Было такое время, когда дядя Толя, муж моей тёти Лены, работал на заводе в литейном цехе обрубщиком и приносил с работы деревянные чурки.
Какое это было счастье. Они были разных размером и пахли свежеспиленным деревом.
Я никогда не жила в деревне, поэтому этот запах для меня был загадочным. Дядя вываливал чурки на пол из мешка и глаза восьмилетней девочки разбегались и загорались от восторга.
- - Какое богатство! - думала я.
Из чурок можно было строить домики. Если на квадратный кубик, положить треугольную чурку, то получится крыша.
Комната, которую они снимали в частном доме в посёлке Машинистов, была маленькая, но с печкой. Бесформенные чурки сжигали, а те, которые я выбирала для игры, дядя Толя не трогал.
- Это для Лиды — говорил мужчина.
И я с уважением смотрела на него, устраивая на полу целый город из чурок.
Но иногда я делала из них обстановку для кукол. Чурка побольше — стол, вокруг него чурки поменьше — стулья, длинную чурку использовала для кровати. Приставив по краям к ним спинки, стелила матрас из тряпочек. Тётя Лена мне шила маленькие подушечки из ситцевых обрезков и ваты. Куклы тоже были сшитые из старых простыней и набивались ватой, а глаза им тётя Лена рисовала химическим карандашом. Если помусолить грифель карандаша языком, то им можно было рисовать даже на тряпочках, поэтому глаза у кукол всегда были фиолетовые.
Тряпичные кусочки тоже приносил дядя Толя с завода. В литейном цехе их выдавали для протирания рук.
«Какой хороший завод, - восхищалась я — и как хорошо, мой дядя работает в литейном цехе завода, ведь это такой хороший цех, где есть чурки и тряпочки для маленьких девочек».
В комнате жарко топилась печь, а в противоположном углу от неё строилась кукольная жизнь.
Пахло лесом. И пусть тёте Лене и дяде Толе негде было ногу поставить на полу, все были счастливы.