МАРИЯ ПЕТРОВЫХ
Лирический цикл
«РАЗЛУКА»
Не снилось мне о разлуке,
Не думалось о развязке.
Из мира исчезли звуки.
Из мира исчезли краски.
М. Петровых
От составителя
Цикл стихов М. Петровых о разлуке рождался стихийно, став откликом на реальные трагические события в ее жизни. Один из ближайших друзей юности Марии Сергеевны, Виталий Дмитриевич Головачев, в дальнейшем ставший её вторым мужем, в 1920 – 1930-е годы несколько раз подвергался преследованиям по политическим мотивам и погиб в заключении. Для самой Марии Сергеевны этот период закончился резким снижением ощущения остроты жизни и утратой способности плакать. Воспринимая эти стихи как нечто глубоко личное, М. Петровых отдавала их в печать весьма неохотно и никогда не предлагала их к публикации в виде художественного единства.
«В конце июля наехало на меня стихописание, – рассказывает М. Петровых своей старшей сестре Екатерине Сергеевне в августе 1943 года, – и я по вечерам в кухне писала, как одержимая… Если бы ты знала, как все эти стихи раскачали мою глубочайшую боль, как будто подвели к раскрытой могиле! Но, м.б., так легче» [4].
В этот период она работала над заключительной частью цикла, куда вошли стихотворения «Прощанье», «Не нынче ль на пороге», «У меня большое горе» и «Знаю, что ко мне ты не придешь…».
Лирический сюжет реализуется через постепенное изменение душевного состояния героини. В первой части цикла она исполнена надежды на встречу с возлюбленным, состояние ожидания окрашено в светлые тона.
Жизни наши свершаются врозь,
Но живет в них единая сила.
Ты думаешь – в безвестности дремучей
Я заблужусь, отчаянья полна.
Не думай так, не мучай так, не мучай, –
Звезда твоя, она и мне видна.
Завтра день рожденья твоего.
Друг мой, чем же я его отмечу?
Если бы поверить в нашу встречу!
Больше мне не надо ничего.
Во второй части палитра темнеет, героиня уже чувствует себя покинутой, брошенной, ненужной, но еще способна испытывать яркие эмоции.
Нелюбимая, ты бродишь тенью.
Пред тобой захлопнутая дверь.
Но ведь где-то ждет освобожденье?
Ты заплачь, засмейся и поверь.
Стихотворение «Не плачь, не жалуйся, не надо…», – пишет Левон Мкртчян в предисловии к сборнику «Дальнее дерево», – появившееся в час горя, в час одинокой печали, дарит людям радость, возвращает им счастливое чувство единства человека и природы. Земля, солнце, дождь, воздух, – они с человеком безотлучно, они его защита в минуту одиночества…» [12:9].
И дождь придет к тебе по крыше,
Всё то же вразнобой долбя.
Он сердцем всех прямей и выше,
Всю ночь он плачет про тебя.
Ты видишь – сил влюбленных много.
Ты их своими назови.
Неправда, ты не одинока
В твоей отвергнутой любви.
Окончательное эмоциональное выгорание наступает в третьей части цикла. Слезы уходят, а вместе с ними и целебное ощущение единства с природой. Особого внимания заслуживает мотив испепеления лирической героини. Впервые он возникает в заглавном стихотворении цикла «За одиночество, за ночь…»).
За одиночество, за ночь,
Простертую во днях,
За то, что ты не смог помочь,
За то, что я лишь прах,
За то, что ты не смог любить,
За грохот пустоты…
Довольно! Этому не быть.
За всё ответишь ты.
Всё те же муки одиночества испепеляют нашу героиню. Это не животворящий огонь страсти, а губительное пламя разлуки.
Я глазам не верю – ты ли,
Погруженный в сон,
Преклонившийся к Далиле
Гибнущий Самсон.
То ль к Далиле, то ль к могиле,
Только не ко мне,
Не к моей невольной силе,
Выросшей в огне…
Героиня вынуждена быть сильной, потому что любимого нет рядом, но эта сила достается ей ценой выжигания женского начала. Герой губит ее своим отсутствием, становясь главным виновником разрушения ее естества. В первой части мотив испепеления имеет двоякий смысл. С одной стороны, он символизирует гибель героини, но в то же время в виде «праха летучего» она получает возможность вознестись к небесам, поближе к возлюбленному. В дальнейшем мотив испепеления обретает выраженно деструктивную окраску. Во второй части герой бродит на пепелище сердца своей избранницы, в третьей он уже выжигает ее и вытаптывает. Причем мотивы испепеления и утраты слез имеют синхронную динамику.
У меня большое горе,
И плакать не могу.
– И ты меня вытоптал, вытравил, выжег?..
– Дотла, дорогая, дотла.
Но героиня не в полной мере принимает гибель своего избранника. Она продолжает верить, что в какой-то форме он может еще к ней вернуться. А значит, остается надежда и на ее воскрешение.
Как-нибудь обронишь слово,
Ставшее моей душой,
И окажешься ты снова
В этой комнате чужой.
Если ты вернешь хотя бы слезы,
Это значит, ты ко мне придешь.
Тебя ль судить, – бессмертного, мгновенного,
Судьба моя!
Теперь попробуем набросать портрет лирического героя. Внешний облик его размыт, но через отношение к нему героини мы получаем вполне отчетливое представление о его личности.
Он не верит в судьбу:
Ты думаешь – пустой, ничтожный случай
Соединяет наши имена…
Говорят, от судьбы не уйдешь.
Ты над этим смеешься? Ну что ж…
У него есть высокая цель или благородное призвание:
Звезда твоя, она и мне видна…
Поэтому он достоин жертвы:
Воздаю тебе посильной данью –
Жизнью, воплощенною в мольбе…
И восхищения:
Одно письмо средь прочих
У вас, наверно, есть.
Там на конверте почерк
Мужской, прямой, как честь.
В то же время он склонен к неоправданному риску:
Ты любил под лунным светом
Побродить порой.
Ты недаром был поэтом,
Бедный мой герой.
Последняя фраза пронизана горькой иронией. «Бедный мой герой» – так не скажешь о человеке, погибшем на поле сражения или в честном поединке. Скорее тут подразумевается ситуация, когда из благородных побуждений человек совершает какой-то необдуманный поступок.
Есть у нашего героя и особая примета – золотые глаза. Происхождение
этого образа раскрывается в заглавном стихотворении.
Твои глаза – предвестье гроз,
Мой рок, моя судьба…
Глаза! – Разросшаяся ночь,
Хранилище зарниц…
В более поздних стихах цикла остается только золотой цвет молниевых вспышек.
Мой охотник! Ты видел меня
Золотыми глазами желанья.
Глубокий, будто темно-золотой,
Похожий тоном на твои глаза…
И, пожалуй, самое главное. Во всей поэзии М. Петровых это единственный лирический герой, встречу с которым она называет своей судьбой.
Твои глаза – предвестье гроз,
Мой рок, моя судьба…
Незапечатлеваемый пером –
Звук сердца, ставшего моей судьбой.
Осенние вихри отчаянья,
Мою ли развеют судьбу!
Тебя ль судить, – бессмертного, мгновенного,
Судьба моя!
МАРИЯ ПЕТРОВЫХ
ЛИРИЧЕСКИЙ ЦИКЛ
«РАЗЛУКА»
ПРОЛОГ
***
Приходил по ночам.
Пастернак.
За одиночество, за ночь,
Простертую во днях,
За то, что ты не смог помочь,
За то, что я лишь прах,
За то, что ты не смог любить,
За грохот пустоты…
Довольно! Этому не быть.
За всё ответишь ты.
Ты мне являлся по ночам,
Мгновенно озарив.
Ты был началом всех начал,
Звучаньем первых рифм.
Являлся, чтоб дрожала мгла
Световращеньем строф,
Чтоб насмерть я изнемогла
От щедрости даров.
Ты был безгласен, и незрим,
И полон тайных сил,
Как темнокрылый серафим,
Что Бога оскорбил.
Ты кровь мою наполнил тьмой,
Гуденьем диких сфер,
Любовью (ты был только мой!),
Любовью свыше мер.
Ты позабыл меня давно,
Но я тебя найду.
Не знаю где. Не знаю. Но
В полуночном бреду
Возможно всё…
По склонам скал
Наверх (а эхо – вниз).
Ты здесь, наверно, тосковал –
Здесь мрак плотней навис,
Здесь бесноватых молний пляс,
И треск сухих комет,
И близость беззакатных глаз,
Дающих тьму и свет.
Ты близок. Путь смертельных круч
Окончен. Вперебой
Толкутся звезды. Залежь туч.
И бредится тобой.
Ты здесь. Но звездная стена
Увидеть не дает.
Я прошибаю брешь. Она
Надтреснута, и вот
Я в брызгах радости, в лучах,
В лохмотьях темноты,
И, распростертая во прах,
Смотреть не смею: Ты!
Клубится мгла твоих волос,
И мрачен мрамор лба
Твои глаза – предвестье гроз,
Мой рок, моя судьба…
Глаза! – Разросшаяся ночь,
Хранилище зарниц…
Ветрищу двигаться невмочь
Сквозь душный шум ресниц.
За одиночество… Не верь!
О, мне ли мстить – зови…
Иду, мой демон, – в счастье, в смерть –
В предел земной любви.
1929
ЧАСТЬ I
***
Не забыть мне февральского дня.
Сердце мчалось гонимою ланью.
Мой охотник! Ты видел меня
Золотыми глазами желанья.
Жизни наши сомкнулись тогда,
Как под утро встречаются зори.
Этот день сторожила беда,
Этот день караулило горе.
Помнишь ночь? Мы стоим на крыльце.
Гробовое молчанье мороза.
И в круглунном неясном кольце
Затаенная стынет угроза.
Мы ютились в студеной избе.
Постояв, помолчав на крылечке,
Обнимаясь, ушли мы к себе,
К нашей люто натопленной печке.
Там другая, там добрая ночь,
Вся в сиянье, как счастья начало,
Отгоняла предчувствия прочь
И за будущее – отвечала.
Что ж! Ее предсказанье сбылось:
Всё исполнила, что посулила.
Жизни наши свершаются врозь,
Но живет в них единая сила.
Пусть пытают опять и опять, –
У нее вековое здоровье.
Не замучить ее, не отнять,
Называемую любовью.
1935 – 1939
***
Без оглядки не ступить ни шагу.
Хватит ли отваги на отвагу?
Диво ль, что не громки мы, не прытки,
Нас кругом подстерегали пытки.
Снится ворон с карканьем вороньим.
Диво ль, что словечка не пророним,
Диво ль, что на сердце стынет наладь
И ничем уж нас не опечалить.
А отрада лишь в небесной сини,
Да зимой на ветках белый иней,
Да зеленые весною листья…
Мы ль виновны в жалком бескорыстье!
Мы живем не мудрствуя лукаво,
И не так уж мы преступны, право…
Прокляты, не только что преступны!
Велика ли честь, что неподкупны.
Как бы ни страшились, ни дрожали –
Веки опустили, губы сжали
В грозовом молчании могильном,
Вековом, беспомощном, всесильном,
И ни нам, и ни от нас прощенья,
Только завещанье на отмщение.
1939
***
Ты думаешь, что силою созвучий
Как прежде жизнь моя напряжена.
Не думай так, не мучай так, не мучай, –
Их нет во мне, я как в гробу одна.
Ты думаешь – в безвестности дремучей
Я заблужусь, отчаянья полна.
Не думай так, не мучай так, не мучай, –
Звезда твоя, она и мне видна.
Ты думаешь – пустой, ничтожный случай
Соединяет наши имена.
Не думай так, не мучай так, не мучай, –
Я – кровь твоя, и я тебе нужна.
Ты думаешь о горькой, неминучей,
Глухой судьбе, что мне предрешена.
Не думай так: мятется прах летучий,
Но глубь небес таинственно ясна.
1940 – 1941
***
Не взыщи, мои признанья грубы
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.
Воздаю тебе посильной данью –
Жизнью, воплощенною в мольбе,
У меня заходится дыханье
От одной лишь мысли о тебе.
Я не плачу от глухой угрозы
Дней моих, утраченных в борьбе,
Но глаза мне застилают слезы
От одной лишь мысли о тебе.
1941
***
Завтра день рожденья твоего.
Друг мой, чем же я его отмечу?
Если бы поверить в нашу встречу!
Больше мне не надо ничего.
Ночью здесь такая тишина!
Звезды опускаются на крышу,
Но, как все, я здесь оглушена
Грохотом, которого не слышу.
Неужели ото всех смертей
Откупились мы любовью к детям?
Неужели родине своей
За себя достойно не ответим?
Это вздор! Не время клевете
И не место ложному смиренью,
Но за что же мы уже не те?
Кто мы в этом диком измеренье?..
Завтра день рождения твоего.
Друг мой, чем же я его отмечу?
Если бы поверить в нашу встречу!
Больше мне не надо ничего.
февраль 1942
***
Год, в разлуке прожитый,
Близится к весне.
Что же ты, ах, что же ты
Не придешь ко мне!
Мне от боли старящей
Тесно и темно,
В злой беде товарища
Покидать грешно.
Приходи, не думая,
Просто приходи.
Что ж тоску угрюмую
Пестовать в груди!
Все обиды кровные
Замела пурга.
Видишь – поле ровное,
Белые снега.
1942
***
Трудно любить, ненавидя,
И ненавидеть, любя.
В непоправимой обиде
Не обвиняю тебя.
Помню и знаю одно лишь, –
Горькую верность судьбе…
Разве меня приневолишь
Не тосковать о тебе!
Видно по гроб суждено мне
Мучиться болью разлук.
Ты меня, всё-таки, помни.
Я тебе, всё-таки, друг.
Не величайся тщеславно
Каждой моею виной,
Ради того, что недавно
Был ты навеки со мной.
Милый мой, милый мой, милый…
Гляну – и глаз не отвесть.
Счастье воистину было,
Горе воистину есть.
Тайна, подобная чуду,
Длится у всех на виду.
Нет, я тебя не забуду,
Я тебя помню и жду.
1942 (?)
ЧАСТЬ II
***
Есть очень много страшного на свете,
Хотя бы сумасшедшие дома,
Хотя бы искалеченные дети,
Иль в города забредшая чума,
Иль деревень пустые закрома,
Но ужасы ты затмеваешь эти –
Проклятье родины моей – тюрьма.
О, как ее росли и крепли стены –
В саду времен чудовищный побег,
Какие жертвы призраку измены,
Ты приносить решался, человек!..
И нет стекла, чтобы разрезать вены,
Ни бритвы, ни надежды на побег,
Ни веры – для того, кто верит слепо,
Упорствуя судьбе наперекор,
Кто счастлив тем, что за стенами склепа
Родной степной колышется простор,
Скупой водой, сухою коркой хлеба
Он счастлив – не убийца и не вор,
Он верит ласточкам, перечеркнувшим небо,
Оправдывая ложный приговор.
Конечно, страшны вопли дикой боли
Из окон госпиталя – день и ночь.
Конечно, страшны мертвецы на поле,
Их с поля битвы не уносят прочь.
Но ты страшней, безвинная неволя,
Тебя, как смерть, нет силы превозмочь.
А нас еще ведь спросят – как могли вы
Терпеть такое, как молчать могли?
Как смели немоты удел счастливый
Заранее похитить у земли?..
И даже в смерти нам откажут дети,
И нам еще придется быть в ответе.
1938 – 1942
***
Говорят, от судьбы не уйдешь.
Ты над этим смеешься? Ну что ж,
Уличи поговорку во лжи
И три чуда ты мне покажи:
Покажи мне, любимый, звезду,
По которой тебя не найду,
Покажи мне, любимый, пути,
По которым к тебе не прийти,
Покажи мне, любимый, коня,
Которым объедешь меня!
1942
***
Ветер воет, ветер свищет –
Это ничего.
Поброди на пепелище
Сердца моего.
Ты любил под лунным светом
Побродить порой.
Ты недаром был поэтом,
Бедный мой герой.
Я глазам не верю – ты ли,
Погруженный в сон,
Преклонившийся к Далиле
Гибнущий Самсон.
То ль к Далиле, то ль к могиле,
Только не ко мне,
Не к моей невольной силе,
Выросшей в огне,
Взявшейся на пепелище
Сердца моего,
Там, где только ветер свищет,
Больше ничего.
1942
***
Хоть не лелей, хоть не голубь,
Хоть позабудь о нем, –
Оно пускает корни вглубь,
И это день за днем.
То, что запало нам в сердца,
Как хочешь назови,
Но только нет ему конца,
Оно у нас в крови.
Всё больше мы боимся слов
И верим немоте.
И путь жесток, и век суров,
И все слова не те.
А то, о чем молчим вдвоем,
Дано лишь нам двоим.
Его никак не назовем,
Но неразлучны с ним.
Начало 1940-х
***
Глубокий, будто темно-золотой ,
Похожий тоном на твои глаза,
Божественною жизнью налитой,
Прозрачный, точно детская слеза,
Огромный, как заоблаченный гром,
Непогрешимо-ровный, как прибой,
Незапечатлеваемый пером –
Звук сердца, ставшего моей судьбой.
24 августа 1942, Чистополь
***
Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь.
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.
Сбрось пламенное покрывало,
И платье наскоро надень,
И уходи куда попало
В разгорячающийся день.
Тобой овладевает солнце.
Его неодолимый жар
В зрачках блеснет на самом донце,
На сердце ляжет, как загар.
Когда в твоем сольется теле
Владычество его лучей,
Скажи по правде – неужели
Тебя ласкали горячей?
Поди к реке, и кинься в воду,
И, если можешь, – поплыви.
Какую всколыхнешь свободу,
Какой доверишься любви!
Про горе вспомнишь ты едва ли,
И ты не назовешь – когда
Тебя нежнее целовали
И сладостнее, чем вода.
Ты вновь желанна и прекрасна,
И ты опомнишься не вдруг
От этих ласково и властно
Струящихся по телу рук.
А воздух? Он с тобой до гроба,
Суровый или голубой,
Вы счастливы на зависть оба, –
Ты дышишь им, а он тобой.
И дождь придет к тебе по крыше,
Всё то же вразнобой долбя.
Он сердцем всех прямей и выше,
Всю ночь он плачет про тебя.
Ты видишь – сил влюбленных много.
Ты их своими назови.
Неправда, ты не одинока
В твоей отвергнутой любви.
Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь.
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.
август 1942, Чистополь
***
Дословно сбывалось пророчество,
Моя роковая звезда.
Ты снова со мной, одиночество,
Теперь ты со мной навсегда!
Теперь я с тобой до скончания
И вместе мы будем в гробу.
Осенние вихри отчаянья,
Мою ли развеют судьбу!
Но в них и приют и спасение,
Под ними ни ночи, ни дня.
Родимые ветры осенние,
Хоть вы не оставьте меня!
Вы пылью засыпьте глаза мои,
И я распознать не смогу,
Что улицы всё те же самые,
На том же крутом берегу,
Что город всё тот же по имени,
Который нас видел вдвоем…
Хотя бы во сне – позови меня,
Дай свидеться в сердце твоем!
12 сентября 1942
***
Песня, плач и хохот – это тени
Пробующей вырваться души.
Им всегда предшествует смятенье,
Начинаются они в тиши.
Как привольны дикие разливы
Этих сил, взрывающихся вдруг!
Только что бродила сиротливо,
Вся изранена от скрытых мук.
И внезапно, или что-то вспомня,
Иль не зная что преодолев,
Разразятся, всех горей огромней,
Слезы или хохот иль напев,
Разольются, стон перекрывая…
Немоте твоей наперекор,
Звонким голосом душа живая
Оглашает мертвенный простор.
И не горестный, кривой, надрывный, –
Боль твою неведомо для всех
Осветляет ликованьем ливней,
Озаряет радугами смех.
Как благословенны эти грозы
И когда, не ведая преград,
Беззаветно хлынувшие слезы
Горе выжгут, счастьем озарят!
И еще светлей, когда напевом
Всю тебя сквозь сердце сотрясет.
Грозные утраты… Где вы, где вам
Одолеть сияющий полет?
Нелюбимая, ты бродишь тенью.
Пред тобой захлопнутая дверь.
Но ведь где-то ждет освобожденье?
Ты заплачь, засмейся и поверь.
1942
ЧАСТЬ III
***
– Но в сердце твоем я была ведь?
– Была:
Блаженный избыток, бесценный излишек…
– И ты меня вытоптал, вытравил, выжег?..
– Дотла, дорогая, дотла.
– Неправда. Нельзя истребить без следа.
Неясною тенью, но я же с тобою,
Сквозь горе любое и счастье любое
Невольно с тобою – всегда.
1943
ПРОЩАНЬЕ
Вот на этом самом месте
В этой комнате чужой
Мы прощались. Были вместе,
Не рассечь – душа с душой.
В эту комнату чужую
Я теперь вхожу одна.
Холодея, дохожу я
До тогдашнего окна.
Вот на этом самом месте,
Вот у этого стола
Мы прощались, были вместе,
Вместо смерти жизнь была.
А теперь в тиши зловещей
Взгляд вещей невыносим,
А теперь исходят вещи
Прежним голосом твоим.
Говоришь ты: – Небывало,
Что сбывается со мной!
Обвилась, околдовала,
Стала до крови родной.
Заповедной, сокровенной
Тайной сердца моего.
Друг мой вечный, мой мгновенный,
Ты счастливее всего!.. –
Это ж песня! Это – ты же…
И в ответ едва-едва,
Неразборчивее, тише
Слышатся мои слова:
– Силою тысячелетней
Сердце одарило нас…
Ты скажи хоть в миг последний,
В первый и последний раз, –
Ведь за дверью жизнь иная,
Время ехать на вокзал, –
Знаешь, как люблю я?
– Знаю, –
Воздух дрогнувший сказал.
Не твоим ли каждым словом
Озарен мой трудный путь!
Став дыханьем, хлебом, кровом
Слово может всё вернуть:
Как-нибудь обронишь слово,
Ставшее моей душой,
И окажешься ты снова
В этой комнате чужой.
1943
***
Не нынче ль на пороге,
От горя как в бреду,
Я почтальону в ноги
С мольбою упаду.
«Одно письмо средь прочих
У вас, наверно, есть.
Там на конверте почерк
Мужской, прямой, как честь.
Мой адрес на конверте,
Письмо мне из Москвы.
Поверьте мне, поверьте,
Его найдете вы!..»
Старик, с мальчишкой схожий,
Быть может, поворчит,
Но, человек хороший,
Он мне письмо вручит.
Любую запятую
Целуя без стыда,
В письме твоем прочту я,
Что любишь навсегда.
Ты пишешь, – будь спокойна,
Клянешься, что придешь…
Презренно, недостойно,
Блаженно верю в ложь.
Возможно ль быть несчастней?
Я жду тебя весь год,
Как смертник перед казнью
Помилованья ждет.
1943 (?)
***
У меня большое горе,
И плакать не могу.
Мне бы добрести до моря,
Упасть на берегу.
Не слезами ли, родное,
Плещешь через край?
Поделись хоть ты со мною,
Дай заплакать, дай!
Дай соленой, дай зеленой,
Золотой воды,
Синим солнцем прокаленной,
Горячей моей беды.
Я на перекресток выйду,
На колени упаду.
Дайте слез омыть обиду,
Утолить беду!
О животворящем чуде
Умоляю вас:
Дайте мне, родные люди,
Выплакаться только раз!
Пусть мольба моя нелепа,
Лишь бы кто-нибудь принес, –
Не любви прошу, не хлеба, –
Горсточку горючих слез.
Я бы к сердцу их прижала,
Чтобы в кровь мою вошло
Обжигающее жало,
От которого светло.
Словно от вины тягчайшей,
Не могу поднять лица…
Дай же кто-нибудь, о, дай же
Выплакаться до конца,
До заветного начала,
До рассвета на лугу…
Слишком больно я молчала,
Больше не могу.
Июль 1943
***
Знаю, что ко мне ты не придешь,
Но, поверь, не о тебе горюю.
Нестерпимо без тебя, и всё ж
Не о том с тобою говорю я.
Милый, ты передо мной в долгу.
Вспомни, что осталось за тобою:
Ты мне должен – должен, я не лгу! –
Воздух, солнце, небо голубое,
Шум лесной, речную тишину, –
Всё, что до тебя со мною было.
Возврати друзей, веселье, силу,
И тогда уже оставь одну.
Всё, что от рождения дано мне
И до дня, где были мы одни,
Всё по совести, по чести – вспомни,
Всю, какой узнал меня, верни.
Как роса в тугое сердце розы,
В это слово проникает ложь:
Если ты вернешь хотя бы слезы,
Это значит, ты ко мне придешь.
5 – 6 августа 1943
ЭПИЛОГ
***
Но разве счастье взять руками голыми? –
Оно сожжет.
Меня швыряло из огня да в полымя
И вновь – об лед.
И в кровь о камень сердца несравненного, –
До забытья…
Тебя ль судить, – бессмертного, мгновенного,
Судьба моя!
17 марта 1945
ОГЛАВЛЕНИЕ
Пролог
«За одиночество, за ночь…» (1929)
Часть I
«Не забыть мне февральского дня…» (1935 – 1939)
«Без оглядки не ступить ни шагу… (1939)
«Ты думаешь, что силою созвучий» (1940 – 1941)
«Не взыщи, мои признанья грубы…» (1941)
«Завтра день рожденья твоего…» (1942)
«Год, в разлуке прожитый…» (1942)
«Трудно любить, ненавидя…» (1942?)
Часть II
«Есть очень много страшного на свете… (1938 – 1942)
«Говорят, от судьбы не уйдешь…» (1942)
«Ветер воет, ветер свищет…» (1942)
«Хоть не лелей, хоть не голубь… (начало 1940-х)
«Глубокий, будто темно-золотой…» (1942)
«Не плачь, не жалуйся, не надо…» (1942)
«Дословно сбывалось пророчество…» (1942)
«Песня, плач и хохот – это тени…» (1942)
Часть III
«– Но в сердце твоем я была ведь? – Была…» (1943)
«Прощанье» (1943)
«Не нынче ль на пороге…» (1943?)
«У меня большое горе…» (1943)
«Знаю, что ко мне ты не придешь…» (1943)
Эпилог
«Но разве счастье взять руками голыми?» (1945)
ИСТОЧНИКИ
Российский государственный архив литературы и искусства
1. Ф. 2867. Оп. 1. Ед. хр. 25. М.С. Петровых. «Стихи». Автограф, машинопись с правкой автора. Коллекция В.Д. Авдеева.
2. Ф. 613. Оп. 7. Д. 201. М. Петровых. Стихи. Машинопись.
3. Ф. 619. Оп. 1. Ед. хр. 3090. Петровых, Мария. Стихотворения. Авториз. машинопись
Личный фонд Марии Петровых
4. Опись 33.1. Переписка М.С. и Е.С. Петровых. Часть II. 1920 – 1940-е годы. Д. 1
5. Оп. 12. Переписка Е.С. Петровых с М.Г. Саловой по вопросу написания воспоминаний о М.С. Петровых
6. Оп. 36. Переписка Е.С. Петровых с матерью. Д. 24
7. Там же. Д. 31
8. Там же. Д. 32
Литература
9. Петровых М.С. Дальнее дерево. Предисловие Л. Мкртчяна. – Ереван: Издательство «Айастан», 1968. – 206 с.
10. Петровых М.С. Избранное: Стихотворения. Переводы. Из письменного стола/Сост., подгот. текста А. Головачевой, Н. Глен; Вступ. ст. А. Гелескула. – М.: Худож. лит., 1991. – 383 с.
11. Петровых М.С. Прикосновенье ветра: Стихи. Письма. Переводы/Сост., подгот. текста А.В. Головачевой, Н.Н. Глен. Вступит. ст. А.М. Гелескула. – М.: Русская книга, 2000. – 384 с.
12. Мкртчян Л.М. Так назначено судьбой. Заметки и воспоминания о Марии Петровых. Письма Марии Петровых. – Ер.: изд-во РАУ, 2000 г. – 192 стр. 16 ил.
13. Скибинская О.Н. Мария Петровых: ярославские проекции / науч. ред. М.Г. Пономарева. – Ярославль: ООО «Академия 76», 2020. – 652 с. + 12 с. ил.
Составитель: А.И. Головкина
Свид-во о праве наследования авторских прав
на произведения М.С. Петровых № 77 АВ 5181117