В 1982 году я работал фельдшером на подстанции скорой помощи Невского района г. Ленинграда. Построенный в сталинские времена район был пьющим, пролетарским и мрачным. Для меня, полуинтеллигента, это было знакомство с изнанкой жизни. Будь на моем месте Горький, он написал бы "На дне. Записки фельдшера".
Была на нашей подстанции одна машина, выделенная под психиатрическую помощь. Но то ли работы у неё было слишком много, то ли психиатров с санитарами-бугаями не хватало в штате, но перепадали "психические" вызовы и остальным "скорякам" на дежурстве. Первая заповедь с "психическими" была такая. "Срочной госпитализации подлежат пациенты, опасные для себя или для окружающих". Вторая заповедь была страхующая: "Если что, вызывай ментов". Надо признать, что менты нас обычно опережали.
Из нескольких таких вызовов я припомнил три. Один раз обманом вырвал из рук сержанта мальчишку, прекрасно понимая, что в отделении милиции его будут бить нещадно. А отъехав пару кварталов, выпустил птенца на волю. Один вызов касался девушки, которая пыталась пустить себе йод по вене. А третий случай опишу подробнее. Поскольку он смутно напомнил мне историю русско-украинского конфликта.
Коммуналка из 5 комнат возле метро Елизаровская. Жильцы вызывают одновременно милицию и скорую. Обитая красным дерматином дверь, за ней слышны мужская ругань и женские крики. Под потолком на крюках висят велосипеды, детская ванна и оцинкованное корыто. Пахнет табачным дымом, мочой, борщом, мастикой, половой тряпкой и чем-то подозрительно кислым.
Жилец Курков, в сумеречном состоянии сознания, вламывается в комнату гражданки Игнатьевой, устраивает там погром и пытался взять женщину силой. Другой сосед, Тихомиров, приходит на помощь соседке Игнатьевой. Он бьёт агрессора киянкой по затылку, от чего у Куркова происходит кровоподтек с кровотечением. Тихомирову и Игнатьевой удаётся иммобилизовать Куркова, прижав его к полу. Но удалить с площади Игнатьевой раненного Куркова не удаётся. Буйный цепляется за мебель руками, жалуется, кусается и горько плачет. Курков искренне верит, что правда на его стороне. Он верит, что у него есть законные права на эту площадь и на эту женщину. Он заявляет, что Игнатьева - курва и что из-за ее дьявольского присутствия он не может по ночам спать покойно. Из комнаты Игнатьевой, дескать, по ночам распространяются по квартире тревожные волны и дурные энергии. И нет других способов прекратить поток негативных эманаций, как взять штурмом площадь, а затем и хозяйку. Он не испытывает вины, скорее чувствует себя героем.
Я впрыскиваю Куркову в ягодицу порцию аминазина. От него разит одновременно и алкоголем, и перегаром. Через 10 минут он затихает. Мы наряжаем его в холщовую смирительную рубашку. Курков сидит на полу, качается, мычит и постанывает. За столом сидят четверо. Я, лейтенант милиции Хотенко, пострадавшая Игнатьева и свидетель Тихомиров. Из коридора доносятся пересуды соседей. Очевидно, что определённой позиции у них нет, поскольку "хороши оба". Один - горемычный, уже с неделю не просыхает. Другая - бесстыдница и "шастает по квартире в одном халате".
Хотенко неспешно заполняет протокол, мы всё еще не знаем кому забирать клиента. Если забирает Хотенко, то это 15 суток. Если я, то это 2-3 недели психушки. Игнатьева стоит за психушку. Она уверяет, что Курков - ненормальный и пусть его вылечат так, чтобы не распускал руки. Тихомиров за арест, он уверен, что такому вообще на свободе не место. Я подозреваю алкогольный делирий, т.е. белую горячку. Очевидно, что Куркова раздирают на части злоба и похоть, вполне обычное дело. Лейтенант Хотенко возражает, он не видит в происшествии ничего, кроме хулиганства. Мне тоже жаль расставаться с Курковым и я применяю военную хитрость. Я говорю лейтенанту: "Ну с ним-то ладно, а с рубашкой что будем делать? Казенное, ведь, имущество. Эту рубашку с моей же зарплаты и вычтут". Железобетонный аргумент срабатывает. Хотенко собирает под протоколом наши подписи и удаляется.
С притихшим Курковым мы садимся в белый РАФ-ик и с удовольствием, не спеша, едем в городскую психиатрическую больницу N3 им. И.И. Скворцова-Степанова. Я проверяю узел на рукавах смирительной рубашки и говорю: "Повезло тебе, Курков. Наверное, ты в похожей рубашке родился. Отлежишься в больнице, отъешься, просохнешь. С людьми интересными на отделении познакомишься. В домино наиграешься в волю. Но если ты козла в себе не одолеешь, то в следующий раз поедешь не в РАФ-ике, а в милицейском УАЗ-ике. Это я тебе гарантирую" - наставляю я Куркова по дружески. Его, кажется, всё устраивает.
...............