С картинками здесь: https://vk.com/club87908871
Из книги Эдгара Райса Берроуза "Дьявол апачей"
глава 1
Джеронимо уходит.
Серебристый свет Клего-на-ай, полной луны, струился с залитого звездами неба аризонской ночи на лагерь апачей бедонкое (Be-don-ko-he). Он блестел на медных плечах, на высоких скулах и смягчал жесткие черты смуглых и диких лиц — лиц, столь же непроницаемых, как и лицо самой Клего-на-ай.
Серебристый лунный свет освещал Нан-та-до-таша, иззе-нантана своего народа, когда он вел людей в танце и когда он молился о дожде, который мог бы спасти их сохнущие посевы. Во время танца Нан-та-до-таш крутил шнур с привязанным к нему тзи-дитиниди вокруг головы. Он быстро вращал его спереди назад, производя звук порыва проливного дождя; воины и женщины, танцуя с Нан-та-до-таш, слушали ревущие звуки тзи-дитиниди, видели, как знахарь бросал священную пыльцу ходдентин на четыре стороны света, и верили, что эти действия заставят ветер и дождь прийти к ним с помощью.
tzi-ditindi – «ревущий ромб» апачей.
Чуть в стороне, наблюдая за танцующими, сидел Шоз-Дихихи, Черный Медведь, рядом с Гиан-на-та, своим другом детства, товарищем по тропе войны и рейдам. Шоз-Дихихи хоть еще и молод, но он уже военный вождь бедонкое, проверенный во многих битвах с воинами пинда-ликкои (pindah-lickoyee, белые глаза). Был он ужасом многих разрозненных гасиенд Соноры и Чиуауа — страшным Дьяволом Апачей.
Старый апач бил в эс-а-да-дед, традиционный барабан из оленьей кожи, натянутой на обруч, и под его ритм Нан-та-до-таш вел танцоров; его обнаженное тело было выкрашено в зеленовато-коричневый цвет с желтыми змеями на каждой руке; на груди у него был нарисован желтый медведь, а на его спине виднелись зигзагообразные линии молний.
Его магический шнур, перекинутый через правое плечо, свисал на левое бедро. Силой, почти равной этой четырехжильной веревке из кожи антилопы, была шаманская шапка Нан-та-до-таша из оленьей кожи, с помощью которой он мог заглянуть в будущее, предвидеть приближение врага, исцелять больных, или рассказать, кто и куда угнал лошадей.
Магические шнуры.
Орлиные перья с черными кончиками добавляли эффектности и декоративности этому головному убору, ценность которого еще больше повышалась за счет нашитых раковин морского ушка, дукли и змеиной погремушки, увенчивавшей верхушку; коричневато-желтым и темно-голубым были изображены на шапке облака, радуга, град, утренняя звезда, Бог Ветра с его легкими, черный Ган (горный дух), и большие солнца.
— Ты не танцуешь с воинами и женщинами, Шоз-Дихихи — промолвил Гиан-на-та -- почему?
- А почему я должен? — спросил Черный Медведь -- Усен (Высшая Сила, божество апачей) покинул шис-индей. Он больше не слышит молитв своего народа. Он перешел на сторону пинда-ликкойи, у которых больше воинов и лучше оружие. Много раз восходил Шоз-Дихихи на возвышенности, проводил церемонии и молился Усену, но Он позволил Ху украсть мою маленькую Иш-кей-най, и Он позволил пуле пинда-ликкойи убить ее. Зачем мне танцевать для Ганов (духи гор), если они слепы и глухи?
— Но разве Усен не помог тебе найти Ху и убить его? — настаивал Гиан-на-та (литературный вымысел Берроуза, вождь Ху погиб в результате несчастного случая).
-- Усен! – с презрением выдохнул Черный Медведь -- никто не помогал Шоз-Дихихи найти Ху. Никто не помог Шоз-Дихихи убить его. Он сам нашел Ху — один, и своими руками убил его. Это Шоз-Дихихи, а не Усен, отомстил за Иш-кей-най!
— Но Усен исцелил рану твоей печали — настаивал Гиан-на-та -- он вложил в твое сердце новую любовь, чтобы заменить старую, ставшую лишь печальным воспоминанием.
-- Если Усен сделал это, то лишь для того, чтобы усугубить горе Шоз-Дихихи -- сказал Черный Медведь -- я не говорил тебе этого, Гиан-на-та.
-- Ты не говорил о белой девушке с тех пор, как забрал ее из нашего лагеря домой после того, как спас от Татс-а-дас-ай-го и Чи-и-а-хен -- ответил Гиан-на-та -- но пока она была с нами, я видел выражение твоих глаз, Шоз-Дихихи, и оно сказало мне то, чего не сказали мне твои губы.
-- Тогда мои глаза, должно быть, знали то, чего не ведало мое сердце – предположил Шоз-Дихихи. Было бы лучше, если бы мое сердце ничего и не узнало; но оно узнало. Долгое время мы были друзьями, Гиан-на-та. Наши тсочи (люльки), свисавшие с ветвей деревьев, раскачивались под одним и тем же дуновением ветра, или, привязанные к спинам наших матерей, мы шли вместе с ними по одним и тем же тропам через пустыни и горы; вместе мы учились обращаться с луком, стрелами и копьем и вместе мы вышли на тропу войны в первый раз. Ты для меня как брат. Ты не будешь смеяться надо мной, Гиан-на-та; и поэтому я расскажу тебе, что произошло в тот раз, когда я отвез белоглазую девочку Уичиту обратно в хоган ее отца, чтобы ты смог понять, почему я несчастен и почему я знаю, что Усена больше не заботит то, что со мной станет.
Тсоч апачей.
-- Гиан-на-та не станет смеяться над горем своего лучшего друга -- ответил товарищ.
-- В моем сердце не было желания любить белоглазую девушку -- продолжал Черный Медведь -- ля Шоз-Дихихи она была как сестра. Она была добра ко мне. Когда солдаты пинда-ликойи были повсюду, она приносила мне еду и воду и дала мне лошадь, чтобы я смог вернуться обратно к моему народу. Я знал, что она сделала это, потому что однажды я спас ее от белоглазого мужчины, который хотел причинить ей вред. В моей голове не было ни одной мысли о любви. Как это смогло произойти? Кто бы мог подумать, что Шоз-Дихихи, апач, военный вождь бедонкое, полюбит девушку из племени пинда-ликойи?
Но Усен бросил меня. Он позволил мне смотреть на лицо белоглазой девушки в течение многих дней, и с каждым днем он делал ее все прекраснее в моих глазах. Я старался не думать о любви. Я выбросил это из головы. Я переключал свои мысли на другие вещи, но не мог оторвать глаз от лица девушки из народа пинда-ликойи.
Когда мы прибыли к хогану ее отца, я остановился и сказал ей идти дальше одной, но она захотела, чтобы я пошел с ней, и чтобы ее отец смог поблагодарить меня. Я отказался. Я не осмелился пойти. Я, Дьявол Апачей, боялся этой белоглазой дочери пинда-ликойи!
- Она подошла ко мне и стала уговаривать меня. Она положила обе руки мне на грудь. Прикосновение этих нежных белых рук, Гиан-на-та, сломало волю Шоз-Дихихи; под ним разрушились гордость и ненависть, которые есть наследие апачей. Внутри меня вспыхнуло пламя — верный огонь любви.
Я схватил ее и прижал к себе; я прижался губами к ее губам. А потом она ударила меня и попыталась оттолкнуть, и я увидел страх в ее глазах; и еще, что—то более ужасное, чем страх — отвращение. Как будто я был нечист.
Тогда я отпустил ее и ушел, но оставил за спиной свое сердце и счастье. Шоз-Дихихи оставил себе только его гордость и его ненависть — его ненависть к пинда-ликойи.
— Если ты сейчас ненавидишь белоглазую девчонку, то это хорошо — сказал Гиан-нах-та -- пинда-ликкойи низкорожденные и глупцы. Они не подходят для апача!
— Я не ненавижу белоглазую Уичиту — грустно сказал Шоз-Дихихи -- если бы я это сделал, то был бы несчастлив. Я люблю ее.
Гиан-на-та покачал головой.
-- У Шис-Индай есть много хорошеньких девушек, которые блестящими глазами смотрят на Шоз-Дихихи.
-- Мне они не нравятся — ответил Черный Медведь -- давай не будем больше говорить об этих вещах, Гиан-на-та, мой друг. Я прошу. Пойдем лучше послушаем разговор Джеронимо и других старых воинов.
— Да, это будет получше для мужчин — согласился Гиан-на-та.
Вместе они подошли и присоединились к группе воинов, окружавших старого военачальника апачей.
Говорил Белый Конь (Перико), брат Джеронимо.
-- Среди индейцев Сан-Карлос много говорят о том, что вожди белоглазых солдат собираются посадить Джеронимо и многих других наших вождей в тюрьму!
-- Однажды меня посадили в тюрьму, и продержали там четыре месяца — промолвил Джеронимо -- они так и не объяснили мне, почему они меня там держали; так же как и то, почему меня оттуда выпустили.
-- Они посадили тебя в тюрьму, чтобы убить, как это они проделали с Мангасом Колорадасом — сказал военный вождь -- но сердце их обратилось в воду, поэтому они испугались.
-- Они больше никогда не посадят Джеронимо в тюрьму! — сказал старый военачальник -- Я старею. Я хотел бы жить в мире, но лучше я буду идти по тропе войны до конца своей жизни, чем снова быть закованным в темницу пинда-ликкойи!
-- Мы больше не хотим воевать. Мы пришли, как нас попросил Нантан-де-ла-пар-ан (Вождь-в-коричневой — одежде, одно из апачских имен генерала Джорджа Крука). Мы посадили урожай, но дождей нет, потому что Усен сердится на нас, а Великий Белый Вождь (президент) не может нас накормить, потому что его агент крадет предназначенную для нас говядину и заставляет нас голодать. Он не позволит нам охотиться ради пропитания, если мы будем и дальше прозябать в Сан-Карлос.
-- Да кто такой этот белоглазый вор, который указывает, где воин апачей может сделать свой кунх-ган-хей, или где он будет охотиться? — с негодованием спросил Шоз-Дихихи -- Черный Медведь разбивает лагерь где хочет, и охотится где хочет!
(Поскольку апачи не строят домов и редко остаются в какой-либо местности более чем на неделю, место их временного обитания получило свое название от их слова кунх, что означает огонь; так что для обозначения лагеря или нескольких веток, связанных вместе для укрытия, мы должны сказать кунх-ган-хей, что означает место для костра. Индивидуальность значения многих их слов полностью зависит от акцента).
— Громкие слова для молодого человека, сын мой! — сказал Джеронимо -- Легко говорить о важных вещах, но когда мы пытаемся сделать это, солдаты приходят и убивают нас; каждый белоглазый, встретивший наших охотников на своей тропе, стреляет в них. Для них мы как койоты. Не довольствуясь кражей земли, которую Усен дал нашим предкам, не довольствуясь убийством дичи, которую Усен поселил здесь, чтобы накормить нас, они обманывают нас и охотятся на нас, как на диких зверей.
— И все же ты, Джеронимо, военачальник апачей, не решаешься идти против них войной! -- упрекнул его Шоз-Дихихи – Но ведь это не потому, что ты боишься. Никто не сможет сказать, что Джеронимо трус. Но тогда почему?
-- Сын Джеронимо говорит правду -- ответил старый предводитель -- Гоятлай, сын Тах-клиш-уна, не боится идти по тропе войны против пинда-ликкойи, хотя и знает, что безнадежно сражаться против их воинов, которых так же много, как иголок на ветках кедра. Ибо, Гоятлай не боится умереть. Но ему не нравится видеть воинов, женщин и детей, убитых напрасно, и поэтому он ждет и надеется — надеется, что пинда-ликкои когда-нибудь сдержат свои слова договоров, заключенных ими с шис-инде — договоров, которые они всегда нарушали первыми!
Если этот день наступит, то шис-инде смогут жить в мире с пинда-ликкои; у наших женщин и детей будет еда; также у нас должна быть земля для возделывания, и земля для охоты; мы могли бы жить как братья с белоглазыми людьми и никогда больше не идти по тропе войны.
-- Я не хочу жить с белоглазыми людьми ни в мире, ни как-нибудь иначе! — воскликнул Черный Медведь -- Я апач! Я родился на тропе войны. Из груди моей матери я выпил сильное молоко, из которого вырастают воины. Ты, мой отец, научил меня натягивать лук, метать копье; из твоих уст мои детские уши слышали про подвиги моих предков, великих воинов, от которых я произошел; ты научил меня ненавидеть пинда-ликкои, ты видел как я убил многих вражеских воинов и снял свой первый скальп (вымысел Берроуза, апачи скальпов не снимали), и я всегда гордился тобой. Как же я могу поверить что слова, которые ты только что произнес, являются истинными словами твоего сердца?
-- Молодые говорят от сердца, Шоз-Дихихи, как ты говоришь сейчас, и как я говорил с тобой, когда ты был ребенком, а старость говорит от зрелых мыслей. Мое сердце готово следовать по тропе войны, сын мой; мое сердце убило бы белоглазых людей, где бы оно их ни встретило, но мой разум велит мне еще немного пострадать и погрустить, в надежде на мир и справедливость для моего народа.
После слов Джеронимо на некоторое время наступила тишина, нарушаемая только ударами барабана эс-а-да-дед и пением знахаря, который вел танцоров.
Вскоре на внешний край освещенного костром круга из темноты вышел человек и остановился. Он произнес слова мира и по знаку Джеронимо подошел к группе сидящих на корточках воинов.
Это был Кло-сен, из общины недни. Он подошел поближе, встал перед воинами бедонкое и посмотрел в лицо Джеронимо.
— Я принес вести от белоглазых вождей резервации Сан-Карлос — сказал он.
-- Какое сообщение они посылают? — спросил Джеронимо.
-- Они хотят, чтобы Джеронимо и другие вожди прибыли в форт Томас и провели с ними совет — ответил Кло-сен.
— О чем они будут говорить? — спросил старый военачальник.
— Есть много вещей, о которых они хотят поговорить с вождями апачей. — ответил Кло-сен -- Они слышали, что мы недовольны, и обещали выслушать наши беды. Они говорят, что хотят жить с нами в мире, и что если мы придем на переговоры, они устроят для нас большой пир, и что вместе мы придумаем, как белоглазые и шис-инде будут жить вместе, как братья.
Шоз-Дихихи скептически хмыкнул.
-- Они хотят навсегда оставить нас индейцами — заметил воин.
-- Скажи им, что мы соберем здесь совет -- продолжил Джеронимо.
-- Если вы не придете — сказал Кло-сен — то и недни не придут — эти слова Де-клуги посылает Джеронимо и бедонкое.
С приходом гонца танец прекратился, и воины собрались, чтобы послушать его слова; в соответствии со своим рангом они выстроились вокруг небольшого костра, так что все они слышали, когда Джеронимо предложил провести совет, чтобы определить какие действия они должны предпринять. Он выступал, как военный предводитель общины бедонкое.
— Мы, шис-инде, исчезаем с лица земли — печально сказал он — но я не могу думать, что мы лишние в этом мире, иначе Усен не создал бы нас. Он создал многие племена людей и безусловно, имел праведную цель при создании каждого из них.
Каждое из племен Он наделил своим домом. В землю, созданную для каждого племени, Он поместил все, что необходимо именно для этого племени.
-- Когда Усен создал апачей, он поместил их в горах и долинах Нью-Мексико, Аризоны, Соноры и Чиуауа. Он дал им столько зерна, фруктов и дичи, сколько они смогут съесть. Чтобы восстановить их здоровье, когда на них нападала болезнь, Он вырастил много разных целебных трав. Он научил их, где найти эти травы и как приготовить их для исцеления. Он дал им приятный климат, и все необходимое для одежды и крова было всегда у них под рукой.
Усен также создал белоглазых людей; и для них Он создал отдельную страну, но им оказалось этого мало. Им нужна страна, которую Усен создал для них, но также и страна, которую Он создал для апачей. Они согласны жить так, как это задумал для них Усен, но они не удовлетворены тем, что и апачи тоже должны жить так, как решил Усен. Они хотят, чтобы апачи жили, как решат белоглазые.
Однако апачи не могут жить так же, как белоглазые люди. Они не были бы счастливы. Они бы заболели и умерли. У них должна быть свобода передвижения по своей стране, где они пожелают; они должны иметь возможность добывать пищу, к которой привыкли; они должны иметь возможность свободно искать травы, которые излечат их от болезней.
Этих вещей они не могут делать, если живут в резервациях, отведенных для них белоглазыми людьми. Они не могут жить своей жизнью, если их вожди должны подчиняться приказам индейского агента, который мало знает об индейцах, и они мало его заботят.
С годами мой разум больше обращается к миру, чем к тропе войны. Я не хочу воевать с пинда-ликкои, но я также не хочу, чтобы они указывали мне, как и где я должен жить в моей собственной стране!
Стареющий воин замолчал, и оглядел круг мрачных лиц.
-- Я хочу мира. Возможно, у этого костра совета сидят более мудрые люди, которые могут рассказать мне, как люди Шис-Инде могут обрести и мир, и свободу. Возможно, если мы пойдем на этот совет с белоглазыми, они объяснят нам, как мы сможем обрести мир и свободу.
Джеронимо хотел бы уйти от мыслей о войне, но в его памяти живет воспоминание о том давнем дне, когда вожди белоглазых воинов пригласили бе-донкое на совет и пир в форт на Перевале Апач. Мангас Колорадас был тогда вождем, и он пошел со многими из своих воинов.
Незадолго до полудня солдаты пригласили бедонкое в шатер, где, как им сказали, им дадут поесть. Когда все уже были в палатке, на них напали. Мангас Колорадас и несколько других воинов, разрезав палатку, спаслись; но большинство из апачей были убиты или взяты в плен. Я сказал!
По правую руку от Джеронимо встал воин.
-- Я тоже хочу мира — сказал он — но я слышу призрачные голоса Санза, Кла-де-та-хе, Ни-йо-ка-хе, Гопи и других воинов, убитых в тот день солдатами на Перевале Апач. Они говорят мне не доверять белоглазым людям. Дух Кла-де-та-хе, моего отца, напоминает мне, что все белоглазые лжецы и воры. Это они нам неоднократно доказывали. Они заключают договоры и нарушают их; они крадут говядину и другие продукты, предназначенные для нас. Это знают все апачи. Я не думаю, что нам стоит идти на этот совет. Я сказал.
Таким образом, один за другим высказали свои точки зрения все желающие, кто за, а кто против переговоров; и когда было проведено окончательное голосование, большинство из присутствующих высказалось против.
В ту же ночь Кло-сен ушел, чтобы сообщить результаты совета белым людям и Де-клу-ги, вождю нед-ни. Также, Де-клу-ги и его людям было передано приглашение присоединиться к бедонкое в предстоящей охоте в Мексике.
-- Вы знаете — сказал Джеронимо своим воинам — что это будет означать войну! Белоглазые не позволят нам покинуть резервацию и спокойно охотиться.
-- Лучше мужественно умереть на тропе войны, чем в тюрьме — ответил Шоз-Дихихи.
Двумя днями позже апачи из общины недни присоединились к бедонкое, и все собравшиеся понимали, что задуманное ими означало войну, об этом говорили и их поспешные приготовления к отъезду, и к военной тропе. Растрепанные волосы вымыли и подвязали; сформировали боевые отряды; меньшие и более легкие серьги заменили тяжелые подвески мирного времени; ожерелья были сокращены до одной нити; каждый воин наносил боевую раскраску, в соответствии со своим индивидуальным вкусом, способностями и воображением.
С помощью шила и оленьих сухожилий женщины скво-апачки пришивали последние заплаты к изношенным военным мокасинам, собирали воедино свои немногочисленные пожитки, готовясь к изнурительным переходам, дням голода, жажды, сражений.
Со множества возвышенностей зоркие разведчики следили за подходами к лагерю, в то время как другие наблюдатели расположились далеко в том направлении, откуда можно было ожидать предположительное наступление войск. Эти разведчики знали час, когда бедонкое и недни начнут свой поход на юг, к Соноре, и когда основные силы апачей сняли лагерь и двинулись по выбранному маршруту, наблюдатели начали оставлять свои позиции и перемещаться на следующие; но всегда они смотрели на север, и глаза движущихся колонн обращались в том же направлении.
Вскоре после отъезда апачи увидели тонкие клубы сигнального дыма, быстро поднимавшиеся с вершины горного хребта далеко на севере. Эти быстро множащиеся и повторяющиеся дымовые сигналы сообщили им, что приближается большой, хорошо вооруженный отряд противника; но до него было еще далеко, и Джеронимо мало опасался, что он сможет их настигнуть.
Они двинулись дальше, хорошо вооруженные, на хороших лошадях, уверенные в том, что все белоглазые солдаты находятся к северу от них. Шоз-Дихихи верхом на своем пегом жеребце Нехеуни ехал впереди, направляясь к Перевалу Апач.
Вдруг с вершины холма, недалеко от перевала, к которому они приближались, в воздух поднялся столб дыма, превратившийся в облачко; за ним последовал еще один, и еще один, в ускоряющейся последовательности. С противоположной стороны к Перевалу Апач приближался еще один отряд противника!
Перевал Апач.
Шоз-Дихихи развернулся и погнал своего Нехеуни обратно к Джеронимо, который вместе с остальными апачами тоже заметил дымовые сигналы.
-- Возьми десять воинов и скачи через перевал, — приказал Джеронимо — если пинда-ликкои слишком близко для того, чтобы мы смогли пройти, пошлите посыльного обратно с известием, и мы повернем на юг через горы по эту сторону перевала. Вместе с другими воинами вы будете удерживать их столько, сколько сможете — если будет возможно, до темноты — а потом последуете за нами. Камнями мы укажем вам, по какому пути мы пошли.
Если они еще не очень близко, продвигайтесь вперед, пока не найдете подходящее место, чтобы их удержать. Это даст нам время пройти через перевал, и обогнуть по тропе к Соноре. Поторопитесь!
Шоз-Дихихи спросил Гиан-на-та и еще девять храбрецов, не желают ли они сопровождать его, повернулся и помчался к перевалу, не дожидаясь ответа, так как знал, что все они последуют за ним. Он почти не боялся неожиданной встречи с солдатами на перевале, так как знал что разведчик, подавший дымовой сигнал, непрестанно следит за врагами, и что он отступит перед их натиском, держась всегда между ними и апачами.
Шоз-Дихихи и его десятка доскакали до дальнего конца перевала. Солдат еще не было видно, но в полумиле к западу они увидели своего разведчика, дающего знаки поторопиться вперед, и когда они достигли его, он отвел Шоз-Дихихи на вершину холма и указал на юг.
В полумиле от него апач увидел трех солдат в пыльно-синей форме, медленно едущих в направлении перевала. Позади них, но скрытый за холмом, находился основной корпус - его положение было хорошо отмечено парящим над ним облаком пыли. То, что солдаты заметили дымовые сигналы, было видно по крайней осторожности, с которой продвигался их авангард.
Вскоре в поле зрения появился и небольшой передовой отряд, с грамотно расставленными флангами, но Шоз-Дихихи не стал тянуть время дальше, чтобы увидеть еще больше белоглазых — приближались воины пинда-ликкои, и они были готовы к бою.
Молодой военный вождь бедонкое раньше уже сражался с солдатами белоглазых и примерно представлял, что те станут делать, когда на них нападут. Он был уверен, что сможет удерживать их достаточно долго, чтобы основная часть апачей смогла перейти через перевал, и поэтому он отправил одного посыльного назад, чтобы сказать Джеронимо поторопиться. Он послал воина на вершину холма, чтобы занять сектор для стрельбы, и отправил двух воинов со всеми лошадьми к другой тропе на юг, по которой теперь должны были следовать колонны беглецов. Таким образом, он сжигал за собой мосты, но был уверен в положительном результате своего плана.
Учитывая его самого, теперь противнику противостояло девять воинов; и Шоз-Дихихи, не теряя времени, направил свои небольшие силы для осуществления своего плана защиты Перевала Апач.
Авангард войска врагов, обнаружив апачей, сделал то, что Шоз-Дихихи и предполагал — развернулся и помчался назад к передовому отряду, который теперь был развернут для стрельбы. Основные силы остановились и спешились, чтобы сражаться в пешем строю, поскольку крайне пересеченная местность не предполагала конных атак
Этой задержкой, на которую и рассчитывал Шоз-Дихихи, он и шесть его воинов воспользовались, промчавшись через холмы, вне поля зрения врага, к точке, откуда они могли спокойно наблюдать за основными силами белых. Двух воинов он оставил на вершине холма, которая господствовала над подходом к перевалу.
Когда семеро раскрашенных воинов достигли своих постов, они рассредоточились вдоль низких холмов и сверху наблюдали с интервалом примерно в пятьдесят ярдов. Дальше всего от перевала находился Шоз-Дихихи. Это была его винтовка, которая заговорила первой сверху и сзади солдат, оставленных с лошадьми тех, которые теперь медленно пешком продвигались в боевом порядке.
Одна из раненых лошадей дернулась, вырываясь из рук державшего ее солдата. Теперь вдоль линии холмов семь апачей быстро обстреливали незащищенный тыл и фланг противника. С громким ржанием и фырканьем лошади убегали от тех, кто их еще пытался удержать, добавляя беспорядка среди спешенных кавалеристов. Командир, подбодрив своих людей словом и примером, приказал им найти укрытия и залечь, выстроившись в неровную линию лицом к опасным холмам. Также, лейтенант приказал оттащить оставшихся лошадей в безопасное место.
Апачи прекратили беспокоящий огонь. Шоз-Дихихи не хотел бросаться в наступление, которое смогло бы выявить его слабые силы; его единственной целью было задержать продвижение врага к перевалу до тех пор, пока Джеронимо не пройдет через него с двумя колоннами людей.
Офицер, командующий кавалерией, не мог знать наверняка, что ему не противостоят все силы ренегатов; и в затишье, последовавшем за первой атакой, он начал отводить своих людей на более безопасную позицию, и так как это отступление уводило их все дальше от перевала, то Шоз-Дихихи и не собирался мешать ему, а только ждал, пока солдаты наконец не найдут укрытия. Он смотрел, как они роют небольшие траншеи и складывают камни по их переднему краю; и когда он увидел, что они чувствуют себя в безопасности, он дал команду вдоль своей линии на огонь, и чтобы после каждого выстрела воин менял свою позицию для следующего, так чтобы у противника создалось впечатление, что он столкнулся с длинной цепью стрелков.
Солдаты находились примерно в сотне ярдов от того места, где в сухом овраге были спрятаны их лошади; при каждой попытке пересечь это пространство и добраться до них, апачи концентрировали свой огонь на этой зоне, эффективно отбивая всякий энтузиазм в осуществлении данного плана, ну и раненых, соответственно, пока что не было.
Командир был озадачен тактикой апачей. Он боялся, что они готовятся к генеральной атаке, и поэтому не решался приказать своим людям подняться по крутому склону холма на его штурм, под огнем неизвестного количества дикарей. Он также, решил позволить себе ожидать, так как потерь не имел, и с минуты на минуту ожидал прибытия пехоты, следовавшей далеко позади с обозом.
Итак, наступил полдень. К Шоз-Дихихи прибыл гонец с известием, что два племени благополучно прошли перевал. Он выстрелил в сторону пыльно-голубых солдат и отправил двух своих воинов присоединиться к основным силам апачей. В течение следующих получаса каждый из оставшихся храбрецов выстрелил по одному разу, а затем еще двое ушли настигать беглецов. Следующие полчаса были напряженными для трех оставшихся воинов, так как каждый произвел по два-три выстрела, меняя позицию после каждого из них, и таким образом производя впечатление постоянной численности стрелков. Затем ушли еще два воина.
Теперь остался один Шоз-Дихихи. На севере возникло большое приближающееся облако пыли. Это подходила пехота!
Шоз-Дихихи выстрелил и бросился менять позицию, поближе к Перевалу Апач. Солдаты обстреливали то место, откуда поднялся дым от его выстрела, как и весь долгий жаркий полдень до этого. Шоз-Дихихи выстрелил еще раз, и начал незаметное отступление.
Пехоту встретил посыльный от кавалерии. Весь день они слышали стрельбу и поспешили вперед. Измученные жарой, пыльные и уставшие, они пребывали далеко не в лучшем настроении. Сплевывая пыль с распухших языков и яростно проклиная всех индейцев вообще и апачей в частности, они развернулись и двинулись вверх по склону холма, чтобы обойти с фланга сражающихся краснокожих. На этот раз, ей-богу, они точно достанут этого старого черта Джеронимо и всех его грязных, подлых сивашей (Siwashes)!
Одним мощным рывком спешенные кавалеристы сорвались со своих окопов и бросились прямо на врага. Худые бодро опережали толстых, не оставляя тем ни малейших шансов на успех!
Это превратилось в гонку за тем, кто доберется до ренегатов первым — кавалерия или пехота. Кавалерия, имея преимущество в близости, прибыла на место первой, и она получила за это хоть что-то -- когда подтянулась пехота, она над ней хорошо посмеялась. Потому что, в поле зрения не было ни одного апача!
С вершины холма, примерно в миле к югу от перевала, одинокий воин наблюдал за ними, прикидывая численность пехоты и размер продовольственного обоза. Удовлетворенный результатами, он повернулся и потрусил вниз по тропе, проложенной его товарищами, когда они двигались на юг.
Длинная тропа эта вела на юг, в Сонору - к тайной базе апачей в горах Сьерра-де-Сахуарипа.
Джеронимо снова ушел!