Десять часов утра. Мы с отцом идем на кладбище проверить могилки, попроведовать похороненных родных. Идем неторопливо, но не сказать, чтобы вразвалочку: хоть и февраль, но все еще морозно. До кладбища ходьбы около получаса, идем и разговариваем обо всем, стараясь не говорить о смерти. На отце пуховик, старый, ватный; отцу тяжело, он даже вспотел, но старательно делает вид, что все в порядке: не будет же он соглашаться с тем, что дочь была права, когда просила надеть что-нибудь полегче. Вроде бы скоро весна, но снег лежит плотно и не собирается таять, а на безлюдных переметах утопаешь в снегу по колено.
Из облаков выбралось солнышко, и как-то повеселее стало. Я смотрю на отца– нет, ему не весело, солнце, хоть пока и нежаркое, но все-таки греет, а отцу уже очень жарко в своем пуховике.
Мы проходим мимо частных домов, я с удовольствием разглядываю их фасады, заборы, пытаюсь заглянуть в окна. Отца это очень раздражает. Он несколько раз одергивает меня, и, чтобы не усиливать его раздражение, я удовлетворяю свое любопытство не так явно, но дома все-таки рассматриваю. Что примечательно, заброшенных или неухоженных домов нет, все они аккуратненькие, словно умытые, ухоженные и явно любимые своими хозяевами. Мне почему-то это нравится. И если бы не цель нашего путешествия, я бы даже получала удовольствие от него.
Возле кладбища мы вспоминаем, что не купили цветов, но увидели , что магазин, находящийся недалеко от кладбища, открыт. Там были и цветы. Мы купили немного– по два на каждую могилку.
На кладбище тихо, только ветер тихонечко свистит среди деревьев. Да и с чего бы здесь было шумно– мы единственные живые здесь. "Пока еще живые",– "успокаивает" меня отец. Ну куда же без его язвительных замечаний.
Когда мы подходили к могилкам, увидели впереди большую лохматую собаку с тремя щенками-подростками. Собаки часто живут на кладбищах, добавляя в свой рацион питания те продукты, которые оставляют люди на могилах. Увидев нас, собака резко побежала в сторону, за ней побежали и щенки.
– Смотри,– сказал отец,– последний щенок несет стеклянную банку!
– Нет,– ответила я, приглядевшись,– у него банка на голове, видимо, что-то вылизывал из нее и застрял.
Не сговариваясь, я и отец побежали за собачьей семьей. Собака с двумя щенками побежала быстрее, а третий, тот самый, с банкой на голове, вильнул влево и попытался спрятаться за ближайшей могилой. Мы бросились туда, понимая, что не сможем догнать щенка, если он постарается убежать от нас. Но... щенок и не думал убегать. Он неуверенной походкой пошел к нам на встречу. Даже сквозь банку были видны его несчастные глаза.
Отец взялся за банку и попытался аккуратно снять ее с головы щенка. Не получилась. Я схватила щенка за задние ноги, а отец продолжал тянуть, щенок тихонько повизгивал, но старался не мешать нам. Сообразив, что так мы не избавим щенка от ненавистной банки, отец сказал мне взять камень и, резко ударив, разбить банку, стараясь, чтобы разбилось само горлышко банки. Я занервничала, опасаясь, что не получится, но... все получилось. Щенок сначала не поверил своему счастью, а потом кинулся догонять маму. Она, оказывается, стояла недалеко от нас, переживая за исход операции. Дождавшись сына, она убежала вместе с ним.
–А где "спасибо"?, – прокричала я им вслед.
– Да не надо, обойдемся и без "спасибо",– весело улыбаясь, ответил отец.
Возвращались мы домой с чувством исполненного долга, понимая, что сегодня совершили хорошее дело. Или о хороших делах не рассказывают...