Главы из моего незаконченного детектива "Ты ехай, Лёха!"
Николсон сказал, что машину можно не брать: от отеля "Хоттинген", в котором Алекс заночевал, до узкой, неприметной улицы, где располагался банк, было не более получаса ходьбы. Оказавшись в просторном зале, он замялся, не зная, которая из конторок ему подходит. На выручку пришел немолодой чиновник, спросивший, чем может быть полезен. Алекс показал ему листочек из блокнота, на котором Николсон записал что-то вроде абонентского номера.
– Следуйте за мной, пожалуйста! – сказал служитель, направляясь вглубь помещения. Постучав в одну из неразличимо похожих дверей, он кивнул: – Вам сюда. Удачи! – И ушел.
Дверь бесшумно отворилась. Высокий седой мужчина скользнул по лицу посетителя быстрым взглядом и, взяв у него записку, приветливо улыбнулся.
– Добро пожаловать, господин... – он сделал выжидательную паузу.
– Гордон, Алекс Гордон, – представился юноша.
– Признаться, я ожидал услышать другое имя, – швейцарец поднял бровь. – Но если вам угодно называть себя так... Будьте добры, приложите сюда вашу ладонь! Когда вы делали это в последний раз, она была значительно меньше, не помните? А я помню. И вы были, конечно, не один. Меня зовут Курт, кстати. Это имя у вас с чем-то ассоциируется? – мужчина улыбнулся губами, глаза оставались серьезными. – Прекрасно, благодарю вас! Совпадение девяносто процентов. Вас интересует состояние счетов?
– Для меня оставлено здесь сообщение, – возразил Алекс. – Оставлено давно, десять лет назад. Наверное, существует секретная ячейка. Вы сказали – Курт? Да, конечно: горы, снег, много солнца и боль в коленке. Но лицо ваше я не помню, простите.
– Не удивительно, тогда я не был седым, – кивнул собеседник. – Все верно, мы пригласили ваших... ну-у, тех, с кем вы были, на лыжный курорт в Интерлайкен. Как ВИП-клиентов. Я сопровождал. И вы тогда сильно ушибли коленку на зеленой линии. Но к делу! Такая ячейка существует, и отпирается она двенадцатизначным кодом. Надеюсь, вы его знаете? – увидев огорошенное лицо Алекса, Курт ободряюще улыбнулся. – Там есть подсказка, вроде бы кадр из какого-то фильма, мультипликационного. Наверное, тот, кто кодировал, знал, что этот фильм наведет вас на догадку. Если нет – извините. И другой попытки не будет, таковы правила. Счета вас точно не интересуют? Суммы значительные, даже по нашим меркам, советую взглянуть.
Алекс покачал головой. Деньги. Еще одна часть прошлого, которое с недавнего времени начало влиять на его жизнь, такую, казалось бы, налаженную. Как и тогда, в Питере, когда судьба грубо вломилась в его детство и вышвырнула, полуживого, беспомощного, в чужую страну. Но сегодня-то он уже не мальчик. Он солдат.
"Сердце вдруг
Зажглося жаждою борьбы"
Ага, молодому израильтянину стали вдруг понятны чувства Лермонтовского монаха, тело напряглось до звона в ушах. Он улыбнулся банковскому чиновнику: – Курт, сначала мы справимся с кодом. Это где-то глубоко внизу, если я правильно помню. А потом поговорим. И о деньгах и о лыжах. Я ведь по-прежнему у вас числюсь ВИП-клиентом, разве не так?
Лифт опускался так долго, что Алекс поинтересовался, сделав испуганное лицо и округлив глаза:
– Скажите, Курт, эти ваши секретные ячейки не в Австралии? Минуты две назад мы прошли центр Земли, я почувствовал!
Курт промолчал и открыл тяжелым ключом массивную дверь, расположенную напротив остановившегося лифта, через узкий длинный коридор.
– Это здесь, – сказал он. Чувствуйте себя свободно, помещение полностью изолировано. Через полчаса вам принесут кофе и круассаны. Когда понадоблюсь, нажмите кнопку под табличкой "Директор". Директор – это я. Удачи!
Сейф был сработан не позднее, чем в девятнадцатом веке, если судить по рельефной готической надписи в правом верхнем углу стальной дверцы и древнему наборному полю: такая старая добрая механика, двенадцать рубчатых рукояток с окошечками для цифр. Алекс бездумно повернул одну из них и вздохнул: вспомнилось многое, очень многое, но ничего, похожего на код, тем более – многоразрядный.
И "подсказка" оказалась более чем странной – кадр из рисованного фильма, где старик в прусском костюме, при шпаге и в буклях с косичкой, развалился в кресле подле камина. В ногах у него длинная собака-такса с грустной мордой. Ну и что? При чем здесь коды и сейфы? Абсолютно ничего не приходит в голову, никаких ассоциаций. Хоть бы уж кофе принесли! С круассанами: вдруг очень захотелось есть.
Кофе он получил только через полчаса, как Курт и обещал. В огромном термосе, что не удивительно: за время бесконечного спуска в лифте "hot кофе" может запросто превратиться в "ice кофе" (хот-горячий, айс-ледяной). Зато круассаны были в двухэтажной мельхиоровой корзиночке, где первый этаж служил для подогрева, судя по крохотным, еле теплящимся свечам. Было вкусно, тепло и удивительно тихо. Сейф поблескивал тусклой сталью, еще более таинственный и недоступный, чем полчаса назад. Алекс тупо сидел перед ним, вертя в пальцах пустую фарфоровую чашку. Собака с картинки смотрела на него печально-понимающе, словно хотела сказать: "ну и влип ты, приятель!"
Что же может здесь служить ключом? – собака, шпага, камин? Или сам этот прусский барон?
БАРОН!!! Ну конечно! Это же Мюнхгаузен, старый романтичный враль. И картинка из мультика о нем. Любимого мультика его детства. Папа тогда предложил принять эти сказки всерьез и просил мальчика расчитать, какой скорости барон должен достичь, чтобы запрыгнуть на пушечное ядро и не отбить себе попу. И какой толщины должен быть стебель фасоли у основания, чтобы барон мог взобраться по нему на луну. Славный барон! – как ловко он отбивался от пиратов, которых потом спас от гигантской рыбы:
Да, пираты остаться могли бы
В животе удивительной рыбы!
И я знаю, что этот урок
Им пойдет обязательно впрок!
Ах, Мюнхгаузен! Храбрый, правдивый, скромный. Победитель турок и пиратов. И был еще мультик про пиратов-математиков. Алекс осторожно поставил чашку на стол. Ну-ну! – только не спугнуть догадку, только бы вспомнить. Кажется, горячо! Да! Мы смотрели видео в этом самом подвале, и пираты из того же или похожего мультика, пели свои гениальные арифметические куплеты:
Пятью восемь – сорок пять,
А почему не десять?!
Не могу никак понять,
Пусть меня повесят!
Оно!!! Пять-восемь-четыре-пять-один-ноль! Пиратики вы мои любимые, вот и первые шесть цифр. Что вы там пели дальше?
Трижды девять – двадцать пять,
А зачем не тридцать?!
Не могу никак понять,
Легче утопиться!
Три-девять-два-пять-три-ноль! Алекс решительно повернул рукоятки. Зажужжала пружина, раздался мягкий щелчок, толстая массивная дверца плавно открылась.
Через три часа он нажал кнопку под табличкой "Директор". Курт появился не сразу, сначала зашла пожилая служительница, убрала посуду и удалилась, сказав, что герр директор сейчас спустится, подождите пожалуйста.
Герр директор взглянул на открытый сейф, на серебристый кейс в руке юноши, поднял глаза на осунувшееся, похудевшее лицо и мягко положил на плечо Алекса тяжелую руку.
– Я хочу, чтобы вы знали, Алекс, что с вашими родителями меня связывали не только деловые отношения. А значит, здесь, в Цюрихе, у вас и банкир, и друг, учтите это.
– Спасибо, Курт. Отец написал мне о вас. И о том, что его отношения с вашим банком не засвечены. Но про это, – он виновато улыбнулся. – Про это мы поговорим потом, господин директор. А пока мне надо прийти в себя, кое-что обдумать. Что, если нам встретиться завтра в Интерлайкен? И... у вас есть другой выход из здания? А еще я хотел бы переложить материалы в другой кейс, неприметный: этот, наверное, был в моде десять лет назад.
– Конечно, – кивнул Курт. – Кейс вам сейчас принесут. Мы встретимся вот на этой лыжной базе. – Он протянул Алексу голубой плотный конверт. – Вам придется снова воспользоваться лифтом, но зато вы выйдете на улицу в квартале отсюда. Я очень рад снова сотрудничать с Шуховым. До завтра, господин Шухов!
21. Лунная дорожка
Рейс "Цюрих – Тель-Авив" прибыл за полночь. Алекс, хотя и пообещал родителям сообщить о прилете, чтобы они заехали за ним на машине, но не стал их будить и направился к таксистам, ожидающим пассажиров на втором уровне терминала.
– Гордон?! Какая встреча! Пойдем, подброшу до Ришона, – полковник Рони, в джинсах и легкой, несмотря на весеннюю ночную прохладу, рубашке, взял его за локоть, улыбаясь от уха до уха. – Это не совсем по пути, но почему бы не прокатиться со старым другом.
– Мне очень повезло, Рони, – Алекс улыбнулся ему в ответ. – Мне повезло, что у тебя есть хобби: околачиваться в районе Бен-Гуриона всякий раз, когда я возвращаюсь из Швейцарии. И на такси экономия, и удовольствие от приятной беседы.
– А ты часто оттуда возвращаешься? – Рони прищурил глаза. – Направо, сержант, направо, вон к той белой Тойоте, под знаком "Стоянка запрещена"!
– Из Цюриха в Бен-Гурион – в первый раз. Но кто может знать? – Алекс выдернул из-под резинки "дворника" полицейский рапорт и через капот протянул его Рони, который небрежно скомкал голубую бумажку и метко швырнул ее в урну. – Так чем обязан, командир?
Полковник не ответил. Выведя машину за пределы аэропорта на скоростное шоссе, повернул направо. Промелькнул первый указатель на Ришон ле Цион, затем другой, но он продолжал гнать по пустой дороге, сбросив скорость только на южном въезде в Тель-Авив. Ловко и уверенно маневрируя по узким улицам Яффо, подкатил к порту. Вскоре они сидели на веранде крохотного ночного ресторанчика, за шатким столиком, освещенным только яркой луной.
– Предлагаю сделку, – заявил Рони, поглядывая на новенький черный кейс, который Алекс ни на секунду не выпускал из рук. – Так вот, я угощаю тебя рыбой, которую умеют по-настоящему готовить только здесь, и не спрашиваю, что у тебя в этом чемоданчике. А за это ты расскажешь, как и зачем оторвался от моих ребят в Цюрихе, идет?
– Так это были твои люди! – облегченно рассмеялся Алекс. – Они не виноваты, Рони, я до этого момента не был уверен, что за мной следят. Оторвался просто на всякий случай, притворился спортсменом, из тех, что бегают по аллеям за здоровьем. И взял хороший темп, попробуй угнаться за парнем из 13-й шайетет!
– Но ты полагал, что за тобой могут следить. Кто, почему? – Рони наклонился вперед. – Я-то просто велел нашим людям в Цюрихе позаботиться, чтобы с тобой ничего не случилось. Потому, что выбил для тебя разрешение на эту поездку под свою ответственность. Так кого же в Швейцарии мог заинтересовать израильский студент-турист, Алекс?
Алекс глянул вниз, на лунную дорожку, гладкую вдалеке, волнистую возле волнореза и распыленную в брызги на камнях, прямо под ними. Пахнул предутренний ветерок, Рони поежился, и юноша заботливо укрыл плечи командира своей курткой, так выручившей его в зябкой мартовской Швейцарии. – Дело в том, командир, – сказал он, – что этим туристом-студентом могли интересоваться русские. Точнее, уже заинтересовались его исследованием; они пятнадцать лет монополисты в одной из технологий, могут держать за кадык полмира, и хотя та студенческая работа – лишь слабая тень этой технологии, хотят наложить лапу и на нее. Ведут переговоры с профессором Бейкером. Так это все представлялось до вчерашнего дня.
– А как получилось, что ты вышел на их технологию, и что же изменилось вчера, Алекс? – начал Рони, но замолчал, наблюдая, как пожилой официант, наверное, сам хозяин ресторана, ловко расставлял тарелки с салатиками вокруг длинного овального фарфорового блюда на проволочном каркасе. Аппетитно пахнущая большая рыбина подогревалась свечами, установленными на этом каркасе снизу. – Спасибо, брат, – сказал он официанту по-арабски. – Принеси нам по большому бокалу белого вина. Но такого, чтобы под стать этой рыбе!
"Снова свечи!" – подумал Алекс, вспомнив, как подогревались круассаны в том глубоком подвале в Цюрихе, и подставил тарелку под кусок рыбы, который Рони отделил для него широким, похожим на треугольную лопатку, ножом.
– Это вышло случайно, – начал он, пробуя рыбу и жмурясь от удовольствия, – мы с Бейкером ставили один опыт, где очень сильные токи шпарили в очень малом объеме, причем на очень большой частоте. Такое мог выдержать только полупроводник, обработанный присадкой "Л-12", которую придумали и делают в России. Но они отказались продать нам даже малую толику, в Израиль вообще ее не продают, принципиально. Вот мне и пришлось найти иное решение, и оно сработало: материал выдержал.
– Скромный человек сказал бы "пришлось ИСКАТЬ решение", – съязвил Рони, – но тебе, сержант, самоуверенности не занимать! А Бейкер, конечно, тут же поместил публикацию об этом подвиге, и по ней они вышли на ваш институт? – Он попробовал вино, одобрительно кивнул и продолжил: – Но если твое решение, как ты говоришь, незначительно по сравнению с их технологией, то зачем им было связываться с Бейкером?
– Нет у них никакой технологии, вот в чем дело! Только это – страшная тайна. Десять лет назад их мафиози убили автора и присвоили его предприятия, включая линию по производству "Л-12". Но секрет процесса он унес с собой. Вот они пока что и распродают старые запасы, ну и ищут все, что может навести их ученых на решение. И суетятся, потому что запасы эти на исходе, а у них много договоров, внутренних и международных. Пойдут санкции, штрафы за срыв проектов. А так как в этой присадке заинтересованы оборонка и космос, то полетят головы. В прямом смысле. Поэтому они хватаются за любой шанс: вдруг этот студент не случайно набрел на частное решение, вдруг оно может дать ключик к общему!
Рони присвистнул: похоже, что Гордон случайно разворошил серьезный муравейник! Или не случайно? – если судить по биографии солдата, с которой он внимательно ознакомился перед их первой встречей. Ведь даже косная израильская школа учла одаренность парня и записала его на два класса выше. А чего стоит восторженный отзыв Бейкера! И странное совпадение: десять лет назад убили того русского – и десять лет этой пулевой метке на груди Алекса, как сказал тогда его напарник, Дани. Надо бы завтра – о, уже сегодня! навестить его в госпитале.
Он так и не притронулся к своей порции. Некоторое время мужчины молча смотрели вниз, где мелкая волна дробила лунные блики. Потом встретились взглядом, и Алекс кивнул:
– Да, Рони, эту присадку придумал мой отец, и даже сделал на ней состояние. И нас убили, всю семью, его, маму, меня. Но я почему-то выжил и оказался здесь. И даже обо всем надолго забыл. Но судьба, вроде бы, решила продолжить эту игру, – он грустно усмехнулся. Но Рони не принял шутки и усомнился:
– Думаешь, судьба, сержант?
– Она самая, не сомневайся, командир, – прищурился Алекс. – У моих теперешних родителей есть хорошая песенка из их юности:
Судьба меня швыряла,
И сам я не святой:
Толкал ее плечом на поворот.
Рони покачал лысой головой. Многолетняя служба в госбезопасности приучила его воспринимать настороженно всякие совпадения и случайности, особенно значащие случайности, такие, как, скажем, вот эта: технология, из-за которой убили отца, через годы сводит сына с убийцами. Сказка и только! Здесь скорее чувствуется чей-то расчет, холодная сильная воля. Но что втягивает в эту игру его самого, полковника "шин-бет"? Мало ему своих, служебных, забав? Особенно теперь, когда он ведет хитрую многоходовку с арабами, через того самого трусливого лейтенантика, которого раскрыли, кстати, Гордон и его напарник.
– Два вопроса, сержант, – голос полковника, холодный и сухой, не допускал возможности отшутиться или уйти от прямого ответа. – Два вопроса. Первый: как случилось, что круг замкнулся? Кто готовил тебя много лет к тому, что тобой заинтересуются те самые люди? Эта версия о случайности не лезет ни в какие ворота, уж очень все гладко совпало, так не бывает. И второй: я тебе зачем-то нужен, иначе я не услышал бы того, что услышал, вряд ли ты рассказываешь такие истории каждому встречному. Ну, так что же изволит приказать солдат срочной службы своему – и не своему даже! – полковнику?
Алекс послушно кивнул и начал с ответа на второй вопрос. Но ответ был таким, что офицер, привыкший иметь дело с любыми видами человеческого поведения, едва удержался от возмущенного восклицания. Он только нарочито медленно взял свой бокал и, осушив его до дна, поднял до уровня глаз, рассматривая Алекса через стекло, как диковинное животное. Нет, ну какова наглость! – даже подумать о том, что он, полковник службы безопасности, поможет солдату "откосить" от армии за целых три месяца до положенного срока. Так вот, парень, считай, что мы незнакомы и добирайся-ка ты до своего Ришона пешком! Он выложил деньги, прижал их бокалом и поднялся.
Юноша, как ни в чем не бывало, перевалил широким ножом на свою тарелку оставшуюся рыбу и тоже поднял бокал.
– Твое здоровье, командир! Счастливого пути! Рыба действительно классная, вот в этом ты хорошо разбираешься, да!
Рони, который дошел уже до края веранды, резко обернулся:
– А в чем это, по-твоему, я разбираюсь плохо, сержант!? – на что получил ответ, действительно наглый:
– Об этом поговорим в машине, я только доем, ладно?
В секунду полковник вновь оказался возле Алекса и выдернул его из-за стола с силой, неожиданной для его комплекции и возраста.
– Доешь в следующий раз, парень. В машину!
Алекс покорно последовал за ним, с деланным сожалением оглядываясь на стол. "Вот клоун!" – возмущенно подумал Рони, но промолчал и только, включив зажигание, велел:
- Говори, сержант!
– Извини, командир! – тон Алекса вдруг изменился, на осунувшееся, повзрослевшее лицо словно набежала тень. – На меня вдруг обрушилось столько информации о моей погибшей семье, что остается либо ерничать, либо плакать. Но плакать мне не положено по статусу: сержанты не плачут. Так что поговорим о деле. Тебе знакомо такое понятие: "End User"? Вряд ли, ты же не технарь. А вот у Бейкера это понятие вызывает гипертонический криз. Это хитрый такой рычаг европейской двойной морали, когда с Израилем не делятся современной технологией, что довольно-таки болезненно в век промышленной интеграции. И нам приходится делать восьмерки в воздухе, чтобы получить то, что нашим врагам преподносят на тарелочке, иногда даже бесплатно. На "энд-юзер" сослались и русские, когда отказались продать Бейкеру немного "Л-12". Наши, конечно, как-то добывают все эти технологии, через третьи руки, или сочиняют собственные. Но сколько усилий и унижений! А сегодня я могу, при твоем содействии, поставить эту линию у нас, или в месте, нам подконтрольном, причем более эффективную, с моей доработкой. А чтобы эта банда в Петербурге не мешала, я разорю ее дотла. Отец предусмотрел такую возможность. Ну что, командир, ты мне поможешь? Я должен побывать в Петербурге вместе с Бейкером. Недели через три, сразу же после рейда на север.
Рони сбросил газ. Машина медленно катилась по пустому ночному шоссе. Алекс по-прежнему бережно держал на коленях маленький черный кейс. "Интересно, что в нем?" – подумал полковник, но спросил о другом:
– Гордон, я знаю об этом задании. Этот рейд на север – очень опасный. И если тебя подстрелят, то немного стоят все твои слова о технологии на благо страны и прочие красивости. Я могу затребовать тебя в "шабак" и обеспечу командировку в Петербург, но не разумнее ли сделать это прямо сейчас и не рисковать, а?
Алекс глубоко вздохнул и почти серьезно объяснил:
– Понимаешь, Рони, мне очень давно предсказали, что я буду командовать вместо Дани Гринберга, так могу ли я упустить такой случай? Не беспокойся, меня не подстрелят. Судьба, конечно, временами любит зло пошутить, но она не расточительна. Да и не дура же она: устроить столько совпадений и удачных случайностей – и закончить игру арабской пулей?! Потом, солдаты верят в меня, как верили в Дани, значит, рейд будет удачным.
Рейд оказался удачным. И рана не опасной: та самая арабская пуля прошла под ключицей навылет, не задев кости. У Алекса хватило даже сил самостоятельно доплыть до катера. Так что пострадала только мама Женя, не сомкнувшая глаз у его постели, пока ее мальчика два дня держали в госпитале. Все! Ни в какую армию она его больше ни за что не отпустит.
От нее не ускользнули перемены, которые произошли с ним в последние месяцы. Евгения инстинктивно ощущала, что странная озабоченность мужа, и вдруг исчезнувшая шутливая безалаберность Николсона, и это внезапное повзросление сына как-то связаны. Но страшно не было, с ней ее мужчины, непонятные, но большие и сильные: ее муж, ее сын, ее мистер Николсон. Никогда больше она не станет робким, запуганным существом, каким была в Ленинграде. И нет того Ленинграда, и они сейчас поедут в Санкт-Петербург. Сашенька и Бейкер – по приглашению в этот норд-вест, а она и Леша – просто в гости. К Петровым, Наташе и Кате! А Питер обещал присмотреть здесь за делами и за Лиорой. Правда, он пока укатил срочно в свою Америку, там вдруг прорезались какие-то дела, но к их отъезду вернется. Боже, как она соскучилась по городу своей юности! – и вроде бы не была там счастлива или хотя бы спокойна, а вот нате вам! – соскучилась.