«Сколько раз не приезжаешь в Ленинград, всегда волнуешься, как перед свиданием с любимым человеком, которого не видел много лет.
Узнает ли он тебя? Не скажет ли, что ты растерял за эти годы веселье и доброжелательность к людям? Примет ли он тебя с прежней простотой? Или будет молчать, сдерживая зевоту, как всегда бывает, когда умирают старые связи?
Но каждый раз этот величественный город встречает тебя как друга.
С жестоким сожалением о потерянном времени выходишь на набережные и проспекты , но через минуту наступает успокоение. Гармоническая стройность Ленинграда снимает все заботы, все тревоги. Начинаешь понимать, что прекрасное несовместимо с суетой, и суета уходит, оставляя сердце свободным для восприятия чистых впечатлений».
Так восторженно и романтично писал о Ленинграде в очерке «Ветер скорости» замечательный русский писатель Константин Георгиевич Паустовский…
Когда открываешь книги Константина Георгиевича Паустовского, всегда чувствуешь на себе его внимательный и доброжелательный взгляд, и хочется, чтобы этот человек- писатель- встретил тебя как друга. И начав читать эту благоуханную, чистую, светлую прозу, как будто протягиваешь руку, надеясь на ответное рукопожатие. И если это случается, завязывается знакомство на всю жизнь.
Константин Георгиевич Паустовский родился в Москве в 1892 году, затем семья его переехала в Киев, и там он прожил много лет, закончил первую Киевскую гимназию, в которой в те годы одновременно с ним учился Михаил Булгаков,
В юности Константин Георгиевич увлекался творчеством Александра Грина. В своих воспоминаниях он писал: «Мое состояние можно было определить как восхищение перед воображаемым миром и тоску из-за невозможности увидеть его.
Эта «тоска» в итоге превратилась в редкостный чудный дар претворять в красоту прозу и поэзию. Свою первую книгу, которую он написал в 1919 году, так и назвал- «Романтики», а о себе говорил, что он конкретный романтик. «Романтическая настроенность не противоречит острому интересу к «грубой жизни» и любви к ней. Во всех областях человеческой деятельности, за редкими исключениями, заложены зерна романтики»- это высказывание самого писателя.
И это несмотря на то, что годы молодости его совпали со страшным временем в жизни нашей страны, первой мировой войной, революцией, сталинскими репрессиями. На фронт его не взяли из-за сильной близорукости, и он работал санитаром в тыловом санитарном поезде. Эти годы он описал в своей автобиографической повести о жизни в шести книгах. «Осенью 1915 года я перешел с поезда в полевой санитарный отряд и прошел с ним длинный путь отступления от Люблина в Польше до городка Несвижа в Белоруссии».
В последующие годы Константин Георгиевич писал свои повести, занимался журналистикой, долго жил в Одессе, работал в редакции газеты «Маяк», там познакомился с Бабелем, Рувимом Фраерманом, Эдуардом Багрицким, Ильей Ильфом… Страсть к странствиям заставала его в Батуми, Тбилиси, Баку, Петрозаводске… Затем Константин Георгиевич попадает в среднюю полосу и, покоренный ею, выплескивает свое восхищение в таких строках: «Я не променяю Среднюю Россию на самые прославленные и потрясающие красоты земного шара. Сейчас я со снисходительной улыбкой вспоминаю юношеские мечты о тисовых лесах и тропических грозах. Всю нарядность Неаполитанского залива с его пиршеством красок я отдам за мокрый от дождя ивовый куст на песчаном берегу Оки или за извилистую речонку Таруску – на ее скромных берегах я теперь часто и подолгу живу. С этим кустом, с пасмурным небом, помаргивающим дождями, с дымком деревень и сырым луговым ветром отныне накрепко связана моя жизнь».
В эти годы он создает свои замечательные романы, рассказы и повести: «Михайловские рощи», «Мещерская сторона», «Разливы рек», «Судьба Шарля Лонсевиля, многие другие. Позже Инна Гофф, студентка Литературного института, писала об этих годах, что Паустовский умел создать таинственную и прекрасную атмосферу творчества.
Читая произведения Паустовского, всматриваешься, вслушиваешься в окружающую природу. И представляя себе то, что и как он описывает, поддаешься чародейству его пера.
«Мещерские леса чисты и величественны , как кафедральные соборы»… «В Мещерском крае нет никаких особенных красот и богатства кроме лесов, лугов и прозрачного воздуха. Но, все же, край этот обладает необыкновенно притягательной силой".
После публикации Паустовского о Мещерском крае, Мещера стала такой же неотъемлемой принадлежностью русской культуры, как Михайловское Пушкина, Спасское-Лутовиново Тургенева, Ясная Поляна Льва Толстого.
Паустовский говорил, что он изъездил почти всю страну, побывал в Европе, видел много мест, удивительных и сжимающих сердце, но ни одно из них не обладало такой внезапной и лирической силой, как Михайловское.
Восхищенный творчеством Паустовского, писатель Борис Зайцев оставил такие строки: « Тонкий до артистизма, наблюдательный писатель… его особенность, что он никогда не описывал зла. У Гоголя, например, не выходили «светлые линии», Жуковский не мог говорить о «тьме и грехе».
Живя во время тотального восхваления Сталина, писатель умудрился не написать о нем ни строчки. В страшные дни повальных арестов Паустовский уезжает - от предательств, доносов, разоблачений, кровожадных собраний «общественности», от собственного страха, в глухие углы Рязанщины и там, нежданно-негаданно обретает для себя край неслыханной, сказочной красоты. А вместе с тем, открывает и себя, обретает свой стиль, свою свободную и величавую русскую речь. Борис Чичибабин в очерке «Слово о любимом писателе» к столетнему юбилею Паустовского высказывался: «Нужно ли объяснять чудо? Само всепризнанное мастерство Паустовского, полученное в чудный дар, его непревзойденно-волшебный русский язык, его высокая художественность – есть великая русская проза».
Что касается героев произведений Паустовского, и вымышленных, как, например, Шарль Лонсевиль в «Судьбе Шарля Лонсевиля», или реальных, как лейтенант Шмидт в повести «Черное море», или персонажи романа «Дым отечества», то они воспринимаются как живые люди и не могут оставить читателей равнодушными к их судьбе.
Потрясающая сцена из «Черного моря» - суд над лейтенантом Шмидтом, когда плакали конвойные, ведя его на расстрел, или пушкинист Швейцер в «Дыме отечества» в блокадном Ленинграде читает артистам театра, оставшимся в городе, лекцию перед постановкой ни много ни мало «Войны и мира»! Сам писатель так высказывался на эту тему: « Я всегда был с любимыми своими героями, в горе и счастье, в борьбе и тревогах, жил с ними одной жизнью, всегда стремился открыть в них добрые черты, показать их незаметное порой своеобразие. И с той же силой, с какой любил все подлинно человеческое в самом незаметном герое, ненавидел людскую тупость и невежество. Но больше всего я обязан самой жизни простой и значительной. Ее свидетелем и участником мне посчастливилось быть».
Для меня, автора этого эссе, открытие творчества Константина Георгиевича Паустовского одно из ценных приобретений в моей жизни. Мир этого писателя удивительным образом совпал с собственным мироощущением, мало того, другого просто и не могло быть. Что стоят волшебные моменты проявления красоты и образности языка, как, например, такие - «когда падала на пол чайная ложечка, в ответ ей гудел потускневший рояль…», или « как хорошо, что ночь такая длинная! А утром, когда проснешься, из столовой будет пахнуть только что смолотым кофе и осыпавшимися розовыми лепестками».
Не надо обвинять меня в излишней сентиментальности. Просто почувствуйте .каким миром и покоем повеет от них. Мир и покой своим творчеством старался привнести Паустовский в души людей всегда, и в те страшные годы, о которых написано выше.
А большую часть жизни писатель прожил на берегу Оки, этой красивейшей после Волги, русской реки, в маленьком городке Таруса. У нас в стране много маленьких городов. Их всегда называли «захолустными», «медвежьими углами». Умилялись их провинциальным уютом, домишками с пылающей на подоконниках геранью, сонной тишиной пустынных улиц, церквушками, заглохшими садами… Спас-Клепики, Ливны, Юрьев-Польский… В глубине души вы наверняка хотели бы хоть какое-то время пожить их спокойной тихой жизнью.
К таким городкам относится и Таруса. Он расположился на высоких горах над Окой и удивительными по своей прелести луговыми и лесными заокскими далями. У Тарусы есть своя слава. Издавна она известна с одной стороны базарами, обилием хлеба, овощей и фруктов, яиц и битой птицы, с другой- красотой как самого города, так и его окрестностей. И вторая слава была сильнее первой. Пожалуй, нигде поблизости от Москвы не было таких типично и трогательно русских мест. Я не так давно побывала в Тарусе. С набережной Оки открываются неоглядные просторы, где-то вдали угадывается усадьба художника Поленова. В парке над рекой стоят скульптуры Марины Цветаевой и Беллы Ахмадулиной. И хлеб в Тарусе действительно очень вкусный.
Дом Константина Георгиевича Паустовского в переулке, упирающемся в берега реки Таруски. Двор покрыт богатейшим цветочным ковром. Нам, к сожалению, не удалось зайти в дом, музей уже закрывался, хорошо, что нас пустили во двор . Но все равно, мы были очень рады хотя бы этому. После дома прошли на кладбище. Могила Константина Георгиевича находится на высоком берегу Таруски. Вокруг просторно, чисто и ухожено. Большой крест. Поляну окружают высокие сосны- как «кафедральный собор». Мир, покой и тишина… Мы долго стояли около последнего пристанища любимого писателя Константина Георгиевича Паустовского.