Милка родилась в незаконном браке. Всё бы ничего, но это произошло ещё в 1950 году, когда семейные устои соблюдались. Её мать, уже не надеясь выйти замуж, родила дочку «по залёту». Это были короткие отношения с человеком семейным, да к тому же иноверцем - татарином по национальности. Когда Анфиса поняла, что произошло, вначале испугалась, но, не поспав несколько ночей в раздумьях, она переступила через «народное мнение», - так появилась Мила!
Анфиса дала ей татарское имя – Малика, отчество записала по имени её отца - Садыковна, а фамилию оставила свою. Но все звали Малику Милкой. Анфиса ничего не знала про родню Садыка, только дочь была не в мать: коренастая, крепкая, с крупными чертами лица и светлыми кудрявыми волосами. Говорила басом, ходила в развалку, как парень. Среди ребят двора была заводила. Многие плакали от неё, ходили жаловаться к матери. Но мать только разводила руками. Неуправляемая!
Комплексы в ней проявились с детства - она переживала, что растёт без отца. Может, ей мать внушала, что придётся решать все вопросы в семье самостоятельно, в том числе и чисто мужские: забить, приколотить, прикрутить, но уже годам к десяти она прекрасно всем этим владела.
Эти две женщины выживали, как могли. Материально им жилось очень трудно, и здесь Анфиса приняла мудрое решение, посчитав, что для счастья дочери все средства хороши, она прибилась к баптистам, ходила на их собрания, молилась, хотя в их доме не было икон, а только старое потрепанное евангелие, в которое Мила с подружкой заглядывали иногда, пытаясь найти что-то секретное. Анфиса в свою веру не втягивала дочь, а наоборот, ей нравилось, что Мила вступила в пионеры, а потом и в комсомол. Анфиса даже отдала ее в музыкальную школу, и заставила закончить. Инструмента у них не было - уроки делала вечером в школе.
-Я ненавижу и пианино, и эту школу, но обязательно закончу, чтобы отец мной гордился! - говорила она подруге, мучаясь над «Полонезом» Огинского. - Только мне мамка ничего про него не говорит, только «был да сплыл». Вырасту и найду его!
После восьмого класса Мила поступила в техникум. Она осталась коренастой, но с выраженными формами груди и бедер. Волосы немного потемнели, а кудряшки остались, она их стригла коротко. Ее с полным правом можно было назвать «рубенсовской» девушкой.
На преддипломную практику Мила осталась в техникуме в лаборатории механики, ею руководил Петр Николаевич. Невысокого роста, худощавый, с густыми с сединой волосами и карими выразительными глазами. В него-то Мила и влюбилась без памяти. Она зачастила на его кафедру, помогала с опытами - он писал диссертацию. Разница в возрасте ее совершенно не пугала. Она увидела свой идеал мужчины.
- Что же ты наделала! - рыдала Анфиса, а сама гладила по голове дочь.
- Да люблю я его, мам.
- Он же старый, страшно подумать, он даже старше меня - в отцы тебе годится!
- Вот, мам, наконец у меня появится отец.
- Дурочка, лет через двадцать ты будешь в соку, а он старая развалина, вот тогда вспомнишь меня.
- Мам, это так не скоро. Он такой умный, интеллигентный, преподаватель мой.
Как там у них все началось, кто кого соблазнил, Мила матери не рассказала, но, когда у них родился сын, Петр Николаевич был в восторге, ведь ему было уже за 50. Мила отдавала всю себя уходу за мужчинами.
-Вы понимаете, Анфиса, - говорил он теще, - я ведь ничего не могу делать по дому, ни гвоздь забить, ни лампочку вкрутить, я ведь теоретик! А практик у нас Мила. Все на ней: и работа, и дом, и огород, и стирка, и уборка. Когда только она все успевает!
-Да будет тебе, Петя! Зато ты Илью уму-разуму учишь! - любовным баском отвечала она.
Вокруг них бегал очаровательный малыш, копия маленькой Милки: такие же светлые кудряшки на голове, грубоватый голос.
После работы Петр помогал жене погрузить на тачку хозяйственный инвентарь, и она ехала на край города на огород, который был полностью на её плечах. Муж лелеял мысль о защите докторской диссертации, Мила его всячески поддерживала и создавала все условия для занятий.
Петр ни минуты не мог обходиться без жены, обо всём ей докладывал, советовался по каждому вопросу, был предупредительно заботлив. Мила от такого внимания таяла. Она была центром их семьи, ничего не делалось без её участия. Ей было не в тягость тянуть всю физическую работу на себе.
Ее мама долго привыкала к зятю-ровеснику, но в конце концов зауважала. Даже как-то сказала дочке, что она теперь за нее спокойна, мол, в старости мужа есть плюс, не будет за молодыми бегать.
Мила, все свое детство нуждающаяся в отце, нашла его в своем муже, достигнув полной гармонии, любви и взаимоуважения.
В особое настроение она садилась за пианино, которое появилось уже в замужестве, и по памяти играла для мужа «Полонез» Огинского.