Дом без людей... (Глава одиннадцатая)
.
У меня снова появилось желание продолжить свой дневник
Но сделать это я не смог, так как пришла зима.
Теперь мне надо было, с одной стороны, задуматься об отоплении огромного дома, а, с другой, у меня появилась возможность развлечься катанием на лыжах и прогулками на снегоходе по живописным окрестностям.
Чтобы не замерзнуть, мне пришлось запускать по ночам все три электрогенератора, которые должны были питать своей энергией систему обогревателей, стоявших в каждой комнате. Запасы бензина стали стремительно уменьшаться, и тогда я начал днем топить две печки – голландки, одна из которых находилась в столовой на первом этаже, а другая в музыкальной гостиной.
За флигелем я нашел кучу сухих сосновых бревен, а в кладовке – ящик крупного антрацита. Почти неделю я каждый день пилил бензопилой неподатливые стволы, обухом топора крошил уголь, и полдня таскал это топливо в дом. Я очень уставал от этой работы, но зато в доме было тепло. Потом я устраивал себе выходной и отправлялся в лес на прогулку, на лыжах или снегоходе.
Однажды вечером после прогулки я , наконец, вспомнил о дневнике, открыл красную амбарную книгу на второй странице и написал дату: «22-е декабря 2019-го года»
И тут же вспомнил, что это был любимый день единственной женщины на свете, которую я любил, и которая любила меня.
Она говорила: «С этой даты начинает прибавляться день, а, значит, и жизнь. И вскоре солнце поднимется высоко – высоко, и придет весна, когда жизнь просто невозможна без любви».
Это случилось во время моей службы в армии, на заставе, охранявшей участок границы между Афганистаном и еще не суверенным Туркменистаном.
В тот вечер к нам в казарму пришел наш замполит капитан Куркин и приказал всему личному составу явиться в 18. 00 в клуб, где состоится лекция, как он выразился, «по вопросам морально – эстетического воспитания». Когда по казарме пронесся недовольный ропот бойцов, только что вернувшихся из наряда по охране государственной границы, замполит добавил, что после лекции нам будет показан кинофильм «Бриллиантовая рука»
В клубе было холодно, несмотря на то, что туда принесли из штаба три электрических обогревателя и растопили две печки – буржуйки. Поэтому я не удивился, когда на сцену вышла невысокая девушка в белом полушубке и розовой лыжной шапочке с помпоном на макушке.
Она внимательно оглядела нас и сказала:
- Меня зовут Мадина Фирузовна Шарипова, и я преподаю в местной школе русский язык и литературу. Сегодня я прочту вам лекцию о жизни и творчестве Сергея Есенина.
Мы, действительно, настолько устали в этот день, что нам было всё равно о чем она будет рассказывать, о творчестве Есенина или о развитии хлопководства в республиках Средней Азии, поэтому сонно и тупо смотрели на её белый полушубок и розовую шапочку, не замечая ни её чудесных раскосых глаз, ни яркого румянца на щеках.
И она почувствовалаэто и замолчала. А потом как-то виновато добавила:
- Я понимаю, что большинство из вас знают и любят этого поэта и без моей лекции, поэтому сначала прочитаю вам одно его стихотворение.
Она сняла шапочку, кинула ее на стул, стоявший рядом, и начала читать, совсем тихо, дрожащим от волнения, тонким голосом:
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне…
И я вдруг почувствовал, как у меня защемило в груди и закружилась голова. И я даже слегка наклонился вперед и стал неслышно повторять за ней эти стихи:
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Потому что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому что я с севера, что ли?
И дальше я уже не слушал, что она говорила, а просто любовался ею, как любуются первыми лучами солнца, встающего из-за гор.
Ей стало жарко, и она сняла свой белый полушубок и явилась нам – да, да, именно,явилась! – в прекрасном, но простеньком ситцевом платье в горошек, поверх которого был надет несуразный красный жилет, какие носят многодетные женщины, живущие в Средней Азии.
Я вышел из этого сомнамбулического состояния лишь после того, как раздался шквал аплодисментов, и увидел, что все мои сослуживцы, стоят на ногах, забыв про свою усталость, хлопают в ладоши и смотрят на девушку восторженными глазами. Кто-то взбежална сцену, чтобы помочь ей одеться, кто-то совал ей в руки букетик незабудок, которые выращивал на кухне наш повар Игорь Хоменко, а кто-то просто кричал: «Браво!» Браво!»
Но тут на сцену поднялся наш старшина Зуйков, поднял руку и, когда шум умолк, приказал:
- Рядовому Кириллову сопроводить товарища лектора до места жительства и по возвращении доложить мне о содеянном!
Подобные перлы армейского лексикона, которыми любил блеснуть наш старшина, всегда вызывали у нас взрывы смеха, но на этот раз в зале царила тишина. Все смотрели на меня, и я понял, что весь личный состав заставы завидует мне, несмотря на что, они сейчас будут смотреть «Бриллиантовую руку», а я топать по морозу два километра до поселка и два – обратно.
Как только мы вышли за ворота заставы, она сразу спросила меня:
- Тебя как зовут?
- Рядовой Кирилл Кириллов, - ответил я, как полагается по уставу.
- А как тебя звала мама, когда ты был маленький?
- Кирюшей…
- Вот и я буду звать тебя Кирюшей. Не возражаешь?
-Нет…
- Вот и славно. А ты можешь называть меня просто Мадиной и тоже обращаться ко мне на «ты», забыв, что я работаю учительницей русского языкаи литературы. Теперь мы с тобой только попутчики,ты – провожатый, я – сопровождаемая. И впереди у нас долгая и скучная дорога по сугробам, которую надо хоть чем-то распотешить.
И она вдруг преградила мне путь, обняла меня за плечи и поцеловала так, как меня никто не целовал доселе.
Потом взяла меня за руку и, буквально, потащила меня по заметенной дороге, потому что я был не в состоянии двигаться и соображать.
- Ты не удивляйся, Кирюша, - слышал я голос, раздававшийся будто издалека. – Я решила, что обязательно поцелую тебя еще в клубе, когда читала стихи и увидела в первом ряду солдатика, который смотрел на меня огромными глазами и шевелил губами, повторяя за мной каждое слово. И губы у него были такие по-детски нежные, нецелованные, что мне сразу захотелось поцеловать их. Но пришлось ждать, когда я закончу лекцию, и ваш старшина назначит мне провожатого. Ты знаешь, ведь это я приказала ему выбрать именно тебя… Я мысленно сказала ему: «Хочу, чтобы меня проводил домой солдатик из первого ряда, у которого детские губы и нет верхней пуговицы на гимнастерке». И он выбрал тебя…
- Так, выходит, что ты ведьма, - пошутил я.
Но она даже не улыбнулась на мою шутку и ответила мне серьёзно и печально, словно стараясь меня в чём-то разубедить.:
- Нет, я не ведьма. Мой дед, который тоже преподавал в нашей школе русский язык и литературу, говорит, что я Снежная Королева из сказки Андерсена, только добрая. Сначала я ему не верила, но потом я однажды потеряла варежки, а через два дня увидела их на руках девочки, нашей соседки. Она из очень бедной семьи, потому что ее родители, и отец, и мать - пьяницы. И девочка зимой не выходила на улицу, так как у неё не было тёплой одежды.И вдруг я увидела её на крыльце нашего дома, когда она сидела на порожках и лепила снежки … Руками, на которых были мои варежки… И в ее глазах светилась такая радость, что я, прибежав домой, закричала: «Дед, у тебя есть деньги, чтобы купить самую дорогую и самую красивую шубу?». И дед спросил меня: «Тебе уже не нравится полушубок, который я подарил тебе осенью, когда ты стала мёрзнуть в своем клетчатом пальтишке, из-за которого тебя в школе прозвали куклой Барби?» И тогда я рассказала ему про бедную девочку, и мы пошли с ним в наш сельмаг и купили цигейковую шубу, истратив на неё всю дедушкину пенсию и мою месячную зарплату. Но зато теперь мы с ним каждое утро подходим к окнуи видим, как эта девочка играет в снежки с ребятами из нашего двора. Ты понял теперь, что я не ведьма?
- Да я просто пошутил, - попытался я оправдаться.
- Никогда не шути про ведьм и леших, -сказала она по-учительски строго.– Они этого не любят.
И, рассмеявшись,, она прижалась ко мне своим тонким плечоми закричала:
- Давай бегом, Кирюша, а то замёрзнем!
И я побежал…
Нет, даже не побежал, а полетел вслед за ней где-то высоко среди звезд и отвесно падающего снега. А потом подхватил и ее, такую тоненькую и такую красивую в этой розовой шапочке с помпоном, и держал ее на вытянутых руках, чтобы она видела все: небо, землюи девочку, играющую в снежки.
- Ну вот мы и пришли, - вдруг услышал я её голос и очнулся от своих грёз. - Я живу вот в том доме, где светится лишь одно окно. Там не спит мой дед и ругает меня страшными словами за то, что я не пришла вовремя. А если бы он знал, что я только что целовалась с рядовым Кирилловым с погранзаставы, он бы проклял меня навеки и лишил наследства. Поэтому на прощание я просто пожму твою руку, хотя мне и хочется поцеловатьтебя еще раз. А тебе хочется?.
Мне тоже очень хотелось, чтобы она поцеловала меня, но я не нашел нужного слова, чтобы ответить на ее вопрос, и только кивнул головой.
- Ну вот и хорошо, - спокойно и рассудительно сказала она. – Когда ты пойдешь в увольнение, позвони мне в школу и в назначенное время приходи вот к той будочке у дороги. Я буду ждать тебя там. Пока!
Её белый полушубок мелькнул где-то меж придворовых сарайчиков, и мне стало одиноко и смертельно грустно.
Я вернулся в казарму, когда все уже спали, лег, не раздеваясь,на койку и не мог заснуть почти до утра, жалея о том, что она не поцеловала меня на прощание.
По графику увольнение мне полагалось только через неделю , и на третий день после встречи с Мадиной я пошел к командиру и попросил дать мне увольнительную вне очереди.
И капитан, ничуть не удивившись, сказал:
- За добросовестную службу по охране государственной границы и за то, что ты наладил энергоснабжение заставы, я готов удовлетворить твою просьбу. Только скажи мне, рядовой Кириллов, зачем тебе этау вольнительная? Куда ты пойдешь в этом кишлаке, да еще в лютый мороз?
- Мне надо навестить учительницу, которую я по вашему приказу провожал после лекции, - честно признался я.
Но дальше принялся сочинять:
- Дело в том, что тогда она была без варежек, и я отдал её свои рукавицы. А забрать их обратно я забыл. И теперь у меня мерзнут руки, особенно, при обходе госграницы. Пальцы к «калашу» прилипают при морозе.
- Причина уважительная, - задумчиво сказал командир. – Хотя я на твоем месте давно бы взял еще одни рукавицы на складе у старшины.
- Я об этом тоже думал, товарищ капитан, да только я к своим рукавицам уже привык. Пристрелял их, как говорится.
- Хорошо, вот тебе увольнительная. Печать и моя подпись на ней уже есть, дату и время проставишь сам. А, когда встретишься с учительницей, скажи ей, что её лекция всем очень понравилась. Я даже заметил, что бойцы стали из нашей библиотеки больше стихов брать. А это значит, что они на досуге читают, а не бегают по кишлаку в поисках самогона. И еще передай ей, что хорошо бы было еще одну лекцию у нас организовать. О творчестве Маяковского, например, или, скажем… Ну, того поэта, который «Священную войну» написал.
- Лебедева – Кумача, - подсказал я.
- Точно! Помню, что Кумач, а про Лебедева забыл.
- Хорошо, я передам ей вашу просьбу.
Я вернулся в казарму, когда все отправились на ужин. Присел на койку и задумался. Мне хотелось заполнить увольнительную сегодняшним числом и сейчас же побежать в кишлак, но потом я подумал: а вдруг у Мадины сегодня уроки допоздна или дед её из дома не отпустит.
И тогда я отправился на КПП и позвонил оттуда в школу.
Мне ответил женский голос, глухой и чем-то недовольный:
- Вам кого?
- Вам звонят с заставы, - сказал я. – Вы не скажете, Мадина Фирузовна еще в школе?
- А зачем она вам?
- Мы хотели бы договориться с ней о лекции.
- Она еще в три часа домой ушла, когда у неё уроки закончились.
- А завтра она будет?
- У неё каждый будний день уроки, с восьми до трех.
- Большое вам спасибо.
- Пожалуйста.
Утром я позвонил снова и попросил позвать к телефону учительницу русского языка и литературы Шарипову.
- Я вас слушаю, -раздался в трубке её голос, и у меня от радости спёрло дыхание.
- Ну говорите же! – раздраженно поторопила она.
- Это я, Кирилл Кириллов! – закричал я, после чего дежурный по КПП уронил на пол кружку с чаем.
- Здравствуй, Кирюша! – тоже очень громко и обрадованно сказала она. – Ты сегодня придёшь?
- Да.
- В какое время?
- В любое, когда ты скажешь.
- Тогда приходи к пяти часам. Куда, ты знаешь. А когда ты должен вернуться?
- Увольнительная у меня на сутки.
- Это здорово! Я сейчас попрошу завуча, чтобы она мне нашла замену на завтра, и мы будем с тобой вместе целые сутки! Пока!
Я присел за столик на КПП, чтобы заполнить в увольнительной недостающие графы, достал из кармана аккуратно свернутую бумажку, а когда развернул её, то тут же понял, что кроме добрых командиров на этом свете существуетеще и милостивый Бог…
Видимо, тогда второпях капитан выхватил из стопки два бланка, и, не заметив этого, вручилих мне оба. А это означало, что на этой неделе я смогу встретиться с Мадиной еще один раз!
Я пробежал всё расстояние от заставы до кишлака за какие-то пятнадцать минут, но, когда очутился на его слабоосвещенной улице, то уже издалека увидел Мадину, стоявшую у будки, в маленьком оконце которой горел яркий огонек.
Это несуразное здание было построено в кишлаке еще до афганской войны, когда нашей заставы не существовало и в проекте .В нем располагался пост милиции, проверявшей у населения допуск в пограничную зону. Когда же началась война, и построили нашу заставу, то документы стали проверять пограничники. А над верях будки повесили замок, и она каким-то чудом сохранилась в своем первозданном виде. И теперь возле неё меня ждала моя любимая девушка, ставшая любимой, как только назвала меня Кирюшей.
- Ты не замерз? – спросила она и дотронулась теплой ладошкой до моей холодной щеки.
- Нет, я бегом бежал, - сказал я, задохнувшись от её прикосновения. – Разве что чуть-чуть…
- Заходи, сейчас согреешься. Я уже печку в будке растопила и чайник поставила.
Я вошел вслед за нейтесное помещение и замер от удивления, настолько там было тепло и уютно.
В углу комнаты топилась печка – буржуйка, на столе у окошка горела толстая свеча, а на полу были расстелены пестрые циновки.
Мадина сразу уселась с ногами на топчан, стоявший у печи, и сказала:
- Замёрзла я, однако, ожидая тебя. Можно, я немножко погреюсь? А ты достань из моей сумки еду и приготовь ужин. Там котлеты, что приготовил дед, вареная картошка и огурцы солёные. Смотри не разбей бутылочку. В ней медицинский спирт из нашей аптеки. Моя подруга Тамара растирала меня им, когда я простудилась на субботнике. И чайник сними с печки, когда закипит.
Я выполнял её команды быстро и охотно, потому что никогда у меня не было такого красивого командира.
Когда стол был накрыт, Мадина спустила ноги с топчана и приказала:
-Садись рядом, рядовой Кириллов! Если бы ты знал, как я по тебе соскучилась! Давай выпьем за то, что в Советской, а ныне Российской Армии у бойцов есть право один раз в неделю сходить на свидание с любимой. Ведь я твоя любимая, правда?
- Правда…
Мы выпили, не разбавляя, по глоточку спирта, и она прижалась ко мне и, закрыв глаза, сказала:
- А я так не хотела идти по холоду на ту лекцию. Но дед сказал мне: «Иди, тебя солдаты слушать будут. Их убивают, и они убивают, и их души становятся черствыми, как чурек, забытый на столе. А ты прочитаешь им про Шаганэ, и они захотят живыми домой вернуться. Туда, где волнистая рожь при луне». Правда, у меня замечательный дед?»
- Правда…
От выпитого и от откровенных слов Мадинымне стало жарко, я схватил со стола ее розовую шапочку и взмахнул ею, чтобы освежиться. Свежести на своем лице я не ощутил, но зато пламя свечи, стоявшей в центре стола, дрогнуло и погасло.
- Ну вот тебе и раз, - услышал я насмешливый голосМадины. – Теперь попробуй найти те спички.
- Я сейчас зажигалку достану, - виновато сказал я.
- Не надо, - вновь прозвучал её голос, на этот раз ласковый и задушевный. - В темноте целоваться лучше.
Всю зиму мы встречались с ней почти каждую неделю, а весной, перед самым моим дембелем она сказала мне, что ждет ребенка. И мы решили, что поедем ко мне, в Москву, мои родители выделят нам комнату в нашей большой квартире, я найду себе работу, и мы будем жить-поживать да добра наживать. Сказать об этом деду она намеревалась перед самым отъездом, чтобы он не мучился и не мучил её. Ведь, несмотря на то, что дед проработал тридцать лет учителем в школе и женился на русской, он был из древнего туркменского рода, в котором хорошо знали, как, согласно мусульманским законам, надо поступить с девушкой, забеременевшей до свадьбы.
Но в самом начале мая, случилось то, чего мы не ожидали.
Ранним утром, еще до рассвета, границу перешел отряд талибов численностью до двухсот человек. Бойцов на передовых постах сняли быстро и бесшумно, и ответный огонь с нашей стороны был открыт , когда талибы уже ворвались в кишлак. Они шли, не прячась, прямо посередине улицы и поливали её свинцом. А следом за ними ехали две фуры, на кабинах которых были установлены минометы. Из них вёлся прицельный огонь по заставе.
Бой длился три часа. Талибы отступили после того, как командир вызвал из центра «вертушки», и к нам на БТР пришла помощь с соседней заставы.
На улице остались лежать около ста молодых и красивых парней с той стороны границы
Мы потеряли пять человек убитыми, семеро были ранены. Из мирных жителей был убит один. Вернее, одна.
И это была Мадина.
И я хорошо знаю, почему это случилось именно с ней.
Услышав стрельбу, жители поселка сделали то, чему их научила долгая война: они легли на пол и не вставали с него, пока не прекратился огонь. А Мадина не смогла этого сделать, потому что думала обо мне. Она выбежала на крыльцо, чтобы посмотреть, взяли талибы заставу или нет, и была убита шальной пулей.
На её похоронах я не был, так как в тот день командир отправил меня со срочным донесением в штаб полка.
Начштаба полка при мне прочитал это донесение, небрежно бросил его в ящик стола и сказал:
- У вас на заставе, наверное, солидный излишек бензина образовался, если капитан Анисимов за сто вёрст «УАЗик» по пустякам гоняет.
И тогда я понял, что командир специально отослал меня в штаб, чтобы я не присутствовал на похоронах.
Он знал, что если я увижу ее мёртвой, то тут же умру и сам…
В честь своего дембеля я накрыл пацанам отличную «поляну» на складе обмундирования, но сам пить на стал. И речей говорить не захотел. Сказал лишь: «Дай Бог вам, бойцы, добрых командиров!», и пошел на автостанцию.
По пути взглянул на окно дома, где жила Мадина, и решил было зайти попрощаться с её дедом. Но потом подумал: «А зачем ему знать, из-за кого погибла его внучка?», и пошел дальше…
За окном шел снег…
Передо мной лежал раскрытый дневникс записью: «22-е декабря 2019-го года».
И мне стало грустно от того, что я столько лет прожил, ни разу не вспомнив о ней…