Его звали Валера, а прозвище «Полтава» он получил по месту рождения. Мы учились с ним в одной группе в юридическом институте в начале 90-х. Он был поэт, и я пробовал сочинять в столбик – на этой почве мы и сошлись.
Это было без малого 30 лет назад. Мы были молоды и беззаботны. Хотелось петь, пить крепкие и не очень напитки и говорить, говорить, говорить.
Было нам по двадцать лет, весь мир лежал перед нами. Молодость и беспечность, жажда познания жизни и её удовольствий – вот что двигало нами.
Валера был хрупкого телосложения, глаза с зеленцой, нос орлиный, худое, изможденное лицо с легкими оспинами. Носил как хиппи длинные волосы, но кроме «Аквариума» и «ДДТ», любил «Гражданскую оборону».
Так как во время службы в армии его занесло в Чернобыль – а там к тому времени, как известно, взорвался мирный атом, он получал какие-то выплаты от государства. В основном это были продукты, которые мы с ним загружали в большую хозяйственную сумку в магазине недалеко от общаги.
Общага юристов располагалась на Алексеевке. У черта на куличках. Рядом был лес и озеро, на которое мы любили ходить и проводить время в «сравнительных анализах вина».
С нами были дамы, одну из них – жгучую брюнетку-хохотушку Наташку мы любили. И я, и Валера и, надо полагать, её муж – мистер Васецкий, интеллигентного вида верзила в плаще и шляпе.
Времена были веселые и стрёмные. Слом государства – советской империи и рождение в муках и корчах украинской державы. Это сопровождалось брожением в умах и борьбой за жирные куски собственности. У подростков того времени кумирами были бандиты и проститутки. У нас в детстве – космонавты и пожарные. Вот вам и краткий анализ морального облика общества, в котором мы начинали взрослую жизнь.
Валера был за «дэржаву». Полтава всегда славилась своим завзятым украинством. Там были глэчики, рушныки, галушки, чорт и кузнец Вакула в вечерах на хуторе близ Диканьки. Кумовство и горилка. Котляревский и Гоголь, а также незримая тень Ивана Степановича Мазепы.
И вот я отправился к Валере в гости, на старом «дизеле» - локомотиве с парой-тройкой вагонов. С Южного вокзала дождливым осенним днем.
В вагоне сидели обычные пассажиры, скучали, смотрели в заляпанное влагой окно. Я поставил на пол сумку с подарками – водкой, сигаретами и номерами музыкального журнала «Джем».
Задумался о жизни, о прочитанных книгах, о смысле притч Христовых из Нового Завета, подаренного другом Сашкой. О сутрах и мантрах, которые усиленно преподносил мне старший товарищ Игорь. Было от чего растеряться и попутать берега.
За окном проплавали пейзажи Полтавщины – желтые пшеничные поля, гречиха, море подсолнуха, кудрявые зеленые перелески, телеграфные столбы плясали румбу под стук колес.
Я задремал и мне приснился роскошный дворец. Я ходил по комнатам и в каждой находил какие-то ништяки: в одной коллекция марочных вин, в другой книги, в третей гитары самых разных форм и фирм… в самой последней была девушка. Она сидела спиной к двери, в полумраке, я не видел её лица, но чувствовал, что влюблен без памяти. Сердце защемило сладкой тоской, душа замироточила. Только хотел её окликнуть, ноги враз стали ватными, язык прилип к гортани.
- Полтава! – сквозь дрему услышал я. Состав качнулся и остановился. Народ повалил к выходу. Я подхватил свою сумку и двинулся в тамбур. Спрыгнув на перрон, я огляделся, Валеры нигде не было.
Люди галдели, базар-вокзал, и тут возле двери с надписью «Щитовая» я увидел Валеру. Он выбросил окурок и двинулся мне навстречу.
- Привет!
-Здорово! – мы пожали друг другу руки и вошли в здание вокзала. Оно было ничем не примечательно, кроме стайки цыган весьма жуликоватого вида. К нам направилась цыганка, но Валера зыркнул на нее и она ретировалась.
Вышли из вокзала и сразу впрыгнули в троллейбус.
Ватные облака безразлично плыли по небу, дул холодный ветер, но бледное солнце спасало картину. Переступая через лужи мы шли к Валеркиной пятиэтажке.
На детской площадке пили водку мужики.
-Валерчик, привет! – крикнул один из них, похожий на старого, облезлого пса.
Валера, не оборачиваясь в их сторону, вяло махнул рукой.
Мы вошли в воняющий мочой подъезд и поднялись на четвертый этаж.
-Ласкаво просымо, - Валера открыл оббитую дерматином дверь и широким жестом пригласил меня в квартиру.
Три комнаты и кухня. Маленький коридор с низеньким трюмо. Из зеркала на меня смотрел нахальный парень с умными глазами и греческим профилем.
«Что ждет меня в сей гавани печальной?» Мы зашли в зал – самую большую комнату.
- Падай, - Валера указал на диван, укрытый тёмно-бордовым покрывалом с украинским орнаментом.
На противоположной стене висела картина – известная абстракция с полосками и кружками.
Заметив мой интерес, хозяин внушительно произнес «Кандинский» и ткнул себя пальцем в грудь, мол, он рисовал.
- Неплохо, - я тоже баловался живописью, батальными сценами, но потом увлекся музыкой.
Музыка, поэзия и литература занимали все мои мысли. Я изредка сочинял плохие стихи и пытался на эти тексты натянуть мелодию.
Было время обеда, и мы пообедали. Борщ, домашние котлеты с картошкой, соления – огурцы, хрустящие на зубах, помидоры, тающие во рту. Грех было не выпить.
Я достал из сумки бутылку «Пшеничной» с «козырьком». За разговорами о Бахе и трахе, мы приговорили поллитру и Валера выронил:
-А пойдем к Наташке. Она в соседнем подъезде. Клевая чувиха, давно к ней клинья подбиваю. Муж на заработках, живет с маленькой дочкой.
-Ну, пойдем. И мы пошли.
Когда Наташа впустила нас в квартиру, она не очень удивилась.
-Это Юра, он из Харькова. Располагайся, - и Валера с бутылкой водки прошествовал на кухню. Наташа последовала за ним.
Свет из окна упал ей на лицо, и я залюбовался. Конечно, я был уже на взводе, мир переливался и сиял своими красками, кровь бурлила, но и она была типичной уездной красавицей. Курносый носик, сочные, полные губки, которые хочется съесть, нахально-приветливые глазки, стреляющие, как пулемет Максим. Кукольная внешность, как говорят «эстеты».
Сели за маленький столик. Разлили, выпили.
Ах, как хорошо! Нет родителей, нет забот, гуляй-веселись. Водка разливалась по организму. Захотелось сказать что-то умное.
- Люблю группу «Шокин блу». У солистки такой волнующий, страстный голос. За душу берет и не отпускает, - сказал я и посмотрел на Наташу. Она понимающе сморгнула и через некоторое время сидела уже у меня на руках. Я ощущал ее молодую, крепкую попу и радостно возбуждался.
Валерка курил и хмурился.
Раздался звонок в дверь. Как птичка зачирикала.
- Это Ленка! – Наташа пошла открывать. Появилась толстая деваха в джинсовом костюме.
- О, у тебя гости, - низким, прокуренным голосам сказала она.
- Да, давай выпьем немного. Наташа принесла из комнаты еще один табурет.
- Натаха, а ведь нас ждут, - Ленка сурово посмотрела на подругу, которая явно хотела «праздника жизни» у себя на дому, в компании двух парней. Мы все тогда хотели того же, молодость и соки жизни, бурлящие в организме искали выход.
Выпивая, закусывая, беспечно болтая, мы выяснили, что подруги приглашены в ресторан «Метелица» и непременно должны ехать. Их там ожидали какие-то местные парни.
Хмель ударил мне в голову.
- Поехали, а? Посмотрим на людей и себя покажем, как… это, как…! Я еще крепко держался на ногах, но язык уже начинал давать сбои.
Валера посмотрел на меня скептически, ухмыльнулся и через десять минут мы уже тряслись в такси по направлению к «Метелице».
Кабак был захудалый, с остатками былого величия. Вывеска светилась, но окончание слова было ярче, чем начало. На крыльце покуривали два чувака.
Девушки вышли из такси и, подойдя к ним, стали что-то терпеливо объяснить.
Я, почувствовав себя Брюсом Ли, вразвалочку направился к группе «товарищей» и заявил примерно следующее:
-Привет, парни, я из Харькова. Девушки с нами!...
Хлопцы офигели от такой наглости. Один из них – явный спортсмен подошел ко мне вплотную.
- Нарываешься? Но мне уже было море по колено.
- Леха, а давай бои без правил. Ставка – штука, - это прогугнявил второй пассажир, небольшого роста толстячок. Глаза его злобно сверкали.
- Деньги есть? – спросил у меня спортсмен.
- Нет, но сразиться могу, – я сплюнул и решительно пошел с ними на задний двор ресторана.
Смеркалось, срывался легкий снежок.
Сражение было быстрым и бесславным. Я быстро сделал несколько шагов в сторону спортсмена и ударил его правой ногой. Мне казалось, что я такой же молниеносный и неотразимый, как знаменитый китаец. Но, выпитая водка сыграла свою зловещую роль. Моя быстрота была мнимой.
Спортсмен играючи захватил мою ногу и сделал ловкую подсечку под другую. Я оказался на земле, а он занес надо мною кулак. Всё, я битва проиграна, я повержен. Какой позор!
Толстяк закричал от восторга. Я поднялся с асфальта, отряхнулся и пожал победителю руку.
- Я в дивизии Дзержинского служил, а ты?
- А я в стройбате, - зло сказал спортсмен и мы пошли в кабак.
Потом мы сидели с девчонками за большим столом, на белой скатерти крутились тарелки с закуской и прыгали рюмки с водкой. Глухо звучала музыка, перекрывая гул пьяных голосов, приглушенный свет настенных бра оставлял впечатлена морского дна. К нам подходили какие-то мужики, и я пил с ними и все больше погружался в область бессознательного, где разум уступает темным инстинктам.
Последняя вспышка моего умирающего сознания была в вестибюле, возле туалета, где я все-таки ударил (или пытался ударить) спортсмена в лицо и тут же получил прямой в голову. Всё, свет погас.
Очнулся я на диване, на хрустящих и пахнущих стиральным порошком простынях. Вчерашний вечер оставался смутным. Голова гудела как Царь-колокол, рот омывался ядовитой слюной, и, нащупав языком верхний зуб, я понял, что часть зуба осталась на поле боя.
- Проснулся? – из соседней комнаты вышел Валера. Он выглядел почти свежим.
- Пойдем похмеляться. Вчера еле затащили с отцом тебя в квартиру.
«Ага, помогал отец. А батя у Валерчика полковник милиции на пенсии. Вот такой друг приехал!»
Я с трудом оторвал голову от подушки и проследовал на кухню.
На столе дымились паром две тарелки с супом и стояли рюмки. Сквозь окно падали лучи осеннего солнца-сюрреалиста.
- На фига ты к ним полез? Валялся там в фойе, девки кричат, Наташка тебе кровь вытирает. Пришлось такси вызывать. Ты в подъезд вошел и рухнул. Да-а-а, хорошо батя помог.
Умывшись, я задумался о вчерашнем. В зеркале мелькнуло бледное, весьма помятое лицо с фиолетовыми пятнами под глазами. Спортсмен попал в переносицу и в результате – не один, а целых два бланша! Черт! Думал я недолго, мысли были прямые, как ручка лопаты и крутились они, как пчелы вокруг цветка по имени Наташа.
- Ладно, пойдем пройдемся, - хозяин квартиры явно был в лучшей форме, чем я. Мы выпили по рюмке, занюхав черным хлебом, потом по второй и, одевшись, вышли на улицу.
Свежий воздух и сто грамм вернули меня к жизни. За борзость в незнакомом месте надо платить! Увы, сыграть в Рэмбо не удалось. Оппонент был явно сильней и трезвей меня.
Гуляя по центру города мы увидели на тумбе афишу группы «Трилистник». Выступление в ДК Пищевик («Борщевик» прочитал я), группа из самого Ленинграда, почти «Аквариум»!
- Давай сходим? Валера выбросил бычок и махнул рукой в сторону соседнего квартала.
- Почему бы и нет? Айда! Про «Аквариум» я знал, записи Гребенщикова слушал, а вот что за зверь «Трилистник» Дюши Романова – клавишника и флейтиста «Аквариума»?... Мне стало интересно.
Взяв в кассе билеты, через стеклянные двери мы зашли в фойе. «Второе стеклянное чудо» - подумал я.
Слева от входа располагался буфет. Буфетчица бойко торговала пивом. Народ кучковался в районе буфета и усиленно заправлялся пенным напитком перед встречей с прекрасным.
- Овип! - воскликнул Валера и направился к стойке.
Мы взяли по кружке пива и разместились за небольшим столиком у окна.
Посетители концерта делились условно на две категории: местная шпана, откровенные гопники и местная захудалая интеллигенция.
Первые пришли выпить и покуражится, вторые прикоснутся к миру прекрасного, который явился на их грешную землю прямиком из самого Санкт-Петербурга.
- Валериан, какими судьбами?! – к нам за столик подсел тип с явными признаками интеллигентности. Замызганный серый плащ, нелепый берет, козлиная бородка , впалые щеки и горящие глаза выдавали в нем преподавателя техникума или ПТУ.
- Евгений Петрович! Рад вас видеть. Мой друг явно смутился, но старался не подать вида.
Петрович пожал нам руки и выразил желание пообщаться и промочить горло. Валера с явным неудовольствием заказал еще по кружке пива и после невнятных вопросов-ответов «ты как», «нормально», мы вместе с Евгением Петровичем направились в зал, ибо группа заиграла что-то похожее на «Турецкий марш» и явно начинала выступление.
Зал был маленький – мест на 200, но с балконом. Сцена освещалась софитами, на ней находилась пять музыкантов. В зале за пультом восседал звукорежиссер. Народ шумно реагировал. Музыканты играли что-то среднее между Сантаной и Рави Шанкаром.
Дюша пел высоким козлиным тенором что-то про «светлый путь через тернии кармы».
Песни были похожи одна на одну и явно на порядок хуже «Аквариума».
Пиво надавило на пузырь и я, после минутных колебаний, ломанулся на выход. Туалет находился в углу фойе, войдя в комнату с букой «М» я наткнулся на двух пьяных парней, громко ругающихся матом и курящих вонючие сигареты.
- Э, Серега, смотри, кто к нам зашел!, - видимо хлопчиков сбил с толку мой побитый вид и они решили надо мной покуражится. Но, это были явно не спортсмены, а худосочные сявки, которых можно было убить плевком, но которые под парами алкоголя возомнили себя ван даммами.
Зайдя в вонючую кабинку и облегчившись, я услышал отборную брань и мерзкий хохот. Парни вошли в раж и удар в дверь кабинки означал, что придется таки драться.
Времени на раздумья не было – резко распахнув дверцу я с левой хлестко врезал ближнему в скулу, тот не ожидал такого развития событий и полетел на товарища. Они стукнулись лбами как шары в биллиарде и рухнули на заплеванный кафельный пол! Оле! Как знаменитый тореадор под овации невидимых трибун я триумфально покинул арену, а быки остались на грязном полу, кряхтя и дико ругаясь.
В зале был Содом и Гоморра: гопники били хипарей возле сцены, сама сцена была тускло освещена и на переднем плане, как ржавый гвоздь, торчал солист, вопивший в микрофон: Мой ум сдох! Бородка его дрожала от умиления и самовосторга.
Барабанщик привычно лупил в барабаны, Фан на басе плёл кружева, динамики фонили и вся эта бобмарлевщина производила весьма унылое впечатление.
Валера с Евгением переместились ближе к сцене, но в столкновениях не участвовали.
- Надо валить! -крикнул я на ухо Валере и показал ему руку с разбитыми костяшками. Он понимающе кивнул, тронул за плечо Евгения и стал пробиваться к выходу.
На улице было темно и сыро. Луна висела в небе как плевок чахоточного.
- А идемте-ка, молодые люди, в общежитие! Там тепло, чайку попьем, побеседуем. Тут недалеко, на улице Трублаини.
Мы переглянулись и двинули вслед за тощей фигурой препода. Закурили и ветер унес искры наших сигарет в сгущающуюся тьму.
В общежитии на вахте сидела старуха и читала «Спид-инфо».
- К кому? - угрожающе прокаркала она.
- К Аверьяновой, Тамара Михаловна! – бодро рапортовал Евгений.
- Проходите, но только до десяти! И не шуметь там…
Стараясь не звенеть бутылками в кульке, мы поднялись на второй этаж. Евгений постучал в дверь с номером «15». Общага пединститута была старым советским зданием с облупленными стенами и запахом туалета в коридорах. На первом этаже висела стенгазета с немудреным названием «Украина мати моя».
Через некоторое время дверь открылась и на нас уставилась девица в очках и с сигаретой.
- Дианочка, здравствуй, - медовым голосом произнес Евгений Петрович.
- А, это вы.. Девица пропустила нас в комнату и закрыла дверь на ключ. Кроме нее в дальнем углу сидела вторая дама. Она тоже была в халате, но её округлые формы выпирали как тесто из кастрюли.
«Хороша Маша, но не наша» - подумал я
Водрузив бутылки на стол, Евгений, поправив галстук, торжественно произнес:
- А читали ли вы, ребята, Есенина? Не жалею, не зову, не плачу… всё пройдет
- Как с белых яблонь дым, - подсказал я.
- И увяданья золотом охваченный я не буду больше молодым, - закончил Валера.
- Мо-лод-цы! – Евгений взял бутылку водки, привычным движением открутил пробку и разлил по рюмкам прозрачную жидкость.
- За знакомство! Девочки – представьтесь!
- Диана, - очкастая загасила сигарету в консервной банке, туго заполненной окурками.
- Лиля – пробасила «секс-бомба» и уставилась на меня с нескрываемым интересом.
Я выпил до дна и посмотрел на Валеру. Друг сидел, подперев голову рукой, задумчиво жевал колбасу и смотрел в окно.
Оратор плел кружево слов, что-то про Кришнамурти и Джойса, Дон Хуана и Достоевского, рюмки наполнялись и опорожнялись и мы плыли в страну хмельного блаженства под парусом алкоголя. Сатиры и нимфы, русалки и лешие.
- Всё это херня! - Валера стукнул кулакам по столу, посуда весело зазвенела, Евгений удивленно поправил запотевшие очки.
- «Роза Мира» - вот главная учение для всего человечества, Даниил Андреев его апостол!
Он соединил все религии и всех богов, как Христос увидел Рай и Ад и описал все это в своей книге. Почитайте и вам откроется Истина, - Валера опрокинул рюмку и обнял сидящую рядом Диану. Девица захихикала.
- Опять философию разводишь, Валерчик.
- Это утопия, Андреев талантливый визионер, но не более, - Евгений готовился к спору, к словесной баталии, но спора не получилось.
У нас кончилась водка, и мы с Валерой двинулись на поиски. Так как магазины были уже закрыты, решено было взять огненной воды у бабы Клавы. Точка находилась в соседнем доме, в подвальном помещении и пользовалась дурной славой. Любители бухла зачастую возвращались еле живые - без бухла, и без денег. Их рассказы были скомканы, ирреальны и лишены смысла. Короче, чистый Гоголь.
Вахтерша дремала за своей конторкой, мы вышли из общаги и шумно вдохнули морозный воздух. На улице тускло горели фонари, в лужах отражались их уродливые головы, соседний дом был похож на склеп. Мы нашли подвал, зайдя во двор, и, спустившись по маленькой лестнице, постучали в низкую дверь. Подземелье гномов, - подумал я.
В ответ – тишина. Валера постучал сильней. Через несколько минут лязгнул засов, и дверь со скрипом отворилась. В мрачном освещении коридора возникла фигура старухи. Лицо её напоминало картофель, в котором ножом вырезали глаза и рот.
- Чего нужно, хлопцы? – голос сиплый и прокуренный.
- Нам пляшку горилки, бабушка, - Валера протянул деньги.
И тут мне на плечи упало что-то большое, кепка моя упала, чьи-то руки пытались схватить меня за шею, но я поскользнулся и огромное, жирное тело брякнулось рядом на плиты подвала.
- Бля, что за херня?! – Валера отпрянул в сторону. Старуха захлопнула дверь.
При мрачном освещении мы разглядели мужика в засаленном бушлате, он стонал и явно ударился башкой.
- Пойдем отсюда. Валера выбрался из подвала, я последовал за ним. За спиной мы слышали причитания фурии «Митя, вставай, что с тобой, сынок?»
Ясно, бабка торговала самогоном, а незадачливых клиентов грабил ее внук.
С нами у них вышла промашка. Но и мы не выполнили свою задачу – не купили алкоголь. Возвращаться с пустями руками было неловко.
- Жди меня здесь, - Валера юркнул в подвал и через пять минут вышел с бутылкой мутной жидкости.
- В порядке, камрад! Как настроение? Сейчас посидим немного и пойдем к сестре, я ей обещал.
- Хорошо, к сестре так к сестре. Мы вернулись в общагу и продолжили общение. К тому времени Евгений уже был изрядно пьян и пытался взгромоздиться на худосочною Дианку.
Пухлая Лиля сидела за столом и активно жевала бутерброд с гусиным паштетом, лицо ее заливал румянец.
- Ого, у вас тут дымно! Валера снял куртку и поставил на стол бутылку.
- Трахни меня, Валерчик! - выпалила Лиля. Халат ее был почти распахнут и прелести видны, как говорится, во всей красе.
- Не сегодня, - деловито ответил Валера.
- Сволочь, - беззлобно промямлила Лиля и потянулась за рюмкой.
- Гаспада, … а давайте-ка выпьем за здоровье государя! Николая, нашего, Александровича! Царя- страстотерпца! – Евгений отклеился от Дианы и, взяв рюмку, вытянулся в струну.
- Корниловец, - неуклюже сострил я.
-Не, Петрович, мы – анархисты. Нам Кропоткин не велит. Валера лихо опрокинул рюмку в рот и занюхал корочкой черного хлеба.
- Ладно, юнцы. Вы еще не созрели, вас не коснулась благодать…
- Хватит о грустном, - Лиля подсела к Валере и попыталась запустить ему руку в штаны. Мой друг слегка двинул её локтем в бок. Лиля икнула и недовольно скривилась.
- Спокойно, гражданка, сердце просит песен! Сыграй, брат. Валера достал со шкафа гитару и протянул её мне.
Хмель бурлил во мне и мысли ходили ходуном. В голове шумел сурово брянский лес. Старенькую, видавшую виды гитару, называемую в простонародье «табуреткой», пришлось долго настраивать. Колки скрипели, струны фальшивили, но в конце концов я набрал воздух в легкие и запел:
Разложила девка тряпки на полу-у,
Раскидала карты крести по углам.
Потеряла девка радость по весне,
Позабыла серьги-бусы по гостям…
А-а-а-а-а-а…
Слушатели замолчали, как по команде. В комнате зазвенела каленой стрелой песня-плач о горькой судьбе Янки Дягилевой. Казалось, сама душа её плачет и стонет из-под толщи вод.
После Нюркиной песни настала очередь боевиков Егора.
Нас разрежут на части и намажут на хлеб,
Нас разрежут на части и намажут на хлеб.
Переварят в желудке, попердят, а потом нас из жопы высрут вон!
Резкий крен в сторону абсценной лексики не прошел даром -девки загыгыкали, Евгений пригорюнился, мол, вот она нынешняя мОлодижь! Валера воодушевился и яростно подпевал:
Все идет по плану!
Лиля терлась об меня своим бюстом и горячей ляжкой. Бубнела мне на ухо «Оставайся, красавчик. Не пожалеешь».
После дюжины песен я решил отдохнуть и заодно посетить гальюн. Туалет был в конце коридора и представлял собой жуткое зрелище разрухи и антисанитарии. Набрав в грудь воздуха, я зашел в кабинку.
На стенах туалета (как и во многих аналогичных заведениях) были нацарапаны половые органы и телефоны с именами. Отлив, я выскочил в коридор и вдохнул «свежий» воздух.
Из соседних номеров доносились звуки музыки. По сотому разу прокручивали – в одном «Белые розы», в другом «The show mast go on». Вот оно – цветущее многообразие, подумал я.
Вернувшись, я увидел картину полного разложеия: Евгений под одеялом вяло овладевал Дианой, Валера брезгливо целовался с Лилей, при этом девица была в чем мать родила.
- Ага, красавчик! Присоединяйся к нам, - секс-бомба похлопала ладонью по кровати. Лобок её торчал кустиком рыжей травы, груди болтались обвисшими грушами, кожа была в красных прыщах. Мой друг держал её в объятиях, но, похоже, был жертвой, а не «насильником».
- Мон шер, на пару слов! – я выхватил его из цепких рук одалиски и потащил к двери.
- Нам же к сестре твоей надо!
Валера почти не упирался и быстро пришел в себя.
- Черт с ней, пойдем к Вальке. Тут рядом.
Лиля вяло протестовала «Эй, а трахнуть девочку?!». Растянувшись на панцирной кровати, она бесстыдно расставила ноги и запустила в руку в куст рыжей травы, демонстрируя похоть, но мы героически покинули сей Корабль уродов и ночь поглотила нас.
На улице было сыро и темно. Дома торчали из мрака, как зубы дракона. Башенки, зубцы, карнизы, мезонины – старая Полтава спала мертвым сном. Мы шли по кладбищу строений и луна мертвым глазом освещала наш путь.
- Валька хорошая… выгнала мужа за пьянку. Живет пока одна. Вот её дом.
Дверь открыла молодая женщина, весьма хорошая собой, совсем непохожая на Валеру.
- Проходите, - тихо сказала она.
Мы зашли в квартиру, которая еще хранила следы погромов бывшего супруга. Обои в коридоре висели лохмотьями, зеркало в трюмо треснуло и зияло выбитым куском.
- Это Юра из Харькова, я тебе рассказывал.
-Мойте руки и идите на кухню.
Валентина мельком глянула на мою боевую раскраску и недобро усмехнулась. Я внутренне сжался, типа, стыдно стало, но потом подумал: ну, и что, с кем не бывает, я можно сказать дрался на поединке! Дело чести, так сказать.
На столе появилась сковородка с жареной картошкой, соленые огурцы, квашеная капуста, ломтики аппетитного сала с прорезью.
- Куролесите, орлы…? - Валя достала из шкафчика чекушку.
- Не, мы по чуть-чуть, для настроя. Валера не смущался, как я, он был в своей тарелке. Всё ему здесь было привычно, я же слегка дичился.
- Где были, что видели?
- Вчера у Наташки зависали, потом в ресторане «посидели», с местной братвой разобрались. Валера красноречиво посмотрел в мою сторону.
Валентина улыбнулась, но как-то невесело.
- Во-во, у меня муж тоже любитель был костра и песен, зависал то в одном кабаке, то в другом. Вроде и работящий мужик, в вулканизации работал и хорошо зарабатывал, но компания…Алкаши эти чертовы! А он отказать пацанам не мог – благородная натура! Сначала заработок пропивал, а потом из дома стал тянуть, руку на меня поднимать. Тут я и не выдержала, прогнала… Ну, да ладно, бог ему судья. По сто грамм для сугреву налью вам, так и быть, но не более. Алкашей терпеть не могу!
Мы выпили по рюмке, закусили огурцами, поели картошки.
- А Наташка это та вертихвостка со второго подъезда?
- Ну, да.
- Так вы её, небось, в два смычка?
Я суть не подавился куском сала. Во даёт, Валентина! Валера хмыкнул неопределенно, видно тему эту они уже обсуждали. Женитьба дело серьезное и получить совет от опытного человека дорогого стоит. Сестра могла дать напутствие, раскрыть женские тайны и хитрости, но жизнь всегда расставляла все по своим местам. Добрая женушка могла превратиться в стерву, а «оторва» стать нежнейшей супругой и верной второй половинкой. Тут, как говорится, как повезёт.
- Она вроде на Юрца запала, - Валера посмотрел на меня с иронией. Глаза его блестели и в них сверкнула злая искорка.
Я молчал, думал о Наташе, алкоголь притупил мышление, но одна мысль, обнять её и уснуть в теплой кроватке, сверлила мозг. Она хорошая, она мне нравится, но, видимо, не мне одному.
Потом разговор ушел в сторону бытовых вопросов, какой-то дачи, закупки овощей, ремонта квартиры. Я выпал из реальности.
- Эй, братишка, пора на базу возвращаться, - Валера растолкал меня – я уснул за столом. Идти никуда не хотелось, ужасно хотелось спать.
- Куда вы пойдете, ночь на дворе. Оставайтесь здесь, я вам на диване постелю.
- Нет, Валь, мы пойдем. Нас батя ждёт, беспокоится.
- Как знаете… бывайте здоровы, заходите как-нибудь. Валя допила чай и ушла в комнату.
Мы оделись и вышли на улицу.
Было около двух часов ночи. Где-то в подворотне надрывно лаяла собака, на пятом этаже дома напротив горел свет и слышалась мужская ругань. Луна скрылась за тучами, одинокий фонарь в конце улицы олицетворял собой свет в конце туннеля. Полтава лежала в объятиях ночи и видела сны о панночке и Хоме Бруте, о пропавшей грамоте и красной свитке. Черт готовился украсть месяц.
- Погнали, идти недалеко.
Через полчаса мы были дома, и я уснул, как убитый. Валеркин отец, небольшого роста коренастый мужичок, встретил нас в прихожей и явно не рад был моему приходу. Я представил, как он помогал Валере затаскивать моё тело в квартиру. Да, не так я видел вояж в Полтаву! Пока получалось в стиле Мазепы, а не Петра. Ничего, прорвемся, как говорил комдив. Труба труби отбой.
Сны мои обычно были без сновидений либо же я их не запоминал. Иногда мне снился один и тот же сон – гостиничный номер, смятая кровать, тревожное ощущение катастрофы, дикая тоска, а в конце безразличие, или правильнее сказать безмятежность. Я потерял документы, одежду, часы, деньги – всё, напился вдрызг и не могу уехать – нужные автобусы-поезда ушли давным-давно. Без меня. А я останусь в этом проклятом месте навсегда, но проблем уже не будет, ибо спешить никуда не нужно. Пробуждение было и радостным, и грустным: что-то в этом сне завлекало, манило, притягивало, как магнит; какое-то знакомое и понятное (приятное?) ощущение конца, проигрыш всего и вся, когда не нужно уже ничего хотеть и ни к чему стремиться. Конечная точка, финиш, Нирвана.
На следующее утро мы играли с Валерой в шахматы. За окном падал снежок, мы позавтракали манной кашей и пили чай с чабрецом.
- В шахматы умеешь?
- А то! – Я играл с папой в детстве, знал, как ходят фигуры и даже случалось выигрывал, но мой друг оказался гроссмейстером! Из пяти партий я поставил ему мат только в одной и то, я подозреваю, что он мне просто поддался. Он был Карпов, а я – так, карпик.
Играть с мастером всегда трудно, сначала я старался, просчитывал ходы, а потом просто двигал фигуры.
- Знаешь, Егор Летов, кроме песен пишет стихи. «Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг». Круто? У меня есть нечто подобное
Я просто люблю, больше нет ожиданий,
И усталость сломала мой нежный хребет.
И хотелось бы мне не искать оправданий.
Моё лето прошло, как проходит рассвет.
- Нет, не то.
Покатилась голова да прямо в прорубь
Да упали образа на снег
И лежит в крови голубь
И душа его настежь
Ай да голубь, ай да лёд талый
Прикоснуться и обжечь руки
Недоступным и стерильным стал он
А вокруг одни суки
- Неплохо, - я походил пешкой и увидел, как она незамедлительно была съедена белым офицером.
- На Янку похоже, а скорей на Ревякина, «Калинов Мост». Такой, можно сказать, закос под былинное творчество, вятские страдания, казачьи песни, «Слово о полку Игореве»…
- Это я Гаршина начитался, ну и Летов с Янкой, конечно. Великий рассказчик Всеволод Гаршин, как он о войне написал! Мечтаю книжечку прозы выпустить, о нашей Полтаве, о людях, о жизни.
- А я хочу альбом песен записать. Своих пока мало, могу на твои стихи. Подкинешь парочку?
Валера молча вышел в соседнюю комнату и вернулся с общей тетрадью в 48 листов.
- Бери, выбирай что хочешь.
Я открыл наугад – стихи были записаны каллиграфическим почерком, почти печатными буквами.
О, как прекрасно небо после туч,
А ты все та, мой маленький ребенок.
Твой бес смеется, стар он, но живуч
И действо капает с застиранных пеленок.
- О, Валериан – это же готовый романс! А ля Вертинский или на худой конец Гребенщиков…
- Но если б я мог выбирать себя, я был бы Гребенщиков, хой! – выкрикнул Валера. Он слушал Гребня, но с подачи Летова слегка над ним подтрунивал, мол, напускает туман псевдорелигиозный, корчит из себя гуру, но чувак, кончено, заметный и уважаемый.
- Кстати, сегодня день рожденья у одного хмыря – сходим, развеемся. Он тут недалеко живет.
- Хорошо, сходим.
- А сейчас пойдем погуляем, я тебе парк Победы покажу.
Мы вышли из пятиэтажки, посмотрели на хмурое небо, закурили и двинулись в сторону центра. Бездомные псы лениво лаяли нам вслед.
Парк встретил хмурыми елями, мусором на тропинках, запустением и медленным умиранием. А ведь с развала Союза прошел какой-то год с хвостиком.
Ржавые качели, мертвый «Сюрприз». У себя в городе я катался на «Сюрпризе» и во время бешенного верчения этого сита с людьми, пытался отрывать руки, ноги, голову от металлического «лепестка». Боролся с центробежными силами.
Центробежные силы победили. Союз распался на куски, которые (в лице своей верхушки) представили себя в роли независимых государств. У кого-то вышло хорошо, у кого-то не очень.
Украина имела все шансы стать второй Швейцарией, но гетманы и старшина растащили всё, что было припасено советской властью по каморам и карманам.
Петр Великий победил под Полтавой Карла ХII, сломал хребет империи шведов, а Иван Степанович Мазепа, предавший государя, бежал и позорно закончил свои дни в Бендерах. Но дело его – попытка панувать на своем клочке земли под защитой иностранцев – живет и побеждает. Побеждает здравый смысл и вековечную дружбу триединого славянского народа. Сеет смуту и провоцирует братоубийственную войну.
- А ведь всё, что здесь построено – построено Российской империей и Советским Союзом. Где благодарность? Откуда столько национализма, ненависти к русским?
- Это наша, Богом данная земля. Нас угнетали, не давали развивать язык, культуру. Теперь мы сами будем решать как нам жить, с кем налаживать связи. Каких героев чествовать, а каких предавать забвению. Нам 70 лет врали…
Мы с Валерой почти не касались политики, но она сама заявляла о себе в обыденных разговорах, на кухне и в компании, ибо являлась лакмусом, системой опознания «свой-чужой».
Дошли до кафешки, на вывеске «Варенична» - внутри толкутся алкоголики, гомон, звон посуды.
Взяли по порции вареников с картоплей, по сто грамм горилки. Двинули с подносами к кассе.
Продавщица – симпатичная девка с арбузными грудями, ласково улыбнулась Валере, скользнула по мне заинтересованным взглядом.
- Привет, Марина! Всё хорошеешь?
- Аякже, Валера. Шо мени ще робыты? Хлопцив хороших нэма, кругом одни пьянЫци.
- Вот стану прокурором и женюсь на тебе.
- Та тю на тебя! Марина заразительно засмеялась, показав крепкие белые зубы.
«Хорошая кобылка» - подумал я. Но и Наташка вроде ничего. Надо бы к ней зайти.
Мы выпили водку и съели обжигающие вареники. Народ усиленно наливал палёнку из-под полы, закусывая, чем придется. Эта вареничная была местом силы, оазисом для потерявшихся в пустыне «нового, прекрасного мира». Все эти дети перестройки были обречены на заклание. Их должен был сожрать Молох капитализма. Только единицы нашли себя в новой ситуации, смогли сориентироваться и наладить «бизнес». Ваучеры, захват государственной собственности, спекуляция, откровенный криминал – проституция, наркотики, гоп-стоп.
Хоть мы и учились в юридическом институте на следственном факультете, работать в правоохранительных органах не очень то хотели. Мы видели себя в роли юристов, в солидных фирмах с хорошей зарплатой. С возможностью жить безбедно и уделять время своим увлечениям музыкой и литературой. Судьба распорядилась поиному.
Погуляли по парку, полюбовались на былое величие. Природа жила отдельно от человека, ей было плевать на взлеты и паления политических режимов. Река Ворскла несла свои зелёные воды по центру города, так же как и сто и двести лет назад. Прибрежные ивы видели драгунов Петра и самостийников Петлюры, танкистов фон Макензена и пехоту Манагарова. Видели и остались такими же, какими были. Осколки снарядов и пуль, застрявшие в деревьях, покрылись слоем коры и стали частью растительного мира. Кости солдат стали ветвями деревьев. Преображение плоти и реинкарнация духа.
Память как калейдоскоп – крутятся картинки без всякой хронологии и порядка.
Вот лето, работа в колхозе, одноклассники в поле отдыхают. Я бригадир, бегают вокруг них, кричу, чтоб шли работать. Тяжелое молчаливое непонимание. Нервный срыв.
Осень. Занятия на подготовительных курсах в электромеханическом техникуме. Рядом со мной за партой шикарная девчонка. Я плохо понимаю то, что говорит препод, но от взаимных касаний локтями меня бьет током и волоски становятся дыбом.
Зимнее стрельбище, деревня Новая под Москвой. Снег, мороз, лежу на плащ-палатке, старательно стреляю очередями из автомата в мишень – «Пулемётный расчёт». Мишень нехотя падает, позади меня матерится прапорщик Максименко.
День рождения. Всё как обычно – стол, гости, виновник торжества, пьяное веселье.
Все уже достаточно выпили и сказали свои заветные слова имениннику – можно расслабиться. Курить выходим на балкон.
- У меня совсем нет денег, не поеду я в Женеву…
- К жене, Валера, к жене. Я был на концерте «Звуков Му», причем два раза. Кайфовый был концерт. Первый день все музыканты прятались за декорациями, выставляя руки, ноги, грифы гитар. Второй – день выступали во всей красе и дядя Петя был неотразим. «Я – серый голубь!», «Цветы на огороде». Гуттаперчевый мужик. И да, любимая моя песня – «Досуги-буги». Московский авангард с элементами скоморошничества.
Валера смотрит на меня недоверчиво, он уже пьян. Курит и пепел на его сигарете висит как ледник Колка. Глаза заволокло туманом цвета бутылочного стекла.
- Ты-ы-ы-ы-ы, - с трудом ворочает он мёртвыми губами.
Изрядно поднабравшись, я выхожу из подъезда и как сомнамбула двигаюсь в сторону Валериной пятиэтажки. Иду по лужам, не разбирая дороги. Уже стемнело. Захожу во второй подъезд, звоню в нужную квартиру. Дверь открывает Наташа. Хлопает глазами. Мы идем на кухню и долго целуемся. Она пытается расстегнуть мне штаны… Звонок.
А можно и так: мы с ней сладко совокупляемся на скрипучей кровати. Её тело как жаркая, скользкая печь, дышавшая похотью. Впрочем, какая разница? Я влюбился в нее по уши.
Звонок!
Наташа открывает входную дверь и в квартиру вваливается Валера и падает замертво.
На следующий день я уехал в Харьков, но перед отправлением мучительно долго смотрел в окно поезда – не появится ли знакомая фигурка. Нет, не появилась. Валера вяло помахал с перрона, поезд тронулся и вместе с вокзальчиком провалилась в колодец времени со всеми своим церквами и галушками Полтава. Город козацкой славы и красивых девушек.
Господь, я у истины вечной
Всего лишь за пару шагов.
Мой разум у цели конечной
Ждёт Белая Радуга Снов.