***
Я еду куда-то в телеге
по мягкой дороге просёлка,
и мимо плывут по небесной реке
берёзы и ёлки.
А мысли далёко-высоко,
безоблачны в кои-то веки…
Вот так бы всё ехать и ехать без спешки
просёлком в телеге.
По краю – ярутка, кукушкины слёзки,
сухие метёлки…
Вдали по откосам – часовни, погосты,
кресты, новосёлки…
По милой земле мирных отчич и дедич,
до самой Онеги,
вот так от деревни к деревне
всё ехать и ехать в телеге…
Ярутка, кукушкины слёзки,
дорога, ведущая к Богу…
Есть несколько мест дорогих
и оставленных неподалёку.
В дремоте слипаются веки, цепляются ветки,
шуршат о ночлеге…
Вот так бы всё ехать и ехать
по мягкой дороге в телеге…
То будто листва шелестит под ногами,
то Генделя сладкие звуки,
то запах фиалки ночной, фиолетовой любки…
Века протекут незаметно…
И ныне и присно,
и в будущем веке
вот так бы всё ехать и ехать неспешно в телеге…
***
Дом под сенью старых лип
в лёгких снах так зыбок…
Слышу я калиток скрип
в звуках нежных скрипок.
Шум берёзы за окном,
и под шум берёзы
удержать могу с трудом
сладостные слезы.
На поду стоят горшки,
а в кути ухваты.
Испеку хоть пирожки
ради красной даты.
Вечерами чай я пью
липового цвета.
А зовут любовь мою…
…ну да что про это?..
Утром в поле по росе
бегают русалки
и во всей своей красе,
да! – играют в салки.
Ноги мокрые блестят,
бегают, хохочут.
Опасаюсь выходить –
защекочут!
***
Встал и вышел спозаранку,
оглядел окрестный вид.
"Синь-синь-синь" - звенит овсянка
Синь, синь, синь в глазах рябит.
За деревней ширь такая!
Колокольня вдалеке,
и леса, леса без края,
долгий-долгий спуск к реке.
Что стучит капель - морзянка?
Что молчит притихший лес?
"Синь-синь-синь" - звенит овсянка
Синь, синь, синь снегов, небес.
Сердце сладко замирает
словно снова в этот час
восхищает, ослепляет
синь, синь, синь любимых глаз.
Видение в бывшем селе
В сиянье рассвета и дымку ополья,
в дремотную свежесть пустых деревень
нежданно с молчавшей давно колокольни
слетело, как голубь, негромкое – дзень-нь-нь…!
Над бывшим селом, над речушкой заросшей,
над зеленью буйной, прикрывшей разгром,
над брошенным кладбищем, лугом заглохшим
другой раз ударило сильное – бом-м-м…!
И вот над быльём, над непаханым полем
( я сам не пойму – то ли явь, то ли сон? ),
над лесом дремучим, над русским раздольем,
над сонной равниной раздался трезвон.
Откуда-то взявшийся в грешной России
звонарь выбивает – динь-день, динь-день-дон!
И людом наполнились избы пустые,
и в поле расцвёл синим маревом лён.
А в воздухе свежем звонарь всё выводит
так чисто, так ясно – динь-день, динь-день-дон!
И сами собой просветлели в киоте
оклады и краски потухших икон.
В полыни, в бурьяне прорезались грядки,
стога поуставились, выкошен склон,
подправились срубы… Уже на супрядках,
кружась, зажужжали волчки веретён.
Приезжие крестятся с низким поклоном.
Как в веру исконную, входят в село.
Другое какое-то, с верой и звоном,
давно долгожданное, время пришло!
***
На деревне, что ни вечер,
запевают песни.
Светом севера расцвечен
красный месяц кресень.
Тихо ласковые речи
говорят при встрече.
Слышно тайное журчанье
слов при расставанье.
Чей-то парень затесался
в хоровод девичий…
Отчего не постеснялся
нарушать обычай?
То недвижим, то пройдётся,
белых рук касаясь,
от глубоких, как колодцы,
глаз не отрываясь.
Может, кто-то догадался,
усмехнулся тайно.
Или парень затесался
в хоровод случайно?
Тёмен лес на светлом фоне
северного неба,
и рукав, склонясь в поклоне,
намочила верба.
Сладко сердце замирает
от горящих взглядов.
Белой ночью не смолкает –
Леля, Леля, Ладо…
Праздник
Дивный город на горе,
церкви словно павы.
Срубы будто в серебре.
Золотые главы.
В голубом тумане лён.
Золотятся нивы.
В небесах играет конь
светлогривый.
На лугу огни-платки.
Празднику все рады.
Пляшут бабы, мужики,
малые ребята.
А девчата – как плывут
в светлый сумрак сада,
и так сладко поют –
Леля-Леля-Ладо…
Будто мёд густой, текут
тихие напевы,
словно плат бескрайний ткут
из холстов посевов.
Дарят прямо из печи,
вынося навстречу,
золотые калачи
сдобной доброй речи.
И ни слов, ни чаш пустых.
За столами тесно.
Дай вам, Бог, плодов земных,
радостей небесных.
Ярило
Ходит Ярилушка по темным лесам,
по зелёным лугам, по сёлам-деревня;м.
Сам собою Яр-Хмель похваляется –
Никто краше меня не наряжается!
У него на голове из алого мака венок,
у него в руке спелых колосьев пучок,
на нём балахон, разукрашенный травами, реет.
Нет его, Хмеля, хмелей веселее.
Без него девушки песен весной не играют,
без него свадьбы на Руси не бывают.
На кого Ярило воззрится –
тот не может уже не влюбиться.
Ходит Ярило по сеням кленовым,
по клетям еловым,
по теремам, по высоким хоромам,
по сосновым светлицам,
где спят-почивают красные девицы.
Тронет Яр-Хмель алым цветком
сонную девицу –
ей уж не спится уже, не лежится,
всё-то про милого гребтится.
А Ярило стоит над ней. улыбается –
Не горюй, не печалься, красавица.
Выходи-ка вечерней зарёю гулять,
хороводы водить, плетень заплетать,
с дружком миловаться,
тайком целоваться.
Увидит Яр-Хмель спящего молодца –
золотистым колосом касается-колется.
У молодца кровь разгорается.
А Ярило стоит, улыбается.
***
"О Русская земля,
уже за шеломянем еси!"
("Слово о полку Игореве")
Мы ушли в другое время,
В сумраке бредем.
Русь осталась, как деревня,
где-то за холмом.
Где тепло родного дома?
огонёк в окне?
Оказались в незнакомой
чуждой нам стране.
Лишь доносит ветер вольный
из других времен
с разорённой колокольни
тихий, тихий звон...