Дневниковые откровения Никитина

Людмила Перцевая
Я читаю с улыбкой, и с пониманием: он пишет свой дневник, чтобы удержать в памяти, осознать и прочувствовать все новые впечатления, запечатлеть думы о далекой родине, обозначить какие-то сомнения – и при этом …не проговориться! А через полтысячи лет (!!!) далекие потомки будут через лупу читать эти откровения, пытаться понять, так он изменил своей вере в объяснимом желании остаться живым, или – нет? Так он лукавит, когда говорит, что не мог соблюдать все  праздники, потому что, потеряв богословские книги, потерялся во времени? И что он хотел сказать – или скрыть!? – переходя с родного старославянского на чужие наречия? К чему тут вплетены то арабские, то индийские словечки, какого читателя Офоня боялся, мусульманина или своего князя? И что имел ввиду, написавши, что в русской земле, которая всех краше и милее, правды нет? Зачем через все страсти, грабежи и унижения, спустя годы, стремился все же домой?
 
Ах, как эти дневниковые записи многозначны, полны недомолвок и вырвавшихся признаний, да они и самим маршрутом незадачливого купца неожиданно актуальны. Вы уже догадались: я о стародавней повести тверчанина Афанасия Никитина «Хожение за три моря», зачитанной до дыр, многократно переписанной – да так и не понятой до конца. Вы думаете, старичок Байден случайно приложил руку к сердцу во время исполнения индийского гимна? Отнюдь. Нутром почувствовал, что уж в этой древней стране заплутать еще проще, нежели в апартаментах Белого Дома. Да и где у него, англосакса, родина? В Техасе, куда мексиканцы прут и прут, как к себе домой? Ирландии, откуда наоборот прут и прут куда-нибудь в Калифорнию?
 
Нарендра Моди стоит на церемонии ровно и спокойно, не просителем, но и не подающим зазря этому Гегемону, и тем, так недавно изгнанным. За ним не просто многомиллиардный народ, за ним еще и тысячелетия. Непотопляемая во временах территория, исконно родная.
 
…А нашим купцам, испытывая себя на прочность, теряя прибыли и не теряя надежды, так наощупь и наугад идти и идти, то ли чтобы омыть сапоги в Индийском океане, то ли чтобы с изумлением (как и Афанасий Никитин!) убедиться, что молва их обманула, и нет в Индии никакого такого товара, без которого русскому человеку не обойтись. Спрашивается, и зачем этакие страсти терпел? Или Вседержитель крепость веры испытывал?