2
Двадцать девятого апреля совещание в Кремле началось с того, что Сталин в присутствии Молотова завёл разговор о работе отдела охраны, особого и секретно-политического отделов ГУГБ*. Отвечая на вопросы, Ежов, восьмой месяц возглавлявший наркомат, про себя отметил, что Сталин знает обстановку в НКВД не хуже его самого.
Упёршись жёстким взглядом в лицо наркома, Сталин поинтересовался:
— Скажите, товарищ Ежов, как идёт работа по военно-троцкистскому заговору?
— Аресты участников антисоветского военно-троцкистского заговора, начатые нами в связи с делом Зиновьева, участники заговора расценили как крайнюю опасность, критическое положение. Они ожидают новых арестов… — начал доклад Ежов.
Вошли Ворошилов с Кагановичем. Хозяин кабинета поздоровался с ними и сделал скупой жест в сторону наркома внутренних дел:
— Мы обсуждаем работу НКВД по заговору. Доложите с самого начала, товарищ Ежов.
Маленький нарком, не услышав обычного в тесном кругу сталинского предупреждения «сидите, сидите», поднялся со стула. Стоя в полный рост рядом с сидящим Кагановичем, он смотрелся недоразумением — тщедушный мальчик с потасканным испитым лицом, смеха ради одетый в кителёк с огромными звёздами генерального комиссара госбезопасности.
— Аресты участников антисоветского военно-троцкистского заговора, начатые нами в связи с делом Зиновьева, участники заговора расценили как крайнюю опасность, критическое положение. Они ожидают новых арестов, тем более что Примаков, Путна и Туровский отлично знают многих участников заговора, вплоть до его центра. Поэтому, собравшись у Тухачевского и обсудив создавшееся положение, Якир, Уборевич, Гамарник и Корк приняли решение о временном свёртывании всякой активной деятельности в целях максимальной маскировки проделанной работы. Решено было прекратить между участниками заговора всякие встречи, не связанные непосредственно со служебной работой.
— Где и когда эти бл… деятели собирались? — глухо спросил Сталин.
— В кабинете Тухачевского, товарищ Сталин, двадцать седьмого декабря.
— У тебя под носом, товарищ Ворошилов! — вождь полоснул народного маршала тигриным взглядом и повернулся к Ежову. — Это мы давно знаем. Мы также знаем, что в марте они приняли новое решение — о начале выступления первого мая, чтобы использовать возможность концентрации войск в Москве, не вызывая подозрений. Мы приняли специальные меры, чтобы не спугнуть их раньше времени: назначили Тухачевского главой советской делегации на коронацию британского монарха. Это спутало карты изменникам, но успокоило их. Они отложили переворот на три недели. Продолжайте, товарищ Ежов.
Ежов отметил необычность происходящего. Зачем Сталин, относящийся к рабочему времени как к величайшей ценности, завёл речь о давно минувших событиях, когда присутствующие и так в курсе?
— Тухачевский, Якир, Гамарник, Уборевич и Корк находятся под неусыпным наблюдением, рабочие и квартирные телефоны прослушиваются. На сегодняшний день между ними никаких контактов не отмечено. Арестованные недавно бывший начальник Особого отдела НКВД Гай и бывший замнаркома внутренних дел Прокофьев дали показания на Тухачевского, Уборевича, Корка, Шапошникова, Эйдемана и сообщили об их связях с Ягодой…
— Шапошникова захотели замазать? Лишить Красную Армию мозга**? — Иосиф Виссарионович принялся сосредоточенно набивать трубку. Чиркнул спичкой, раскурил и глухо сказал из-за дымного облака: — Бориса Михайловича мы не отдадим. Мы приняли решение назначить его начальником Генерального штаба. Мы полагаем, что на этом посту именно он сможет противопоставить плану поражения, придуманному Уборевичем и Тухачевским, свой оборонительный, а впоследствии — победный план. Командующий войсками округа — не его масштаб. Продолжайте, товарищ Ежов.
— Ягода эти связи отрицает. В Киеве позавчера арестован Петерсон. Уже во время обыска он написал заявление на имя наркома внутренних дел, где признал себя виновным в заговоре и назвал имена Енукидзе, Корка, Тухачевского, Путны.
Ворошилов перебил чекиста:
— Вчера состоялся приём в американском посольстве. Тухачевский не проявлял никаких признаков беспокойства. Наоборот, он выглядел самоуверенным. Я бы сказал, Михаил был похож на человека, упивающегося собственным благополучием. На нас с Егоровым поглядывал свысока.
— Клим, мы знаем, как он тебя любит, — усмехнулся в усы Сталин, — но то, что наш «бонапартик» не нервничает, очень хорошо. Не будем его волновать плохими новостями. Пусть спокойно собирается в Лондон, утюжит мундир и полирует сапоги. Чтобы достойно и с блеском представлять страну победившего пролетариата в гнезде империализма.
Последнюю фразу вождь произнёс, скупо улыбаясь, и сопроводил утверждающим движением руки с трубкой. Ещё двадцать второго апреля Политбюро приняло решение об отмене поездки Тухачевского в Англию. Но обрадовать маршала этим известием пока не спешили.
Присутствующие засмеялись, оценив сталинскую шутку. Только невозмутимый Молотов хмуро кивнул, соглашаясь, и беззвучно побарабанил пальцами по папке с документами. Сталин пыхнул трубкой и продолжил:
— Всё это хорошо, товарищи, но не будем забывать о коварстве наших врагов. Нельзя их недооценивать. Предположим на миг, что группа Тухачевского — только первый эшелон заговора, и его потеря для Запада в чём-то даже выгодна. Как шахматисты жертвуют ферзя, чтобы поставить мат королю противника. Например, разгром его группы может успокоить советское правительство, дать повод расслабиться. И мы можем просмотреть другую комбинацию, другой заговор. Что скажете, товарищ Ежов?
Генеральный комиссар госбезопасности с трудом выдержал режущий сталинский взгляд. Между лопаток побежал холодный пот.
— На данный момент нет оперативной информации о других группах, товарищ Сталин! — ответил нарком севшим голосом.
— Это хорошо, товарищ Ежов. Вы головой отвечаете за безопасность советской страны и советского правительства. Мы вам полностью доверяем, — Сталин аккуратно положил трубку в пепельницу. — Какие дополнительные меры безопасности приняты для обеспечения первомайских праздников?
Стараясь унять противную дрожь в пальцах, Ежов по пунктам доложил о принятых мерах. Особо заострил внимание на том, что ввиду напряжённой обстановки он должен быть на рабочем месте, и его присутствие на трибуне под вопросом. Но если товарищ Сталин сочтёт необходимым…
— Товарищ Сталин переживёт, — махнул рукой вождь, — занимайтесь своим делом.
После маленького наркома отчитались Ворошилов с Кагановичем. Сталин выслушал обоих молча, не перебивая, неслышными шагами прохаживаясь по ковровой дорожке.
— Заговорщики, находящиеся в войсках на своих старых постах, для нас наиболее опасны, — вернулся он к главной теме совещания. — Но и ликвидировать на местах целую группу не просто рискованно, а смертельно опасно. Все эти люди вооружены, решительны и, прижатые к стенке, становятся непредсказуемыми. Если командующий округом поймёт, что ему терять нечего, с него станется поднять войска и пойти на Москву или, например, спровоцировать войну, двинуть в Польшу через границу. В округе у него наверняка есть верные товарищи по заговору, и войска ему подчинятся. Другое дело на новом месте службы, где он ещё не успел обрасти связями.
Их надо аккуратно извлечь из привычной обстановки и преданного им окружения и погрузить в новую, непривычную обстановку и новое, незнакомое окружение, а уж потом арестовывать. Как вы думаете, товарищи, если мы назначим маршала Тухачевского командующим войсками такого округа, где у него нет сторонников? Например, Приволжского? А командарма Якира — ну, скажем, Ленинградского? В Киеве товарищ Якир давно чувствует себя удельным князем, эдаким Ионой — Красно Солнышко.
— Уборевича из Белоруссии в Среднеазиатский округ, — подал голос Молотов, до сих пор молчавший.
— Согласен. Товарищ Ворошилов, готовь приказы, — Сталин неспешно прошёлся до своего стола, взял из коробки папиросу. — Обстановка в армии критическая, товарищи. Будем честны перед собой. Армия ненадёжна. Особые отделы не в состоянии полностью контролировать командиров, особенно командиров высшего звена. Не пора ли нам восстановить институт комиссаров?
— Гамарник и Корк, — ввернул Ворошилов, — те ещё комиссары! Троцкисты затаившиеся. По ним скамья подсудимых давно плачет.
— Думаю, не стоит портить товарищам праздник, — усмехнулся в усы Сталин. — Товарищ Ежов обождёт с их арестом до решения Политбюро. Не возражаете, товарищ Ежов?
Генеральный комиссар согласно кивнул, а Каганович буркнул вполголоса, что можно бы и не цацкаться с этими прохвостами.
— Лазарь, опять ты вперёд паровоза? — вождь раздражённо махнул рукой с папиросой. — Мы не можем изъять из оборота столько высших командиров одновременно. Народ нас не поймёт! Ни в коем случае мы не должны показать советскому народу, что плоть от плоти его, Рабоче-крестьянская Красная Армия, то есть её высшие командиры, способны на интригу против народной власти. Товарищи, ни одна живая душа не должна знать, что авторитетные военачальники готовили антиправительственный заговор. Ни одна! Пускай они окажутся иностранными шпионами, вредителями, кем угодно, но не заговорщиками… Вы поняли, товарищ Ежов, в каком ключе готовить на них материал? Тухачевский… какое наполеоновское самомнение, а попался на дешёвый трюк! Он оперативный план наш, оперативный план — наше святое святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидание с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион. Для благовидности на Западе этих жуликов из западноевропейских цивилизованных стран называют информаторами, а мы-то по-русски знаем, что это просто шпион… Есть одна разведчица опытная в Германии, в Берлине. Вот когда вам, может быть, придётся побывать в Берлине, Жозефина Гензи, может быть, кто-нибудь из вас знает. Она красивая женщина. Разведчица старая. Она завербовала Карахана. Завербовала на базе бабской части. Она завербовала Енукидзе. Она помогла завербовать Тухачевского. Она же держит в руках Рудзутака. Это очень опытная разведчица, Жозефина Гензи. Будто бы она сама датчанка на службе у немецкого рейхсвера. Красивая, очень охотно на всякие предложения мужчин идёт, а потом гробит. Вы, может быть, читали статью в «Правде» о некоторых коварных приёмах вербовщиков. Вот она одна из отличившихся на этом поприще разведчиц германского рейхсвера.
Прервавшись, Сталин с удивлением посмотрел на потухшую папиросу, вернулся к своему столу и сунул её в пепельницу. Увидев в другой руке трубку, невесть когда в неё попавшую, без стука положил рядом и покачал головой. Продолжил:
— Могут спросить, естественно, такой вопрос — как это так, эти люди, вчера ещё коммунисты, вдруг сами стали оголтелым орудием в руках германского шпионажа? А так, что они завербованы. Сегодня от них требуют — дай информацию. Не дашь, у нас есть уже твоя расписка, что ты завербован, опубликуем. Под страхом разоблачения они дают информацию. Завтра требуют: нет, этого мало, дай больше и получи деньги, дай расписку. После этого требуют — начинайте заговор, вредительство. Сначала вредительство, диверсии, покажите, что вы действуете на нашу сторону. Не покажете — разоблачим, завтра же передаём агентам советской власти, у вас головы летят. Начинают они диверсии. После этого говорят — нет, вы как-нибудь в Кремле попытайтесь что-нибудь устроить или в Московском гарнизоне и вообще займите командные посты. И эти начинают стараться, как только могут…
Сталин стремительно ходил по дорожке и рубил воздух рукой в такт словам. Молотов не сводил с него глаз. Пожалуй, он видел Кобу столь не владеющим собой впервые за четверть века знакомства. Коба всегда тщательнейшим образом подбирает выражения, а тут оговорился, назвал вермахт рейхсвером! Что-то, чего не знал даже он, предсовнаркома, не давало покоя вождю! А сказать это открыто Коба полагал преждевременным или… не решался произнести вслух? Как в той поговорке, «про серого речь, а серый навстречь»?
Не сводил взгляда со Сталина и маленький нарком. Ежов сидел без движения, обливаясь ледяным потом, парализованный ожиданием: вот сейчас, сейчас тигриные глаза остановятся на нём! И раздастся негромкое: «Я ничего не напутал, да, товарищ Ежов? Дело обстоит именно так?»
Сталин замолчал, не закончив фразу. Оглядел сидящих за столом.
— Вячеслав, что ещё в повестке?
— На сегодня всё.
— Тогда не смею вас задерживать. До первого мая времени мало, а дел много.
Прощаясь с участниками совещания, Сталин вновь высказал мысль, которая его беспокоила:
— Не прозевать бы нам ещё один заговор, товарищи!
Верные соратники гурьбой вышли из сталинской приёмной. Ежов простился с остальными, не подавая руки, и поспешил свернуть за угол. Вытянул из кармана клетчатый платок, вытер лоб, шею и мокрые ладони. Нахлобучил фуражку и на плохо слушающихся ногах пошёл к выходу.
В распахнутую предупредительным порученцем дверцу ЗИСа Ежов шагнул, не склонив головы. Сухо приказал, усаживаясь на пружинистое сиденье:
— В наркомат.
Порученец рысью обежал автомобиль и сел впереди, рядом с шофёром. Тяжёлый ЗИС плавно тронулся, поехал к Боровицким воротам. Не сдерживаясь, сбрасывая накопившееся напряжение, Ежов выматерился в голос. Ему отчаянно хотелось выпить — сразу, залпом, полный стакан! Чтобы водка оглушила, накрыла плотным колпаком забвения, расслабила перетянутые нервы! Сталинские слова о заговоре, а главное, интонации и выражение глаз вождя напугали маленького наркома до внутренней судороги, до с трудом сдерживаемой медвежьей болезни. Николаю Ивановичу в течение всего совещания казалось, что Сталин знает об истинных ролях заговорщиков, и играет с ним как кот с мышью, сдуру забежавшей в его владения.
— Сволочь усатая… Ну и чутьё…
Эпитетов, которыми генеральный комиссар госбезопасности награждал вождя, порученец и водитель не слышали. Двойная стеклянная перегородка была поднята.
_________________________________
*) Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) — структурное подразделение НКВД СССР. Основными задачами ГУГБ были: борьба с государственными преступлениями, в том числе с изменой Родине, шпионажем, контрреволюцией, терроризмом, диверсиями, вредительством; охрана гостайны; пресечение государственных преступлений; выполнение спецзаданий правительства СССР по обеспечению государственной безопасности и общественного порядка.
**) Здесь Сталин намекает на известный труд Б.М. Шапошникова «Мозг армии».