Бабуля

Олеся Менделевич
 
Её никогда не было. Я не знаю, почему. Я не помню её голоса, рук, заботы, подарков, улыбок. Я не помню прогулок, телефонных звонков, писем. Я не помню нежности, смеха, объятий, тепла. Я не помню, потому что этого не было.
Я помню несколько, а, в общем, нет, я помню хорошо только одну фотографию. Это фотография, где мы все вместе, на скамейке перед её домом. Не знаю, кто нас фотографировал, быть может, дед. Эта фотография была сделана перед нашим отъездом в Дивногорск. Навсегда. Мы покидали Уфу, город, где я (помимо младенческого возраста) провела два года, два первых класса школы. Но её я не помню. Свою бабушку. Так надо её называть. Ведь это мать моей матери.
Я смутно помню Наташу, мамину младшую сестру. Она в своё время подготавливалась к сдаче экзаменов в Университет. У неё на столе и на этажерке находились серьёзные книги по анатомии, со специализацией в стоматологии. Некоторые картинки были просто ужасающими, и она меня ими пугала, когда я слишком к ней приставала (на её взгляд). А мне хотелось гулять, прыгать, веселиться, радоваться, есть шоколад и мороженое. А ей нужно было готовиться к экзамену.
Где в это время была моя мама и её мама, я не знаю. Не помню.
Я помню эту двухкомнатную квартиру. Спальня и салон. Спальня какая-то затемненная всегда, а в салоне стоял сервант. А в серванте была фарфоровая балерина. И вот её я очень любила, и всегда просила, чтобы мне дали с ней поиграться. Так как игрушек в этом доме не было. Так же, как и не было там радости и счастья. Было что-то затемненное, недоговоренное, спрятанное, жесткое, грустное, окаменелое. Как сама она. Моя бабушка. Она застыла во времени, и не имела желания меняться, ворошить прошлое, дотрагиваться до того, что причинило боль, очень давно, но все ещё присутствовало в ней, и в её квартире, хотя сами действия или же бездействие, давно ушли в небытие.
Я любила играть с балериной. Она была фарфоровая, белоснежная, хрупкая. Мы вместе танцевали, и я любовалась на неё, и мне всегда казалось, что она смотрит в сторону серванта: ведь там стоял её верный поклонник, преклонив колено, ожидая возвращения своей дамы.
…На той фотографии есть я, Наташа, отец, мать, бабуля (по папиной линии) и она, баба Лиля. И, может быть, дед. А, может быть, он нас фотографировал.
Затем, мы покидали этот город. Навсегда. Больше я туда не возвращалась. Больше я не встречалась с ней. Быть может, разговаривала по телефону, когда она созванивалась с бабулей. А, может, и нет.
Несколько лет спустя бабуля сообщила, что баба Лиля прислала 25 рублей в подарок на мое 10-летие. Мне купили бадминтон.
Он служил мне верой и правдой много лет. Я играла сначала с Катей, затем с Кристиной. Когда мы оставляли Россию, я взяла его с собой, в 40 кг позволенного на каждого веса.
Уже в Израиле мы играли с отцом во дворе, и с моими новыми друзьями. Единственный твой подарок прослужил мне верой и правдой в течение 10 лет.
Потом я уехала жить во Францию, начала ходить на групповую терапию. Я начала задаваться вопросами, или, вернее, продолжила их задавать. Ведь именно они привели меня туда, где я смогла посмотреть правде в глаза. Я увидела весь этот ужас, что творился в моей семье. В том числе и с тобой, и с тем фактом, что ты не общалась ни со мной, ни с мамой уже много лет, по неизвестным мне причинам. И я решила тебе позвонить. Я помню, что произошло в 2008 году. Ты ответила. Мы разговаривали. Вот и все. Я так и не получила внятного ответа на свой вопрос: «Почему?» Почему тебя не было в моей жизни? А ведь я так хотела ещё одну бабушку. Чтобы было больше любви, радости, смеха, нежности, взаимопомощи, взаимопонимания. Но вместо этого была злоба, боль, отчуждение, ненависть.
Ушли долгие годы на то, чтобы я осознала, что «идеальной» семьи не будет. Её не было с ними и не будет. Это невозможно с людьми, чьё сердце закрыто. С людьми, которые не хотят встречать свою боль, расти. Чтобы полюбить по-настоящему, нужно расстаться с травмами прошлого. Они есть у всех, кто пришел на эту Землю. И наша задача – вырасти в Любви. Стать родителями собственному ребенку внутри, прежде чем мы станем ими для наших детей. Это непростая задача – посмотреть боли в лицо. Большинство, предпочитает бегать от неё в течение всей жизни, благо, способов хватает. Люди боятся изменений, и это правда, что поначалу, все может выглядеть страшно, но, когда, мы заглядываем за завесь того, что произошло когда-то, как бы больно это ни было, мы перестаем жить иллюзиями. И когда мы смотрит боли в лицо, у неё больше нет над нами силы. Мы берем бразды управления в свои руки. Мы берем ответственность за свою жизнь, а это самое лучшее, что может с нами произойти.