(Глава романа «Похмелье взросления»)
Предыдущие главы:
«Отъезд»;
«Малая родина»;
«Миха»;
«...В поле не воин»;
«Пасынки надежды»;
«Лучший город Земли»;
«Самая первая акция»;
«Партия»;
«Менять жизнь!»;
«Панихида перед бурей»;
«Буря»;
«Натиск»;
«Трещина»
«Хватит – отвоевался! – решил Овсов.– И, вообще, ну вас к Богу в рай! Злили народ, возбуждали – долго, умело... А как до драки – так «не будем знамёна поганить»!»
Правда, «Борьбу» он всё так же читал, но брал её почти всегда в метро. Лишь однажды, не найдя её, заскочил в Штаб – буквально на миг. По счастью, не наткнулся там на знакомцев (в объяснения, куда пропал, пускаться не хотелось). Дежурил по Штабу какой-то новый паренёк – совсем пацанчик. С воровской спешкой сунув потными пальцами мелочь, Овсов почти что выхватил «Борьбу» – и был таков.
* * *
Не был и на митинге 7 ноября. Не до того было, по большому счёту. Будто очнувшись, вспомнил, что он, вообще-то, без работы, денег – шиш да чутОк... Оплата общаги могла подождать, но есть хотелось всяк божий день, а присланная из дому посыль* таяла на глазах.
Овсов понимал: вновь такой голодухи, как первым московским летом, он просто не вынесет. Вспомнил, как шёл тогда общажным коридором мимо выставленных для уборщиц мусорных корзин. И вдруг в одной из них увидал рыбий хребет. Хотелось, выдернув его, вбежать к себе и долго грызть-жевать эту кость, скрипя зубами. Но что-то пересилило – страх? Гордость? Прошёл-таки мимо.
Билет домой смог купить лишь на следующий вторник, а тогда был четверг – до вторника надо было ещё дожить. На билет хватило в самый притык. Братва общажная ужЕ разъехалась, соседи съехали, а новых летом не подселяли. Словом, занять было негде. Из еды был лишь тощий пакет с мукОй да условная бутыль подсолнечного масла. Именно «условная» – масло едва прикрывало донышко.
Дни имели свой распорядок: полдня поголодав, Овсов брался за дело – пёк блины на воде. Просто мешал мукУ с водой – без яйца и прочих чудес. Испёкши блины, набивал ими желудок – до следующего полудня, а лучше до трёх (ну, до полтретьего, ладно).
Даже в те дни больше голода мучила тоска. Говорить было не с кем. Библиотеки, где писал диссер, в полном составе ушли в отпуск до осени. Вспомнил, как в одну из суббот махнул к дяде Грише – телек тогда ещё смотрел... «Хоть фильм какой гляну – всё веселей», – думал Ванец, подходя к дому 5, корпус 2. Дяди Гриши там не оказалось – в который раз лёг в госпиталь для ветеранов. Тётю Нину Ванька явно не обрадовал.
– Что ты к нам всё ездишь – обедать, что ль? – ворчала она. – Пусть тебя друзья твои в общежитии кормят! Они, вроде, толковей тебя, судя по твоим россказням.
– Тоскливо мне, тётя Нин...
– Работать надо – и тоскливо не будет!
– Нет работы...
– Такой, знать, работник, коль никуда не берут.
Супу всё ж налила, но... теперь вспомнил всё это – и не возникло особого желания ехать к родне. «Дед говорил: лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой, – думал он, сыпля мукУ в кастрюлю. – Щас, чуть-чуть – будет блин...»
До отъезда было ужЕ два дня – масла оставалось на день.
* * *
В сравнении с той жутью ныне было чуть лучше. Даже медь* была на газету с вакансиями. Дважды в неделю, скрепя сердце, совал руку в недра тощего кошелька – и спускался вниз за «Работой-Зарплатой»*. С тех пор, как не вышло с библиотекой, помощи ждать было неоткуда.
Как радовался, когда Марьяна Борисовна, научный руководитель, сказала, что в библиотеке, в отделе книг по истории, у знакомой есть работа на полставки! Те самые «полставки» были, скорей, подачкой, чем зарплатой. Но выбирать не приходилось.
В условленный день вместе с Марьяной Борисовной были в библиотеке. Ждали долго – Ванька успел перелистать все журналы на полках и заскучать. Наконец, завершив дела, зав. отделом – строгая дама в чёрном – снизошла и до них.
– Вот этот мальчик, я о нём говорила, – начала Марьяна Борисовна.
– Значит, Вы – аспирант? – перебила дама в чёрном, глядя на Овсова. Тот кивнул.
– Не возьмём, – изрекла зав. отделом.
– Лен, почему? – Марьяна Борисовна подняла удивлённые брови. – Он же историк, как раз его профиль...
– Потому и не возьмём, что историк! Я же знаю, чем Вы тут займётесь, – дама в чёрном уставилась на Ивана. – Вы ж под видом работы делишки свои обтяпывать приметесь – диссертацию делать! Нет, я Вам работы не предоставлю.
– Так ведь не идут на эти полставки, – вновь подала голос Марьяна Борисовна.
– Да я их лучше на весь отдел раскидаю, чем его брать. Ещё вопросы есть?
Вопросов не было. Денег тоже.
* * *
Мытарства завершились вдруг – на общажной кухне. Овсов по обыкновению варил там рожкИ. Зашли рязанцы. Аспиранты с Рязани держались друг друга. Ванька звал их «рязанской диаспорой», а те его – «полномочным послом Ерени».
– Салют, Ванец!
– Привет диаспоре!
– Слышь, заработать не хошь? – спросил биолог Лёха Шепель. – У нас тут с вузом коммерческим договор: лекции пишем, а они их на диск – и в продажу!
– А я причём?
– Там по истории тоже нужны. Дать телефон?
Ванька не верил своим ушам. И своему счастью.
* * *
Позже комплект дисков с теми лекциями занял даже какое-то место среди учебных программ. Об этом писали журналы – и сам Ванёк тоже писал (во всех резюме при всех дальнейших попытках куда-то приткнуться). Никаких дивидентов, впрочем, это не дало – как и всё, чего удавалось достичь. Где б Ванька ни был, его удачи старались не замечать – либо пускались в пространные речи о том, сколь они смехотворны. Но это было после, а тогда!.. Едва ль не единственный в жизни раз дали вменяемую деньгУ. На какое-то время даже поверил, что так будет всегда. «На кой мне вся эта «Партия»? Буду работать и зарабатывать, – думал он, идя в фирменный магазин (взять отцу настоящую, не китайскую, зажИгу). – Маме перед отъездом конфет любимых куплю – «Южная ночь». То-то обрадуется!»
* * *
...Мать так хотела шоколадку – тогда, в дни его студенчества! Да что, там, шоколад – просто сладкого...
– Гос-споди-и-и, как сладенького-то хочется – до дрожи, слышишь, до дрожи!– вздыхала она, обращаясь не к отцу даже, а куда-то вовне, где её могли понять. А Ванька с горечью понимал, что и такой мелочью как шоколадка он сейчас помочь не в силах. Стипешку свою как всегда отдал отцу, а те крохи, что (с его ж денег) милостиво разрешили взять, Ванёк давно спустил. Оставалось лишь слушать вздохи матери да брань отца. Средь неё мелькнуло: «Шоколад ей подавай!..», – и тут же вновь нахлынула волна брани. «Я ж нерадивый по-вашему-то...», – выдавил отец, когда и эта волна спАла. В итоге, хлопнув дверью, он убежал в кухню, где исчез в дыму курева, купленного с получки матери.
* * *
Теперь Ванька мог порадовать мать – хотя б сейчас, через столько дней... В конце декабря на праздники отбыл в Ерень. Тот Новый год, вообще, был хорош: дОма собралась вся семья. Дрону в училище дали отпуск, а сам Ванька в кои-то веки прибыл домой с подарками. «Да и не в них дело... Подумать только: денег аж до праздников хватило! Если не мотать, так и январь проживу, а там, глядишь, работа найдётся – думал Ванёк. – Может, это и есть «счастье» – когда выспался, никому не должен и через час-другой не ждут большие беды... Хотя кто знает, когда они ждут? Только Бог – если есть...»
В первый же день отдал зажИгу отцу. Вместо «спасибо» тот буркнул:
– Сколь стОит?
Ванька замер, – вопрос застал врасплох. Живя по естественным людским законам, он, купив подарок, вмиг забывал о цене. На кой помнить? Брал-то ведь другому – не cебе...
– Сколь стОит? – вопрошание отца вновь обрело (подзабытый Ванькой) оттенок допроса. А он не знал, что отвечать.
Вдруг звякнули в дверь. «Дознаватель» понёсся открывать, машинально сунув подарок в заплёванную пепельницу – и впредь уже не вспоминал ни о цене, ни о том, по чьей воле разжился нужной вещью. Мать же с ним по-прежнему носилась как с писаной торбой – в тот же день спросила:
– Вань, ты нам денег не дашь на расходы? А то уж не знаем, где занять...
– Сколько?
– Ты не мне – отцу дай. Подойди и скажи: «Папа, сколько надо?» Пусть он решит.
– Почему он, не ты?
– Он должен почувствовать себя главой. Мужчиной, – мать говорила это с такой убеждённостью, что Ваньку передёрнуло. Но лишь на миг.
– Знаешь, мам, мужик – он либо есть, либо нет. Нельзя им себя «почувствовать». А горсть денег чужих мужиком и подавно не сделает, – Ванёк грустно улыбнулся.
В какое-то мгновенье в мозгу пронеслось всё, что было с ним в столице – от сжигавшего голода до древка знамени в руках и дальней блёстки, схожей с прицелом снайпера. Опыт дал право решать.
– Тебе сколько нужно дам, ему – ни копья, – сказал Иван. – И это моё последнее слово.
* * *
Право решать питает не только опыт, но и надежда. Ваньке верилось, что всё срастётся – найдёт он работу и заживёт как люди. Вспомнил виданный летом давний кирпичный дом, чем-то схожий c домом бабушки с дедушкой. Был вечер – Овсов шёл дворами к метро. И вдруг всплыл этот дом во дворе, утопавшем в жасмине. На верхнем этаже горел свет. От жасмина, окна, занавески веяло чем-то таким, что захотелось вдруг войти когда-нибудь в такой же двор, зная, что там, за окном, его ждут. Открыть дверь – и счастье нахлынет, и всех жасминов Земли будет мало, чтоб ощутить то счастье!
...Не сбылось.
Знать, завял его жасмин.
Либо вовсе не вырос.
ПРИМЕЧАНИЯ:
* «Посыль» – посылка (жаргон).
* «Медь» – здесь: мелочь, мелкие деньги (жаргон).
* «Работа и зарплата» – газета, публиковавшая вакансии.