Поездка в деревню (продолжение рассказа)
(Фрагмент из повести «Летние каникулы»)
На фото - картина автора Цыганок А.П. "Ромашки"
Я привычно повернул знакомую мне ручку-кольцо на высокой глухой деревянной калитке, она тут же тихо, медленно и плавно без каких-либо усилий и скрипов открылась внутрь, приглашая нас во двор.
Перешагнув по очереди через доску, установленную внизу в дверном проёме для того, чтобы курицы не выскакивали за ограду, мы зашли и очутились в просторном дворе с чисто выметенным земляным полом.
Справа сразу за калиткой за заборчиком из тонких жердей возвышались небольшие ровные грядки с растущими на них кустами помидор и огурцов, а вдоль заборчика острыми стрелами и кудрявыми кустиками вытягивались вверх лук, чеснок, укроп, петрушка, редиска и другая съедобная зелень.
Дальше за этим маленьким прелестным чудным огородиком стоял приземистый бревенчатый амбар старинной постройки, почерневший за многие годы. Слева в дальнем углу виднелась небольшая банька, а посередине двора торчал из земли карликовый домик, похожий на равнобедренный треугольник, с двумя скатами крыши и маленькой дверкой на фасаде. Дверка была открыта настежь, и из чёрного проёма показалась фигурка нашего любимого дедушки Фёдора с глиняной крынкой в руках. В ней было то ли молоко, то ли сливки. Я это знал по предыдущим моим приездам.
Бабушка именно в таких горшочках глиняных хранила молочные продукты.
Крынка была полная и на жаре на ней тотчас же выступили малюсенькие прозрачные капельки, а на стенках стали образовываться водяные струйки и стекать сперва на дедушкины руки, а затем на землю.
Деда Федя буквально опупел от удивления, неожиданно увидев нас, поставил банку на землю и радостно что-то прошептал, вытирая ладони рук о штаны и рубаху. Дедушка наш всегда носил чёрные штаны-шаровары и рубахи-косоворотки навыпуск и подпоясывался либо кушаком, либо тоненьким плетёным кожаным или тряпичным пояском. Вот и сейчас он был в чёрной рубахе с тоненьким коричневым пояском. Чёрные брюки-шаровары были заправлены в красивые ладные высокие ичиги, дедушка всегда носил ичиги, удобные и мягкие.
Первым к дедушке подбежал я.
Мы с ним обнялись и потискали друг друга, благо дед был небольшого росточка.
Я что-то сказал ему, типа – здравствуй дедушка, как ты живёшь.
Он тоже в ответ что-то прошептал, потрепал меня по волосам и по плечам, похлопал по спине, потискал за щёки, понюхал голову и поцеловал в макушку. Он всегда нас, своих внуков, целовал в макушку.
Потом деда Федя подошёл к Вите, посмотрел на него ласково, сказал, что он подрос сильно, тоже погладил по голове и тоже чмокнул его в макушку.
Дедушка и папа поздоровались за руку.
Я сразу понял, что вот для чего деда до этого вытирал свои руки.
Они обнялись, поцеловались, обменялись приветствиями и пошли в сторону старенького деревянного бревенчатого дома, на крыльце которого уже стояла с распростёртыми объятьями наша обожаемая баба Дуня.
Бабушка открыла дверь, приглашая нас в избу, многозначительно кивнула деду – мол, не забудь, старый, горшок с молоком забрать и дверь в погреб закрыть да колом надёжно её подпереть.
Мы поднялись на крыльцо, обнялись крепко, поцеловались с бабушкой, передали приветы от мамы и Вали.
Дядю Кана они уже знали, тот бывал у них прежде, ведь по этому маршруту он ехал не первый раз.
Все зашли в дом, в котором импровизированные сени плавно перетекали в кухню и далее из-за этого образовалось довольно просторное помещение, где слева стояла русская печь с открытой топкой, между печкой и стеной дома в углу висел рукомойник, а ближе к двери стояла кадка с водой.
Вместительная кадка, вёдер на пятнадцать-двадцать, была сделана из ароматного таёжного кедра, закрыта деревянной кедровой же крышкой с такой же ручкой.
На крышке лежал (или стоял) необычный, но очень и очень красивый ковшик, выдавленный каким-то чудным умельцем из тонкого листа нержавеющей стали в виде старинной ладьи, похожей ещё на уточку. Ручка ковшика, чтобы удобно держать, была искусно закручена в трубочку и составляла одно целое с ковшиком. Никаких соединений, никакой спайки. Любо-дорого на такой ковшик смотреть. Сразу хочется взять его в руку, зачерпнуть из бочки водицу и пить её… пить и пить… Мне этот ковшик очень нравился. Его приятно в руке держать, и он очень красиво выглядит.
Папа с фронта привёз ложку, сделанную кем-то точно так же. Она была тоже выдавлена из тонкого листа нержавейки. Такой ложкой очень удобно суп хлебать из тарелки. Она тонкая и выгребает со дна тарелки или миски всё-всё без остатка, всё-всё до самого-самого. Мне эта ложка очень нравилась. Поэтому в семье ей пользоваться было доверено именно мне. Вот я ей и «орудовал» на обедах и ужинах.
Я её держал в руке и ясно представлял, как папочка мой любимый торопливо ест суп или кашу на фронте в редкие перерывы между жестокими и смертельными боями. И это было чудо, что папа с войны живым вернулся, хоть и раненым два раза: в обе ноги и в правую руку.
Мне неизвестно, как этот ковшик оказался у бабушки с дедушкой. Может быть… тоже с войны… Может быть… из него пили наши бойцы на фронте, зачерпывая сперва из Волги, потом из Днепра, затем из Немана, а в конце из Одера… Всё может быть…
Я потрогал рукой этот ковшик, погладил его ласково и с любовью… и вошёл в кухню. Вот что я далее увидел…
За печкой налево в стене светилось то самое заветное оконце, через которое далёко просматривалась дорога, ведущая из города, где мы жили.
Как хорошо всматриваться в даль и мечтать о встрече с родными людьми, которые, возможно, уже едут сюда. Это дорогого стоит. Это своего рода наблюдательный пункт.
Дом бабушкин стоял немного ближе к автодороге, чем другие избы, он был чуток выдвинут из основного ряда, поэтому из него, из кухонного окна, и было всё видно очень даже хорошо. Из этого окошка почти вся деревня Средний Убукун на виду.
И оно, это одиночное окно, было далеко видно всем, кто проезжал по шоссе или проходил мимо. А если в тёмное время в доме горел свет, то это светящееся оконце было заметно издалека и по своей сути являлось путеводной звездой или маяком.
Вот поэтому было невозможно проехать или пройти мимо бабушкиного дома не заметив его. Многие останавливались именно у бабушкиного, ну и у дедушкиного тоже, дома спросить что-нибудь или просто воды попить.
А с боковой стороны этой избы на дорогу выходило четыре окна – другого такого дома в деревне не было. Он был единственным и не похожим на другие.
Бабушка с дедушкой были добрыми людьми и всю жизнь никогда никому ни в чём не отказывали, чем снискали себе славу и уважение.
Сколько они подали прохожим и проезжим воды попить – не счесть.
И все их знали. И все их почитали и уважали.
Даже небольшая гора, гордо высившаяся сразу за шоссе напротив бабушкиного дома своими крутыми склонами с низенькой жёсткой травкой, которую овечки любили щипать, называлась Свечниковской в их честь, ведь фамилия у дедушки с бабушкой была – Свечниковы. И все в деревне и в ближайшей округе знали эту гору как Свечниковскую, только называли её Свешниковская – на местный деревенский манер. А кое-кто говорил ещё проще – Свешинская.
Из кухни на эту сторону улицы выходили два окна, а ещё два из зала.
В эти четыре окна отлично было видно шоссе, проезжающие мимо машины или проходящие люди. Далее была видна их, Свечниковская гора, по низу которой была распахана земля и огорожена изгородью из жердей. Там дедушка с бабушкой сажали картошку и накапывали осенью по шестьдесят мешков отличной рассыпчатой картохи. А чуть выше, прямо по склону горы в горизонтальном направлении прокопана канава шириной метра два и глубиной до метра для полива картошки и других огородных насаждений.
В те времена внизу картофельного поля бабушка также выращивала помидоры и тому подобное: огурчики, свёклу, редьку, репу, кабачки и другое. Цветочки тоже там росли и глаз радовали. И никто никогда не покушался на то, что там было. Никто никогда не воровал и не безобразничал.
В избе кроме большой кухни было две комнаты: одна побольше, другая поменьше.
Но все значимые действия всё же проходили на уютной и просторной кухне.
У боковых окон, выходящих на асфальтовую дорогу, стоял длинный стол, широкая лавка и стулья с высокими спинками.
У белёной русской печи на табуретке клокотал старинный самовар, который затем оказывался во главе обеденного стола.
Рядом с торцевым окном расположился шкаф-буфет с застеклёнными дверцами, с полочками, на которых как на витрине красовалась посуда, и выдвижными ящиками на тумбочке, в которых хранились ложки, поварёшки, вилки, ножи, давилки, открывашки и тому подобное.
У входа длинный деревянный диван и вешалка для одежды. Всё как надо.
В красном углу на полочке стояла икона Иисуса Христа в потемневшем от времени окладе и две крохотные горящие лампадки.
Начало: http://proza.ru/2022/12/26/465