Невский проспект – 2023
Сто девяносто лет прошло с того дня, как Николай Васильевич Гоголь начал писать свой знаменитый "Невский проспект", сохраняя для потомков колорит и антураж современной ему эпохи. Поменялось время, и вряд ли он сегодня узнал бы "это всё" любого петербуржца. Нет, здания сохранились, стоят, как памятники эпохи; дороги покрыты асфальтом, и по ним щеголяют не кареты с извозчиками, а дорогие авто, в большинстве своем иностранного производства. Засилье иностранщины никуда не делось. А вот люди уже не те. И их значительно больше. Проспект чиновников, ямщиков, гувернеров и кокетливых дамочек, уступил место гуляющей молодёжи, туристам, театралам, музыкантам, художникам и бомжам. Здесь, в этой пестрой массе уже не встретишь мужчину в "длинном сюртуке с заложенными в карманы руками" или дам "в розовых, белых и бледно-голубых атласных редингтонах и шляпках". Джинсы, кроссовки, футболки, толстовки, кардиганы, плиссированные юбки, пижамная одежда, платье со шлепанцами; в руках зонтик и томик Достоевского, и все это перемешивается в совершенно фантастических цветах и пропорциях. Погоня за модой в Питере считается моветоном, – говорят стилисты. Это город стиля, а не моды. Куда они в этом спешат? А никуда! Гулянье и теперь составляет самое дешёвое развлечение Невского проспекта.
Да, за двести лет поменялись люди, как будто новая кровь наполнила эти ампирные стены, парки, мосты, анфилады. Атлантам и Кариатидам не впервой привыкать к поколениям новых людей. Город разросся вширь и вглубь. И окраины его, и люди окраин совсем мало напоминают жителей и обитателей Невской перспективы. Чем ближе подбираешься к центру этой ойкумены, тем более неузнаваемых встречаешь людей – из прошлого, из будущего, и даже инопланетян. Да, да, вы не ослышались, я лично их видел. Это город людей всех возможных верований и конфессий: христиане всех толкований, мусульмане, буддисты, иудеи, и даже зороастрийцы; а, вот по Невскому прошла группа кришнаитов со своими песнями "Харе Кришна", выплясывая под музыку бубнов и флейт свои зажигательные танцы, но тут же, заглянув в Лютеранский собор, услышишь великолепие органной музыки Баха. Как же можно не удивляться и не любить этот город? Стены всё-таки могут многое сделать с людьми.
За столиком одного из летних кафе на Невском проспекте сидели двое, как будто приезжих, мужчин, и что-то необычное обсуждали. Вид их был, впрочем, интеллигентным, а возраст выше среднего. У одного во рту был виден единственный передний зуб, впрочем, изъян этот он и не скрывал, а у другого были большие круглые очки старомодного фасона, какие, впрочем, и теперь бывают в моде. С виду они были приезжими.
– Да, происшествия случаются всюду, и Невский проспект – не исключение, – говорил однозубый. – Не далее, как при праздновании нынешнего Нового года на Дворцовой площади случилось: народу – не подступиться, а тут и карета, запряжённая лошадьми и кучер неопытный. Катают туристов. Но кто, скажите, нынче обучен этикету или обращению с лошадьми? Варвары! И вот, один чудак, возьми, и вскочи верхом на запряжённую лошадь! Да, за такое – ох бы, розгами секли! А лошадь, естественно, вздыбилась и понеслась в бешенстве прямо на толпу. Пострадали. А негодяй сбежал. Его и ловить никто не стал – для всех ведь развлечение, и розги давно отменены…
– И не говори, вот во времена Гоголя бы… И писателей уважали. А теперь – что? По весне дело было, сам видел: два самокатчика избили, и кого? – писателя! Только за то, что он им сделал замечание. Всего-то. Сломали три ребра.
– Но они же не знали, что он писатель! – в разговор двух мужчин деликатно вмешался гражданин в чёрном, он сидел за соседним столиком с блокнотиком в руках, и, видимо, подслушивал их разговор.
– Кстати, – продолжил в круглых очках, не придавая значения появившемуся незнакомцу, – гоголь тоже писал, как кареты падают с моста, а этот, как его, поручик Пирогов добивается любви замужней немки-блондинки. Так что говорить о каких-то пошатнувшихся нравах?
– А как же эстетика? – воскликнул гражданин в чёрном, разворачивая какую-то газету, – вот, взгляните: «Петербурженка забила сковородой своего возлюбленного!» Господи, какой талант! Измельчали, измельчали! Кто не умеет жить красиво – не сможет так же и убить!
– А вы что, убивали?
– Только в мыслях! И этого было достаточно!
– А, так вы мыслитель!
– В каком-то роде. Или вот, господи, до чего же смешно: «В Петербурге задержали подозреваемую, которая убила супруга шваброй…»
– Что тут смешного? Слушайте, а вы скверный тип, а не мыслитель!
– Мистики нет. Эстетики! Швабры, сковородки – это вам не капля яда, подмешанная в бокал, это не танцы с кинжалом под плащом.
– Но вы же не знаете до конца всей истории. Вдруг его супруга Валькирией была, и прилетела с шабаша на этой самой швабре!
– Какая уж тут эстетика? – заявил однозубый. Сейчас так обмануть могут, что и убивать никого не надо, сами помрут. Вот недавно со мной был случай. Попал я к гастроэнтерологу, с желудком что-то. Сдал анализы, и показали они гастрит. Эту, как ее – Хиликобактор пилари обнаружил, будь она не ладна. "Сейчас, – говорит врач, – я вам таблетки пропишу". Прописал. И пошел я в аптеку. Иду, и думаю: "так вот кто мне всю мою кулинарию портит, и откуда она только взялась? Сейчас уж я ей покажу!" В аптеке приносят лекарство, говорят цену, я даже обомлел! Чувствую, что где-то сговор против меня и моих денег. Что они там, эти таблетки внутри меня взятку этим Пилари будут давать, раз они так стоят? За такие-то деньжищи они там и золотом смогут откупиться! И тут меня осенило. Читаю в рецепте: угнетение проводить раз в полгода! Тут уж сговор был окончательно раскрыт. Это получается, что тем и этим Печенегам каждые полгода я должен дань платить? А мои воины и воевать за меня отказываются, лишь только деньгами откупаться будут. А не хочешь откупаться - так и живи со своими печенегами. А тут что? Главное на людей страху нагнать, а до конца не излечивать, иначе, если все здоровыми будут, с кого печенегам дань брать? Так то, братец, а ты говоришь – эстетика!
– Вот, уже ближе! – Заявил гражданин в чёрном
– Гражданин, а много ли ее в том, как Раскольников убил старуху процентщицу? – Вмешался очкастый тип, – Какие меркантильные цели! И для чего? Чтобы потом раскаяться? Нет. Самой эстетичной целью может быть только любовная страсть! Не далее, как два три года назад у нас произошло происшествие достойное любителей детективного жанра. Жил один Доцент на Мойке, а где же ему еще жить, там все ломоносовы живут? Известный в интеллигентских кругах, любитель Наполеона!
– Вот как? Это говорит многое о его личности.
– Да, историк, в общем. Он еще спорил с другим историком, чья книга о Наполеоне правдивей.
– И что с ним?
– Он сожительствовал со своей студенткой. Так вот. На почве ревности у них вспыхнула ссора, и он возьми, и застрели ее из ружья
– Великолепно!
– Но и это еще не все. Чтобы скрыть следы преступления, он расчленил её тело, рассовал по пакетам, и ночью пытался утопить в Мойке, и сам утопиться.
– И что? Так, так, так, – записывая что-то затараторил гражданин в чёрном.
– А ничего у него не вышло. Пьян был. Убийство раскрыли быстро, благо, что теперь камеры везде есть.
– А вот у нас в Караганде был случай, – продолжил однозубый, но его перебили
– Вы же назвались петербуржцем!
– Да, я здесь шесть лет живу, считай, коренной!
– Как и твой зуб, – съязвил очкарик.
– А сами вы из Казахстана?
– Да, но я не казах, а украинец, предков моих ещё при Сталине туда депортировали. Ну, да ладно. Был у нас случай. Повздорили две бабы, изрядно выпившие. Одна, возьми, другую, и пырни ножом. Стало быть, та умерла. Констатировать смерть некому. Ближайший медпункт триста километров на верблюдах. Так позвонили. Сказал – что и где послушать – послушали, потрогать – потрогали. Ну всё, – говорит, – мертва. Ну, похороны, гроб, поминки. Сидим, значит, поминаем. Вдруг, внучка её вбегает и кричит: баба Шура из гроба встала! Мы всё побросали и на кладбище. А там ошалелые могильщики говорят: «Стали мы гроб заколачивать, слышим – кто-то чихает, но не можем понять – кто? Догадались открыть крышку, а она и смотрит на нас ошалелыми глазами, живёхонька! Вот тут мы чуть в штаны не наделали!
– А что с другой, с виновницей стало?
– А ничего. Повесилась она перед похоронами.
– Смотрю я на вас, и не налюбуюсь, – сказал гражданин в чёрном, – какими живыми людьми вы становитесь, о мертвецах рассказывая.
– А сами вы, собственно, откуда, и как вас зовут, раз вы мыслителем представились?
– Сам я из Харькова. Зовут меня Николай Васильев… Я собираю истории убийств и мёртвых душ.
– Был такой писатель, Гоголь, так он тоже о мёртвых душах писал. Вон ему памятник стоит на Малой Конюшенной.
– Однако среди экскурсоводов бытует версия, что не Гоголя образ запечатлён на памятнике, а одного бандита из девяностых. И многие знающие замечают сходство. Характерный поворот головы. Так он делал на разборках с другими, это была команда, что можно открывать огонь. А? Чем не эстетика места? – и однозубый рассмеялся, показывая своё богатство.
– Ну, мне пора. Нужно еще многое здесь осмотреть. Ведь кто угадает – чем еще удивит нас будущее?
Гость раскланялся, и покинул заведение. По пути он все же заглянул посмотреть на памятник Гоголю. Долго вокруг него ходил, что-то разглядывая. Он и сам был на него чертовски похож. А потом зажмурил глаза, по-гоголевски повернул голову, и в памяти у него возникли окружающие братки с автоматами и оглушающий стрекот очередей...