Сумасшествие — тема, волнующая меня с отрочества. Не просто волнующая, а вызывающая во мне панический ужас, оцепенение...
Бывало я встречал на улицах умалишенных, и всегда спешил отвести взгляд. А, отведя, ловил себя на непреодолимом желании взглянуть, посмотреть, всмотреться.
Что происходит в человеческом сознании, вдруг, по какой-то, никому неведомой причине, отказавшемуся принимать реальность, выстроив, взамен ее, порой, удивительно сложную структуру мировосприятия?
Каково это быть блаженным?
Как же много имен у безумия! Не меньше чем у дьявола... а может даже и больше. Только в этих нескольких строчках — сумасшедший, умалишенный, безумный, блаженный...
Тайком, как будто стесняясь самого себя, своего любопытства, оборачиваюсь. Она сидит на лавочке автобусной остановки. Часто здесь сидит, как собака, дожидающаяся хозяина с работы.
Когда-то она была брюнеткой, но теперь седых прядей больше. Они выбились из платка, и клочками разбросались по плечам. Лицо почти без морщин, бледное. Кажется, что ей лет пятьдесят, но я знаю, что ей нет и сорока. А уже такая седая!
Очень старое, поношенное пальто, но не засаленное, не грязное, как у бомжих-алкоголичек. Значит аккуратна и чистоплотна.
А глаза... Глаза словно остекленели. И цвет их - цвет стекла. Они почти прозрачны. Взгляд ничего не выражает. И на лице невозможно уловить мимику. Но это - не пустота внутри. Нет. Я знаю что такое внутреннее опустошение. Я наблюдал за собой в этом состоянии, как сейчас - за ней. Пустота внутри омертвляет, погружает тебя в безжизненность, в вакуум, где ничто невозможно.
В ее же взгляде слабое внутреннее движение. По-видимому, не так давно ее хорошо накачали транквилизаторами. Она сидит тихо, спокойно, молча. Ничто не выдает в ней безумия кроме того, что в двадцати пятиградусную жару она бесцельно сидит на остановке в демисезонном пальто и резиновых сапогах. Неожиданно встает, топчется на месте, делает шаг вперед, снова возвращается к скамейке... Так продолжается некоторое время. Наконец, не глядя ни на кого, никуда, уходит. Смотрю ей вслед.
Она еще несколько раз останавливается, оборачивается, кажется, решив вернуться, но, по только ей известным причинам, идет дальше, удаляясь от остановки, пока не скрывается за поворотом.
Тягучая боль жалости, даже скорее сострадания, холодной струйкой проникает в обе камеры предсердия. Слезы наполняют глаза, готовые пролиться в любую секунду. Отворачиваюсь от стоящих рядом, украдкой вытираю их рукавом.
Кто сжалится надо мной если и я когда-нибудь потеряю связь с реальностью? И стоит ли сожалеть?
Порой мне кажется, что лучше б было бы чтобы до гробовой доски меня терзали демоны безумия, чем жить, осознавая весь ужас и сумасшествие той реальности, которую придумал не я.