***

Текст произведения:

«Евгений Оневич»
Повесть в стихах
Посвящается Раисе Николаевне Шкабаре

Глава первая

И жить торопится,
и чувствовать спешит,
как голый в баню…
1

“Я думал, дядя – лох конкретный,
А дядя – тот ещё жучок.
Случись чего – козёл бездетный
Меня зовет. Кого ж ещё?
Едва зажмёт его кондрашка,
Беги к нему во все тормашки.
Потом сиди над ним, следи,
Как в тряпках старый хрен пердит.
И, отворачиваясь косо,
За ним парашу выноси,
И сострадай по мере сил,
И подавай ему «колёса»,
И думай: мать твою угрёб,
Когда ж ты крякнешь, старый жлоб!”

2

Такие мысли всю дорогу
Спать не давали баловню,
Что тихой сапой, понемногу
На бабки ставил всю родню.
Друзья моих былых творений,
Прошу знакомьтесь: вот – Евгений,
Здесь в роли главного лица
Конкретный питерский пацан.
Вы Питер знаете? Я тоже,
Когда-то хоровод водил
Меж этих питерских чудил,
Но, опыт свой земной итожа,
Могу сказать на склоне лет,
Что лучше Минска места нет.

3

Его папаша был бухарик
И ровно по три раза в год,
Как будто глядя в календарик,
Привычно уходил в залёт.
Тогда мадам и некий дядя –
К парнишке, состраданья ради,
Пока папаша, как Му-му,
Учили вьюноша тому,
Кого держать в авторитете,
Про что понятия иметь.
Малец умен был и, заметь,
Узнал на этом факультете
Такое, что на жопу глаз
Мог натянуть любому враз.

4

Нас тёти-дяди поучали,
Как надо Родину любить,
А сами так и примечали:
Себе побольше сноровить.
На этих зомби маргинальных,
Оневич клал прибор банально.
На все наезды старых клизм
Он выдвигал свой пофигизм.
А тёлкам томно строил глазки
И чумовую лажу нёс,
За ними бегая, как пёс,
По вольной пущенный натаске,
И возбуждал у них мигрень,
Шепча им в уши похабень.

5

По фене нынче все базлают,
Но, если честно вам сказать,
Как нынче лохи феню знают,
То лучше было б не базлать.
Но, типа, как бы наш Евгений
Конкретно мог базлать по фене,
Какие он вязал узлы,
Когда на фене вёл базлы!
К наукам не питав охоты,
Он многих гитик не умел,
Зато держал в своём уме
Огромный кластер анекдотов.
Ему, что Штирлиц, что Чапай –
Травить мог, только тему дай.

6

Оневич был несложный малый:
В биномах счёты не сводил,
На нём природа отдыхала,
И он природу не будил.
Веленью времени послушен,
К искусствам был он равнодушен:
Ни Тарантины, ни Дали
Его нисколько не гребли.
Но по понятиям жил парень:
То Адам Смит, то Рикардо,
Цитировал их от и до
И даже батьке мозги парил.
Но папа отвечал: «Фуфло».
Он свил с барыгами кубло.

7

Портрет героя вам представлен
И мной написан в полный рост,
Но штрих последний не поставлен –
Не поднят половой вопрос.
Встаёт он в нашей мелодраме
Не как любовь к прекрасной даме,
Которую воспел Кобзон,
За что крутые бабки он
Срубал в стране своей безбрежной
Среди непуганых козлов.
Нет, наш герой был не таков.
Едва ступив за возраст нежный
И ощутив в штанах стояк,
На баб стал прыгать, как маньяк.

8

Он клал их в ряд, как шпалы БАМа
В Сибири ссыльный элемент.
Без лишних слов любую даму
Волок к себе в апартамент.
И шедевральную чувиху,
И повариху, и ткачиху.
С любой в момент снимал штаны:
И с шалашовки, и с княжны.
Являясь в образе титана,
Что был подобен сразу всем
Агентам номер ноль-ноль семь.
И тёлки, писая фонтаном,
К нему от этого кино
Неслись, как мухи на говно.

9

Он знал, что чем мозги свободней,
Чем звонче ветры в них свистят,
Тем с ними проще и вольготней,
И тем быстрей они летят.
Он жён чужих искал по миру
И метил их, как кот квартиру,
И рвал их чувства на клочки,
А их мужьям втирал очки.
И не однажды так бывало,
Поставив жёнушке пистон,
Он с мужем распивал флакон
И, не смущаясь тем немало,
К другой жене на всех парах
Спешил, как пылкий Шлиппенбах.

10

Бывало, он из тряпок еле –
Башка трещит от бодуна,
И ломота в кишках и теле,
И денег нету ни хрена,
А кореша уж шлют маляву:
Зовут лечиться на халяву.
Конечно, лучше б помогли,
Когда б в постельку принесли.
С похмельной головой Евгений,
Тяжелой, как борец сумо,
Тоскливо смотрится в трюмо:
Нос синий, под глазами тени –
И пятнами по морде весь
Раскрашен, словно ирокез.

11

Отнюдь не пидар по привычкам,
Галантерейный арсенал,
Как будто баба в косметичке,
Он в ящике стола держал.
Такой развёл инструментарий,
Что им гордился б абортарий.
Десятки пилок и щипцов
И для ногтей, и для усов.
Он целый час без угомону
Прыщи у зеркала давил
И на халяву выходил
Подобно богу Аполлону,
Который в зад или в перёд
Или даёт, или берёт.

12

Приедет он, обед в разгаре:
Летают пробки, всё в дыму.
Он всем знаком, свой в доску парень,
Скорей к столу, всяк рад ему.
Во все тарелки и бокалы
Нахально тычется макалом.
Вот загуляла в жилах кровь,
Блестят глаза, поднялась бровь.
И понеслись потоком с хода,
Как из волшебного ларца,
Повествованья без конца:
Про жизнь еврейского народа,
Про чукчей и про молдаван,
И про хохлов, и про армян.

13

Ещё проглот жуёт котлету
И пьёт цимлянский периньон,
А наш Оневич вновь одетый.
Куда ж теперь поедет он?
Куда, такой оставив праздник,
Зачем-то мчится наш проказник?
Не догадаетесь вы, нет!
С друзьями едет он в балет…
Вы, может, скажете: “Вот лохи,
В балет, когда такой обед!”
Я вам скажу на это: нет.
Ведь господа из той эпохи
Не только жрали наобум,
Но и имели вольных дум.

14

Сперва читали все Вольтера –
С Вольтером общий был психоз.
Его Радищев, как холеру,
В мозги их скорбные занёс.
Здесь декабристы загалдели,
Но царь зажал их в чёрном теле;
Там Герцена тоска взяла,
Он начал бить в колокола.
Потом вообще пошли прохвосты –
Что ни “мыслитель”, то подлец.
Левей, левей! И наконец
Серийные маньяки просто.
Добились умные башки,
Прощай, хозяйские горшки.

15

А всё с театра начиналось,
Куда герой наш посвистал.
Аншлаг. Билетов не осталось,
Но он и здесь прорвался в зал.
Театр полон, блещут ложи,
А он, светя напитой рожей,
Идёт меж кресел по ногам,
Цепляясь за корсажи дам.
И, в кресло плюхнувшись с размаха,
На сцену зырит, сморщив лоб.
Потом, прищурясь, как циклоп,
В соседку, бледную от страха,
Спросил: «Мадам, что там идёт?
Спартак! Во блин, какой там счёт?»
16

Ещё Спартак на сцене мочит
Врагов рабочих и крестьян,
А наш герой другого хочет,
На бал помчался наш смутьян.
Бал – так ещё в начале века
Звалась в России дискотека,
Где грациозно и томно
Кружились пары под фоно.
На бал Оневич приезжает.
За тем, как крутятся зады
У старых и у молодых,
С учёным видом наблюдает
И выбирает в тот момент,
С кем проведёт эксперимент.

17

Когда-то молодым, по пьяни,
Я пару раз ходил на круг.
И помню: лесопарк в бурьяне,
Эстрады ракушку, вокруг
“Бакланы” стаями, как волки,
А на веранду лезут тёлки,
И контролёры у ворот
Им жёсткий делают досмотр.
Обшарят попку под юбчонкой
И, если тёлка без трусов,
То пропускают за засов:
«Иди, повеселись, девчонка».
А если есть на ней бельё,
То прогоняли прочь её.


18

А прежде люд не так бесился
И были правила не те,
И по-другому относился
Мужчина к женской наготе.
Увидит ножку до колена,
И у него встаёт полено.
Здоровый был тогда народ,
Теперь совсем уже не тот.
Вы помните, как наш Евгений
По женским ножкам раскисал,
А вот об этом как писал
Его тогдашний современник
Тому почти две сотни лет,
Переводимый мной поэт.

19

Бедняга позабыть не может
Момент отнюдь не в стиле ню,
Как он подруге сесть на лошадь
Помог, держа её ступню.
Пощупал девку за лодыжку,
И у него надулась шишка.
Во, блин, читатель, просеки,
Какие были мужики.
Пристроил ножку у фемины
Не на плечо, а на седло,
И у него конец свело.
Какие были исполины!
Давно таких в природе нет,
И где они? Потерян след.

20

Но что-то ж было, в самом деле,
И в ножках тех былых чувих,
Что мужики от них балдели
И до сих пор грустят о них.
А нынче то-то ножки вышли,
Что им ходули будут лишни.
Красиво, но не для меня
По два аршина оглобня.
Возможно, это сексуально,
Но при достоинствах при всех
Реально затрудняет секс
И крайне нерационально.
Ну, прямо сущая напасть:
Не дать, не взять и не попасть.

21

Один лишь способ здесь возможен –
Лицом к лицу, как на войне,
На ножках тех ничком, но боже!
Они и так мешают мне.
И в пролетарской перепалке
Торчат, как палки катафалка.
Так для какого же рожна
Такая красота нужна,
Зачем такое окаянство?
Такие ножки не сгребать,
Их лучше в лошадь запрягать
И мчать сквозь русские пространства.
Поводья в руки и - айда!
Гони неведомо куда.

22

Но я отвлёкся, счас по новой
Вернёмся к нашему бойцу,
Что с этой жизни бестолковой
Пришёл к печальному концу.
Со мной такое тоже было,
И мой замученный ярило
Однажды тоже зачудил,
Когда Чернобыль зачадил.
Я так обрадовался, боже!
Как с плеч гора, и нет проблем.
То было время перемен,
Пора надежд пришла. И что же?
Банален был тому финал,
Через неделю снова встал.

23

А наш Оневич почему-то
Поник уныло головой
И думал каждую минуту
Про отказавший орган свой.
Как ЗПР, угрюмый, томный,
Печалью полон был огромной,
Дурными чувствами томим.
Тогда я повстречался с ним -
Его мы в школе проходили
Девятый класс, минувший век,
«Оневич – лишний человек».
Какую чушь нам городили
Наставники, учителя.
Да будет пухом им земля.

24

Но мне их опыт был не нужен,
Я, молодой тогда нахал,
Всю слабость их умов недужных
И их самих в гробу видал.
За опытом иного рода
Вела меня моя природа
К Оневичу, я был пацан,
Не знавший женского рубца.
Он ловелас был оголтелый,
Всей камасутре обучен
И в сорока звездах мочен.
Он словом мне помог и делом.
Он знал игру страстей тогда,
А я был форменный балда.

25

Тогда меня томили чувства,
Я жил в плену своих страстей,
Но тёлкам, как это ни грустно,
Неинтересен был совсем.
Они меня не привечали,
И этот факт меня печалил.
Я тихо в облаках витал,
Они ж имели капитал.
И крупные снимали взятки.
Но капитал был основной,
Ничто не вечно под луной,
Он скоро вышел без остатка.
Но с капиталом или без
Я стал терять к ним интерес.


26

В то время бурь и катаклизмов
Я Женю взял в поводыри,
И яркий свет его цинизма
Моё сознанье озарил.
Я умным стал, я стал нахалом
И тоже циником, и стала
Любовь на жизненной стезе
Нужна мне, как баян козе.
Пока друзья в грустях, в печалях,
Лазурных грёзах и мечтах
Об их пленительных местах
Уныло в пустоту кончали,
То я прикинул, что почём,
И зрелых баб им предпочёл.

27

И вдруг его родитель сгинул,
Приняв безвременную смерть.
Оневич хавальник разинул,
Наследство с папы поиметь.
Мечтал сынишка о банкнотах,
Но папа признан был банкротом,
А он – ответственным лицом,
И взят за жопу с трёх концов.
«Атас», – подумал наш Евгений.
Когда ж с четвёртого угла
На парня «крыша» наползла,
Он сразу потерял терпенье.
«Браткам» он отдал всю ботву:
«Давитесь, гады. Проживу!»

28

И что вы думаете? Прожил.
Вдруг понаехали гонцы:
«Ваш дядя при смерти, на ложе,
Уже готов отдать концы.
Его последнее моленье –
Увидеть вас». Без промедленья,
Пока чужой не обскубал,
Оневич к дяде постебал.
В дороге, думая, что ради
Бабла придётся поскучать,
Чтоб старика не огорчать,
Но не застал в живых он дядю.
Оневич малость опоздал,
Где стол был яств, там гроб стоял.

29

Конечно, дядю закопали.
Попы на шостый спели глас
И на поминках погуляли,
Как это водится у нас.
Наутро Женя похмелился
И вскоре резко изменился,
И удивились все, что он,
Оставив прежний выгребон,
Капусту садит, как Гораций,
Считает центнеры на круг,
Разрыл всё, как навозный жук
И в бане парит сельских граций,
Лабает “кантри” на банджо –
Таким козлом он стал ужо.

30

Что ж, отчитаемся по факту -
Точней не знаю, как сказать –
Рассказ мой подошёл к антракту.
Прошу немного обождать.
Мне надо разобраться в чувствах
И с тем, как вам моё искусство
И дар поэта и творца,
Возможно, тронули сердца.
Одну главу слепить не диво,
Но надо семь ещё создать,
И чтобы были ей под стать.
Иду вперёд неторопливо.
Я сам себе поставил цель,
А вы смотрите в мой прицел.



Глава 2
О, Русь!
Ой, деревня!

1
Район, где кент наш объявился,
Полмира мог дерьмом залить,
И каждый из него стремился
Скорее лыжи насмолить.
Но прав ничьих не уважали,
Всех в крепостном ярме держали,
Хотел ты этого иль не,
И все барахтались в говне.
Господский дом лесистым склоном
Был от бореев защищён,
К зефирам тёплым обращён,
И дивный вид являл с балкона
Побитый цветоедом сад,
Где мужики вливали “чад».

2

Оневич влез в апартаменты,
Где дядя перфекционист
Ловил приятные моменты,
Устроив местный парадиз.
Зажил, не признавая власти
И не смиряя свои страсти,
Так, словно чёрт ему не брат,
На всё кладя свой аппарат.
Сосед его, женой забитый,
Из зависти донос в ГБ,
Нарисовал и - на тебе:
Примчался опер деловитый.
И начал гавкать со слюной,
Орать и прыгать, как больной.

3

Пока он тупо матерился
И топал сапогами в пол,
Оневич наш подсуетился
И подавать велел на стол.
А после баньки, трали-вали,
Где бабы голые сновали,
Открылся ключ, забил фонтан
И чёрт-те что творилось там.
Прошла инспекция отлично,
Жандарм наш то-то был хорош,
Как ёж на всех зверей похож.
И в совершенном неприличье
Положен был в свой фаэтон
И к месту службы возвращён.

4

Оневич разложил как надо
Рамсы, как истинный пацан:
И, вычислив соседа-гада,
Призвал к ответу подлеца.
Раскрасил паразиту внешность,
Поотбивал ему промежность
И по бокам так надавал,
Что кулаки поразбивал.
И, утвердив себя героем,
Орал, как в марте дикий кот,
Что всю округу через рот
Он поимеет и уроет.
Со страха местные паны
Свои обделали штаны.

5

И тут приехал Вова Ленский
И поселился, как сосед.
По ксиве – студер гетингенский,
Стихи писал, что твой поэт.
Хипарь был – волосы по плечи,
Всех изумлял культурой речи.
Прикинь, ни одного осла
Он даже на куй не послал.
За мною бы не заржавело,
Когда бы к случаю пришлось,
То слово крепкое нашлось,
Но воспитанье – вот в чём дело.
Других причин не назову,
Но Геттинген – не БГУ.

6

В деревне, где одни уроды
Имели силу, власть и вес,
Один Оневич, друг свободы,
У Вовы вызвал интерес.
Они сошлись. Эйнштейн и йети,
Кобзон и Элвис – типы эти
Не так различны, как они.
Сперва базарили все дни
И в спорах надрывали глотки.
Потом сошлись, как братья Гримм,
Над знаменателем одним,
Так водка сходится с селёдкой.
Две вещи вроде разных. Да?
А друг без друга – никуда.

7

Среди туземцев сиволапых
Был Ленский, типа, идеал.
Он девок за зады не лапал,
А только руки целовал.
И им казались так красивы
Его лесбийские порывы,
Что тёлки плавились насквозь
И раздвигали ноги врозь.
С тоски желтели, как лимоны,
Случайный встретив взор его,
Им не суливший ничего,
И исходили в панталоны.
Да, тщетно зарились халды,
Напрасны были их труды.

8

Себе на щит другую шмару
Он наколол, а их кидал.
И то сказать, такую пару
Наверно, Бог один создал.
Он с детства от неё тащился,
Когда ещё в постель мочился.
Она же, шустрая юла,
Была мила и весела.
Кругла, задаста, синеглаза,
И сиськи пыжились на мир,
Как бело-розовый зефир.
Ну, хороша была зараза.
Была в ней стать, была в ней прыть.
О чем ещё тут говорить.

9

Он ей писал стихи и прозу
Про то, как сильно уважал,
Про гименеев и про розы
Все уши девке прожужжал.
В любви, считаясь инвалидом,
Оневич слушал с грустным видом
Дурные речи пацана.
Он знал, “папировка” она.
Он знал, что Ольга вся раскиснет,
Как только первого родит,
Как старый бровар запердит,
Вся расползётся и развиснет.
Эх ты, мой юный пионер,
Куда ж ты свой прицелил хер?

10

Её сестра звалась Татьяна.
Лицом и волосом она
Была как будто от цыгана –
Тонка, как цапля, и бледна.
Под лифчик набивала вату
И жопой была узковата.
Вздыхал отец, ворчала мать
И заставляла дочку жрать.
А та не слабо и рубала:
И расстегаи, и блины
Мачанку, скварки, колдуны,
Котлеты, щи, картошку, сало.
Но вот такая, блин, фигня:
Всё было словно не в коня.

11

Уж к Ольге засылали сватов,
А эта бычилась одна,
Была дика и волковата,
И все сидела у окна.
Да книжки разные читала,
Да тонким пальчиком писала
На потных стёклах вензеля.
Хорошее занятье для
Девицы, коей надо замуж.
Мамаша грызла удила,
Никак внушить ей не могла:
“Захомутай кадра, а там уж,
Коль изгаляться невтерпёж,
Продолжишь этот выпендрёж”.

12

Maman сама в большом и в малом
На бок кидала всех и вся.
Где передком своим бывалым,
А где под умную кося.
Такая фра, что бога ради!
Принцесса спереди и сзади.
Не баба – зверь, лови-хватай,
Как Александра Коллонтай.
Оторва баба, и к тому же –
Таким халдам всегда везёт,
Без мыла всюду проползёт –
Имела комнатного мужа.
Он был чудилой из чудил
И на ушах за ней ходил.

13

Он снял её у гренадёра,
Который с бабою любой
Один справлялся лучше хора.
И в свой удел увёз с собой.
Она с тоски там ошалела
Так, что со стен известку ела
И завывала ретиво,
Как Пугачёва в Рождество.
Утешить муж её старался,
Но бабу было не унять,
Развода требовала лядь,
Как он пред ней ни пресмыкался.
Но, наконец, и он устал,
Арапник со стены достал.

14

Тогда она угомонилась.
Не то, чтоб тараканом в щель
Покорно, тихонько забилась,
Нет, избрала другую цель:
Хозяйством занялась шалава.
С утра налево и направо
Лупила дворню по мордам,
И все спасались по углам,
Когда, взъярясь и завывая,
Она, как ведьма с помелом,
На уши ставила весь дом,
Носясь, как жаба боевая.
И всё трещало и рвалось,
И всё валилось вкривь и вкось.

15

А мужу было всё до фени,
Он на неё махнул рукой.
Сквозь жизнь, пройдя по всем ступеням,
Он оценил в конце покой.
Он брал с Суворовым Очаков
И к Сен-Готарду с ним причапал.
Мужик был храбрый, с головой,
Простецкий, добрый, деловой,
Всю жизнь проживший по ранжиру
В походах, схватках и боях.
И дома, и в чужих краях
Служил и не бесился с жиру.
Конкретный был борец за мир,
Хотя был чином бригадир.

16

Тогда комбриг не то, что ныне.
Война гонялась за войной
При матушке Екатерине,
И Дмитрий Ларькин – наш герой –
От этой жизни не сидячей
Изодран был, как пёс бродячий,
И еле ноги волочил,
Когда на дембель соскочил.
Но как венец своим победам
Двух девок сделал под конец.
Супруг счастливый и отец
Уснул навеки за обедом.
И там за Летою рекой,
Как Мастер заслужил покой.

17

Домой вернувшись, Вова Ленский –
Лишь дым отечества нюхнул –
И на погосте деревенском
Над камнем Ларькина вздохнул.
Держа в руке стакан “чернила”,
- Чудило, - молвил он уныло, -
Стилягой ты ругал меня,
А сам не мог дождаться дня,
Когда с твоею Ольгой вместе,
Как курочка и петушок,
Разворошив её пушок,
Мы сядем на одном насесте.
Ну вот, пришла к тому пора,
А ты не видишь ни хера.

18

И папе с мамой на могилки,
Ведь был он круглый сирота,
Полил немного из бутылки.
Да, смерть зараза ещё та.
Следит за каждым алчным глазом,
Как крокодил за водолазом.
И целится косая тать,
С какого бока тебя взять.
И ведь возьмёт, не отмахаться
Всё, что ты в жизни заимел,
А что оставит нам взамен?
Темно под небом, друг Горацьо.
Не въехать нашим мудрецам
В то, что там снится мертвецам.

19

Недаром, как к родному дому,
С младых ногтей, почти с пелён
Дорогу к кладбищу любому
Мы без ошибки узнаём.
Неважно, что на том погосте
Не парятся родные кости,
И не твоя ещё пока
В столярке сушится доска.
Но так влечёт к себе, пленяя,
Его уют, его покой.
Интим особенный такой,
Что тайна гроба роковая,
Как ностальгический магнит,
Не так пугает, как манит.

20

-Ну, разболтался. – Так ведь, точно,
Об этом думаете вы?
Пора, пора уж ставить точку
В конце второй моей главы.
Я, отдохнув, продолжу повесть,
Как наши кореша, рассорясь,
Базар затеяли и крик,
Как Ленский получил кирдык,
Как сняла Таня генерала,
Как Ольга прапора нашла,
Пока наш кент крутил вола,
Суя свой член куда попало.
И хоть по жизни не был плох,
А спёкся, как последний лох.

21

Иной, возможно, критик рьяный,
Присев на белого коня:
- Ужель та самая Татьяна? –
Покатит бочку на меня.
И станет наезжать упрямо:
«Ужель отец, неужто мама,
Неужто Ольга такова?
И эти грубые слова…»
Для вас, влюблённых в трафареты,
Имею я простой ответ:
“Я вам не ксерокс, я – поэт,
Я дал конкретные портреты
И выдал версию свою».
Базар закончили. Адью!

Глава третья
Она была ещё девушка
и была влюблена…

1

Был летний вечер, тёплый, синий,
В окошках делалось темно,
Друзья сидели и гасили
Стаканом красное вино.
И Ленский вдруг заволновался,
Забегал и заодевался.
- Оневич, дорогой, прости,
Мне нужно Ольгу навестить,
Я к ней с визитом должен ехать.
И вдруг Оневич: «Удружи.
Свою мне Ольгу покажи».
- Ты это хочешь? – Кроме смеха.
- Без приглашенья? – Ну, рискнём.
Без приглашения зайдём.

2

И вот явилась наша пара.
Maman и дочки у стола
Потеют возле самовара.
Ну, Ленский лезет спрохвала,
А гость, кобенясь, с политесом.
Три дамы смотрят с интересом:
Красив, общителен, умён.
Татьяна вздрогнула: вот он.
Татьяне Ленский был не в норов,
Лощёной рожею своей
Он завсегда казался ей
Противным, как Филипп Киркоров.
А тут, едва взглянула, вжик –
Вот это истинный мужик.

3

Поторопилась наша крошка,
Но с девушками так всегда.
Сперва впиндюрится, как кошка,
Потом опомнится: беда.
И удивляется: «С чего же
Влюбилась я в такую рожу?»
Но такова её судьба,
По жизни девушка слаба.
Её природы поэтичной
Парням хватило б на троих,
Но в изъявленье чувств своих
Она ужасно непрактична,
Нервна и трепетна, как лань,
За что и платит чёрту дань.

4

И наша Таня поплатилась
За легкомыслие своё.
Пора пришла, она влюбилась.
Так не осудим же её,
Что полюбила обормота
И потекла с пол-оборота.
Такое девичьей порой
Бывает с каждою второй.
Со временем они умнеют
И хищно зыркают вокруг,
Под каблуком давя подруг
И всех, кто помешать им смеет.
И рады мама и отец,
Что повзрослела наконец.

5

Я видел девок безобразных,
Мораль отвергнувших уже,
Что на потребу швали праздной
Канкан танцуют в неглиже,
Эксплуатируя извечно
Мужскую слабость человечью,
Показывая у шеста
Свои филейные места,
Фигур и поз разнообразных
Из забугорных камасутр
И тем растленный дух несут
Гнилой морали буржуазной,
Которой этот вредный класс
Калечит дух народных масс.

6

Бывают девушки фригиды,
В тех чувства вовсе не видны.
Бесстрастны, как кариатиды.
Подобны куклам ледяным.
На эту только глянешь, баста!
Член поникает, точно астра
Холодным утром октября,
Когда в далёкие края,
Муаром покрывая небо,
Гусей крикливые стада
Летят неведомо куда,
Туда летят, куда им требо.
И цепенеют лес и луг
В предвосхищенье зимних вьюг.

7

Татьяна, как это ни грустно,
Душою русская была.
Любить, иначе как по-русски,
Она, понятно, не могла.
По-русски – это до отпада,
По-русски – это без огляда,
И, всем чертям наперекор,
Бараном биться о забор.
И, без сомнения и страха,
Рубаху сверху до пупа;
Без средств, без свадьбы, без попа;
В Сибирь, на каторгу, на плаху.
По-русски – с милым хоть куда,
По-русски – это, блин, бяда.

8

Влюблённым в мире места мало,
Нигде не скрыться от тоски,
Губу Татьяна раскатала,
Взяла её любовь в тиски.
Везде летят проклятым роем
К ней мысли о заветном дроле,
И милый образ, как живой,
Зуд вызывает половой.
И в тьме ночной, и днём при свете,
Без пищи, отдыха и сна
Не успокоится она,
Мечтая о своем предмете.
А наш Оневич между тем
Завёл-таки себе гарем.

9

Мужчина прост, как Буратино,
Весь из нестроганых досок.
Иная с женщиной картина –
Она сложна, как mikrosoft.
Мужчина даже в камуфляже
Порою обезьяны гаже.
Скотина, господи прости,
Потеет, курит, весь в шерсти.
Природы женской навороты
Я объяснить не в силах здесь,
Наверно, это б смог Билл Гейтс,
Но на фига ему заботы.
И наш герой был не дебил,
Но всё же это был не Билл.

10

Оневич, баб умея лапать,
По части чувств был не поэт,
А примитивен, точно лапоть.
И в этом для меня секрет,
Как, видя в бабе лишь потеху,
Он приходил всегда к успеху,
Решая половой вопрос –
Такой был мастер-виртуоз.
Она ж того не замечала
И постепенно, день за днём,
Всё время думая о нём,
Себя настолько раскачала,
Что стал ей белый свет не мил.
Татьяна выбилась из сил.

11

Любовь когда-то, как понятье,
Имела нравственный аспект.
И тёлки шли в её объятья
Дорогой ровной, как проспект.
И Павлы в их мозгах торчали –
Из книжек: Власов и Корчагин,
А тем, кто младше, тем малец,
Чьей жертвой стал родной отец.
Любовь их верой наполняла
И закаляла, словно сталь,
За далью открывала даль
И горизонты расширяла.
А секс им, разве что впотьмах,
Тайком являлся в грешных снах.

12

А нынче с запада дурмана
Понанесло, и вот, шутя,
Героя нового романа
Из Павла в Савла обратя,
Создала молодёжь кумира,
Апостола иного мира.
Забыли, видно, подлецы,
За что боролись их отцы.
И что с них спросишь, с пустозвонов?
Любую книгу отвори,
Что прочитаете внутри?
Сорокин там или Лимонов
Похерили соцреализм
На оглушительный цинизм.

13

Там цели нет, её пунктиры
На карте курса не ясны,
И секс попёр через все дыры,
И горизонты не видны.
Зато не дремлют буржуины,
Рисуют дикие картины.
Порой заглянешь в интернет,
Откроешь сайт, а там – минет
Идёт на полную катушку.
И мой любимый старый дед
Увидел раз такой сюжет
И членом враз пробил подушку,
По жеребячьему заржал
И к проституткам побежал.

14

Но что же наша-то Татьяна?
Из пут мучительного сна,
Из мглы любовного дурмана
Решила вырваться она.
Чтоб слёз не тратить по-пустому,
Пришла к решению простому –
Пойти на резкий разворот.
Чтоб дурь свою перебороть.
В письме с конкретным предложеньем
О нежных чувствах объявить,
Самой активность проявить,
Пути наметить для сближенья,
Реально шансы просчитать
И пацана захомутать.

15

Письма того в оригинале
Я не читал, не стану врать,
Ведь господа тогда писали
Лишь по-французски, иху мать.
Вот я французским не владею,
Они же от него балдели,
И их снобистское кубло
Считало русский западло.
Но помню я его банально
Давным-давно, со школьных лет.
Высокочтимый мной поэт,
Им восхищаясь капитально,
На русский перевёл в свой час,
Как я сейчас на новояз.

16

Не надо мне евонной славы,
Пусть мне заплатят по труду,
И содержанье той малявы
Я до народа доведу.
Мне не достичь евонной мощи,
Но я – поэт народной толщи.
В её широкие слои,
Внедряя замыслы свои,
Базар фильтрую аккуратно,
Рихтуя фразы по смыслам,
Чтоб ясно стало пацанам,
Чтоб тёлкам стало всё понятно.
Таланта мне таки дано.
Письмо Татьяны – вот оно.

Письмо Татьяны к Оневичу

Я к вам пишу в слепой надежде.
Мне больно, потому позволь
Сказать, мне не случалось прежде
Испытывать такую боль.
То боль неистовых страданий,
Стыда и горестных признаний,
Презренья к самое себе,
Упрёков горестной судьбе.
Я к вам пишу – неосторожно,
Я девушка, я не должна,
В час, когда сдержанность нужна,
Такое просто невозможно.
Самой себя мне не понять,
Но поздно что-нибудь менять.

Ты лишь руки моей коснулся
И слово первое сказал,
Весь мир во мне перевернулся,
И помутился свет в глазах.
Жила я малоинтересно,
Любовь была мне не известна.
Наивна я была, когда
Она ворвалась, как орда,
Мой мир подвергнув разрушенью,
А прежде в нём царил покой,
И, оценив его, другой
Мне б, может, сделал предложенье, 
Меня повёл бы к алтарю.
Ой, Боже, что я говорю!

При мысли о такой напасти
Ползут мурашки по спине.
Нет, в коридорах высшей власти
Ты навсегда завещан мне.
Дики здесь люди, их поступки,
Грубы, нелепы, недоступны
Усильям здравого ума.
Я убеждалась в том сама
Не раз. И стать хозяйкой дома
Пигмея, зная то, что он
Амёба и хамелеон,
Идти за ним тропою гнома…
Как это гадко! Ну а мне
Ещё противнее вдвойне.

Такого низкого коварства
Не приготовит мне судьба.
Бери меня, владей и царствуй,
И буду я твоя раба.
Прелюдия не будет длинной.
Пусть я пока ещё невинна,
Мне вещи многие ясны
Через девические сны.
Жизнь наша полетит, как праздник,
Когда в нирване неземной
С тобой сольёмся, милый мой,
Мы в восхитительном оргазме
И зачадим на полный газ,
Как не чадил никто до нас.

В тебе нашла я то, что нужно.
Ты – совершенства образец.
Играй судьбой моей досужно,
Ты властелин ей и творец.
Я, как священная корова,
Уже к закланию готова.
Желанный друг, ты – мой супруг,
И мне плевать на все вокруг.

17

………………………………….

Здесь, так сказать, конец цитаты.
Засохшей незабудки цвет,
То тут, то там размытый след
Слезы, экслибрис, подпись, дата…
Ах, юность, дивная страна,
В груди звенящая струна.

18

Она письмо в конверт сложила,
Перевела устало дух
И гайкой свой портрет набила
На пять сургучных красных плюх.
Кончалась ночь. Татьяна тихо
Туда, где нянька Бабариха
В соседней комнате спала,
Стопой неслышною прошла.
Здесь эта милая старушка
Теперь в рассказ приходит наш,
Как малозначащий типаж
И бабушка на побегушках.
Нам нужен этот персонаж,
Чтоб выполнить Татьяны блаж.

19

Однако эта протоплазма
Пошла на роль связистки Кэт
Без всякого энтузиазма
Едва не заявила: нет.
И принялась читать морали
Про дролю нашей скорбной крале.
- Татьяна, знает весь район,
Оневич твой – жидомасон
И окаянный вольтерьянец.
Куда ни явится, урод,
Всем девкам пломбы оборвёт
И ноги сделает, засранец.
Теперь тебе до фонаря,
А спортит он тебя зазря?

20

Не заживёт до свадьбы это,
А час придёт-таки, мой свет,
И муж потребует ответа.
Какой ты дашь ему ответ?
- Ах, бабка, как ты одиозна!
- Дитя моё, мы целим розно.
Тебе бы парня, чтобы сгрёб,
А мне пора ложиться в гроб.
Чем дальше, то всё хуже, плоше.
Меня твоя ругает мать,
Мол, не подать и не убрать
Не можешь, старая калоша.
А если ход я дам письму,
Меня утопит, как Му-му.

21

- Ну, бабка, ты меня достала.
Зачем топить тебя, кому?
Ты сделай, что я приказала,
Снеси письмо моё к нему.
Быстрее, старая Тортилла!
И бабушка покопытила.
Снесла Оневичу пакет,
А Таня стала ждать ответ.
Три дня прошли в глухом волненье.
Она то бухалась в постель,
То бегала, как коростель.
Её любовное томленье
Я передать вам не могу.
Молчал Оневич, ни гу-гу.

22

Суть немца нам легкодоступна.
В ней только мера и весы,
Но кто проникнет в смысл поступков
Холопа средней полосы?
Порой, пожалуй, можно, если
Прислушаться к холопской песне.
В тот день в деревне всех несло.
Вокруг всё пело и цвело,
Ни дымки на небе, ни тучки.
И толпы женщин и мужчин,
Без всяких видимых причин,
У кабака, как в день получки,
Про Стеньку пели лабуду,
А девки про любовь - в саду.

23

Стояло время спелой вишни,
И, трудодни свои деля,
Все девки на работу вышли,
Прожорливые, словно тля.
Так, летось, вишню обряжая,
Сожрали четверть урожая.
Боясь по новой прогореть,
Хозяйка им велела петь,
Чтоб девки ягоду не ели.
И те, из классовой вражды,
Давили вишню без нужды
И зло, как хор солдатский, пели.
В разброд, кто в лес, кто по дрова,
Но я сумел списать слова.

Песня девушек

Дорогой наш, милый Ваня,
Отвечай, коли не лень.
Что ты ходишь возле бани?
Нынче в бане женский день.
Ты следишь за женским телом,
Извращенец оголтелый.
Что ж, кому чего дано,
Нам того не жалко, но
Возмущает твой охальный
Сексуально-падкий нрав.
Нет, Ванюша, ты не прав,
Ты, Ванюша, ненормальный.
Ты, парнишка, не гони,
Поведенье измени.
А не то затащим в баню,
Да разложим на полок
И тебя отбарабаним
Крапивою между ног.
Не моги рассматривать
Сиськи наши теличьи,
Не ходи подсматривать
Игры наши девичьи.

24

Кончался вечер, ночь дышала,
Струя прохладный сквознячок.
Приехал Ольгин обожала
И начал гладить ей бочок.
Телячьи их телодвиженья
Будили в Тане раздраженье.
- Скажите, где приятель ваш?
Совсем забыл он домик наш. –
Она спросила как-то нервно.
А простодушный Ленский хлоп:
– Токует где-то старый жлоб.
Татьяна фыркнула, как нерпа.
Но полночь близилась уже.
- А не послать ли его в “ж”?

25

«На что такой козёл мне сдался?» –
Она подумала сквозь слёз,
Но тут поблизости раздался
Знакомый стук его колёс.
Вся, затрясясь, как русский дизель
И, наклонясь, как башня в Пизе,
Татьяна ломанула в дверь,
Оттуда – в сад, где там теперь
Девахи песни не орали,
А, чинно севши по местам,
С парнями жались тут и там
И в “обнимониху” играли.
Лишь доносилось иногда:
«Не лезь, козёл, абы куда!»

26

Как по-над пропастью бездонной,
Бежит, не разбирая троп.
И вот пред ней, как Авадона,
Предстал Оневич лоб об лоб.
Напитая светилась репа,
И очи зыркали свирепо.
Остановись, ужасный миг!
Неужто девушке кирдык?
Здесь мне диктует чувство такта –
Как ни горяч ваш интерес –
Прервать свой творческий процесс
И сделать паузу антракта.
Продолжу после мой рассказ,
Коль Бог на это силу даст.

Глава четвертая

Нравственность в природе вещей.
Безнравственность тоже.

1

Чем меньше бабу мы повадим,
Тем легче будет с ней почин
И тем её верней завалим
Без объяснения причин.
Когда-то так отцы и деды
Шли от победы до победы.
Крутые были кобели:
Всегда хотели и могли.
Сыщи теперь таких, попробуй!
Увы, напрасно не трудись,
Всё покатилось нынче вниз,
Не тот пошёл сегодня стёбарь.
И к полу слабому подход
Теперь, увы, совсем не тот.

2

Да и кому, скажите, нужно
Невинных девок совращать,
В любви их уверять натужно,
Врать, притворяться, обещать,
Читать благих нравоучений,
Искать на жопу приключений,
Крутиться, как снаряд в праще,
Коль в этом нет нужды вааще.
Коль на житейской барахолке
Не верят в чувства ни хрена,
И двадцать баксов – вся цена
Любой курчавой треуголке.
С тоской и страстью не гляди,
Башляй, бери и уводи.

3

Так точно думал наш повеса
За банкой доброго вина.
Мне этика его известна
И философия ясна.
Он баб любил до одуренья,
Звезду считал венцом творенья,
И поклонялся, как огню,
Богине секса в стиле ню.
Из окружающих сопеззий
В воображеньи сотворя
Себе подобье алтаря,
Он непрерывно ими грезил.
В их тайных недрах наш герой
Смысл жизни находил порой.

4

И вам, наверно, странно станет,
Но обернулось дело так,
Что, получив с посланьем Тани
Крутые шансы на “верняк”,
Оневич пребывал в тревоге
И даже думал делать ноги.
Мораль здесь явно ни при чём,
Я объясню вам, что почём.
Крестьянских девок франт столичный
В ряд раком ставил только так,
Но не хотел попасть впросак
На благородной истеричке.
О браке он не помышлял
И так и сяк очком вилял,

5

Гадая, как бы разрулиться
С Татьяной милою моей.
Теперь нам надо возвратиться
Обратно в сад, где перед ней,
Играя мышцей икроножной,
Оневич строил козьи рожи.
Немая эта полоса
Продлилась, может, с полчаса.
Так ей казалось. - Я понятья
Прошу у вас, – сказал он ей,
Просунул руку меж грудей
И взял за пуговицу платья.
Татьяна сразу дала течь,
А он свою продолжил речь.

6

- Когда б фантом воображенья
Привёл меня в тот дивный край,
Где я в семейном окруженье
Себя увидел невзначай.
Среди обоссанных пелёнок,
В твоих объятьях раскалённых,
То этот грёбаный фантом
Меня бы мигом свёл в дурдом.
В бедламе, в горестной неволе
Я понял бы, что мне – конец,
И принял горестный венец,
И об иной не мыслил доле.
Наверняка тогда-то уж
Я б не привлёк тебя, как муж.

7

- Однако мой рассудок в норме.
Я оценить вполне могу
Твои пленительные формы,
Но не желал бы и врагу
Того супружеского рая,
Куда ты, словно чумовая,
Настырно лезешь с головой,
Но я отнюдь не чумовой.
Живя мечтой, ты мыслишь ложно.
Я целое, ты – только часть,
А к части нужно часть прикласть –
Так целым стать тебе возможно.
Со мною же твоя игра
Не даст ни два, ни полтора.

8

- Фортуна гибель мне пророчит.
Я весь - злодейство и порок.
Кто раньше начал, раньше кончит,
Как предсказал один пророк.
Я не пригоден, без сомненья,
К реакции соединенья.
Татьяна, я – инертный газ
И погубить могу всех вас.
Успело быстро раскрутиться
Судьбы моей веретено,
И мне природой не дано,
Как птице Пеникс возродиться.
Морально я ужасно слаб
И очень сильно слаб до баб.

9

- Печаль твоя не будет вечной.
Гони дурные мысли прочь.
Ведь для тебя ещё не вечер,
Тем более ещё не ночь.
Да и ночное наважденье
Разгонит утром пробужденье
Лучами солнца сквозь окно.
Ты охмуришь другого, но
Не всякий так, как я, не лаком.
Другой какой-нибудь урод
Тебя по-своему поймёт,
Возьмёт, да и поставит раком.
И на твоей дурной звезде
Привычно спляшет па-де-де.

10

Татьяна слушала сквозь слёзы
И не въезжала ни в дугу,
Какую чушь он ей морозил,
Какую он ей гнал пургу.
Бедняжку чувство закрутило,
Одно желанье закортило.
Так муха раннею весной
Ползёт из щели потайной.
Голодная, едва живая,
Одним желанием полна –
Найти и съесть кусок говна.
Так и Татьяна, изнывая,
Желала только одного –
Его и больше никого.

11

Всю жизнь нас черти разымают,
И половой томит вопрос,
А о душе мы забываем,
Гонясь за демонами грёз.
Татьяна, возвратясь из сада,
Вся так и выпала в осадок.
И вскоре до того дошла,
Что здраво мыслить не могла.
Она вокруг себя глазела,
Горя чахоточным огнём,
И мысль одну лишь день за днём
В мозгу крутила оборзело:
«Не дам тебя я никому,
Иль ждёт меня судьба Му-му».

12

Любовь должна быть с кулаками
И наготове быть всегда,
Чтоб расправляться с дундуками,
Чтоб те не лезли не туда.
Как будто дикая зверюга,
В пределах Таниного круга,
Само понятие “любовь”
Предполагало рифму “кровь”.
“Коварство”, “ревность”, “яд измены”,
“Непостоянство”, “злой укор” –
Таким стандартный был набор
Понятий сельской Мельпомены.
Театр абсурда волостной
Для Тани был, как дом родной.

13

Хотя в привычном окруженье
Она похвастаться могла
Лица не общим выраженьем,
Но той же дурою была,
Как мамки, тётки и подруги
И всё вообще жлобьё в округе.
Для них, откуда-то невесть,
Пошло, что суть понятья “честь” –
Супружеское постоянство.
Вся этика добра и зла
Для них опущена была
В район промежного пространства.
И всё, чем муж гордиться мог,
Жена хранила между ног.

14

Ему при этом выставляла
За этот подвиг тот же счёт.
Но, уходя от идеала,
Готов был каждый обормот,
Как пионер под звуки горна,
Отважно, как в немецком порно,
В пучину блуда и грехов
Залезть до самых потрохов.
Лишь опасение расплаты
Их чувства ставило в борта,
Как шанс на райские врата
За истязанье флагелланта,
Как при обмене крупный лаж.
Но как там жил Оневич наш?

15

А он, домой вернувшись, снова
Впал в буколическую лень.
И с видом английского сноба,
Встречая каждый новый день,
О Тане не грустил нимало
И вёл себя довольно здраво.
Проснувшись, в ванну лёд колол
И в лёд садился, как на кол,
И, в рамках выверенных правил,
Не отклоняясь на чуть-чуть,
Нестрашненькой какой-нибудь
Крестьянской девке палку ставил,
Пил кофей, пищу принимал
И жизнь как благо понимал.

16

Короткий день проходит скоро.
Вот Ленский едет, стол накрыт,
Весь вечер отдан разговорам
“За жизнь”, и в кружках пунш кипит.
Оневич, веря в безотказность,
Своей морали безобразной,
Как Асмодей – зловредный бес,
Полученное от метрес
Растленное образованье,
Пытаясь юный ум смутить,
И похабенью развратить,
Внедряет в юное сознанье.
Но оборону держит тот,
Как железобетонный дот.

17

Такой чудило интересный.
По отношенью к Ольге он
Ведёт себя предельно честно,
Кривые мысли гонит вон.
От них наш юный гладиатор
Далёк, как город Улан-Батор
От наших западных долгот.
Ну, просто рыцарски ведёт.
Её почти обожествляет.
Приедет, гладит ей бочок,
Целует ручку и в плечо.
Раздрочит девку и слиняет.
А та полночи не уснёт,
Покуда пальцем не натрёт.

18

И стонет: “Я ж тебя урою,
Когда завалимся в постель.
Сама собой тебя покрою,
Такую выдам карусель.
От тренья тел при нашей спарке
Забрызжут искры, как при сварке.
За всё ответишь мне, урод”.
А Ленский грезит в свой черёд,
Через кулак гоняя Дуню:
“Ах, Ольга, только вступим в брак,
В постель завалимся, и как
Тебе я наконец-то вдую,
Шершавого как запущу,
Три дня поссать не отпущу”.

19

Когда бы эти чувства неги
В реальность вышли из мечты,
Какие б расползлись побеги,
Какие б расцвели цветы,
Какие б выросли ботвинья,
Когда б подбились эти клинья.
Но, обращая память взад,
Скажу: “Не вырос дивный сад.
Ушла любовь, лишась опоры,
Забыты нежные слова,
Пожухла пышная ботва,
И почернели помидоры.
И вместо сада дивных грёз
Унылый видится погост”.

20

Виной тому – людское злобство,
Мужской ревнивый эгоизм
И отвратительное жлобство,
И первобытный атавизм
Той “дружбы” между мужиками,
Когда кидают с потрохами.
За бабки, лычки, тех, кто слаб,
Порою даже из-за баб.
Вы лучше с головой дружите,
Коль в дружбе есть у вас нужда.
Даш слабину и – вмиг беда,
Чему дальнейший ход событий,
Интрига вся, весь адюльтер
Являют яростный пример.

21

Меж тем и лето пролетело,
Прошли осенние дожжи,
И вот среди сугробов белых
Виляют снежные ужи.
Голодный волк в такую пору
Дерёт в лесу всех без разбору.
Но мужичок наш не дурак,
Он в лес не лезет просто так.
Засел в избе, ест редьку с квасом,
А оборзеет зверь зело
И буде явится в село
Каким-нибудь неровным часом,
Пульнёт в него из дробана
И не боится ни хрена.

22

Оневич с Ленским на облаве –
Флажки, собаки, номера -
В дворянской бешеной забаве
Волков набили до хера.
Татарам шкуры две недели
Сдавали, те аж обалдели.
Пост у “князей” – не до греха,
А эти прут: даёшь меха.
Намяли шкур им капитально.
На пол, диван, на стены тож;
В углах оскалы волчьих рож.
И в этот интерьер брутальный
От винодельческих искусств
Вливают жар высоких чувств,

23

Обнявшись, словно две педрилы.
И Ленский, типа, менестрель;
Ещё неведомый, но милый
Привычно выдаёт рондель.
Им пару баб под тот бы случай,
Но вьюнош всё по Ольге глючит
И не идёт на “левачок”
Консервативный дурачок.
Оневичу он то и дело
Поёт, как Ольга хороша,
Какая дивная душа,
Какое девственное тело.
Тот раз возьми, да и заметь,
Мол, надо будет рассмотреть.

24

«Ведь всё равно же я ей вдую», –
Оневич про себя решил.
И ту минуту роковую
Наивный Ленский поспешил,
Усугубляя положенье,
Приблизить глупым предложеньем.
Он, фантазируя слегка,
Уж в друге видел свояка.
И рисовал в уме картины
Объединения семьи
И под фантазии свои
В Татьянин день на именины
Решился друга привести,
Чтоб с именинницей свести.

25

Он счастлив был своею долей,
Мечтой, лелеемой давно,
О скорой свадьбе с милой Олей.
Таких, как он, полным-полно,
Кому жизнь в браке не противна.
Желанна эта епитимья
Им, как морковка для осла,
И Ленский был из их числа.
В нём жизнь бурлила и бродила.
Всех поженить и подружить,
Всех осчастливить, одолжить
Избытком чувств своих чудило
Он в это время был готов.
И взад не требовать потом.

26

Я в том не вижу криминала.
Одно мне непонятно тут,
Чего им, дурням, не хватало?
Но вот таких и в церкви бьют.
Россия иррациональна,
И суть её трансцендентальна.
Её пространства не объять,
Умом нормальным не понять.
Глубины дури не измерить;
Ещё не создан механизм;
Лишь как в абсурд иль в коммунизм
В её планиду можно верить.
И, как корабль дураков,
Плывёт она из тьмы веков.

27

Кипит мой разум возмущённый.
Как это всё нехорошо!
Вот где задача для учёных –
Придумали бы порошок,
И дурням дусту как бы дали,
Чтоб члены их поотпадали,
Чтоб прекратился их расплод,
И просветился наш народ.
К особенностям этой темы
Вернёмся мы когда-нибудь.
До половины пройден путь
Когда-то начатой поэмы.
Ну, не поверил бы ни в жисть.
Плыву. Ой, блин! Куда ж мне плысть?


Глава пятая
Ты в сновиденьях
мне являлся…


1

Есть в осени первоначальной
Для лета минувшего шанс,
Вторая мне необычайно
Напоминает декаданс,
А третья – всё, что было после.
В тот год в России третья осень
Стояла долго на дворе:
И в ноябре, и в декабре.
Деревни русской безобразье,
Всю черноту её, всю грязь
В период этот может враз
Один лишь снег упрятать разве.
Но шли недели, месяца,
А грязи не было конца.

2

Мужик в раздолбанной телеге
С тоской смотрел за окаем,
Грустя о прошлогоднем снеге.
И каждый думал о своём –
О неудачах скотской жизни,
Как о природном катаклизме.
И мысли о зиме такой
В тоску вгоняли и в запой.
Зима как бы играла в прятки
В том достопамятном году,
Шутила, словно на беду.
Однако наступили святки.
Снег выпал, извини меня,
Под водосвятье, за три дня.

3

Давно такого снегопада
Не знали здешние места.
Ввалило сразу так, как надо,
За ночь сантиметров полста.
Татьяна просто обомлела,
Когда в окошко посмотрела
На эту сторону и ту,
Увидев эту красоту.
Бело, светло и очень мило,
Какой природный феномен!
Как удивительно, в момент
Срач деревенский завалило.
Снег – это просто вещество,
Нет – это просто волшебство!

4

Сквозь радугу на стёклах окон
Татьяна смотрит в мир иной.
Ямщик, укутанный, как кокон,
Кибитку снежной целиной
Ведёт, и по безбрежной глади
Бежит лошадка, бодро гадя.
Как русский квас, стреляет в нос
Со снегом смешанный навоз.
У кабака звенят стаканы.
Там в настроеньях виден сдвиг,
Там песни, резвость всякий миг –
Гуляют местные пейзаны.
За первый снег не грех и влить.
Им всё равно, за что б ни пить.

5

Татьяна не была фригидна,
Но, непонятно почему,
Порою самою завидной
Считала русскую зиму,
Когда мороз и солнце вместе.
Как белый цвет идёт невесте,
Гусарский ментик молодцу,
Татьяне холод был к лицу.
Он разгонял ей сгустки крови,
Лицо румянцем оживлял,
Взор увлажнял и углублял,
Сурьмил ресницы ей и брови.
Но пуще, нежели визаж
И чем заснеженный пейзаж,

6


Её влекло скорей стремленье
Узнать превратности судьбы,
Паранормальные явленья
Оккультных сил и ворожбы.
Но слуги тьмы свои порядки
Приоткрывали лишь на святки.
С них роковой спадал покров
На лёд крещенских вечеров.
И в пограничном состоянье,
Теряя почву под собой,
Активно с тёмной чертовнёй
Контакт искала наша Таня,
Готовясь душу заложить,
Лишь бы с Оневичем зажить.

7

Те две святочные недели
Стремясь попасть к чертям на слёт,
Татьяна с нянькою балдели,
Гадая ночи напролёт.
Бумагу жгли и воск топили,
Тарелки и столы крутили.
Сапог кидали за забор,
То в зеркала вперяли взор,
Ища там чёрта отраженье.
Но был пиковым интерес,
И не давался в руки бес,
И им не делал предложенье.
- Нет, мы пойдём другим путём
С тобою, милое дитё, –

8


Сказала Бабариха Тане.
И ход придумала иной.
Сначала выпарила в бане
И в пипку втёрла крем ночной.
Потом, в бельё от «Милавицы»
Одев влюблённую девицу,
Наливки выпить ей дала,
Велела, чтоб в постель легла,
И пожелала доброй ночи.
И вот над Таней вьётся Лель,
И спать, и бдеть ей равно лень,
Но всё ж Морфей слепил ей очи,
И дивный сон приснился ей.

Первый сон Татьяны

Как будто злобный Бармалей

9

Схватил её в дремучей чаще
И, перекинув, как хурджин,
Через плечо куда-то тащит,
Подпрыгивая до вершин.
Внизу – полянка, на поляне
Стоит избушка, вроде бани,
Страшилка с Таней - шасть туда.
Сливайте воду, господа.
Острожные какие рожи
Она увидела внутри.
Не люди, чисто упыри.
Татьяну проняло до дрожи.
А вурдалаки – хвать её
И рвут одежду и бельё.

10

Зовёт бедняжка: «Помогите!»
Но кто её услышит крик?
Вдруг возглас, как с небес: «Свалите!»
И гопка вся пропала вмиг.
И перед ней – её спаситель,
Её могучий избавитель.
На грани бдения и сна
Глядит и узнаёт она –
Оневич это, не химера.
Но, боже мой, ах, стыд какой!
На ней и нитки нет одной,
Прикрылась ручкой, как Венера.
И силы нет протестовать,
Её несет он на кровать.

11

И в место, где на нежной коже,
Как будто излучавшей свет,
Воображение тревожа,
Узор чулка неясный след
Оставил в виде арабески,
Превозмогая страсти всплески,
За чмоком издавая чмок,
За завиточком завиток,
Вокруг бедра, всё ближе к центру
Целует сотню раз подряд.
Вот тонкий женский аромат
Учуял носовой рецептор.
Здесь в ласке пауза нужна.
Как кожа здесь у них нежна!

12

Во власти плотского угара,
Минуя треугольный клин,
К плацдарму вышел наш котяра.
Прекрасный, словно порцелин,
Её животик, нежный, плоский,
А под пупком видна полоска –
Пунктирный след – оставлен он
Резинкою от панталон.
Для каждой точки персонально,
Всё более входя во вкус,
По умолчанью держит курс
И ласки раздаёт орально.
Сложнейший женский организм
Заводит словно механизм.

13

Что чувствовала наша Таня,
Я объяснить вам не берусь.
Скорей она была за гранью
Возможных объясненью чувств.
И, чья бы выдержала крыша,
Когда прелюдию излишней
Он посчитал, не став тянуть,
Губами взял девичью грудь.
Удар рассчитан был и точен,
И с ней всё вышло, как всегда.
Рука её, нырнув туда,
Где женский нерв сосредоточен.
Там, словно зиппер распустя,
Она пред ним открылась вся.

14

Он понял – дальше ждать преступно,
Устами жадными приник
К тому, что стало так доступно.
И, трубкою сложив язык,
Губами розовые губки
Он натянул на эту трубку.
Язык, упругий словно член,
Концом упёрся ей в гимен
И дырочку его ощупал.
Ей стало ясно в тот момент,
Как лишен этот рудимент,
Как он не нужен, и как глуп он,
И как он выглядит пошло.
Но дело к финишу пошло.

15

Сознанье Тани распадалось,
В мозгу взрывались пузыри,
Ни сил, ни воли не осталось,
Когда язык его внутри
Все складочки её обшарил,
Нащупал капсюль, тут ударил
Татьяну ток, искра прошла,
Зарядный порох подожгла.
Татьяна сразу вся промокла
И с громким криком изошла.
От дрожи, что по ней прошла,
Задребезжали в рамах стёкла,
Последовал могучий спазм
И тектонический оргазм.

16

Луна светила оголтело
Через заснеженный балкон.
Не чуя собственного тела,
Ловящего, как камертон,
Как бы вселенских пчёл гуденье,
Паря в космическом паденье,
И, вслушиваясь в этот гуд,
Татьяна ощутила зуд.
Хотя он ей заделал классно,
Но была как-то - не того:
Ей было мало одного,
Она была многооргазмна.
И, чтобы зуд в себе унять,
Пришлось ей что-то предпринять.

17

Вот бережно и постепенно
Введя свой тонкий пальчик в щель,
Прошла сквозь дырочку гимена,
Согнула, поискала цель.
Как бы Валькирию в Валгаллу,
Её влекло во внутрь влагала,
Где сладострастный нерв дрожит
У женщин возле точки джи.
Какая сладкая зараза!
По ней дрожащим ноготком
Она пошла водить потом
И кончила ещё три раза.
И вновь объял её Морфей,
И новый сон приснился ей.

18

Второй сон Татьяны

Пошла эротика по новой.
Ей снится тёмный павильон
И освещённого алькова
Колышущийся дедерон.
И в экстатическом сплетенье
Под ним две розовые тени.
Их невозможно не узнать –
Оневич с Ольгою, в чём мать…
Она верхом на нём надета,
Вся извивается, как змей.
Ах, шалунишка Апулей,
Ты подсказал им позу эту.
Но, странным образом, их страсть
Над Таней возымела власть.

19

И жаба ревности не душит,
Лишь сердца бешеного стук,
Приятно ей смотреть и слушать
И эту пластику, и звук.
Их нежных слов и содроганий,
Их стонов, оханий, касаний,
Сплетенья рук и ног равно
Ей стать свидетелем дано.
Растёт в Татьяне возбужденье,
Как бы взбирается на пик,
И вместе с ними высший миг
Татьяна делит наслажденья.
Но вдруг за стенкой канитель,
Возня и шум, и дверь с петель.

20

И в завершенье мизансцены
Ввалился Ленский, как сюрприз,
Чтоб стать свидетелем измены.
Немыслимый сюрреализм,
Цинизм текущего момента
Пронзил сознание студента.
К Оневичу сигает он.
Ну - чисто Моська, чисто слон.
Но не до смеха нашей Тане,
Поэта крепко проняло,
Он рвёт свой пенис наголо.
Весь красный, потный, словно в бане,
Свой член наставил, как шампур.
На члене надпись: “Storm und sturm”.

21

Под небом Шиллера и Гёте
В немецком вузе грыз гранит
И там наколки сделал эти,
Поклонник мирных аонид.
Как Вертер, мученик мятежный,
Он жил по правилам не здешним,
И окружающих пугал
Его души потенциал
И альтруизм до мазохизма.
Поэт был очень мягкотел,
Ходить по трупам не умел
И слабую имел харизму.
Короче, был наш удалец
На этом свете нежилец.

22

Здесь я немного забегаю,
Тогда же, разрешая спор,
Оневич, вызов принимая,
Достал дымящийся прибор.
Огромный, просто нереально,
В татуировках ритуальных –
По члену надпись в вензелях:
«Привет из Севастополя», –
И, раскрутив над головою,
Убойных сил добавить чтоб,
Он им поэта прямо в лоб
Определил, как булавою.
Раздался неприятный хруст,
И треснул череп, как арбуз.

23

Сон кончился, оторопело
Татьяна смотрит: ё-моё.
Поэта скорченное тело
Осталось в памяти её.
Босыми шлёпая ступнями,
Спешит Татьяна к старой няне.
Вдвоём пытаясь объяснить,
Что означают эти сны,
Они весь день до посиненья
Листают сонник на предмет
Истолкования примет
И не находят объясненья,
И толкованья нет нигде,
Но чует Таня – быть беде.

24

Там, где в глубинах мирозданья,
Как вечность стынет звёздный сон.
Рождая в уголках сознанья
Единый нравственный закон,
А лики плазменных гигантов
Блестят, как груды диамантов;
Летят к ним сонмы душ святых,
И ангелы встречают их
В своих сияющих порфирах,
На арфах им играют туш,
А толпы тёмных грешных душ
Там пропадают в чёрных дырах,
Под гравитационный гнёт
Там дьявол давит их и мнёт.

25

В астрономическом вращенье
Невероятных величин,
Гигантских взрывов, превращений
Без всяких видимых причин.
В их циклопическом движенье
Родится время, как явленье.
И всей природе задаёт
Необратимый смысл и ход.
В свой час светила, хороводя,
Из галактических глубин
Весёлый праздник именин
В Татьянин день на землю сводят.
С утра на праздничный обед,
Как насекомые на свет,

26

На интегральную халяву
Слетелось множество гостей,
Попить и погулять на славу
И перемыть чужих костей.
На деревенской оттопырке
По полу крутятся бутылки.
Лабают, кто во что горазд:
“Эх, ещё много, много раз”.
Здесь молодёжь собралась в кучу,
И посреди один эстет
Строгает свечку на паркет
И отчебучивает чу-чу.
И, обалдевши от всего,
Татьяна “принца” своего

27

Ждала, почти близка к падучей,
Когда Оневич перед ней,
Как солнце над навозной кучей,
Нарисовался из дверей.
Калоши сняв у гардероба,
Всех одарил улыбкой сноба,
Как клизма сморщился на герл,
И свой столичный выдал перл.
Такое видеть было нужно,
Изобразить не хватит сил,
Как, обернувшись, он спросил:
“Простите, где у вас здесь нужник»?
Мол, знайте, хамы, кто я есть.
И в этом выразился весь.

28

Чтоб излечиться от заразы
Любовных чувств, к примеру, мне
Одной бы этой только фразы
Было достаточно вполне.
При проявленье этой спеси
Все б чувства испарились вместе,
Всё бы отпело и ушло,
Но время Тани не пришло.
Не близко было исцеленье,
Но в этот миг сверкнувший свет
Перечеркнул любовный бред
Случайной искоркой прозренья,
Как с неба павшая звезда.
Так он противен был тогда.

29

Но что ж мы все урода славим?
Отчёт неполным будет наш,
Коль без внимания оставим
Другой известный персонаж.
Наш милый Ленский, Бог свидетель,
Являл живую добродетель
И с ней святую простоту
В тот день, в тот вечер, в дату ту.
Всем кланяясь многолюбезно –
В башке его рахат-лукум
Царил от лучезарных дум –
Тактичный, вежливый и трезвый.
Он всем приятен был и мил,
И всех от всей души любил.

30

И, взгляд, поймав его дурацкий,
Оневич пакость совершить
Задумал, план составив гадский,
И клинья к Ольге начал бить.
Как Иблис спереди и сзади
К ней подступил потехи ради.
Зачем? Я это не пойму,
Противно здравому уму.
Зачем такое было нужно?
И что он с этого имел,
Что с парня этого хотел?
Ну, пусть была у них не дружба,
Но делать из него врага…
Ну для чего? И на фига?

31

Плохие это были шутки,
Когда поэт их невзначай
Застукал в тёмном промежутке,
Где Ольге делал щупача
По всем филейным наворотам
Друган. Такого оборота
Студент никак не ожидал,
Никто его так не кидал.
Из глаз его сверкнули искры,
Но Ленский не был моветон,
Он вышиб дверь и вышел вон.
Ушёл безмолвно, по-английски.
Тая в груди кровавый след:
«Ах, где мой чёрный пистолет!»


Глава шестая
Morituri te salutant…

1
Наутро, “змея” выгоняя,
Оневич ванну принимал,
С большим трудом припоминая,
Что он намедни вытворял.
Но мысль скользила, словно мыло,
И суть куда-то уводило.
В башке гудел пчелиный рой,
Искрили молнии порой,
Шумел камыш, и мысли плыли,
Смывая слабые следы.
На член, торчащий из воды,
Глазами хлопая, как филин,
Он, как сквозь сон, услышал вскользь,
Что ждёт его какой-то гость.

2

Оневич к гостю вышел - во блин:
В приёмной ждал его сосед.
Снаружи глянешь - чисто гоблин,
Да так его и звали все.
Он сам не возражал, бывало,
Такое слыша погоняло.
Ему случилось в лучший цвет
Тянуть на зоне пару лет.
Чем он реально борзовался,
Так словно сделал ходки две,
Когда ж пробили по братве,
То просто фраер оказался.
Он был порядочная дрянь.
- Чего ему в такую рань? -

3

Гадал наш кент - что за сюрпризы
Принёс он, чёрт его дери?
А гость улыбкой Моны Лизы
Его приятно одарив,
Пошаркав ножкою, как шваброй,
И, растопырясь словно жабры,
Вручил заклеенный пакет
И томно глянул на буфет,
Давая знать, что он с мороза.
Хоть гость и был не зван, не мил,
Оневич всё ж ему налил
И вместе с ним осилил дозу.
В башке рассеялся бодун,
И прояснился тёмный ум.

4

Он содержимое пакета
Прочёл, опершись о комод,
И, заслонившись, как от света,
Пробормотал: “Вот идиот”.
Вы поняли уже, что это
Посланье было от поэта.
В нём тот писал, что друг - подлец,
И дружбе их пришёл конец,
Считай, что с этого момента.
Всё, что ему на ум пришло,
И в голове на клин сошло
В сознанье суженном студента,
Припомнил он отсель досель
И слал свой вызов на дуэль.

5

Оневич вспомнил враз гулянку,
И как его там разнесло,
Как другу он крутил поганку.
Потом его забрало зло:
“Ты думаешь, что все готовы
За “честь” твою принять оковы
И лечь с гранатами под танк?
Нет, милый, это всё не так.
Какой облом! Предъява кабы,
По существу, имела быть,
То это можно б объяснить.
Но тут, простите, из-за бабы!
Пацан развил такой сюжет.
Вы зарываетесь, поэт!

6

Пощупал я её, так кули?
Что в этом страшного, скажи,
Чтоб отливать такие пули.
И как скажи теперь нам жить?
Я б это шуткой всё представил,
Но дурень ведь глаза поставил.
Он крови хочет, он таков -
Плевать на местных вахлаков –
Но в городе братва осудит.
Ещё решат, что я струхнул,
Базар поднимут, караул!
Нет, пусть нас чёрт потом рассудит,
Но надо грохать пацана.
Какая дикая страна”!

7

И после, вроде равнодушно,
Оневич Гоблину сказал,
Что он готов на всю катушку
И предложил пройти с ним в зал,
Чтоб пролонгировать беседу.
Тот извинился, мол, к соседу
Ему пора, мол, ждёт ответ
Нетерпеливый наш поэт,
Который сыпал соль на раны
И Ольге прочил адских мук,
Грома и молнии вокруг
Меча с досадного дивана.
Хоть сердце отвергало злость,
К порогу милому рвалось.

8

Студент все утро неумело
Боролся с грустью и тоской,
Ему к обеду надоело
Волыну мазать день-деньской.
В грустях за падшую святыню,
Себя реально наскотиня,
Он эту роль сыграть не смог.
Пустился к милой со всех ног,
Превозмогая униженье.
Вот снова Ольга перед ним,
Он любит, он опять любим!
Член загудел от напряженья.
Исчезла боль, пропала грусть,
Что будет завтра, будет пусть.

9

А в чём вина его подружки?
С чего вдруг так заглючил он?
Узрев черты банальной шлюшки
В своей единственной Манон.
Всё по-другому было б, кабы
Другими были наши бабы,
Но мы имеем то, что есть,
В фантастику не надо лезть.
Всё по-другому было б, если
Другими были мужики,
Мужчины, а не дундуки,
Но мы опять туда же влезли.
Поэт, при всей своей красе,
Был, в сущности, такой, как все.

10

Готовясь к завтрашней разделке,
Отмщать решился обормот
За поруганье чести целки.
К чему программный выбрал код
И тем рассчитывал, что завтра,
Убив развратного мерзавца,
Он совершит святую месть,
Спасёт свою и Ольги честь.
И, утвердившись в мысли этой,
Идеей ополчась такой,
Вернувшись из гостей домой,
Опять заделался поэтом.
Присел к столу стихи писать,
Чтоб только локти не кусать.

11

Передо мной его творенье.
Каких-то двадцать строк всего
Дают прямое представленье
О дарованиях его.
Изделие попсы нетленной:
“Ах, Ольга, ось моей вселенной,
Вся полнота души и страсть
В тебе одной навек сошлась.
Мой век, короткий и унылый,
Сверкнёт, как павшая звезда,
К ногам твоим падёт, тогда
Узнает прах моей могилы,
Как я страдал и как любил,
И что в себе похоронил.

12

Меня поглотят воды Леты,
И к камню с именем моим
И надписью: “Пройдёт и это” –
Придёт усталый пилигрим,
Присядет у неё, быть может,
На бугорке моём разложит
Спасителя и кровь, и плоть,
Что даровал ему Господь,
Дарующий и подающий.
Где пресеклась моя пора,
Где вместо брачного шатра
Густая сень могильной кущи,
Нальёт гранёный стаканец
И сказочке придёт конец”.

13

Ему бы в пору на попятный,
Но парень аж на стенку лез.
Как Гамлет, псих неадекватный
Отмщенья требовал. Балбес!
Но вот и утро роковое.
С невыспатою головою,
Он чёрный кофе проглотил
И на разделку покатил.
Вот мы в финальной сцене акта.
В её трагический сюжет
Вхожу я за героем вслед,
Чтоб сделать вам отчёт по факту
Бессмысленного дележа
У рокового рубежа.

14

Два дурака принципиально,
Отвергнув мирный оборот,
Под властью замыслов брутальных
Кровавый начали исход.
Оневич, собранно сугубо,
В прицел прищурясь саблезубо,
Четыре метра основных
Проделал шагом приставным.
Тут Ленский, словно на экзамен
В свой вуз, а может, на зачёт,
Поплёлся, как на эшафот,
И начал поднимать клезамен.
Но тут Оневич сделал “бум”.
Огромной пулею дум-дум

15

- С картофелину, не иначе -
Он грудь поэту прострелил.
Сам сел на жопу от отдачи,
Но пацана он завалил.
Взмахнул косою всадник бледный,
И устремился рыцарь бедный.
К иным краям и временам,
Туда, где «дальше тишина».
Не жалуясь, не проклиная,
Завёл глаза под обода
И, отправляясь в никуда,
Пробормотал: “Звезда дурная”.
Но ты, читатель мой, постой,
Ответь мне, кто там был звездой?

16

Природу девки деревенской
Он, в общем, правильно учёл:
Она звезда по сути женской,
А кем и быть-то ей ещё?
Но он-то разве был мужчина?
Нашёл дурацкую причину
И глупой девке – это факт –
Испортил жизнь. Разве не так?
Мужик, свершив такое скотство,
Пусть он в усах и с бородой,
Тем откровенней со звездой
Реальное имеет сходство.
На этом свете и на том
Звездой и быть ему за то.

17

Раскинувшись в нелепой позе,
Лежало тело и уже
Охладевало на морозе.
Оневич трясся в мандраже.
- Ну, гребанулся бедный Вовчик, -
Промолвил Гоблин распальцовщик, -
Грузите тело, пацаны.
Жень, в этом нет твоей вины.
Соплей не надо растекаться,
И труса ты, братан, не славь,
Кому что надо отслюнявь.
Я подскажу, как разбашляться,
С судейскими и с МВД,
С прокуратурой и т. д.

18

Ну, вот и всё. Дурное дело
Лихими сделано людьми.
Был человек, а стало тело –
Ханурик, чёрт меня возьми!
Ответьте мне: и это разве
Не форменное безобразье?
Не совершался тот маразм
До них и после тыщи раз?
Меня всю жизнь такие вещи,
Как силы тёмные, гнетут,
Но выдан мне иной статут,
И мне другой закон завещан.
Иль потому, что я поэт,
Мне на земле покоя нет?

19

Похоже – это отклоненье
От декларированных норм.
И я ищу уединенья,
Ищу неординарных форм.
Как старые ко мне прилипли,
Как надоели эти пиплы!
Ах, если б кто меня унёс
От них, хотя б на Канин Нос.
Оставив суету мирскую,
Чтобы не отвлекаться зря,
Я на безлюдье про МцырЯ
Крутую повесть отрихтую.
Про мирового пацана,
Не то, что эти фуцена.

20

Прощайте, скорбные могилы,
В недобрый вырытые час,
Прощайте, гордые дебилы,
На время я покину вас.
Главу седьмую, в этом плане,
Я посвящу одной лишь Тане.
И этот образ предпочту
Тому столичному шуту,
Чьё имя вынес я в названье.
Ведь я тогда ещё не знал,
Что, не успев попасть в финал,
Он растеряет обаянье
И станет неприятен мне,
И девальвирован в цене.


Глава седьмая
Per aspera ad astra

1

Плыла жара. Остервенело
Зудел комар и лез в глаза.
Вдали гремело то и дело –
Оттуда двигалась гроза.
На горизонте тучи сами,
Как памперсы в телерекламе,
Огромной кучей собрались
И синей влагой налились.
Сидела Таня на балконе
И наблюдение вела,
Как вся природа замерла
И цепенела, точно в коме.
И вдруг поехало, пошло:
Всё небо молнией прожгло.

2

Одна необратимо смело,
Перечеркнувши неба лист,
Направо слева пролетела,
Другая накрест – сверху вниз.
И через долгие мгновенья
Рванулся грохот отдаленья,
Когда погасла пустота,
Из центра этого креста.
И из того же всё прицела
Тьма налетела наискось,
Гудящий сад, пробив насквозь,
Дрожащий, как живое тело,
Стальными прутьями дождя
Пробив его и пригвоздя.

3

Но буря быстро отгуляла.
Эпилептическая дрожь
Прошла, и снова ясно стало.
- Великий гром, короткий дождь.
Татьяна тихо прошептала
И со щеки своей убрала
Платочком капельку росы-
Не то дождя, не то слезы.
В тот миг разгул страстей природных
Нечаянно напомнил ей
Иной разгул, иных страстей.
Весь ужас той зимы холодной,
Своей любви тяжёлый бред,
Сосновый гроб, и в нём – поэт…

4

Как Ольга бедная молила,
Чтобы мертвец её простил.
Себя едва не уморила,
Но Бог того не допустил.
К весне опомнилась и даже –
По настоянию мамаши –
Опять замечена была
На вечеринках и балах.
Где совершенно объективно
Гусара бравого привлёк
Её зовущий передок,
И тяга их была взаимна.
Их свадьба слажена была,
И Ольга сразу понесла.

5

Поэта тело, словно мебель,
Точил могильный червячок.
Его душа была на небе
Иль может где-нибудь ещё.
Слепая ревность в нём остыла.
Ах, если б так при жизни было!
Он, глядя сверху, уповал
И никого не ревновал
В тот час к былой своей невесте.
Уйдя в немыслимую даль,
Он наконец покой ей дал,
Какого не имели вместе.
Её из-за своих причуд
Он в дурку не загнал чуть-чуть.

6

Maman, переживя ненастье,
Как будто с цепи сорвалась.
Устроив Оленькино счастье,
Во все тяжкие понеслась
И стала действовать проворно.
Взяла Татьяну, как за горло.
“Не нужно, девки, вам любить,
Учитесь замуж выходить”.
Её идея посетила,
Чтоб, сплавив дочку с рук долой,
Зажить весёлою вдовой.
И так старушке закортило,
К зиме назначила отъезд
В Москву на ярмарку невест.

7

Татьяна слабо отбивалась.
Пугаясь суеты столиц,
Она в деревне бы осталась,
Но мама ей сказала: «Цыц!
Что ты за блажь в башке мешаешь,
Ведь здесь ты в девках обветшаешь,
Сушась по этому хлыщу.
Я этого не допущу.
Довольно с нас интелигенов!
Ко всем чертям их отошлём
И жениха тебе найдём,
Как Ольге, парня из военных.
Навроде твоего отца.
Они надёжней для венца».

8

Что спорить с мамой бесполезно,
Татьяна знала наизусть
И с ней в полемику не лезла.
Свою развеивала грусть
Средь милых ей лесов и пашен,
Чтоб не горынкаться с мамашей.
И на природе каждый день
Слоняться было ей не лень.
Сначала налегке и близко,
Сперва с опаской и тайком,
Потом с дорожным рюкзаком,
Как настоящая туристка,
То по полям, то по кустам
Она бродила тут и там.

9

Однажды даже заблудилась.
Идёт назад, идёт вперёд,
Туда-сюда, остановилась.
Куда пришла, не разберёт.
За рощей английского парка
Строенья панского фольварка.
Плотина, пруд, за ним ручей,
Журча, петляет меж камней.
На травке, словно после бани,
Прикрытые едва-едва
Валялись девки, как дрова,
«Гарем», - подумалось Татьяне.
Она внезапно поняла,
Куда случайно забрела.

10

Мадам бальзаковского срока
Взяла Татьяну в оборот
И разболталась, как сорока:
“Оневич барин здесь живёт.
А старый помер: он был болен,
Он мной одною был доволен,
А этот шустрый, как козёл.
Вот, поглядите-ка, развёл.
Теперь в бегах, от дел лытает,
Мы без него, как дом сирот.
Живём тем, что нам бог пошлёт,
И, что нас ждёт, - никто не знает.
Я экономка здесь при всём.
Ну, что ж вы? Проходите в дом.

11

Непостижима Божья дата,
И не разведаны пути.
Ах, как хотелось ей когда-то
Хозяйкой в этот дом войти.
Войти в него женой названной,
Не так вот – гостьею незваной.
Как эти двери ей малы!
Верблюдом сквозь ушко иглы,
Пройдя сквозь строй гаремных кошек,
Их взгляды чуя за спиной,
Татьяна входит в дом чужой,
Чтоб, наконец, понять: так кто же
Оневич – ангел или бес,
Кто столько горя им принес.

12

Татьяна взором исступленным
Во все углы устремлена.
В гостиной бюст Наполеона,
А также целая стена
Его украшена портретом.
Вот спальня - сексодром под пледом,
Над ним по всей стене вразброс
Рисунки непристойных поз,
Изображённые искусно.
Та тема ей близка была,
Она в волненье привела
Татьяны девственные чувства,
И закружилась голова.
Их секс обоих волновал.

13

Итогом этой общей тяги
Сегодня был гражданский брак.
К чему казённые бумаги?
По-джентльменски, просто так,
Пообтирались, пообжались,
Не сладились и разбежались,
Не всем дано прожить суметь,
Чтоб разлучила только смерть.
Ты прежде волю дай природе:
Её устройства оцени
И с той, и с этой стороны.
Сам покажи, на что ты годен.
Но в тот период ни один
Такой подход не подходил.

14

Не меряй мерой современной.
Тогда была наука – нуль:
Ни тебе пластики гимена,
Ни вакуума, ни пилюль
И ничего, что хоть на йоту
Предохраняло б от залета
Несчастных девок той порой.
Ну, безнадёжный геморрой!
Чуть что – не оберёшься славы.
Дилемме Гамлета под стать
Вопрос был: дать или не дать?
И это укрепляло нравы.
Паршивой жизнь была тогда,
Но нравы были – хоть куда.

15

Лафа сегодня нашим махам:
Дают туда, дают сюда…
Лишь рудименты прежних страхов
Мешают делу иногда.
От страхов надо избавляться,
Пришла пора вам разговляться
От вековечного поста,
И эта истина проста.
Сегодня с нами, с кобелями,
Наука уравняла вас.
Дерзайте, дщери, в добрый час!
Торгуйте вашими щелями,
Дарите нам свои тела,
Творите добрые дела.

16

Те эпизоды сновидений
С Оневичем ночной порой
Не вызывали в ней сомнений,
Что в плане секса наш герой
Ей удовольствие доставит.
Но в чём же он потом проявит
Духовный, так сказать, аспект,
Какой покажет интеллект?
Горячий интерес девицы
Теперь другому посвящён:
Он к книжным полкам обращён –
Листает пыльные страницы.
Его литературный вкус
Ей открывает гамму чувств,

17

И тайные его стремленья.
И оголтелый эгоизм,
Его дурного поведенья
Как приводящий механизм,
Которым ей он стал отвратен,
Ей вдруг становится понятен.
Татьяне было невдомёк,
Как чужд он ей и как далёк.
Но, видимо, не все открытья
Сегодня ей совершены,
Не все задачи решены,
А вот и главное событье:
На пыльной полке в груде книг
Она нашла его дневник.

18

Приличия, смущенье, робость
Не могут Таню удержать.
Сентенции крутого сноба,
От любопытства вся дрожа,
Читает наша молодица,
Шуршит страница за страницей,
И образ, что её пленял,
Весьма реально полинял.
Его потуг литературных
Графоманический экстаз,
Наборы ординарных фраз,
И, поднятая на котурны,
Там мысль убога и мертва
Стыдливо прячется в слова.

19

Так бледно всё и всё так мало,
Не холодно, не горячо,
Всё так беспомощно, так вяло…
Ну, что к тому добавить? Чо?
От жалких откровений сноба,
Как от повапленного гроба,
Гнильём повеяло вокруг,
И Тане стыдно стало вдруг
За то, что фуфел и лепила
Внушить ей смог такую страсть,
Забрал над ней такую власть
И сделал из неё терпилу.
Ах, как maman была права,
В Москву. Да здравствует Москва!

20

В дальнейшем текст оригинала
Детализацией грешит.
В нём строк посвящено немало
Смятенью Таниной души.
Не поленился автор даже
Подробно описать пейзажи.
Я опущу эту нуду
И сразу к делу перейду.
Пришла зима, опали вишни,
Лёг снег, покрылись реки льдом,
А что произошло потом,
Я опишу без красок лишних.
Сноровки хватит у меня.
Однажды, среди бела дня,

21

К крыльцу кибитка подрулила,
Тяжёлая, как средний танк.
На облучке сидел водила
Лохматый, как орангутанг.
Промолвив матерную фразу,
Он, с треском выпуская газы,
Издал на тпру похожий звук,
Да так, что кони стали вдруг.
И слуги, словно тараканы,
В повозку тащат, что не весть,
Чтобы в пути попить, поесть.
Потом приданое Татьяны:
Меха и сукна, драп и шёлк
И, наконец, ночной горшок.

22

Чтобы в кибитке не елозить
Во время долгого пути
И нежный орган не морозить
В сугробы, делая ле пти.
Был труден путь, далёк, увалист –
Неделю с гаком добирались.
Был снег глубок, был скользок лёд,
Ямщик был круглый идиот.
Он всю дорогу в ноздри девы
Коптил угарным табаком
И нехорошим тенорком
Тянул фольклорные напевы,
Из грелки грелся через шланг,
Потом бухой лежал, как шлак.

23

Уж я не говорю про газы,
Которыми он всех достал,
Как враг, пуская их, зараза.
Но жребий выпал, час настал,
Когда у них по курсу прямо
Москвы предстала панорама,
Без подготовки, как-то вдруг,
Домов, чертогов полукруг.
Москвой, отстроенной по новой,
Последний делая прогон,
Кибитку тащит першерон,
Отставшей хлюпая подковой.
И на московские панно
Дивится Таня сквозь окно.

24

В нём суета столицы древней
Полна контрастов и причуд.
Совсем не то, что в их деревне,
Странней всего московский люд.
Неясно, что за человеки,
Одни хохлы, одни чучмеки
Мелькают в окнах без конца,
Не видно русского лица.
Арбат, Тверская и Таганка,
Заставы, рвы, монастыри,
Дворцы, сады и пустыри,
Лабазы, магазины, банки,
Лачуги, здания в лесах –
Всё это длится два часа.

25

Но вот пришёл конец прогулке.
Возок вползает в тупичок,
И там, в тишайшем закоулке
Стоит крутой особнячок.
Сестры maman, былой курсистки,
Бездетной щедрой альтруистки,
Сеструхе взявшейся помочь
Созревшую пристроить дочь.
Сегодня верится едва ли,
Но двести лет тому назад
Был русский русскому, как брат.
И помощь часто предлагали
Друг другу русские в те дни.
По крайней мере, для родни.

26

Но это было всё когда-то,
А нынче русские подлы,
Как папуасы диковаты
И жлобоваты, как хохлы.
Базарят «наши» да «не наши»,
А чуть сморгнёшь, нагадят в кашу.
И срут не то что невпопад,
Конкретно «нашим» норовят.
И за бутылками балдея,
По кухням да по кабакам
Не сформулируют никак
Национальную идею.
Что ни родят, что ни снесут,
То словно борона в лесу.

27

А были времена-былины,
В России дщери и сыны
Не люди были, исполины
И украшение страны.
Рождали их, а не рожали,
Они в пятнадцать лет мужали,
До трёх концов Земли дошли
И заселили полземли,
Объединив народов много,
Душой сроднясь, не покорив
И многим малым подарив
Язык свой, грамоту и бога.
И цвет искусств, и знаний цвет,
Защиту от врагов и бед.

28

Но что будить воспоминанья,
Бесцельный задавать вопрос
Или грустить под обаянье
Невозвратимых, милых грёз.
Те гены нынче не примеры.
Трудом безумных “робеспьеров”
Балтийской пьяной матросни
Почти утрачены они.
Дурак же мощно расплодился,
Заполнив дыры пустоты,
Забил вакантные посты –
Так исторически сложился
Демографический баланс.
Едва ль возможен ренессанс.

29

На всё, однако, воля Божья
Лишь на неё нам уповать,
А что возможно, невозможно –
Про то возможно лишь гадать.
Не всё потеряно, поскоку
Вернуться следует к истоку.
И сердцем рваным – на Восток,
Там наша вера, наш исток -
Не в жидкой европейской каше,
Где всё не то, где пресен вкус –
Восток нам место, наш ресурс,
Там мы свои, там братья наши.
Наш путь и вектор наш - туда,
А запад – это в никуда.

30

Но хватит мыслить эпохально.
Вернёмся к теме бытовой,
К России той, патриархальной,
Где наша Таня с головой
После дорожных приключений
Вошла в мир новых ощущений.
Театров, залов и дворцов,
Где барышни со всех концов,
В Москву слетевшись на удачу,
Игривый чувствуя гормон,
Вопрос, стоящий испокон,
Решали – главную задачу.
Основу, так сказать, основ:
Ловили в сети пацанов.

31

И вскоре глаз мамаши цепкий
Привлёк один дедок седой,
Но, в целом, дядька очень крепкий,
Для чина – даже молодой.
Под шестьдесят иль где-то возле.
Но все ещё подвижный козлик
И для Татьяны – в самый раз,
Не сводит с дочки красных глаз.
От самой шеи и до паха
Весь в звёздах, полный генерал.
Maman решила: час настал.
И тут уже не дала маха.
Взяла дедулю на прицел,
Тот даже охнуть не успел.

32

Хотите знать, что стало дальше?
Татьяна – мужняя жена.
Она княгиня, генеральша,
Она богата и знатна.
Муж рядом вьётся, словно кочет,
Всё делает, что баба хочет,
И в доме полный парадиз –
Такой вот вышел ей сюрприз.
Что больше надобно – не знаю.
Оставим мы её сейчас.
Конец хороший в этот раз,
Но нас ведь ждёт глава восьмая.
Теперь, когда вступленье есть,
Черту попробуем подвесть.

Глава восьмая

Per anus ad glandulae

1

Всю ночь хохлы Татьяне снились –
Плясали боевой гопак
И на майдане митусились,
Кричали: «ганьба», «геть» и «так».
О том, что этот сон не в руку,
А на погибель и поруху
Татьяна поняла сполна
Ещё в самом процессе сна.
Три года пронеслись, как стала
Она сановника женой.
Жила за ним, как за стеной,
И никаких забот не знала.
А этот сон пророчил сглаз.
Такое было в первый раз.

2

Муж Тани был умён, галантен
И нежен в отношеньях с ней.
От воинских его талантов
Когда-то бегал маршал Ней.
Сам Император, между прочим,
К нему был расположен очень.
Так, совершенно без потуг,
Она вошла в дворцовый круг.
Без суеты, интриг и драки.
(Случалось и такое встарь)
Её заметил Государь
И на балу ей делал знаки.
Ну, словом, фарт со всех сторон,
И вдруг такой нелепый сон.

3

А что Евгений? С этим хуже.
Казалось, он у всех в чести,
С районным всем кагалом дружен,
А вот, пришла беда – плати.
Менту, судье и прокурору,
Любому должностному вору.
Насыпать нужно в сто корыт,
И Гоблин сбоку норовит
Своё урвать и в клюве хищном
В гнездо добычу унести.
Что делать? Как себя вести?
Оневич порешил: “Отлично!
Прошу прощенья, господа».
И сник неведомо куда.

4

Cбежал на самый край державы -
Куда б не смог убитый друг
Являться призраком кровавым -
Как птица, с севера на юг,
От мира светских развлечений.
Искал на жопу приключений
На бессарабской стороне
И доискался их вполне.
С цыганским табором по миру
Замаскированный бродил
И там безумно полюбил
Цыганку именем Земфиру.
Амур героя закружил
И вольной жизнью он зажил



5

В чаду любовного дурмана.
Но вдруг слетел со звёзд в навоз:
Земфиру с молодым цыганом
Застукал он в одной из поз.
Свирепый нрав свой не сдержал он
И парня запорол кинжалом.
Земфиру просто придушил
И дёру дал. Чтоб я так жил.
Цыгане, возмущаясь бурно,
За ним пустились по пятам
И гнали нашего кента
До самого Санкт Петербурга.
Но здесь сказали им: «Привет», –
Его впустили, а их – нет.

6

Чавелы, как ни причитали,
Как ни сучили кулаки,
Права свои, как ни качали,
Но на заставе казаки
Недолго с ними толковали,
По чёрным жопам надавали
И весь цыганский зоосад
Стремглав наладили назад.
И те помчались взад так скоро,
Как будто соли им на хвост,
Пасти своих овец и коз
В их бессарабские просторы.
Да, кто бы что ни говорил,
А при Царе порядок был.

7

Оневич, выиграв сраженье,
Засел в столице у друзей
На нелегальном положенье
И совершенно оборзел.
Раз бытие, в широком смысле,
Суть алгоритм движенья мысли,
Герою было суждено
По новой вляпаться в говно.
В мечтах о равенствах всеобщих,
Глашатай вольности, борец
Терновый примерял венец,
Став членом неких тайных обществ.
Ругал правительство, Царя
И ждал, когда взойдёт «заря».

8

Вольнолюбивых пустозвонов
Тогда немало развелось.
Царя и русские законы
Они ругали вкривь и вкось.
Но Царь умом был их не ниже:
Всё знал о них и всё от них же –
Средь радикальных трепачей
Всегда навалом стукачей –
И таки дал он им по рожам!
(Они однажды в декабре
Пошли навстречу той «заре»).
«Заря» взошла, но много позже.
Хоть, откровенно говоря,
Что это была за «заря»,

9

Сегодня вспоминать противно.
Как обезумел русский плебс,
И, как представишь всю картину,
Им совершённых непотребств.
Вообразишь хоть на минуту
Всё то безумие и смуту.
При этом ты ещё учти,
Что это длилось век почти…
Прошла нелепая эпоха.
Всё вышло как-то невпопад:
Создать хотели город-сад,
А получился Сад Мазоха,
Где воцаренный каннибал
Глумился и торжествовал.

10

Но, впрочем, - к теме. Наш Евгений
В собраньях спорил и кричал,
Но средь подпольных сих борений
По воле всё-таки скучал.
Мятежный дух его томился,
На волю вырваться стремился.
И вот, напастям всем назло,
Ему, как прежде, повезло.
Изгнанию Наполеона
В тот год случилось десять лет,
И Государь издал декрет,
И в Воскресение прощёно
Вступил он в силу, как закон.
Так из подполья вышел он.

11

И вдруг стал баловнем столицы.
Едва покинув свой подвал,
Во всех подробностях и в лицах
Везде и всюду выдавал
С огнём в глазах и с увлеченьем
Туфту о бывших приключеньях.
И в этот вечер было так,
Привычный он давал спектакль.
Врал так, что драл мороз по коже,
Вовсю горбатого лепил -
Аншлаг в тот вечер полный был -
И вдруг увидел – Матерь Божья! –
Татьяна в зале у окна
Сидит, задумчива, бледна

12

И удивительно красива,
И независима на вид,
Вольна, спокойна - просто диво.
С послом испанским говорит.
Аристократка в лучшем роде.
Пришла сюда отдать дань моде.
При этом видно, что рассказ
Не интересен ей как раз.
И вроде бы не замечает,
Как он из кожи лезет вон,
И, словно отгоняя сон,
Прикрывшись веером, зевает.
А рядом виноватый муж
Не понимает, почему ж?

13

Ведь он, не ведая о прошлом,
Наивно Таню пригласил
Туда, где фуфел заполошный
В тот вечер врал, что было сил.
Как только кончил тот брехалов,
Она, не торопясь нимало,
Кивнула на его поклон
И молча удалилась вон.
«Ужель та самая Татьяна?»
Нелепый он задал вопрос.
И вдруг почувствовал, что в рост
Побег любовного дурмана
Вновь в нём полез и запылал,
И захотел, и возжелал.

14

Ему казалось, это просто,
Трудов – всего-то ничего,
Что стоит только взгляд свой бросить,
И он добьётся своего.
И этой верой окрылённый,
Весёлый, пьяный и влюблённый,
Вовсю довольный сам собой,
Вернувшись из гостей домой,
Он тут же, от порога прямо,
Принялся строить наперёд
Свой стратегический заход,
Как Тане закрутить динаму,
И чем мозги ей задурить,
Чтобы в постельку завалить.

15

Но дни прошли, промчались числа,
А наш парнишка деловой
Ни в чём никак не отличился,
Трудясь на ниве половой.
И впереди не намечалось:
Татьяна при дворе вращалась.
А он-то кто? Не чин, не класс,
Как возле бриллиантов страз.
И если где-то ненароком
Случайно он её встречал,
То и тогда не получал
От встречи никакого прока.
Она, потупливая взор,
Его не видела в упор.

16

От непрерывной этой скачки,
Бессонных бдений по ночам
Дошёл Оневич до горячки,
Пошёл бедняга по врачам.
А те ему: мол, в ваши годы
Вполне достаточно на воды,
Попить нарзан и желчь спустить
Сквозь мочегонные пути.
Но он-то знал, что не поможет
Нарзан. Причина здесь проста:
Любовь к Татьяне, как глиста,
Его больное сердце гложет.
И он не будет исцелён,
Пока не вставит ей пистон.

17

Но наша Таня селадона
Не подпускала на версту,
Сводя возможности пистона
В пустую грёзу иль мечту.
Неужто же конец надежде?
С ним всякое случалось прежде.
Но так случилось в первый раз –
Спокойный вежливый отказ.
Он и не знал, как это больно.
Тут впору было закричать.
Бедняга таял, как свеча,
И, наконец, решил: довольно!
И сел решительно весьма
За написание письма.

18

Царил в России в тот период
Эпистолярный ренессанс,
И наш Оневич сделал вывод,
Что в том его последний шанс.
Огонь любовного пожара
Залить литературным жанром.
Сей труд имеет интерес,
И я его представлю здесь.
Он в повести письмо второе.
А первое узнали вы
Из третьей в повести главы:
Татьяны к нашему герою.
И вот, спустя немало лет,
Он как бы пишет ей ответ.

Письмо Оневича к Татьяне

В моей судьбе пошло всё прахом.
На что надеюсь, жду чего?
Перед тобою, как на плаху,
Ложусь повинной головой.
Что для меня юдоль земная?
Я жив, я умер иль во сне?
Я сам себя не понимаю,
И молча гибнуть должно мне.
Тогда, в провинциальной вони,
Средь полудиких поселян
Тебя увидев, я не понял,
Что мне по жизни джокер сдан.
Свободы жаждя, словно птица,
Я им не смог распорядиться.
Ещё одно нас разлучило –
Бедняги Ленского кончина.
Я признаю, что был не прав,
На именинах перебрав.
Известно, пьяный сам не ходит;
В натуре, пьяного член водит.
И я в тот вечер оплошал,
И Ольга тоже хороша.
Прелестная твоя сестра
На передок весьма шустра.
(Наверно, эта эпикриза
Не станет для тебя сюрпризом).
В лучах изложенного факта,
В итоге брачного контракта
Поэт, представ в печальной роли,
Имел бы головные боли.
По мне – так лучше смерть от пули
И переход к мирам иным,
Чем над звездой своей жены
Всю жизнь стоять на карауле,
Маша берданкою своей,
Гонять настырных гребарей.
Несостоявшемуся другу
Я как бы оказал услугу.
А в нашем деле непростом
Мы разберёмся с ним потом,
Когда я тоже буду призван
И на последний суд мой вызван.
Но что о нём? Он тлен, и прах
Нам не поднять его из гроба.
На что он нам, когда мы оба,
И ты, и я – не при делах.
Так дальше просто невозможно:
Я как в пустыне суккулент,
А муж твой – старый импотент
Не может дать тебе, что должно.
Что может быть на свете хуже,
Чем ампельный конец у мужа?
На больше годен он едва ли,
Как только пыль сметать с рояля.
И, что особенно обидно,
Моё могучее либидо
Могло бы нам на этот раз
Отменный подарить оргазм.
Отринь рутинные понятья
И упади в мои объятья.
Презри свой высший свет и сан.
В бездушном мире чистогана
Мы зачадим, как два вулкана,
И вызов бросим небесам.
Гони ненужные сомненья,
Тебе я послан провиденьем,
А остальное – всё фигня.
Иди же смело на меня!

19

Письмо закончив, эстафетом
Татьяне он послал пакет
И, запершись, стал ждать ответа,
Но время шло, ответа нет.
Евгений был, как гвоздь, простым и,
По-русски говоря, настырным.
Не различал, где «да», где «нет»
И рогом лез, как на буфет.
И не соображал нимало,
Что это даже не отказ,
А просто жизнь на этот раз
Рога ему пообломала.
С досады в доме заперся
И самоедством занялся.

20

От мира скрывшись, как пустынник,
Покинув шумный светский круг,
Пил валерьянку и пустырник,
Леча психический недуг.
Или мотив «Вернись в Сорренто»
Насвистывал индифферентно,
Иль из бутылки лил в бокал
И в нём забвение алкал.
Туша пылающие трубы,
Захлёбываясь и кряхтя,
Рукой от кисти до локтя
Сырые вытирая губы.
Ища забвенья горьких мук.
Так разгорелся наш утюг.

21

И с марафетом те же штучки
Практиковал он, и к весне
Дошёл, как говорят, до ручки,
И жил как будто бы во сне.
К началу лета, к Вознесенью,
Бедняк не вынес потрясений.
И вылез из норы как раз.
Зелёный, словно Фантомас,
Дополз до Таниной прихожей,
Уткнулся мордой ей в подол
И сопли бурные развёл,
Размазывая их по роже.
Но вместо жалости в упор
Суровый слышит приговор.

22

- Оневич, встань! Ты все границы
Готов, безумный, перейти,
Но здесь тебе не разживиться
И прежней Тани не найти.
Умчались прочь былые страсти,
И глупых чувств нелепой власти
Ты надо мной не обретёшь
И никогда их не вернёшь.
Мои к тебе расположенья
Ошибкой были юных лет.
Они прошли, их больше нет.
Теперь одни лишь раздраженья
Или досаду все оне
Сегодня доставляют мне.

23

- И, если строго между нами,
То в нашем прошлом роковом
Мы оба были дураками,
Но ты был большим дураком.
Призыв мой понял как повинность
И не растлил мою невинность.
Зачем меня прокинул так?
Нет, ты был форменный дурак!
И вот теперь я объявляю
Тебе последнее мерси,
Но отвали и не проси.
Ведь я тебе не лядь какая,
А, типа, мужняя жена
И мужу буду я верна.

24

И, крутанув изящным задом
И не добавив ничего,
Лишь дверью треснула с досадой
И с тем оставила его.
Тут вход в другом конце открылся
И муж Татьяны появился,
Всё понимающий насчёт,
Хромой и умный, словно чёрт.
Героя по плечу погладил.
И стало ясно, что теперь
Он указал ему на дверь
И за порог его наладил.
И тот, решив, была бы честь,
Принял плечо и вышел. Здесь

25

Простимся мы с героем нашим.
Узнал он, какова на вкус
Любви отравленная чаша,
Тоска неразделённых чувств.
На этом мы его оставим
И с новым знанием поздравим.
Затем, что знаю наперёд,
Что впереди беднягу ждёт.
А ждёт его большая плюха.
И в будущем его лихом
Сей опыт будет пустяком –
Лишь небольшой закалкой духа.
Осмыслит он его не тут,
А в глубине сибирских руд.

26

Куда его судьба-волчица
Погонит сквозь сенатский дым,
Куда Татьяна не помчится,
Не дожидайтесь, вслед за ним,
За славой первой нигилистки,
И роль супруги декабристки,
Её сомнительный почёт
Её отнюдь не привлечёт.
Вот и пришёл конец поэме
Неумолимо, словно рок,
И, хоть предвижу я упрёк,
Что что-то выдал не по теме,
Сюжет я всё-таки связал
И, что хотел сказать, сказал.

27

Пришла пора поставить точку
В труде, что начинал шутя,
В котором я любую строчку
Узнаю, как своё дитя.
Благодаря ему, при этом
Я ощутил себя поэтом,
С самой Эвтерпой обручён,
Союз наш небом освящён.
На эти чудные мгновенья.
На эту творческую страсть,
Над словом данную мне власть.
Счастливое благоволенье
Увидеть мой Фаворский Свет
И в жизни свой оставить след.

Конец