Посвящается моей подруге Римме
Знаете, что самое невыносимое в декабрьской жаре Брисбена? Это то, что ты просыпаешься полностью разбитой. Как будто у твоего измученного тела вовсе и не было ночных часов отдыха. То же самое и с головой: мозг отказывается работать, словно там, под черепной коробкой, произошло закипание серого вещества. И ты, собрав волю в кулак, заставляешь себя сконцентрироваться, встать, и добраться до элексира жизни – кофеварки на кухне. Где вокруг этого сверкающего чуда под названием «Delonghi», ты замечаешь целую кучу маленьких муравьев, ползающих по мраморной столешнице. Невыносимые твари эти живут в доме и от них невозможно избавиться никакими силами. Они стремятся забраться в любую крошечную щель, под любой предмет, чтобы устроить там гнездо. На них не действуют ни народные средства, ни яды. Изобретательные создания тут же находят новый путь, чтобы появиться на кухне, в любой из спален или ванной комнате. Жара и муравьи – чёртовы субтропики!
Немного придя в себя после зарядки, душа, и чашки крепкого кофе, я читаю сообщения на мобильном телефоне. И узнаю, что вчера у моей лучшей подруги, близкого и родного мне человека, моего второго «Я», умер муж, совсем ещё не старый человек. А она сама упала в обморок и при этом сильно ударилась головой… Честно говоря, я порадовалась тому, что надо идти на работу, чтобы не думать без конца о том страшном событии, которое навсегда изменило нашу жизнь. До этого дня никто из нашего ближайшего окружения не умирал, и мы искренне считали себя молодыми, да и чувствовали себя по-настоящему молодыми. Собираясь вместе, мы безудержно веселились и валяли дурака, совсем, как в юности, когда каждый день был прекрасен и полон ощущения свободы и веры в бесконечность жизни. В её незыблемую стабильность со здоровыми и энергичными родителями и друзьями, которые всегда будут рядом. А теперь Рубикон перейдён…
С этими мыслями я и иду на работу, в частный дом престарелых, где уже давно работаю. Там я мою постояльцев в душе, кормлю их, даю им лекарства, выслушиваю жалобы, выполняю просьбы, помогаю потерявшим память людям найти их комнаты, отвожу в туалет, объясняю, уговариваю, убеждаю… К концу смены вся эта длинная череда дел в очередной раз каким-то образом заканчивается: почти все наши пациенты уже в постели, утомлённые долгим днём.
Настаёт долгожданное время, когда я, наконец-то, могу пойти в медицинский пост, расположенный в моём крыле и сесть за отчёт о проделанной работе, который выполняется в электронной форме (а ведь когда-то приходилось делать записи в толстых журналах, похожих на амбарные книги!). Делаю отчёт механически, особого мозгового штурма это не требует. Боль снова возвращается, терзая моё сердце. Память уносит меня в чудесный, тёплый августовский день, в тот самый день, когда мы виделись с Вадимом в последний раз.
Я приехала в Рязань в отпуск, и каждый мой день был нескончаемым праздником с раннего утра до самого позднего вечера. Друзья брали выходные дни и, отложив все дела, проводили время со мной. В тот день мы втроём пошли в новый азербайджанский ресторан, кухню которого Вадим, выросший в Баку, считал весьма приличной. Хозяин ресторана встречал постоянного посетителя, как близкого друга. О, это восточное гостеприимство с его обычаями, в которых Вадим был настоящий знаток! Я ведь была гостем и подачу блюд начинали с меня, так же, как и ритуал разлития чая по затейливым фарфоровым пиалам. И тихая музыка, и нескончаемая беседа… Как могут воспоминания о чудесном дне так ранить и терзать душу? Смерть, как же подло ты нанесла удар! Когда я на работе, то готова к твоему появлению в любой момент. Ведь место, где я работаю — это последний приют, куда люди приходят, чтобы встретиться с тобой. И только ты выбираешь время встречи. Почему же ты подкралась ко мне с тыла и нанесла удар в спину?!
Дверь внезапно отворилась и в комнату поста вошла одна из наших сестёр, Фрида, которую я называю Вечный Хеллоуин. Обладая нежным, прелестным от природы лицом, голубоглазая блондинка Фрида красит волосы в чёрный цвет. В добавок к этому, она накладывает на свою молодую кожу толстый слой тонального крема, ну, а как следствие последнего веяния, моды её лицо стали украшать широкие, угольно-чёрные брови и накладные ресницы. Замечательный имидж для работы в доме престарелых! Но надо сказать, что несмотря на устрашающий вид, Фрида хорошая, дельная медсестра. Машинально отмечаю, что Фрида отработала утреннюю смену, а сейчас зачем-то вернулась в такое позднее время. Я уже открыла было рот, чтобы спросить её, не собирается ли она выйти в ночную смену, как медсестра произносит на чистом русском языке: «Ты звала меня? Вот я и пришла!». При этом я понимаю, что голос этот звучит только у меня в голове, а губы Фриды, как и её лицо, остаются неподвижными. Кровь бросилась мне в голову, сердце застучало в бешеном темпе, звук его ударов в ушах перешёл в невыносимый грохот, дыхание перехватило. Господи, прими грешную душу мою!
Прохладная, мягкая рука ложится на мой разгорячённый лоб и голос Фриды-Смерти произносит: «Успокойся, я не за тобой пришла. Я просто поговорить хочу. Можешь мне любые вопросы задавать». И тут я, никогда не лезшая за словом в карман и чувствовавшая себя, как рыба в воде, и на сцене, и в прямом телевизионном эфире, задаю глупейший вопрос: «А почему ты Фрида?». По лицу Смерти пробегает тень усталости. Представляю, как ей надоело отвечать на подобные нелепые вопросы! Но она терпеливо объясняет: «Я принимаю ту форму и облик, который диктует мне энергетика места, где я нахожусь. А также подсознание собеседника. Нет никакой необходимости всюду появляться одетой в балахон и с косой за плечами. Сейчас, всё-таки, двадцать первый век, а не средневековье». Доброжелательность собеседницы позволяет мне прийти в себя и задать самый важный вопрос: «Почему именно Вадим? Почему так внезапно?».
Какая-то неуловимая трансформация происходит в тесном, замкнутом пространстве медицинского поста. И уже не Фрида, а Джеймс сидит рядом со мной. Джеймс, медбрат с врождённым пороком сердца, ушедший из жизни несколько лет назад. Джеймс, чья фотография до сих пор стоит у нас в служебной комнате. Коллега, который так поддерживал меня в первые месяцы работы, когда приходилось очень, очень трудно. «Для вас, людей, всё всегда происходит неожиданно, сколько предупреждений вам не посылай! Разве не было у него проблем с сердцем? А когда он сердце себе посадил? Тогда, когда пытался выжить и заработать на достойную жизнь для любимой женщины в той кровавой мясорубке, которую вы, русские, сейчас называете «лихими девяностыми». Вот за то, что он через всё это прошёл и порядочным человеком остался, ему и позволили уйти, как праведнику: спокойно, во сне, без мучений. Разве вы все не о таком конце мечтаете? Разве не боитесь вы больше всего немощи и старческого слабоумия? Вам не обвинять, а благодарить меня надо…», - отвечает Джеймс на мой вопрос. А затем продолжает: «А ты сама? Ты лучше всех знаешь, сколько раз твоя жизнь висела на волоске и только от меня зависело, перерезать ли его. Когда ты потеряла контроль над управлением машиной и оказалась посреди оживлённой дороги, кто спас тебя? Ангел- Хранитель? Да, конечно, это всегда он… Все слова благодарности только ему… А мне – одни проклятия. Да, меня трудно любить, я понимаю, но ведь можно хотя бы уважать…».
Мне становится очень стыдно, ведь всё, что говорит Джеймс-Смерть – это правда до самого последнего слова. И слёзы уже не гнева, а смирения и принятия утраты наворачиваются на глаза. Они катятся по щекам и застилают глаза пеленой… А когда слёзы немного утихают, то рядом со мной вместо Джеймса уже сидит Пегги Ларсен. Моя Пегги! Нет, не только моя - наша! Пегги, любившая всех и дарившая любовь до самой последней минуты. Она не запоминала наших имён, но хорошо знала лица. И даже когда я, зная, что Пегги умирает, пришла к ней прощаться, ей на несколько секунд удалось вернуться из забытья, улыбнуться, и попытаться меня обнять … Совсем, как она делает это сейчас!
Не раздумывая ни минуты, я бросаюсь в объятия Пегги, чувствуя её тепло и какой-то тонкий лимонный запах, исходящий от волос. А вокруг нас – бархатистая чернота, которую, словно сполохи, прорезают большие огненные жар-птицы, совсем, как в сказке… И сказка эта ничуть не страшная, а просто бесконечная, как Вселенная…
Постепенно чернота начинает размываться. Через неё удивительным образом начинает проникать зелёный цвет очень редкого оттенка. Вот именно этот яркий, но спокойный и нежный оттенок зелёного, мы с мужем так долго искали, когда решили сделать ремонт в спальнях. Поднимаю веки и понимаю, что лежу на кровати в собственной комнате. Так вот, как это бывает… Значит, мне был дарован шанс переосмыслить свою жизнь и поведать другим, что Смерть всегда приходит внезапно и нельзя оставлять после себя незавершённых дел. А свой новый день я начну со звонка близким людям, чтобы сказать им, как много они для меня значат.