БЛАЖЬ
Спектакль «Блажь» (22.06.2023) по пьесе А. Н. Островского, П. М. Невежина. В рамках «Большие гастроли» в Красноярском драматическом театре им. А. С. Пушкина: драматический театр «Колесо» им. Глеба Дроздова (г. Тольятти).
Режиссёр-постановщик — Алексей Доронин.
Из аннотации: «Блажь» — одна из наименее знакомых широкой публике пьес А. Н. Островского, написанная совместно с П. М. Невежиным. Соавторы не случайно назвали это произведение любовным наваждением».
В центре истории — впечатляющий дуэт. Серафима Давыдовна Сарытова (Елена Радионова) находится в тяжком плену поздней любви, изнемогая от нерастраченных чувств. Молодой управляющий Степан Григорьевич Баркалов (Егор Дроздов) — полный господин её души, с ним она чувствует себя обольстительной и живой.
От героини, действительно, взгляда не оторвать — бальзаковский возраст в самом искреннем и элегантном его воплощении. Нежная пластика стана, гибких длинных пальцев завершает, обрамляет гармонию образа: всегда в облаках, вся в кружевах, роскошная Серафима Давыдовна упивается собственной музыкой, которая её окрыляет, терзает и мучает. Если она не сможет плыть в своих небесах, то рухнет. Оставшись наедине, Серафима Давыдовна не в состоянии сдержаться, её несёт в объятия, на колени Баркалова, к его ногам.
Степан капризен и скуп на порывы, однако в интересах пока ещё выгодного романа время от времени фантазии своей дамы он успешно поддерживает. Это ему совсем не мешает привечать прелестниц разного толка — разборчивостью Степан не обременён.
Призрачному благополучию Серафимы Давыдовны приходит конец. В XIX-м столетии оставить дочерей без приданого в угоду ублажения любовника — это заведомо пасть... Сегодня сложно реально вообразить гибельность положения разорённых Ольги (Юлия Киреева) и (особенно) Насти (Екатерина Баушева), когда благородная женщина о возможности достойного труда не могла и подумать. Самое страшное, что Серафима Давыдовна понимает ситуацию, но перед своей страстью настолько бессильна, что в любовном угаре старшая дочь для неё — лишь разменная монета ради последних иллюзий любви, отказаться от которой выше её сил. Кошмар, да и только...
Дерзкий, уверенный в своём мужском превосходстве над немолоденькой любовницей, Степан даже кутит «для её пользы». Ему нет дела до её обобранных дочерей, до мнения окружающих — он здесь, потому что лучшего места пока не представилось.
«Остаться мне или уйти?» — шантажирует Степан безвольную жертву, то стряхивая её наземь, то принимая с поцелуями, лестью и обещаниями стать другим, умело модулируя интонацией, окончательно сводящей Серафиму Давыдовну с ума. Свидания их, как нарочно, происходят в условиях для уединения неподходящих, что обостряет и без того воспалённые чувства женщины. Именно Степан, и близко не намекая на свою помощь, безжалостно сообщает о скором конце, когда поместье уйдёт за долги, и ей придётся идти в приживалки или на хлеба к тётке. Серафима Давыдовна едва не падает в обморок от такой перспективы, однако потеря любовника ей невыносима… Лишь когда Степан объявил об уходе, когда обозвал их порочную связь блажью, Серафима Давыдовна очнулась и с покаянием кинулась к дочерям. Но чтобы заставить его уйти, Ольге пришлось выдержать настоящую битву. Сердце её на стороне матери, и Ольга, таки, нашла выход из тупика, удержав мать над пропастью разорения.
От Насти Ольга узнаёт тревожные слухи: «Пустит управляющий по миру Серафиму Давыдовну, да и барышень». Ольга сразу оценивает масштаб бедствия, в её голове быстро рождается план спасения, надо только уломать тётю помочь, сменить гнев на милость, а сестру убедить не вмешиваться, денёк потерпеть, не проявляя капризный нрав. Ольга не боится броситься под тётину клюку, навлечь на себя гнев, защищая мерзавца Степана ради успеха задуманной ею кампании. Правила дворянского общества для Ольги закон, честь превыше всего, её не купишь, и отсутствие громких скандалов — основа будущего благоденствия.
Настя вспыльчива до истерик, ума озорного и пока недалёкого, ей неведомы полутона. Чуть что — Настя в крик, видит вокруг толпы врагов, так что бутылочка мышьяка в её дрожащих руках совсем не игрушка: грех для Насти — понятие пока абстрактное. «Возмездие, возмездие!» — в исступлении кричит она, когда Ольга, останавливая тяжёлую руку тёти, случайно толкнула сестру. Но тётю крепко заставило задуматься поведение Ольги, рассудительность которой она признаёт.
Помещики Бондыревы — колоритнейшая пара. Дядюшка, Семён Гаврилыч (Сергей Максимов), добряк и шутник. Всё семейство его моционит, а он мечтает присесть, прикорнуть. После обеда подушка зовёт его как русалка, а ревнители здоровья не отпускают в омут сладкого сна!
Удивительно цельный монолитный образ — грубоватая, но добрая сердцем матушка-помещица Прасковья Антоновна (Елизавета Ферапонтова-Двинская). Слово её весомо, действия непреложны. Преисполненная достоинства Прасковья Антоновна в эмоциях себя не ограничивает, слов не подбирает, ни за лаской, ни за палкой дело у неё не станет. Видя, что осталось от некогда богатого поместья, всё внутри Прасковьи Антоновны клокочет от негодования. Однако ради спасения честного имени семьи, ради будущего племянниц она, всю жизнь правдой живущая, доверяется Ольге и готова пойти навстречу мерзавцу, что окончательно сбивает с толку зарвавшегося Степана.
Образ горничной Марьи (Ирина Мамина) — образец деревенской прелести, плодородия и благодати. Маша предстаёт как воплощение свежести цветущего луга, усыпанного росой и спелой клубникой, ульями, цветами и бабочками — настоящая расписная матрёшка!
Маша может быть искренней и манерной, умело служит тем и этим, стеной стоит на страже господских покоев, со вкусом и недолго сохнет то по Степану, то по Митрофану — что греха таить, любит Маша мужчин. При случае она не дура Степана завалить, да ещё и шум поднять «из-за его бесстыдства». Все сцены с яркой горничной, цветущей жизнью, полны весельем или его обещают.
Ну никак у Лизгунова (Андрей Бубнов) фраза по-французски не складывается! Ведь хочется непринуждённо так, на аристократическом языке аки родном... Да только оно не выходит! Перед своей любовью к Ольге Лизгунов тоже опешил — боится отказа, ибо гордость его не выдержит подобного унижения. От любви он несколько глупеет и готов лесть заглотить как наживку. Но реальность мигом избавляет его от всяких иллюзий. Ольга — девушка прогрессивная, мещанский брак ей ни к чему. Она желает быть подругой и единомышленницей мужу — ничто не может связывать её с Лизгуновым. И хотя о своей любви Лизгунов говорит с изрядной долей романтизма, и в этом месте самолюбования ему не занимать; несложно догадаться, что будущая жена тоже должна непрерывно им восхищаться и вызывать восхищение окружающих всё на ту же мельницу спеси. Конечно, Ольга ему не пара.
Однако в спектакле ладный Лизгунов дан без сатирической злости. Прожжённым подлецом, особенно на фоне циника и грубияна Баркалова, он не выглядит. В целом он — успешный в делах кредитор, по обстоятельствам приятный или обиженный. Зрителям Лизгунов вполне симпатичен, и сегодня не ясно, почему столь пренебрежительно отзываются о нём окружающие. Бесстыжих глаз мы не видим; векселя на то и существуют, чтобы по истечении срока их предъявлять; его человеческие слабости не выходят из рамок сословных приличий. Рода он невеликого, но ставка на материальное благосостояние — нивелир крепкий. Остаётся мотив ростовщичества, который на фоне современных ставок давно растерял своё абьюзивное значение.
Бодрый сатирический персонаж, ловкая Гурьевна (Людмила Мурнева) осторожна, бойка на язык и всегда имеет для движения своих выгод дежурную заначку, будь то денежка или инкрустированный гребешок. Гурьевна крутится, выживает, как может («мучки бы...»), она и бёдрами мастерица вильнуть, если красавец Степан её, девушку, взглядом почтил.
Её приёмный сынок Митрофан (Роман Касатьев) неловким лишь кажется. Мать, которая мечтает о журавле в небе, он уважает, внимательно слушает, но делать будет по-своему. Он совсем не мечтатель, и справедливо уверен, что расписная синичка ему непременно достанется.
Образ Александра Островского (Антон Иванов), удивительно гармоничный музыкальному сопровождению, не мешает течению спектакля, но, казалось бы, ничего и не добавляет. Зритель, не знакомый с театральной программкой, может оказаться в недоумении относительно появлений солидного персонажа в поместье Сарытовых. Однако этот образ остаётся в памяти как залог классического прочтения пьесы, и грохот продолжительных оваций — признак зрительской благодарности, любви и тоски по русскому театру реалистической драмы, вечно живому и понятному без какого-либо вмешательства осовременивания; по театру психологическому, близкому русской душе; по театру — достоянию великой русской культуры.