Бродячие сюжеты и их элементы в народных сказаниях, сказках и других литературных произведениях
О жене, бросающей мужа
Ученые датируют серединой II тысячелетия до н.э. обнаруженное ими при раскопках финикийского города Угарита сказание о сыне бога Эла по имени Керет. От Керета уходит жена, за которую Керет, по обычаям своего времени, щедро одарил перед свадьбой будущего тестя. Во сне горюющему Керету является Эл и советует не грустить, а, совершив жертвоприношения, идти войной, но не на тестя, как логично было бы предположить, а на какого-то другого правителя. Если тот не отдаст Керету в жены свою дочь, следует взять ее силой. Керет так и поступает, и правитель, пытавшийся было откупиться, в конечном счете удовлетворяет требование Керета.
Параллель сказанию о Керете находим в древнегреческой поэме Троянского цикла «Киприи», герой которой, Менелай, вернувшись с Крита, где он хоронил деда, подавлен фактом бегства жены с «лучником-разлучником» Парисом. Герой видит вещий сон, во исполнение которого отправляется под Илион с требованием вернуть беглянку. Парис предлагает выкуп, но Менелаю нужна жена, которую он в итоге и отбирает у Париса силой. Частный эпизод сказания дошел до нас в виде поэмы Гомера «Илиада». Зачин "Рамаяны" напоминает завязку в "Илиаде" - прекрасную женщину дерзко похищает царский сын.
О циклопе и Одноглазом Лихе
Удивлению моему не оказалось предела, когда я наткнулся на поразительную сюжетную параллель между широко известным эпизодом "Одиссеи" и мало известной читающей общественности ситуацией, описанной в русской народной сказке "Лихо Одноглазое".
Согласно Гомеру, ночью хитроумный Одиссей ослепил заснувшего циклопа Полифема в его подземном жилище, выколов тому единственный глаз, а утром спасся, спрятавшись под брюхом самого крупного барана из стада великана. Ослепленный гигант принялся утром ощупывать выходивших из пещеры на пастбище животных, но не догадался провести "всестороннее" обследование стада, что позволило нашему герою сотоварищи благополучно ускользнуть от страшного преследователя.
В русской сказке безымянный кузнец, заблудившийся в дремучем лесу, попадает поздним вечером в просторную избу огромной одноглазой женщины по имени Лихо (она, как и Полифем, заводит в избу "целое стадо баранов"). Выяснив профессию странника и пообещав съесть нежданного гостя за завтраком, дама просит его выковать ей второй глаз. Тот притворно соглашается, но, приступив к "операции", выкалывает Лиху ее единственное око. Поутру хозяйка выпускает баранов "на пашню", ощупывая спину каждого из них перед дверью. Кузнец же, вывернув "свой тулуп шерстью вверх" и надев его "в рукава", направляется к выходу на четвереньках. Лихо ощупывает кузнеца, принимает его за барана и выкидывает наружу. С тех пор, как повествуется в сказке, шевелюра спасшегося героя блистает благородной сединой.
В сетевой литературе, посвященной близости древнегреческого и древнерусского сюжетов о находчивом герое и одноглазом чудовище-людоеде, высказывается предположение о скифском происхождении "Лиха Одноглазого": дескать, древние эллины, осваивая Понт Аксинский (Негостеприимное море, каким оно показалось первым пришельцам из Эллады), столкнулись в Северном Причерноморье с воинственными племенами андрофагов (людоедов). Последних впоследствии подчинили себе скифы (в частности, племя аримаспов, т.е., в переводе со скифского языка, "одноглазых"). В итоге, в исторической памяти греков образ страшных одноглазых великанов, пожирающих людей, стал ассоциироваться со скифами-аримаспами. Позднее скифы, как утверждается в сети, участвовали в этногенезе славян, благодаря чему сюжет из "Одиссеи" и перекочевал в русский фольклор.
Так это или нет, судить не берусь, но отношу приведенное объяснение к области догадок.
О банде разбойников и их атамане
Популярнейшая восточная сказка про Али-Бабу и сорок разбойников нашла свое несколько куцее отражение в гриммовской миниатюре «Зимели-гора». И там, и там мы находим двух братьев (бедного и богатого); там и там встречаем разбойников (сорок у «Али-Бабы», двенадцать в экономном немецком варианте); там и там фигурирует гора, поросшая деревьями, на одно из которых залезает главный герой, а гора расступается перед ним после произнесения подслушанного «пароля» (в «Али-Бабе» открывается дверь в горе) «Сим-Сим, откройся» («Земзи-гора, откройся» в немецкой версии); там и там присутствуют мера и прилипший к ней золотой динар/червонец; наконец там и там богатый и жадный брат забывает «пароль» и бесславно гибнет в пещере от разбойничьих рук.
О троекратном повторении позиции
У многих народов, в частности у индоевропейских, цифра «три» имеет магическое значение. Три в кубе выступает в русских сказках чуть ли ни как нечто, предельно отдаленное («за тридевять земель»). Пределом ловкости у нас когда-то считалось умение согнуться «в три погибели», а сглаз полагалось нейтрализовать троекратным сплевыванием через левое плечо.
Время, как известно, складывается из прошлого, настоящего и будущего. Мир в представлении первобытных людей делился на верхний (небесный), средний (земной) и нижний (подземный/подводный). Если миром в целом управляла троица верховных богов, то в нижнем, третьем по счету мире, видимо, хозяйничали «третьи» боги: под землей – Змей Трехглавый, в водяной стихии - древнеиндийский Трита Аптья (Третий Водяной), авестийский Тхраэтаона, древнегреческий Тритон (главный атрибут главного бога-хозяина недр и вод – трезубец).
Отметим на всякий случай, что имя италийского бога Нептуна происходит от латинского слова nepos – племянник (nepot- в косвенных падежах) и родственно индо- и ираноарийскому Апам-Напату – божественному Водяному Племяннику/Сыну (племянник – по-общеславянски «сыновец» - у индоевропейских народов уравнивался в определенных ситуациях с родным сыном).
В индоевропейской мифологии ученые реконструируют сюжет о Трите – третьем брате, добывающем в третьем мире живую воду или материальные ценности (богатство – по-древнегречески «плутос», т.е. богатство и бог подземного царства одновременно).
Отсюда недалеко до типичных для народных сказок троекратных повторений ситуации, трех царств, трех сестер (включая трех баб-Яг в русских сказках), трех старичков-волшебников (из испанской сказки "Невеста трех женихов" и венгерской сказки "Три златорунных барана") и, чаще, трех братьев, младший из которых (иногда он выступает под именем Иван-Третьяк) оказывается, как правило, везучим дурачком или удальцом, успешно выдерживающим труднейшие испытания, а старший и средний в лучшем случае бездарями.
Примеров, вроде троекратного забрасывания невода в водоем и несения караульной службы в поле/на приусадебном участке, а также изнашивания прочной одежды и «аксессуаров» вроде трех пар железных башмаков, трех посохов и колпаков, приводить не буду – их много и они хорошо известны.
Попутно отмечу, однако, характерный сюжетный элемент, связанный с участием придурковатого младшего брата (сестры) в конкурсе женихов (невест), претендентов на руку царевны/принцессы (царевича/принца). Младший брат (сестра) трижды просит братьев (сестер) взять его (ее) с собой, трижды получает грубый отказ, трижды тайно и в совершенно преображенном виде уверенно побеждает в турах соревнования и затем трижды спрашивает у братьев (сестер), не он (она) ли произвел(а) фурор на конкурсе в царских покоях.
О хлебосольных женах и женолюбивых пастырях
Гоголевский сюжет о неожиданных визитах руководящих персон и особы духовного звания к даме, ведущей таинственный образ жизни («Ночь перед Рождеством»), находит свою параллель в сказке «Мужичок» из сборника братьев Гримм. В этой сказке повествуется, как на мельницу к мельничихе, муж которой отсутствовал по делам, ни с того ни с сего наведался пастор. Жена мельника приняла его как-то чересчур ласково, предложив святому отцу выпить и закусить чем бог послал. А послал бог «и вареного, и жареного, салат, пироги и вино».
Только пиршество началось, как в дверь кто-то постучал, и хозяйка воскликнула: «Ах, господи, это, пожалуй, мой муж!». Она не ошиблась. Яства были спрятаны в мгновение ока, а пастор схоронился «в шкафу, что в сенцах стоял». Впрочем, подозрительный муж заглянул-таки и туда, откуда пастор выскочил молнией, стремглав бросившись наутек. Его фигуру, одетую во всё черное, недогадливый мельник принял за черта.
О мнимых, но везучих провидцах
На первый взгляд, страшно далеки друг от друга две сказки: индийская - о глупом брахмане и русская - о знахаре. Однако если присмотреться и отбросить частности, то можно увидеть то общее, что роднит их.
В обеих сказках главный герой выступает в качестве хитреца, обманывающего простодушных селян и притворяющегося провидцем. Слава о всевидящем и всезнающем кудеснике доходит до царского дворца, и к услугам лукавого обманщика прибегает сам монарх, у которого в русском варианте пропало венчальное кольцо, а в индийском - ожерелье дочери.
Царь требует от лжепровидца в кратчайшие сроки найти пропажу, в противном случае угрожая ему казнью ("Знахарь")/заточением в тюрьму ("Глупый брахман"). Индийская ипостась хитрована в отчаянии молит великую богиню Бхавани о спасении, в то время как русская решается на побег из царских апартаментов, но только после "третьих петухов".
В итоге обоим чертовски везет: они совершенно случайно узнают, кто из царского окружения стащил пропавшую вещь, похитители в страхе и по наущению знахаря/брахмана кладут похищенное в укромное место, заручившись обещанием "провидца" не выдавать их царю. На следующий день брахман/знахарь важно сообщает царю, где следует искать пропавший предмет, после чего царские слуги находят его именно там, и впечатленный царь щедро награждает нашего прохиндея.