Со слезами на глазах...

Рач Сароян
Валентина Георгиевна в свои 93 года не выглядела даже на 80.

 Маленькая, сухонькая, подвижная, с живым взглядом пытливых и умных глаз, она больше напоминала даму сразу после выхода на пенсию. Молодую, так сказать, пенсионерку. Ветеран партии, ветеран войны, ветеран труда.

 И её сосед, дед Митя, Дмитрий Александрович, блокадник, труженик тыла, один из самых заслуженных блокадников, о котором современники слагали легенды, тоже был  ей под стать: высохший телом, но с ясным взором и потрясающим интеллектом. Человечище!

 Детей ни одной, ни у второго не было, внуков - тоже.

 Коротали жить совместными чаепиятиями, походами в городские парки, воспоминаниями. Благо жили в одной коммуналке,в соседних просторных комнатах и съезжать оттуда не желали. Срослись с  домом, пустили корни. Да и предложили им улучшение только один раз: в далеком 1987 году при Горбачёве. Переезжать надо было на самую окраину Ленинграда.
 Им, родившимся в самом центре, на Петроградской стороне, не хотелось уезжать оттуда.
 Оттуда, где всё было привычным и знакомым.  Вид из окон на шпиль Петропавловки был очень живописным и чем-то необъяснимым. Что-то до боли родное проглядывало в этом ежедневном кадре для обоих.

 Вот и куковали, как могли. Много можно было бы написать о них: о свидетелях разных исторических эпох того государства, которое уже рассыпалось.  Но можно обойтись несколькими словами: они всё время творили победу, каждый на своём месте.

 Валечка, как её называли однополчане, даже успела дойти до Варшавы. Побывала она и штатным снайпером пехотного полка, где за 4 месяца владения винтовкой подстрелила 29-30 фрицев. Стреляла она в затишьях между боями с трофейной снайперской винтовки, добытой разведчиками полка. Будучи до этого почти 2 года медсестрой, вынесла под пулями с поля боя под две сотни здоровых мужиков. Надорвала себе что-то внутри и уже не могла стать после этого матерью. Митя, в то голодное  военное время блокады, стоял у станка на заботливо поставленном для высоты ящике и вытачивал головки снарядов. Причём - без брака и больше любого другого взрослого и опытного мастера.

 Шустрым он был с детства.
 Токарь высочайшей квалификации, мастер любого ручного дела, мастер - золотые руки. И таковым  оставался всю жизнь.

 Он, порой, нехитрым набором примитивных ручных инструментов приводил в порядок электропроводку или сантехнику, мебель или скрипящие двери и половицы у своей соседки, а та в" отместку" кормила его чудеснейшими блинчиками под свежезаваренный, собственноручно собранный, травяной чай.
Пенсии у стариков была маленькими: инфляция съедала мелкую и редкую индексацию. Но им не привыкать!

После фронта и 125-и блокадных грамм так называемого "хлеба" даже простые дешёвые сушки были лакомством. Так и жили оба, переживая всякий раз то инфляцию, то индексацию, то кризис, то дефолт. И всякий раз приговаривали: "Лишь бы не было войны!"

 На прошлой неделе Валентина Георгиевна побывала в поликлинике для прохождения диспансеризации.

 Вначале гардеробщица Вера не хотела ей давать бахилы:" Всё ходите и ходите, на вас всех не напасёшься!"  Потом с недовольным видом швырнула их на стойку.
 После часового ожидания в очереди ей нагрубила участковая врач - молодая женщина  с  усталым лицом и глазами, полными безразличия:" Кто вам сказал, что надо ко мне стоять?  У вас всё тут написано в бумажке! К старости люди разум теряют, но не настолько же!!!"

 Глотая слёзы, Валентина Георгиевна двинулась к выходу и у лестницы чуть не была сбита стремительно открывшейся дверью кабинета.
 Зав. отделением, дородная и холёная крашеная блондинка, высокомерно-пренебрежительно смерила старушку взглядом, прошипев сквозь зубы в сторону: " Всё шастают и шастают! Куда ни плюнь, всюду в старую попадёшь! Им, небось, паёк на том свете выписали, а они всё тут!"
Старая женщина уходила из поликлиники в подавленных чувствах , под злорадное, молчаливое торжество гардеробщицы.

Остановилась на краю тротуара. Дыхание перехватило, разноцветные круги поплыли перед глазами, голова закружилась, и ей пришлось опереться рукой на крыло стоящей рядом иномарки.
 Со второго этажа мужской голос пробасил: " Женщина, отойдите от моей машины! Уберите руки с неё! Женщина, я вам говорю!"
 Подняв голову, она увидела в окне встревоженное и багровое от негодования лицо заведующего поликлиникой.  Он лихорадочно махал рукой с непотушенной сигаретой, будто отгонял тучу мух или комаров:" Да уйдите же вы, наконец! Вы пьяны?  Сидите тогда дома!"

 Пришлось отпустить машину и тронуться медленным шагом в сторону дома.  Слёзы душили её: откуда в людях столько злости, столько чёрствости? Как получилось, что они стали такими?  Как мы это допустили? Почему к нам, старикам-ветеранам, такое нечеловеческое отношение? Чем мы перед ними виноваты? Тем, что выжили? Что сохранили им страну, в которой они родились и выросли, в которой получили образование, стали уважаемыми людьми? И кто только таких грубиянов уважает?Разве что только они сами себя?

С этими мыслями старушка зашла в свою парадную и увидела около почтовых ящиков Дмитрия Александровича, державшего в руках блистер с таблетками валидола. Лицо у него было белое и бескровное, глаза  полуприкрыты, и только быстро пульсирующая вена на морщинистой шее показывала наличие жизни в этом знакомом теле.
Они оба поднялись к себе на скрипучем лифте, их ровеснике, зашли к ней в комнату, и она, усадив Митеньку на старый диван, начала хлопотать на кухне, заваривая свои целебные травки. Деда отпустило к тому моменту, когда она второпях, с чашками в руках, вернулась.

 Только влажные глаза и жёстко сведённые скулы говорили о пережитом.

 После недолгих расспросов выяснилось, что тот ходил в районный собес по поводу проиндексированой ещё в начале года пенсии. Почтальон, принесший ему пенсию на дом, не ответил ему на вопрос  - почему пенсия такого же размера, как и в прошлом году? Он лишь дыхнул на него вчерашним перегаром и выплюнул: "Такое, дед, ещё заслужить надо! А то, как посмотришь на вас, Вы прям все заслуженные до невозможности! Кто больше работал, тот и получает больше!"
В собесе его посылали от одного кабинета к другому, и нигде никого не интересовало, что человек стар и ему трудно толкаться по этажам и коридорам. В конце концов какой-то важный заместитель какого-то большого начальника рявкнул:" Мы всё сейчас здесь всё бросим и будем искать вашу новую пенсию! Что вам положено, то и получаете!  Я вам её не назначал!Спросите у президента!" - и захлопнул дверь перед его носом.

В автобусе он присел на пустующее место женщины-кондуктора, которая была в другом конце автобуса, и тут же, через голову пассажиров, выслушал  её лекцию о том, "какие мужики козлы. Им бы лишь бы задницы свои усадить. А то, что она весь день на ногах, им наплевать!" Её поддержал молодой водитель, который в микрофон на весь салон его пожурил: мол, не по-мужски это - занимать место женщины! Ну и что, что пенсионер? Дома не насиделся?" Молодые ребята-студенты, едущие с учёбы, даже не подумали уступить ему место. Судорожно отвернулись.  Хотя минутой ранее с интересом рассматривали его орденские планки.
 Остальным пассажирам дела до него не было совсем. Он вышел на следующей остановке и, цепляясь за стенку  слабеющей рукой, побрёл к дому. Ноги подкашивались, сердце грозило перебоями в работе, дыхание замирало...

 "Мужик, ты что - пьян? Документики показываем!"- командный тон самоуверенного рядового ППС-ника встряхнул старика.
А-а, нет! Это рука патрульного полицейского трясла его, а вторая уже шарила по карманам.

 Увидев планки, полицейский опешил, но быстро нашёлся: "Ладно, иди герой!"  - и ушёл к патрульной машине без "улова". В парадном дед Митя увидел подожжённые почтовые ящики и полуистлевшие приглашения на празднование дня Победы.
 Это его добило. Но - благо! - друг Валидол был в кармане, помог.

 Старики вдвоём просидели до вечера, посмотрев предпраздничный концерт по телевизору, откуда выступавшие говорили в их адрес много тёплых слов.
 Повздыхали, посетовали на нелёгкую жизнь и разошлись спать.

 Утром под бравурные оркестровые военные марши под пенсии военных лет, они прошли в строю такие же заслуженных ветеранов перед трибунами, на которых сидели другие ветераны, чьи приглашения не были подожжены.
Рдели знамена, улыбающиеся люди шли с гвоздиками,  динамики ревели патриотическими лозунгами! Всеобщее ликование колыхалось над городом незримым туманом.
 Вот две девчушки попросили их сфотографироваться с ними "для отчёта перед классной", как они сказали.
 Ещё пару раз иностранные туристы просили им позировать на камеру.

 Три скромных, дешёвых гвоздики, вручённые каждому из них организаторами шествия, слегка оживляли картину, дополняя её своей живостью, своим сочным цветом, придавая яркости потускневшим военным медалям, заслуженным и выстраданным, бережно хранимым в истёртом временем бархате на верхней полке шифоньера, впитавшим тебя все тревоги, ужасы и страдания, перенесённые тяготы и лишения того страшного военного времени, когда жизнь любого висела на волоске.
 Доставаемые и надеваемые один раз в году не потехи ради, а ради напоминания потомкам о тех военные годах, когда всё было брошено на спасение Родины.
 Эти медали и ордена вечером 9 мая снимались и укладывались на хранение на следующие 365 дней.
 На 365 дней, которые ещё надо было прожить , в  которые надо было бороться с бюрократами, чтобы выжить. А "благодарные потомки" в лице гардеробщицы из поликлиники, водителя, кондуктора. бездумной молодёжи и рядовых полицейских жили - не тужили. Судя по их востребованности, нужности и поступкам,общество их никак не осуждало и не порицало так, как порицало их старость.

 На праздничный салют над городом наши ветераны смотрели из своих окон, видя лишь самый край радужно разукрашенного ночного неба, а народ ради которого они вершили подвиги, веселился на набережной, махал флагами, пускал фейерверки и воздушные шары, дружно скандируя: " Россия! Россия!! Россия!!!"


 Утром восточного вида дворники убирали мостовые, замусоренные этими самыми "патриотами" и осуждающе качали головами...
 Так было, так есть и так будет!!

 Хоть это и их, Ветеранов, праздник, на этом празднике им было как-то неуютно.
 Недаром голосом Лещенко пропитана строка всенародно любимой песни: " Это - радость со слезами на глазах!"

 Вот только радостно одним.
 А слёзы у других.
 Почему так печально осознание этого?

Хвала и Вечная слава нашим ветеранам!!!