов, вы схватываете на лету. НКИД или Совнарком в целом вам не доверят ввиду не очень хорошего образования, а глава НКВД — это пост, на котором вы сможете проявить свои лучшие качества. Вектор всей вашей карьеры направлен именно на НКВД.

— Вы так считаете?

— У нас хорошая разведка и отличные аналитики, герр Ежов. Ваши заслуги в разбирательстве по делу об убийстве Кирова, кремлёвскому делу и роли в нём Енукидзе непременно должны быть отмечены Сталиным. Став главой НКВД, вы надёжно прикроете и нас, и Егорова.

— Кого, кого? — у Ежова отвалилась челюсть. Он был готов услышать имя Тухачевского, Якира или Шапошникова, но чтобы Егоров! Николай Иванович тайком себя ущипнул.

Хаммерштейн заявил, что Егорова знает очень хорошо, как одну из наиболее крупных и влиятельных фигур среди той части военных заговорщиков, которая понимает, что без германской армии, без прочного соглашения с Германией не удастся изменить политический строй в СССР в желаемом направлении.

*

Услышав тяжёлые шаги, Ежов оторвался от бумаг, разложенных на сталинском столе. Поспешно выдвинул ящик и сунул туда руку. Егоров перехватил взгляд маленького наркома, направленный на дверь, отметил суетливость, с которой тот дёрнулся, наверняка — за оружием, и обернулся. В дверях стояли безволосый майор и восточного вида лейтенант госбезопасности, тот, что шарил в карманах убитого Поскрёбышева.

— Как это понимать? — спокойно поинтересовался маршал, положил на стол для совещаний фуражку и двинулся к Ежову, указывая большим пальцем за спину. — Что ещё за шапито? Твоим сотрудникам больше нечем заняться?

Энкавэдэшники у двери напряглись.

— Вчера зарубежные партнёры внесли изменения в план, — скороговоркой ответил Ежов и протянул маршалу листок: — Вот расшифровка. Они требуют, чтобы на первом этапе вся полнота власти перешла ко мне. Временно, конечно.

Егоров взял бумагу и углубился в чтение. Чёрт его знает… Требование могло быть как подлинным, так и состряпанной в ведомстве Ежова фальшивкой. По договорённости с немцами пост военного диктатора предназначался Егорову.

— Почему мне сразу не доложил, Николай Иванович?

Ежов ответил, глядя мимо маршала:

— Не придал значения, Александр Ильич. В конце концов, одно дело делаем, сочтёмся. А сотрудники… для безопасности. Прикрывают нас с тобой. Сам понимаешь, момент острый, мало ли что.

«Наш пострел везде поспел! — оценив мизансцену, подумал маршал о едва возвышающемся над столом, явно нервничающем Ежове. — Надо же, не придал значения он! Как будто о пустой папиросной коробке сказал! Решил самолично поцарствовать? Ну-ну… А сталинское-то кресло ему не по росту! Стопку книжек подложил хотя бы…»

— Расслабься, Николай Иванович, я же один, без… сопровождающих.

Криво улыбнувшись, Ежов задвинул ящик стола и махнул рукой. Дверь за спиной маршала закрылась с еле слышным звуком.

Вид строгого, подобранного, ничем не выразившего своих чувств Егорова показал генеральному комиссару, что убедить его ни в чём не удалось. И участь военачальника была мгновенно решена. Всё, маршал свою роль отыграл. Как и многие высшие командиры, участвовавшие в заговоре и организации покушения. Они знают недопустимо много. И, конечно, недопустимо много захотят получить в качестве гонорара. А главное, они опасны организацией — армия есть армия, особенно если её возглавляет такой решительный человек, как Егоров. Никаких сомнений, что рано или поздно маршал припомнит ему, Ежову, сегодняшний фортель! Эх, приобщить бы его к тем, кто на трибуне Мавзолея! Но с устранением Егорова, увы, придётся повременить. На сегодня и так перебор погибших маршалов. Будённый, Ворошилов, Тухачевский! Пусть Александр Ильич пока занимается наркомовскими обязанностями. И, конечно, похоронами погибших военачальников — как положено, разумеется, со всеми воинскими почестями. И непременно в Кремлёвской стене! Коварный и подлый удар врагов народа вырвал из наших рядов… ну, и так далее. Там как раз и его черёд подоспеет. Организацией же похорон товарища Сталина придётся озаботиться самому. Положим его рядом с Лениным, пусть тоже побудет «вечно живым». А Егорова сейчас аккуратно попросим выдать тех, кто слишком много знает.

Как бы подводя черту под «временным недоразумением» с властными постами, Ежов встал, одёрнул кителёк, выпрямился и с государственным выражением лица обратился к маршалу на «вы»:

— Александр Ильич, представьте в ближайшие дни списки командиров, отличившихся в… — с языка чуть не сорвалось «в перевороте», но Ежов спохватился: — В нашем деле. Они будут достойно поощрены.

До чего сильны привычки! Ну что случилось бы, назови нарком вещи своими именами? А вот поди ж ты! Страх сидит в печёнках! Неискоренимый страх, знакомый любому высокопоставленному чиновнику.

— Непременно, Николай Иванович, — Егоров обозначил кивок. Он прекрасно понял, какого рода благодарность обрушится на заговорщиков, и решил не спешить. — Как только напряжение спадёт, дам указание заняться наградными листами.

— Кудрявцев! — крикнул генеральный комиссар. В дверях появился бритый майор госбезопасности. — Организуй нам чаю. Хотя, стой, чай позднее. Найди водки и чем закусить!

Кудрявцев дёрнулся к двери в комнату отдыха, но Ежов осадил его:

— Куда сам-то? Или дел нет? Да и не по чину тебе бегать. Ибрагимова пошли, что ли… Или Свету. Здесь она?

Светлана Шниперзон, близкая подруга и дальняя родственница Евгении Соломоновны, с донаркомовских времён служила у Ежова стенографисткой. Став главой НКВД, Николай Иванович с маху присвоил ей спецзвание капитана госбезопасности, что по армейским меркам соответствовало целому полковнику. Три серебряные звёздочки исполнительная во всех смыслах стенографистка носила с гордостью и шиком.

— Капитан Шниперзон в наркомате, товарищ генеральный комиссар. Прикажете вызвать?

— Не надо. Иди.

Кудрявцев вышел. Из приёмной послышалось:

— Оставь его. Куда он денется? Быстро организуй наркому и маршалу перекусить: водка, закуска, чай.

Долговязый лейтенант госбезопасности забренчал посудой в комнате отдыха. Ежов взял из чёрно-зелёной коробки на столе папиросу, придвинул курево к маршалу. Егоров покачал головой и достал свои.

— Слушай, Александр Ильич, а папироски-то у него самые обыкновенные, — затянувшись, разочарованно констатировал нарком. — Скромный у нас вождь… был.
Затянулся ещё, щурясь от дыма, лезущего в глаза, и потряс в воздухе листком с квадратиками, кружками и стрелками.

— А ведь он знал! Смотри, маршал, вся схема заговора нарисована. И Тухачевский тут, и Якир с Уборевичем и Гамарником, и ты…

— А ты?

— И я… Выходит, мы его на считанные дни опередили!

— Если не на часы… — в голосе Егорова прозвучало сомнение. — Пятый кавкорпус Рокоссовского и третий Сердича позавчера особым приказом Ворошилова подняты по тревоге.

— Уже идут к Москве? — подпрыгнул Ежов и сорвался на фальцет: — Какого ж хера ты молчал?!

— Ты представляешь себе, что такое отправить железной дорогой одну-единственную кавдивизию, не говоря о целом корпусе? — маршал посмотрел в посеревшее, за секунду покрывшееся потом лицо карлика. — Молчал, чтобы ты не стал горячку пороть! Подними ты с перепугу дивизию Дзержинского, введи в город — всё, конец нашему плану! Тогда точно никто не поверит в единичный безумный теракт, организованный врагами народа! И малой кровью дело не обойдётся! Тебе нужна гражданская война? Передовой эшелон Рокоссовского с первым сабельным эскадроном семидесятого кавполка шестнадцатой дивизии на семь часов сегодняшнего утра проследовал Старую Руссу, а корпус Сердича ещё даже не приступил к погрузке. Командир четвёртой кавдивизии Жуков грозился расстрелять начальника станции и помощника военного коменданта в Слуцке за саботаж, поставил на уши райком и райисполком. Не знал?

Замолчав, Егоров постучал по столешнице пальцами, зажёг потухшую папиросу, и не без ехидства поинтересовался:

— Чем твои вездесущие особисты заняты? Спят? Ворон считают? Или, может, увлеклись фабрикацией липовых дел? Почему не доложили? Ладно, не заводись, не заводись. Ты и без меня прекрасно знаешь, как твоих архаровцев в войсках любят! То, что из корпуса Рокоссовского не донесли, мне понятно. Он их так приструнил — в сортир ходят с письменного разрешения! Скорей из политсостава особо рьяные могут донести, чем твои кромешники.

— Надо отменить приказ Клима, чем скорей, тем лучше, — перебил маршала Ежов. — Ты же начальник генштаба! Звони прямо отсюда!

Егоров подошёл к аппарату. Прежде, чем снять трубку, спросил:

— Что с экипажем машины?

— Должны быть ликвидированы на месте. Кудрявцев!

В дверях появился лысый майор.

— Быстро выясни, что на площади творится. Результат залпа, результаты зачистки на трибуне и по экипажу!

— Слушаюсь, товарищ генеральный комиссар!

Маршал взял трубку.

— Дайте оперативное управление. Нет, не товарищ Сталин. Товарищ Сталин убит. У аппарата Егоров. В связи со сложившейся чрезвычайной обстановкой приказ о направлении третьего и пятого кавкорпусов в Москву отменяю. Что? Маршал Ворошилов тоже убит. Войска нужны в местах постоянной дислокации, поскольку в сложившейся обстановке возможны провокации со стороны противника. Готовьте срочный приказ о приведении западных округов в полную боевую готовность. Выполняйте.

Положил трубку, опять закурил.

— Это ты здорово придумал, Александр Ильич! — показал большой палец Ежов.

— Что придумал?

— Насчёт приведения округов в боевую готовность. Всем будет не до размышлений, от генштаба до последнего ротного!

Из комнаты отдыха появился Ибрагимов.

— Готово, товарищ генеральный комиссар. Приятного аппетита.

На столике стояло всё, что смог найти лейтенант: коньяк «Энисели», киндзмараули, тарелки с нарезанной, деревянной твёрдости сырокопчёной московской колбасой и сыром, хлеб, два апельсина, две рюмки. Стаканы в мельхиоровых подстаканниках наполнены чаем, в сахарнице рафинад.

— Ибрагимов, мать твою за ногу! — повертев в пальцах тонконогую рюмку, крикнул Ежов. — Мне что, из этого пить? Стакан дай!

Прибежал Ибрагимов, достал из буфета гранёный стакан.

— Товарищ нарком, я думал…

— Ты не думай, ты исполняй как положено! Водки нет, что ли?

— Нет, товарищ генеральный комиссар.

— Твою ж мать… Всё. Иди!

Ежов наполнил стакан, налил рюмку Егорову. Рука наркома мелко дрожала.

— Александр Ильич, а ведь наша взяла!..

На длинный тост у Ежова не хватило терпения. Он поспешно звякнул краем стакана о рюмку в руке Егорова и выхлебал коньяк звучными глотками.

Маршала передёрнуло. Каким противоестественным образом переплелась, нет, перепуталась его судьба с судьбой этого недомерка в мундире генерального комиссара госбезопасности! Спуталась так, что теперь и непонятно, как размотать этот колтун. Ежова взяли на банальную «медовую ловушку», об этом Хаммерштейн рассказывал Егорову с особым удовольствием. Примитивного человека — на примитивную наживку. Логично.

Но в эндшпиле заговора Ежов проявил себя не примитивным, а наоборот, хитрым, быстрым и оборотистым. Маршал оказался в тупике: был вторым человеком в армии, стал первым. Всё. Ежов, безусловно, постарается организовать ему уютную нишу в кремлёвской стене как человеку, в подчинении у которого сила, превосходящая «Госужас»****, к тому же — военачальнику со связями в рейхсвере, то есть теперь — в вермахте. Но мы ещё поглядим, чьи козыри старше!

Александра Ильича — он вдруг это понял с необычайной ясностью — завели в тупик политический инфантилизм и наивная вера в кастовую армейскую солидарность, на которой так ловко удалось сыграть руководству рейхсвера.

История отношений двух изгоев европейской политики — Советской России и Веймарской Германии началась с Рапалльского договора. Интенсивное сближение пошло и в военной области. В двадцать пятом заместитель начальника Штаба РККА Тухачевский впервые был приглашён на манёвры в Германию с группой подчинённых. В том же году группа офицеров рейхсвера присутствовала на красноармейских учениях. Контакты были негласными, ездили под чужими именами. И те, и другие были в восторге от поездок и особенно — от оказанного приёма. Александр Ильич побывал в Германии не раз: на манёврах рейхсвера, будучи командующим войсками Белорусского военного округа в двадцать девятом, а в тридцать первом — на курсах школы сухопутных войск рейхсвера. Тогда-то у него и завязались доверительные отношения с генералом Хаммерштейном-Эквордом.

Связи рейхсвера и РККА на уровне командиров, занимающих генеральские должности, естественно, не ограничивались официальными мероприятиями: личное общение, приёмы и ужины, прогулки и дружеские попойки, во время которых за долгими разговорами на пьяную голову добывалась информация, прощупывалась почва, устанавливались связи. Рейхсвер активно пытался проводить политику так называемого «идейного сотрудничества» с РККА. Заключалась она в том, чтобы создать единую, общую для обеих армий идеологию. Германцы пытались «воспитывать» русских коллег в соответствии с национальным духом прусской аристократической военщины. Идею единого военно-политического государственного режима в своё время сформулировал фон Сект, и с самого начала сотрудничества немцы методично внедряли её в головы красных командиров.

Александр Ильич поставил рюмку, отпив едва половину.

— Не обессудь, Николай Иванович, не в коня корм сейчас. Дел невпроворот. Поеду в наркомат. Да и ты бы не налегал, а? Ситуация острая!

— Мне этот стакан — что слону дробина! — похвастал Ежов. — На работу не влияет.

В дверях появился майор.

— Разрешите обратиться?

— Обратился уже. Чего там? — дожёвывая колбасу, спросил нарком.

— Танк остановлен выст…

— Твою мать! На трибуне что?!

— Товарищи Сталин, Ворошилов, Каганович и Микоян убиты. По Молотову, Калинину и Андрееву сделаны контрольные выстрелы. Маршалы Тухачевский и Будённый убиты. Снайпер с Сенатской башни застрелил механика-водителя, экипаж танка уничтожен.  Среди зрителей есть раненые.

— Соедини меня с Яшей. С Аграновым соедини! — увидев недоумение во взгляде подчинённого, потребовал Ежов.

Прошли в кабинет. Егоров распрощался с генеральным комиссаром, и тот взял трубку.

— Яков, твои орлы сработали с точностью швейцарских часов. Действуем и дальше по плану «А». Сообщение о террористическом акте, организованном врагами народа, готово? Что? Не задавай дурацких вопросов! Потом назначим врагов поимённо. Яша, мы же всё обсудили. Вот именно, «двуйка»*****! Дались тебе японцы…

Выслушав Агранова, Ежов продолжил:

— Ну, можно и их. Тогда уж и «сигуранцу»****** упомяни. Что, что? Фриновского арестовал? Сбежать хотел? Молодцы, что перехватили! Пусть в камере отдохнёт после спринтерского забега. Чтоб не становиться к стенке уставшим. Не перебивай по пустякам, Яша! Подправишь заявление, пришли ко мне Свету с текстом. Какой час, полчаса вам на всё! А через час чтобы у меня сидели главреды «Правды», «Известий», ТАСС, ну и прочие. И Радиокомитет не забудь!

Громкая мембрана сталинского телефона оглушала. Ежов отвёл руку с трубкой подальше.

— Коля, у меня всё готово к введению чрезвычайного положения, — разнеслось на весь кабинет. — В Ленинграде и столицах республик уже знают, что на Красной площади что-то произошло, радиотрансляция велась, но реакции пока никакой.

— Чем скорей прозвучит по радио и появится в прессе заявление, тем меньше шансов на нежелательную реакцию. Добавь в текст, что ЧП вводится с двенадцати часов. — Ежов посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Поправился: — Введено с двенадцати.

Закурив, добавил:

— Кроме запланированных, готовь срочно дела на командира пятого кавкорпуса Рокоссовского и командира четвёртой кавалерийской дивизии Жукова. Егоров подтвердил моё мнение, они очень опасные люди. Действуй, народный комиссар внутренних дел!

— Есть действовать! А тебя как теперь называть, Коля? — по голосу было слышно, что Агранов улыбается.

— Называй пока просто: товарищ Ежов. А там пленум решит, — и, утрируя акцент Сталина, генеральный комиссар закончил разговор: — Думаю, внеочередной пленум ЦК ВКП(б) одобрит любое наше предложение!

С Аграновым у Ежова давно сложились приятельские, даже дружеские отношения. Они вместе работали ещё по делу об убийстве Кирова и многим другим делам, а когда Ежов возглавил НКВД, Яков Саулович фактически стал наставником неопытного в оперативных вопросах партийного функционера. Однако в начале апреля отстаивать своего приятеля, занимавшего пост первого замнаркома внутренних дел, Николай Иванович не стал, и пятнадцатого апреля Агранова сменил Фриновский — по настоятельной рекомендации Сталина. Лишний интерес к себе и своему заму Ежов старался не привлекать — по понятной причине.

План «А», или, как его называли немцы, «Анхен», был построен на ликвидации Сталина и его ближайшего окружения, на «точечном воздействии» — теракте зарвавшихся врагов народа, который впоследствии быстро и решительно пресекался бдительными органами. Ради его исполнения в жертву принесены Тухачевский и Гамарник, служившие прикрытием. После удачного теракта ни перед кем объясняться, слава богу, не требовалось, народ был готов проглотить любую версию о коварных происках классовых врагов, а высший слой партийного и советского аппарата, даже понимая, что к чему, не мог ничего противопоставить совокупной мощи НКВД и армии. Больше всего Ежов боялся дьявольской сталинской проницательности, и, как сегодня выяснилось, боялся не без оснований.

Был и план «Б», или «Берта». Он не предусматривал убийства вождя и прямого захвата власти. Это был тонкий, иезуитский план. В случае, если не удастся осуществить переворот первого мая, процесс намечался медленный и коварный. Предстояло развернуть в течение тридцать седьмого — тридцать восьмого годов репрессии против наиболее умных, агрессивных и подготовленных командиров РККА и ВМФ, а также самых толковых хозяйственных руководителей, чтобы таким образом ослабить возможности Сталина в обороне СССР. За годы сотрудничества с Красной Армией у рейхсвера, а стало быть, у гитлеровского вермахта накопилась вполне объективная информация о советских командирах высшего и среднего звена. В том числе и о тех, кто считал себя незаслуженно обойдёнными в должностях и званиях: «непризнанные гении» рассматривались как первоочередной резерв на выдвижение после уничтожения настоящей элиты.


В приёмной уже маялись вызванные главреды, когда капитан госбезопасности Света Шниперзон, с достоинством колыхая раздобревшими на обильном спецпайке ягодицами, туго обтянутыми форменной юбкой, проплыла в кабинет и положила перед генеральным комиссаром листы с текстом сообщения. Ежов прочитал, в паре предложений поменял местами слова. Размашисто расписался синим сталинским карандашом.

— Отпечатай, Светлана.

— Сколько экземпляров, Николай Иванович?

— Сколько там в приёмной народа собралось? Вот столько экземпляров и отпечатай.

Через полтора часа по радио прозвучало заявление Советского правительства:

«Товарищи! Граждане и гражданки Советского Союза!

Панская Польша и боярская Румыния, подстрекаемые ненасытными империалистами Англии, Франции и милитаристской Японией, готовя войну против советской страны, чтобы уничтожить в ней социализм и восстановить капиталистический строй, перешли всякие нормы человеческой морали и организовали подлое убийство вождя и учителя народов великого СТАЛИНА и его ближайших соратников товарищей МОЛОТОВА, КАГАНОВИЧА, КАЛИНИНА, МИКОЯНА, АНДРЕЕВА, маршалов Советского Союза ВОРОШИЛОВА, БУДЁННОГО, ТУХАЧЕВСКОГО.

Народы Страны Советов в глубокой скорби склоняют голову перед их памятью! Наша великая Родина понесла тяжёлую, невосполнимую утрату!

Но империалистические провокаторы и диверсанты просчитались. Рабочие и крестьяне СССР никому не позволят сбить себя с ленинско-сталинского пути. Трудящиеся всех республик могучего Союза крепко стоят за социализм, за советскую власть.

Великий Советский Союз прочен и несокрушим, как ни одно другое государство в мире. Он крепок неразрывным морально-политическим единством всех населяющих его народов. Ни провокациями, ни убийством нашего гениального вождя, товарища СТАЛИНА, ни даже актом открытой агрессии не удастся поколебать его гранитных устоев. Чем скорее это поймут правящие круги империалистических государств, тем лучше будет для них самих.

Советские чекисты под руководством верного сына партии, ближайшего соратника товарища СТАЛИНА — тов. Н.И. ЕЖОВА пресекли преступную деятельность польско-румынских шпионов и диверсантов. Исполнители подлого убийства уничтожены на месте преступления, организаторы кровавой диверсии схвачены, и уже дают показания.
Советское правосудие, выражая волю 170-миллионного народа страны Советов и трудящихся всего мира, скажет своё слово — смерть преступникам! Пусть помнят все враги советской власти, что их постигнет участь этих презренных мерзавцев!

Советский народ, верный памяти своего любимого вождя — товарища СТАЛИНА, единой монолитной стеной стоит вокруг своего правительства и партии, и готов в любую минуту защищать свои завоевания.

Товарищи! В связи с напряжённой обстановкой на всей территории Союза ССР объявлено чрезвычайное положение с двенадцати часов сегодняшнего дня, а в частях и соединениях РККА и ВМФ вводится повышенная боевая готовность.

В городах Москва, Ленинград, краевых и областных центрах РСФСР, столицах союзных республик устанавливается, вплоть до отмены особым указом Советского правительства, комендантский час с 22-х до 6-и часов. Все лица, оказавшиеся в указанный период времени не по месту проживания или работы, подлежат задержанию при отсутствии у них пропуска установленной формы. Ответственность за неукоснительное соблюдение комендантского часа на местах возлагается на республиканские, краевые, областные и городские управления и отделы НКВД.

Председателем комиссии по организации похорон товарищей СТАЛИНА, МОЛОТОВА, КАЛИНИНА, КАГАНОВИЧА, ВОРОШИЛОВА, АНДРЕЕВА, МИКОЯНА назначен ближайший соратник товарища СТАЛИНА, народный комиссар внутренних дел, генеральный комиссар госбезопасности тов. ЕЖОВ Николай Иванович, заместителем председателя — маршал Советского Союза тов. ЕГОРОВ Александр Ильич.

О месте и времени прощания с павшими от рук подлых убийц будет объявлено дополнительно».

_____________________________

*)  Лейтенант госбезопасности — спецзвание старшего начсостава НКВД СССР, эквивалентное воинскому званию капитан в РККА.

**) Майор госбезопасности — спецзвание высшего начсостава НКВД СССР, эквивалентное воинскому званию комбриг в РККА.

***) Добрый день, господин Хаммерштейн! Рад видеть Вас в добром здравии! (нем.)

****) Здание, в котором в 1918 году разместилась ВЧК, впоследствии НКВД, до революции принадлежало страховому обществу «Россия». Среди недовольных новой властью родилась шуточка: «Был Госстрах, стал Госужас».

*****) «Двуйка» (польск. Oddzia; II Sztabu Generalnego/G;;wnego Wojska Polskiego, «Dw;jka») — польская военная разведка в 1918—1939 годах. Отдел разведки при этом называли офензива, а контрразведки — дефензива.

******) «Сигуранца» (рум. Siguran;;— безопасность) — тайная полиция в королевстве Румыния, существовавшая с 1921 по 1944 годы. В СССР румынская разведка рассматривалась в одном ряду с польской Дефензивой, французской Сюрте Женераль и британской Интеллидженс Сервис в качестве главного противника.