Глава 103
Я прибыл к Марии же Шеврез для того, чтобы уведомить её о том, что она, вероятно, скоро сможет возвратиться ко двору.
— Я давно ожидаю этой доброй вести, дорогой мой Анри! — воскликнула Мария. — Не странно ли! Мой супруг держит на руках юного Короля, а я, его супруга, должна прозябать в глуши, в ссылке!
— Ваш супруг не имел несчастья прогневать кардинала и предыдущего Короля, — ответил я. — Тогда как на нас с вами у них имелись основания сердиться.
— Предыдущего! — воскликнула Шевретта. — В этом всё дело, ведь нынешнему Королю не за что на нас обижаться, разве не так?
— Разумеется, дорогая герцогиня, — ответил я, целуя ей руку.
— Между прочим, я получила странное письмо от Цезаря Вандома! — сказала вдруг Мария.
— В чём же его странность? — спросил я.
— Мне кажется, он намекает на какую-то близость между ним и мной, которая якобы произошла в 1637 году зимой.
— Зимой? — переспросил я. — В каком месяце?
— Этого не было, Анри! — возразила Мария. — Этого просто не могло быть, ведь я находилась здесь, в ссылке!
— Как же он объясняет это несоответствие? — спросил я.
— Он считает, что я тайно приезжала в Париж затем только, чтобы тайно с ним встретиться, — воскликнула Мария. — Мне кажется, что он сошёл с ума!
— Тайная встреча? — переспросил я. — В полной темноте и в маске?
— Именно так! — обрадованно ответила Мария. — Его попросту разыграли! Узнать бы мне, кто отважился на такую дерзость!
— По каким же приметам он решил, что это были вы? — уточнил я. — Ведь подобным образом любая дама могла назваться вашим именем!
— Вандом утверждает, что узнал мои духи, что имелись и другие несомненные признаки, не оставлявшие никаких сомнений, — ответила Мария.
— Дама, которая была с ним, не называла себя или назвалась вашим именем? — уточнил я.
— Я в точности не поняла, он лишь уверяет меня, что не ошибся, и на этом основании убеждён, что я влюблена в него, поэтому надеется на ещё одну встречу, — ответила Мария. — Вы видите? Он совершенно сошёл с ума.
— Или же его ловко обманули, — ответил я.
— Но кто и зачем? — спросила Мария.
— Но ответьте же мне, та встреча, о которой пишет Цезарь Вандом, состоялась, как ему кажется, в декабре 1637 года? — уточнил я. — Я угадал?
— Да, в декабре, — ответила Мария. — И что с того?
— Я, кажется, начинаю понимать, — ответил я. — Скажите же мне, написали ли вы ему ответ?
— Разумеется, — ответила Мария. — И я отправила его с тем же посыльным.
— Как его имя? — спросил я.
— Кажется, Филипп де Жанлюс, — ответила Шевретта. — Какая, собственно, разница?
— Скажите же мне в точности, что именно вы ответили Цезарю Вандому? — настаивал я.
— Я ответила, что он, должно быть, сошёл с ума, поскольку я достоверно помню, что никуда не выезжала зимой 1637 года, находилась безвыездно в ссылке, — ответила Мария. — Я также написала, что если всё то, о чём он пишет, в действительности свершилось, тогда, должно быть, кто-то сыграл с ним шутку. Пусть поищет в кругах, близких к кардиналу, поскольку очень немногие знали, как называется мой парфюм, и где я его приобретаю. Подобный розыгрыш мог организовать лишь Ришельё, ведь не могу же я подозревать Королеву!
— Вы так и написали, что вы не можете подозревать Королеву? — спросил я. — Как давно отбыл курьер, опишите мне его внешность, его коня, всё о нём!
— Он уехал вчера, и не верхом, а в карете, — ответила Мария. — По какой причине вы так волнуетесь, Анри?
— Что будет после того, как этот самый Филипп де Жанлюс передаст ваше письмо Цезарю Вандому, как вы полагаете? — спросил я.
— Какое мне до этого всего дело? — возразила Мария.
— Достаточно осознавать, что такой человек, как Цезарь Вандом не успокоится от мысли, что его столь нелепым образом провели, — ответил я. — И он прекрасно знает характер Ришельё, чтобы понять, что подобные шутки не в его характере, если только не предположить…
— Предположить что, Анри? — спросила Мария.
— Если не предположить, что подобный розыгрыш соответствовал каким-то важным планам кардинала, — ответил я. — А в это самое время в этом самом году, в этом самом декабре 1637 года кардинал если и думал о каких-либо адюльтерах, в которых необходимо было бы сохранить тайну о том, что за женщина скрывается под маской, то это могла быть лишь одна женщина. И в этом случае выбор мужчины становится понятен, он чрезвычайно логичен, этот выбор – единственный выбор, который мог бы сделать Ришельё.
— Боже мой! — воскликнула Мария. — Вы говорите о…
— Молчите, сударыня! — ответил я. — Забудьте о наших с вами выводах. Напишите Цезарю Вандому другое письмо, в котором извиняетесь за эту милую шутку и просите его не вспоминать о ней и не выдавать вас никому и никогда, поскольку опасаетесь ревности мужа.
— Я должна признаться в грехе, которого не совершала? — спросила с обидой Мария.
— Вот именно должны! — подтвердил я. — У Цезаря не должно быть ни малейшего сомнения, что он встречался именно с вами, дабы у него не возникло подозрений о другой даме, как вы понимаете, более знатной. Подобная встреча в нынешних обстоятельствах была бы таким обвинением ей, от которого всё во Франции погрузилось бы в хаос!
— Вы правы, Анри, я не подумала! — ответила Мария. — Не следовало так отвечать Цезарю Вандому. Я немедленно напишу другое письмо. Но как же изъять то, которое я отправила с посыльным Вандома?
— Оно не должно дойти по назначению, — ответил я. — В противном случае разразится гражданская война.
— Вы перехватите это письмо, Анри? — спросила с надеждой Шевретта.
— Разумеется, — ответил я. — Даже если мне придётся убить этого Филиппа де Жанлюса, а также всех его слуг, друзей и даже коней, и даже в том случае, если мне придётся сделать это голыми руками! Пишите же скорее, чёрт побери! Я не должен терять время!
— Но ведь он едет в карете, вы легко его нагоните верхом! — возразила Мария. — К чему такая спешка?
— Я его нагоню, если он не решит пересесть на коня и продолжить путь верхом, — ответил я. — И дай Бог, чтобы он ещё не сделал этого!
Через полчаса я вскочил на коня и поскакал вдогонку за гонцом Цезаря Вандома. В моём кармане было новое письмо от герцогини де Шеврёз, написанное ей под мою диктовку. Моим намерениям проводить герцогиню в Париж не суждено было сбыться, пришлось эту миссию сомнительной почётности доверить Франсуа де Ларошфуко.
Всю дорогу я молился о том, чтобы Филипп де Жанлюс не вздумал пересесть на верховую лошадь. В первом же трактире, где я остановился, чтобы перекусить, я потребовал перо и бумагу и написал следующее письмо.
Трактир «Козочка» господину д’Артаньяну, капитану королевских мушкетёров лично в руки.
«Господин д’Артаньян, извещаю вас, что я поссорился с одним дворянином, который назначил поединок сегодня вечером на Королевской площади; так как я — духовное лицо и это дело может повредить мне, если я сообщу о нем кому-нибудь другому, а не такому верному другу, как вы, то я прошу вас быть моим секундантом.
Войдите на площадь с новой улицы Святой Екатерины и под вторым фонарем вы встретите вашего противника. Я с моим буду под третьим.
Ваш Арамис».
Я намеревался отправить это письмо, едва лишь только прибуду в Париж. Я не сомневался, что мне удастся затеять ссору с де Жанлюсом и назначить дуэль как можно скорей, так, чтобы он не успел передать послание Цезарю Вандому. Я решил, что в случае, если мне удастся решить дело ещё до прибытия в Париж, я просто порву это письмо.
Карета де Жанлюса была запряжена четвёркой лошадей, так что я не скоро догнал её. Я жалел коня, поскольку если бы он пал где-нибудь посреди пути, я потратил бы слишком много времени на то, чтобы добраться до ближайшего селения, чтобы приобрести другого коня. На первой почтовой станции, встретившейся мне по пути, я не стал его менять, поскольку он ещё не был измотан, тогда как кони, которых я мог бы арендовать, были слишком плохи в сравнении с моим. Но на второй подставе мне пришлось всё-таки его сменить, иначе он попросту не выдержал бы этой гонки.
На подступах к Парижу я всё же догнал карету, за которой мчался так долго.
Я заметил, что человек, путешествующий в карете, выглядывает в правое окно кареты. Я постарался проехать мимо в тот самый момент, когда на обочине встретилась большая лужа грязи, при этом дал коню шпоры, так что грязь из-под его копыт, несомненно, обрызгала путешественнику всё его лицо.
Не обращая на это никакого внимания, я поехал наперерез его коням и постарался оттеснить их с дороги так, что карета съехала налево, застряла левыми колёсами в луже грязи и наклонилась так, что едва не упала.
— Что вы себе позволяете, месье? — воскликнул из кареты путешественник, вытирая лицо платком.
— Я еду так, как умею, а если мой конь доставил вам неудобство, все ваши претензии обращайте к нему, — ответил я нарочито грубо.
Должен признаться, что я с большим трудом заставил себя произнести все эти грубости. Природный такт требовал от меня извиниться перед путешественником, но я нарочно прикусил губу до крови, чтобы ещё больше разозлиться.
После этого я демонстративно объехал застрявшую карету и увидев, в каком беспомощном состоянии она оказалась по моей вине, подчёркнуто грубо расхохотался и, указав на лицо путешественника изобразил преотвратительнейшую гримасу.
— Вам не мешало бы умыться, сударь, — сказал я. — На вашем лице остались полосы грязи.
— Такую грязь смывают кровью! — воскликнул, наконец, путешественник.
— Что ж, сударь, вы совершенно правы, — ответил я.
Теперь я уже не должен был проявлять неделикатность, поскольку нужные слова были сказаны, и я мог позволить себе самую изысканную вежливость.
— Меня зовут шевалье д’Эрбле, и я к вашим услугам, — сказал я. — Давайте обсудим этот вопрос сегодня же на улице Святой Екатерины. Моему секунданту будет проще нас найти, поскольку он живёт неподалёку, и я надеюсь, что он сегодня откликнется на мою просьбу явиться в нужное место в нужное время. Найдётся ли у вас секундант?
— Мы заедем за ним по дороге, — ответил господин де Жанлюс.
— В таком случае позвольте мне поехать рядом с вами, дабы не потерять вас из виду, — сказал я. — Что касается письма к моему секунданту, я отдам его одному ловкому парнишке, который доставит его моему приятелю домой, а если его нет дома, он сыщет его в казармах.
По счастью, всё дальнейшее произошло так, как я планировал.
Мой друг д’Артаньян явился на встречу, не задавая никаких вопросов.
Он встретил секунданта моего противника и ловко проткнул ему шпагой руку. К этому времени я уже окончил уже свое дело.
Умирающий Жанлюс вытащил из кармана на груди конверт.
— Я вижу, вы – достойный дворянин, — сказал он. — Передайте же это письмо моему суверену, Цезарю Вандомскому, и извинитесь за меня за то, что я не смог сам доставить его ему.
— Не беспокойтесь, — ответил я, забирая конверт. — Я передам Цезарю Вандому письмо от госпожи де Шеврёз.
— Вы знали, от кого это письмо? — спросил де Жанлюс из последних сил.
— Я прочитал подпись на конверте, — ответил я.
После этого я положил письмо в другой карман, чтобы не перепутать его с тем, которое я должен был отдать Вандому.
В этот момент ко мне подошёл д’Артаньян.
— Готово, — сказал я ему. — Кажется, я убил наглеца. Ну, милый друг, если вам встретится надобность во мне, вы знаете — я вам всецело предан.
Я пожал ему руку, обнял и поскорее скрылся под аркой.
После этого я передал письмо от Шевретты Вандому через третьих лиц, пояснив, что встретил посланника больным в трактире неподалёку от Парижа, что он попросил меня передать это письмо, а сам он обещал подъехать, как только поправится. После этого я поспешил скрыться, чтобы мне не пришлось отвечать на неудобные вопросы.
Придя домой, я открыл конверт с первым письмом Шевретты.
Вот что я прочитал.
«Любезный Герцог! Я не понимаю смысла вашего письма и вынуждена подозревать, что либо вы сильно переутомились в последние дни, либо же кто-то сыграл с вами злую шутку. Допустив второе, я могу подозревать лишь кого-то из окружения кардинала Ришельё, который в те времена был хотя и не вполне здоров, но достаточно активен, чтобы организовать подобный розыгрыш. Не могу представить, для чего это могло бы ему понадобиться, то других вариантов я не вижу. Не могу же я, в самом деле, подозревать нашу августейшую Королеву в подобных шутках, которые совершенно не в её стиле. Всех прочих я должна решительно отмести, поскольку, если вы утверждаете, что узнали аромат моего парфюма, то должна вам сказать, что мой любимый парфюм я получаю из таких мест, о которых никто не знает, и по таким рецептам, которые держу в секрете. Эта смесь египетских и турецких ароматов не известна никому, кроме Королевы, а также, конечно, могла бы быть известна нашему покойному кардиналу Ришельё, поскольку он с помощью своих верных слуг знал практически всё, что творилось во Франции и тем более в Лувре. Итак, если то, о чём вы пишете, вам не приснилось, тогда вы легко отыщете источник розыгрыша, который с вами осуществили.
Остаюсь искренне вашим другом
Мария де Шеврёз»
Судя по этому письму, нельзя было исключать, что Мария всё же догадалась обо всех обстоятельствах дела, но, быть может, не просчитала последствий такого разоблачения. Что ж, я лишний раз убедился, что ей нельзя ни в чём доверять.
Что ж, я должен буду вновь присматривать за ней. Ведь если бы Цезарь Вандом получил это письмо, а также прочитал бы эту басню, могла бы разразиться гражданская война, поскольку Королева не смогла бы удержаться на троне, и она не смогла бы сохранить трон и для Людовика IV.
(Продолжение следует)