Друзья!
Из Сети.
"Лесная тетрадь" - книга о природе. Известный уральский журналист, прозаик, эколог Олег Капорейко делится с читателями своими наблюдениями за любопытными и, как правило, скрытыми процессами, происходящими в природе. Книга воспитывает любовь к отечеству и к нашей прекрасной природе. Книга «Лесная тетрадь» автора Олег Капорейко оценена посетителями КнигоГид, и её читательский рейтинг составил 7.80 из 10". https://knigogid.ru/
...Други!
А ведь есть леса,цветы, птицы,животные в других мирах- Тонком и Огненном!Они,конечно, отличны от земных.
"Природа земная и Тонкого Мира совершенно различны. Поражает их внутренняя особенность. Цвета иногда напоминают земные краски, но сущность их совершенно иная, они несказанно сложнее красок Земли; Наблюдения над цветами Тонкого Мира очень показательны. Они успевают в богатстве форм. Глубина и прозрачность красот вод несравнимы с морями Земли. Снега белее и кристальнее, и гуще земных. Сама атмосфера как бы радужна. Но такая радужность не похожа на радугу земную. Рыбы летают. Краски неповторяемы среди земных. Оперение птиц несхоже в цветах с самыми роскошными птицами Земли. Всё напоминает лучшее пение земное, но в то же время поражает тончайшими звуками. Такое различие потрясает земное сознание". www.proza.ru
...Так что все истинные натуралисты планеты Земля по-существу таковыми остаются и после перехода в надземное состояние. Важно лишь не отрицать тот прекрасный Тонкий Мир и постараться как можно больше узнать о нем, будучи ещё в теле физическом!
Вл.Назаров
******
Жизнь, так не похожая на нашу
Книги пишутся не для рецензентов, и потому когда я что-то читаю, то совсем не думаю,буду ли потом писать об этой вещи или нет: дорожу чистым “читательским” впечатлением. Но вот книга прочитана, и теперь можно разбираться в своих чувствах: почему понравилось или почему не понравилось?
Это я к тому, что если б книгу Олега Капорейко читал с намерением написать рецензию, то погрешностей по части литературного ремесла нашел бы в ней немало.Есть неловкие фразы, есть повторы, не очень стройна композиция, не вполне убедительным кажется решение называть главки повествования
“записями”: “Запись первая”, “Запись вторая” и т.д. Дневниковыми записями они все равно не выглядят, так уж лучше бы, по моему разумению, дать самые простые заголовки по темам каждого этюда — например,“Рассвет”, “Глухарь”,“ Бобры ”... По крайней мере, читателю в оглавлении было бы проще ориентироваться.А доведись мне эту книгу редактировать, так, пожалуй, посоветовал бы автору некоторые
тематически близкие “записи” соединить в блоки со сквозным сюжетом. Получились бы обстоятельные рассказы, например, про глухарей,про бобров, про сов, про грибы, и всей конструкции добавилось бы стройности.
Но хотя изъяны ремесла в книге достаточно очевидны, упоминаю я о них лишь в рассуждении, что возникнет ведь (непременно возникнет!) нужда ее переиздать, и тогда, может быть, стоило бы поискать более выразительный способ ее внутренней организации — но очень осмотрительно, очень осторожно, чтоб не нарушить ее естественную интонацию, не нанести урон “органике”. А вообще-то, честно говоря, обсуждать эти изъяны мне здесь совсем не хочется, потому что — то ли несмотря на них, то ли даже, допускаю, благодаря им — книга мне не просто понравилась, но доставила большое удовольствие. Почему? Вот над этим-то и хочу поразмыслить. Суждение вкуса не всегда поддается логическому истолкованию, но уж в этом-то случае первая “зацепка” для читательского внимания кажется очевидной: Олег Петрович пишет о лесе, а лес как предмет восприятия, переживания обладает свойством “неприедаемости”. Можно часами без скуки смотреть на лесные пейзажи за вагонным окном,а еще лучше пешком брести по лесной тропинке — ладно, если по ягоды-грибы или по иному лесному делу, но, пожалуй, даже приятней просто так... А все-таки тема сама по себе мало что объясняет. Ведь свойством “неприедаемости” обладает лес, а не сделанные человеком “лесные картинки”. Пройдитесь по екатеринбургскому “Арбату” близ площади 1905 года: на продажу выставлены десятки небесталанных лесных пейзажей, но западет ли вам в душу хоть один из них? То же ведь и в литературе: десятки писателей создавали разного рода лесные этюды,а многих вы сейчас помните? Надо обладать мастерством Пришвина или Никонова, чтоб из “сырых” лесных впечатлений сделать выделяющуюся из общего ряда новеллу или сказку. Но в свое время П.П. Бажов советовал писателям, у которых недостает литературного опыта, зато в избытке опыт житейский, ничего не сочинять, а скрупулезно точно воссоздавать то, что случилось на самом деле. При этом, считал он, могут получаться картины большой художественной выразительности. Почему? Да потому, что даже самый изощренный в литературном ремесле сочинитель не может состязаться с “художником, именуемым жизнью”. К этой мысли П.П. Бажов возвращался не раз,обращаясь к творчеству уральских писателей, близких ему по духу.
Думаю, “Лесная тетрадь” Олега Капорейко тоже могла бы послужить ему убедительным примером. Автор ее совершенно не ломает голову над тем, как лучше завязать и чем завершить сюжет (а если б он об этом думал, то, боюсь, при недостатке опыта неминуемо добавил бы в повествование привкус искусственности, нарочитости), — он просто переживает заново эпизоды своей богатой впечатлениями лесной жизни. Вот он просыпается под утро на ложе из пихтового лапника у полупогасшего костра, шарит рукой в поисках кусочка бересты и натыкается на корочку льда на прошлогодней траве. Вот при свете разгорающейся над лесом зари подкрадывается к токующему глухарю, а глухарь-то, оказывается, знакомый: “та самая птица, которую я встречал каждую весну и, главное, на одной и той же сосне, крепкой, могучей, с мощными, будто отлитыми из цветного металла сучками”. Потом он встретится и счастливо разминется со стаей волков, бредущих по внезапно выпавшему апрельскому снегу. Потом, уже в начале лета, вооружившись хорошим фотоаппаратом и облачившись в “бронебойную” одежду, будет изо дня в день наблюдать со специально построенной вышки за жизнью семейства сов, выдерживая нешуточные атаки рассерженной птицы.
Я бы попытался пересказать какой-нибудь эпизод, но наперед знаю: не получится, да и незачем: это надо читать. Тут ведь дело совсем не в том, что был какой-то случай из ряда вон, а в эффекте присутствия. Мало кому из признанных мастеров слова удается вызвать у читателя столь острое чувство сопричастности происходящему. Да ведь никакой мастер так и не напишет, как Олег Петрович Капорейко: для того ему понадобилось бы провести дни, месяцы, годы в лесу — вышагивать несчитанные версты по болотным кочкам, ночевать в мороз под еловым пологом, часами терпеливо высиживать в скрадке, чтоб подсмотреть какую-нибудь неведомую даже орнитологам тайну из жизни птиц.
Кстати, а что побуждало автора в одиночку совершать многодневные походы, подвергать себя опасностям, терпеть все лесные неудобства, по-моему, просто непереносимые для человека, избалованного городским комфортом? Несколько раз в книге упоминается о довольно сложной фотоаппаратуре, рассказывается о сооружении вышки для наблюдения за семейством сов (приобщил к делу приятеля, три дня они вдвоем усердно плотничали) — не в этом ли разгадка? Да нет, не найдете вы тут ни единого намека на то, что фотографии потом идут в дело: то ли где-то публикуются, то ли выставляются, то ли пополняют архив фотодокументов. Автор порой ссылается (не называя, впрочем, конкретных источников) на мнения орнитологов,
энтомологов, микологов, дендрологов — они его живо интересуют, они ему известны, но, опять-таки, он не стремится ни подтвердить, ни дополнить, ни оспорить их: научные изыскания тоже не являются его целью. Он увлеченно рассказывает о своих походах за грибами, но назвать его грибником-промысловиком тоже повода нет.
Вот то, что он охотник, — это как будто бесспорно, на одной из последних страниц встречается даже такой пассаж: “В кармане охотничий билет и путевка-лицензия, и не какая-нибудь однодневная, а сезонная, на много дней”. Вообще говоря, хоть я и не вегетарианец, но кровавых охотничьих забав не понимаю, пусть они даже и “мужские”. Но в книге Капорейко вслед за упоминанием об охотничьих документах, за обсуждением “охотничьего минимума” (как развести костер в сырую погоду, обустроить ночлег и т.п.) идет рассказ о том, как автор однажды задремал на солнцепеке, прислонившись спиной к стволу осины, а когда очнулся — увидел совсем рядом глухаря, склевывающего с куста ягоды красной смородины. “Наблюдая за кормящимся глухарем, я испытывал борьбу двух чувств — охотничью страсть добытчика и любопытство наблюдателя”. Охотничий инстинкт диктовал быструю развязку: мол, “схватил рядом стоящее ружье — и конец
нашей неожиданной встрече! Но этого не случилось!”
И вот это самое “не случилось” радикально отличает “Лесную тетрадь” Капорейко от каких-нибудь очередных “записок охотника” (не ищите тут намека на Тургенева: знаменитые рассказы классика — вовсе не о стрельбе по пернатым и хвостатым). Книга Олега Петровича мне душевно близка, между прочим, тем, что на всех трехстах ее страницах звучит только один выстрел, сделанный к тому же в далеком отрочестве, но и десятилетия спустя тревожащий душу памятью о бессмысленной жестокости.
Так что хоть автор охотник, а вот — “не случилось”... Как он сам объясняет, “с возрастом начинает побеждать именно второе чувство”, то есть “любопытство наблюдателя”. Думаю, однако, что главная причина все же не в возрасте: не только мы, но мир вокруг нас меняется — стремительно, трагически и бесповоротно. Ненасытная алчность, бездумное
хозяйствование, безоглядное “молодечество” приводит к оскудению природы, за которым неотвратимо приходит оскудение души. Всего-то лет тридцать назад, приходя по весне даже не в лес, а в Юго-Западный свердловский лесопарк, в полукилометре от дома, мы видели целые поляны, пламенеющие купавками-“жарками”, наслаждались песнями жаворонков, набирали емкие посудины необыкновенно вкусной родниковой воды. Где это все сейчас? Я уж и не припомню, как много лет назад в последний раз видел таких привычных некогда скворцов. А недавно прочитал в газете, в заметке натуралиста, что даже городские воробьи стали исчезать, присмотрелся — и точно.
Вероятно, всем этим подтверждается прагматическое объяснение автором своей задачи в небольшом вступлении к “Лесной тетради”: “Главное же, на что я рассчитываю, — это с помощью ее бесхитростных страниц выполнить простую, казалось бы, работу: попросить, а кое у кого и потребовать совсем немного — уважения к матери-природе, к той самой матери, без которой бы не было ничего живого на земле, даже нас”. Не сомневаюсь, что
автор на самом дела так думает, но мне кажется, что такое объяснение очень упрощает смысл книги. Вот, кажется, все на виду: и фотоохота, и орнитологические наблюдения, и грибные услады, и экологические проблемы, и что же — ради них он идет в лес? Да нет же! А ради чего? “Четко помню тот день, когда меня словно что-то подтолкнуло, словно позвал какой-то невнятный зов...” Вот вам самое достоверное объяснение.
Лес для Олега Петровича Капорейко — со всеми его лиственницами, соснами и осинами, глухарями и совами, бобрами и лосями, боровиками, рыжиками, опятами и комарами — не средство, а цель. Это философская категория (и не беда, что автор не числит себя философом: кроме профессорской философии,
культивируемой в вузах, есть философия как житейская мудрость), обобщенно выражающая смысл всего того, что придает смысл человеческой (подлинно человеческой!) жизни и что несовместимо с потребительской идеологией, на которой заждется, как нас лживо убеждают идеологи рыночного либерализма, современная цивилизация. Лес у Капорейко — это художественное доказательство возможности непотребительской цивилизации; это образ и, если хотите, смысл жизни, так не похожей на нашу бессмысленно суетную, эмоционально скудную жизнь и столь близкой к той первооснове бытия, откуда поэты черпают свое вдохновение. “Ночь, плотная, майская, зависла полнолунным небом над шумной лесной речушкой, над покосными лугами и над старым вырубом в окружении белоствольного спелого березняка. Она не пускала свет звезд, и тот терялся там, где зарождался, не достигнув земли”.
Хорошо-то как!..
Валентин Лукьянин
https://magazines.gorky.media/ural/2006/1
********************
Материалы из Сети подготовил Вл.Назаров
Нефтеюганск
24 июня 2023 года