Толстуха

- Лизка, ты когда есть начнёшь? - Шутит бабушка, подкладывая мне ещё каши. Я морщусь, но съедаю ещё ложку.

Завтрак - не самая моя любимая часть утра. Точнее, я вообще не люблю утра. Почему? Потому что школа.

Вот и сегодня меня ждёт долгий день с восьмью уроками, курсами по подготовке к экзаменам и репетитором по английскому языку.

Бабушка не понимает, что аппетита у меня нет не потому, что её нежнейшая, сахарная овсянка мне не нравится.
У меня его просто не должно быть.
Потому что я толстуха.

***
- Лизка! Ты куда такие щеки отъела?

Гогот и тычки в спину сопровождают меня на пороге класса. Мои мучители - похожая на супермодель Аллочка и её подпевалы, вечно сидящие на диетах в стремлении походить на стройную от природы заводилу.

И одеваюсь-то я не так, и хожу не так, и смотрю не так, и молчу не так. А главное - я толстая. И они всё время мне об этом напоминают.

Но сколько бы я ни пропускала обеды и завтраки, мне не похудеть. Это всё гормональная терапия из-за щитовидки виновата.

- Толстуха, - шипит вслед Алла, и я тут же лечу на пол. Чья-то меткая подножка - похоже, Вадима, который слишком довольно смеётся.

- Кто опять устроил драку? - Раздаётся громкий резкий голос нашей класснухи, Ирмы Петровны.

Всех тут же как ветром сдувает, и через минуту у входа остаюсь только я, пытаясь подняться и не опрокинуть стоящую рядом мусорку. Это удаётся мне как раз перед тем, как класснуха заходит в кабинет.

- Синицына? Опять опаздываешь?

Я опускаю глаза в пол и бегу к своему месту.

И так весь день. Насмешки, тычки, грязная тряпка, которая всегда оказывается на моём стуле. И звучащее рефреном "толстуха".

***
Ванда переводится к нам в начале второй четверти. Ирма Петровна решает, что посадить новенькую рядом со мной - хорошая идея. А я весь первый урок кошусь на неё, как и остальные одноклассники.

Ванда ужасно худая. У неё такие запястья и пальцы, что кажется, будто ручка может их просто переломить, если она неудачно её возьмёт. Наша форма болтается на ней, как снятая с чужого плеча.

- Ты не подскажешь, что там в третьей строке? - Шепчет она на литературе, и я вздрагиваю. - Я плохо вижу отсюда, а очки забыла.

Я так удивлена, что она со мной разговаривает, что не сразу понимаю, что от меня хочет. Ванда говорит так, как будто я обычная, нормальная. Когда я наконец ей подсказываю, она улыбается, и я замечаю, как кожа натягивается на её скулах, словно череп пытается вырваться наружу.

На перемене, когда все мчатся в столовую, я остаюсь в кабинете и достаю из рюкзака протеиновый батончик и бутылку воды. Ванда тоже никуда не собирается и, в свою очередь, достаёт три контейнера. В одном овощи, в другом отварная курица, в третьем - какой-то гарнир, вроде булгура.

- Ты на диете? - Спрашивает она меня, протягивая нарезанный огурец, и принимается за свою еду. Ест она так медленно, будто каждый кусочек причиняет ей боль.

- Да. А ты?

Говорю и понимаю, что не надо было. Ванда выглядит болезненно, так что я могла её обидеть. Но она только улыбается и кивает.

Когда с едой покончено, Ванда убирает контейнеры и говорит:

- Ты давно тут учишься?

- С первого класса.

- Наверно, здорово никуда не переезжать и так долго оставаться на одном месте, - снова улыбка, чуть печальная, но так, будто это уже привычно.

- Как сказать.

Повисает молчание. Ванда улыбается и смотрит в окно, за которым мерзкая ноябрьская погода. Смотрит так, будто видит там что-то другое.

- Почему ты не обедаешь со всеми? - Решаюсь спросить я. - Ты же новенькая, они к ним обычно нормально относятся.

- А к стареньким? - Вопросом на вопрос отвечает она.

Я тушуюсь.

- Не очень.

- Вот поэтому я и ем одна. Не люблю лицемеров.

- Так сразу и поняла, какие они! - Фыркаю я.

- Да. Я же видела, как утром в тебя кинули тряпкой.

Щеки пылают. Я и так знаю, как они меня ненавидят, зачем ещё об этом напоминать!
Отворачиваюсь и больше ничего не говорю. Ванда тоже не стремится поддержать разговор.

Кабинет постепенно наполняется одноклассниками. Сытыми они ещё хуже, чем голодными.

Вадим под одобряющим взглядом Аллочки останавливается у нашей парты.

- Толстуха, что-то тебя давно в столовой не видно. Булочки без тебя соскучились!

Разносится гогот, и я только опускаю голову ниже над учебником обществознания.

- Зачем ты так? - Это Ванда своим тихим голосом сбивает в насмешливость с Вадима.

- Ты чего, новенькая, попутала, кто друг, а кого чморить надо?

- Я-то ничего не путала. В отличие от тебя. Где ты толстуху увидел?

- Рядом с тобой сидит.

Все притихли и внимательно слушают их перепалку. Вадим начинает говорить громче - бесится, что ему кто-то перечит. После школы надо будет бежать дворами, иначе опять попытаются в луже искупать.

- Я вижу только Лизу. Не понимаю, о чем ты.

- Классуха была права, когда вас рядом посадила. Обе ущербные, одна худая, как смерть, вторая толстая, как бочка, - поддерживает своего любимчика Аллочка.

- Оскорблять человека из-за внешности - признак недалёкого ума и комплексов, - невозмутимо говорит Ванда и открывает учебник, давая понять, что разговор окончен.

От неожиданности Аллочка и подпевалы молчат. Наверно, пытаются понять, камень в их огород или просто болтовня. Наконец Аллочка принимает какое-то решение и заводит разговор со своей соседкой Ташей.

Ванда только улыбается мне, когда поднимает глаза.

***
Когда-то в начальных классах я дружила с Аллочкой и Ташей. Обе девочки из обеспеченных семей, они быстро поняли, что я им не ровня, и начали надо мной подшучивать, а потом по накатанной всё злее и злее.

Только я знала, что Ташу мама лишает сладостей, если она приносит оценку ниже пятёрки, а у Аллочки отец пьёт и ставит ей синяки, как и её матери. Когда мы перестали дружить, я больше не бывала у них, но помнила и вкус дорогих конфет, и гнетущую атмосферу в обоих домах.

***
Ванда жила недалеко от меня, так что мы стали ходить в школу и из школы вместе, когда не надо было на курсы.

Она болела - несколько раз лежала в больнице, один раз еле вытащили с того света.
Когда ей было десять, у Ванды началась анорексия. Она перестала есть после смерти бабушки, и родители не сразу поняли, что с ней происходит. Когда она похудела до семнадцати килограмм, мама забила тревогу и повела её к врачу.

Так началась чехарда с переменой городов и больниц. У Ванды было несколько рецидивов из-за проблем в школе и семье, но сейчас она придерживалась строгой диеты и ела по часам.

Постепенно я стала брать с собой бабушкины обеды вместо протеиновых батончиков и кушать вместе с Вандой. Она научила меня готовить вкусные салаты, поделившись рецептом особенной заправки. И к концу учебного года я заметила, что мой вес выровнялся, и стало приятнее смотреть в зеркало.

***
В то утро я, как обычно, захожу за Вандой по дороге в школу. Открывает её мама, очень бледная и сутулая.

- Вандочку в больницу увезли ночью, отравилась чем-то, - пытаясь найти сумку, объясняет мне она. Наконец схватив вещи, мама Ванды кивает мне и спешит к лестнице, захлопнув дверь.

- К ней можно? - Вслед кричу я.

- Десятая горбольница, часы посещения узнай в регистратуре, - доносит эхо, и я сажусь на ступеньку. В подъезде пахнет супом и кошками, так что я долго там не задержусь.

Нелюбимая школа сегодня ждет меня одну.

***
- А где скелетона потеряла? - Стоит мне зайти в класс, слышится от подпевал. Давно они не шутили, как в старые добрые. Холодной реакции Ванды побаивались, неинтересно было дразнить ту, кто спокойно и вежливо ставит их на место.

То ли дело я.

Сев за парту, достаю учебники и понимаю, что забыла хрестоматию. Приходится идти к шкафу, в котором хранятся запасные книги на такой случай.

На моём стуле лежит мокрая грязная тряпка, обозначая, что издевательства и отношение класса никуда не делись. Я давлю поднявшийся в горле страх и желание сбежать и, поднимая тряпку двумя пальцами, решаю действовать, как Ванда.

- Кому я опять покоя не даю?

Судя по удивленному лицу Вадима, который эту тряпку наверняка и подкинул, всё шло не по плану. Я же молча отношу её к доске и меняю стулья, чтобы не сидеть на мокром.

Как раз приходит Ирма Петровна, так что их ответа я узнать не успеваю до самой перемены.
Но стоит ей покинуть кабинет, как Аллочка и подпевалы тут как тут, не давая мне выйти из кабинета.

- Куда собралась, толстуха?

- Алла, чего ты всё время меня травишь? - Как можно спокойнее спрашиваю я. Что бы сделала Ванда на моём месте? Задавила бы их своим спокойствием.

- Потому что ты толстая.

Звучит как непреложная история. Я не могу сдержаться и говорю:

- А твои подруги, чтобы быть хоть чуточку похожей на тебя, а не на меня, из туалета не вылезают. Лучше буду толстой, чем постоянно зубы и желудок лечить.

Хлопая ресницами, накрашенными будто всем тюбиком туши сразу, Алла соображает, что я только что сказала. Подпевалы оказываются сообразительнее, и Таша тут же толкает меня в бок.

- Самая умная что ли? А кто недавно одними батончиками питался?

Все-то она видит... У меня уже трясутся от страха руки, и я только глубже засовываю их в карманы сарафана, чтобы никто не заметил.

- Только из-за вас и ваших обзывательств. Сами-то хороши!

Таша снова толкает меня в бок, её поддерживает с другой стороны Ленка, и я сама не понимаю, как начинается драка. Только успеваю прятать голову и лицо и молиться не упасть.

Географ успевает как раз к тому моменту, как у меня начинают подкашиваться коленки, по которым уже прилетело от кого-то из одноклассниц. Но я успеваю оставить Аллочке смачный синяк под глазом, за что и попадаю вместе с остальными в кабинет к директору.

Конечно, никто и слушать не хотел о том, что меня столько лет травили из-за веса, и я только сейчас решила дать им отпор. Бабушке и родителям остальных пришлось пообещать, что с этого дня они примут меры, иначе всех поставят на учёт и исключат из школы.

***
По дороге домой я наконец рассказываю бабушке всё, что творилось эти годы. Все обидные клички, тычки и тряпки в спину, спрятанные вещи и порванные книги.

- Солнышко моё, что ж ты раньше не рассказала? - Бабушка уже почти плачет, обнимая меня за спину. Я прижимаюсь к её тёплому боку и жмурюсь, чтобы сдержать слезы. Потому что берегла тебя, бабуля, и не хотела расстраивать.

***
На следующий день я утром вместо школы иду к Ванде в больницу. Приёмные часы едва начались, поэтому медсестра не очень рада меня видеть. Я только и могу посочувствовать про себя Ванде, которой тут ещё неизвестно сколько лежать.

Подруга с виду ещё худее, хотя в это верится с трудом. В палате помимо неё лежит ещё девочка, которая дремлет и не мешает нам поговорить.

- Ты где так? - Кивает Ванда на мои сбитые костяшки и синяк на щеке.

Я кладу пакет с одобренными бананами и бабушкиным бульоном на тумбочку и сажусь на край постели.

- Так, кое с кем выяснила отношения.

- Надеюсь, им досталось, - смеётся Ванда и откидывается на подушки.

- Ты как так смогла?

Ванда мрачнеет.

- Я не специально, не подумай. Все тут думают, что я пыталась с собой покончить, но я просто перепутала дозировку лекарства. Я очень устала болеть, Лиза, - вздыхает она и прикрывает глаза.

- Наверно, ещё и психиатра притащили, чтобы с тобой побеседовал?

- Точно, точно. Откуда знаешь?

- В фильме видела, - отвечаю я, и мы обе смеемся, не сговариваясь.

Я пожимаю её совсем тонкую ладошку и говорю:

- Выздоравливай скорее, бабушка обещала, что напечёт блинчиков, когда к нам придёшь. Тебе же их можно?

Ванда кивает.

- А ты там держись, на двоих-то нас они побояться нападать.

- Теперь они долго нас трогать не будут, поверь мне! - И мы снова хохочем, разбудив этим девочку на соседней кровати.

Выходя из больницы, я с удовольствием вдыхаю морозный воздух и тянусь, хрустя позвоночником. Скоро весна, моя подруга идёт на поправку, а я чувствую такую лёгкость, несмотря на саднящие костяшки и синяки.

Никакая красота не стоит здоровья. Главное больше никогда об этом не забывать.