За стенкой снова ругались. Васе спросонья показалось, что он уловил голос Карабаса-Барабаса из сказки, но, прислушавшись, он понял, что это был папа. Папиному голосу вторил мамин. Испуганный, дрожащий, готовый вот-вот взорваться на тысячи осколков и наводнить квартиру своим приставучим страхом. Вася накрылся с головой одеялом, но голоса продолжали бубнить, грубо прогоняя остатки детского сна. Мама снова что-то твердила о получке, о Васиных новых ботинках, о просроченной квартплате. Папа отвечал невпопад, шарил по стене в поисках выключателя – яркий свет бил в его налитые кровью глаза, Вася представил это отчетливо. Слишком часто случалось ему бывать невольным свидетелем подобных сцен. До тех пор, пока однажды мама, заслышав скрежет в замочной скважине, не сказала: «Васенька, иди в свою комнату. Нам с папой нужно поговорить». Повоевав с замком, отец вваливался в прихожую. Он был мертвецки пьян. А потом раздавался грохот. Мама что-то умоляюще шептала, а отец ревел и крушил все вокруг.
Пятилетний Вася закрывал глаза, затыкал уши и представлял, что там, за дверью медведь. Умильный увалень в разноцветной рубашке, такой каким он его видел в цирке. Просто сейчас медведь немного не в духе.
Сначала мама плакала, замазывая тональным кремом синяки на лице. Бабки, сидящие на лавочке возле подъезда, шушукались за ее спиной, бесцеремонно разглядывая рубашки с длинными рукавами, которые мама носила даже в самую невыносимую жару. А потом ее глаза в одночасье высохли. Они стали ввалившимися, безжизненными и чужими. Иногда мама смотрела на Васю и не видела его. Как будто ее занимал кто-то другой, кто-то из параллельного, не видимого для Васи мира. Она перестала прятать свои ссадины и кровоподтеки от окружающих. Иногда Вася приходил из школы, а мама все так же, как и утром лежала, вытянувшись, на скомканной несвежей постели и равнодушно смотрела в потолок. К приходу отца она нехотя поднималась, готовила ему ужин, и страшный круговорот начинался сначала: ключ в замочной скважине, мольбы, одиночество и страх…
Однажды, сидя в своей комнате за уроками, прислушиваясь к тревожным звукам, Вася порезался. Листок бумаги скользнул по ладони, оставляя пару ярко-красных капель и неожиданную жгучую боль. Вася напугался, но ощутил, как тяжелый камень, появляющийся невесть откуда в его груди каждый вечер с приходом отца, исчез. Внезапная боль от пореза разрушила его, заглушила голоса родителей, смирила с реальность. Вася машинально промокнул кровь платком, безучастно наблюдая, как молниеносно промокает тонкая ткань. Боль отступала, тяжесть снова наваливалась на грудь. Васин взгляд лихорадочно заметался по письменному столу. Не отдавая себе отчета, он схватил канцелярский нож и что есть силы полоснул им по предплечью левой руки. Сначала он ничего не почувствовал. Только немного опешил, когда на его глазах белая кожа разошлась, отпуская на свободу проворные кровавые ручейки. Они стекали на раскрытую тетрадь, образуя маленькие лужицы. Туда, где так и осталась нерешенной задача с двумя неизвестными. Рука загорелась, а на душе стало невыразимо легко.
- Нет, Петя, остановись! – истерически закричала за дверью мама.
Вася вздрогнул и оглянулся. Он снова провел ножом по руке. На сей раз медленно, с удовольствием, и мамин голос исчез, растворился в огне, запылавшем в растерзанной плоти. Исчезла ненавистная комната, ушла тревога, сердце билось в груди так сильно, что готово было разорвать грудную клетку, но на душе у Васи стало очень спокойно. Так хорошо ему было много-много лет назад, когда счастливые мама с папой водили его в цирк. А он, толстощекий карапуз, хохотал и показывал пальцем на арену, где танцевал неуклюжий медведь.
- Парень, что же ты наделал?
Вася с трудом разлепил веки, силясь сфокусировать взгляд. Над ним склонилась фигура в белом.
- Я просто немного устал, - прошептал бледными сухими губами Вася, - я отдохну.
- Поспи, сынок, - медленно тающая в воздухе фигура аккуратно накрыла Васю теплым одеялом, скрывая от холодного беспощадного мира давно зарубцевавшиеся раны на худых мальчишеских руках и бинты на запястьях, пропитанные алой кровью.
В коридоре тихо плакала мама.