Мне приятель рассказывал:
Хомячок, - говорит, - жил у нас неприметно и тихо. Очень хозяйственный. Как ни заглянешь, занят. С головы до хвоста в опилках, в еде, в её производном и, что ни найдёт, всё точит…
Зубки, говорят, у них растут, и им надо их постоянно укорачивать. Так мы и не препятствовали. Дело-то, в общем, безобидное…
А тут забыли о нём. В отпуск отъехали, и лишь через месяц, как молнией: «Ёптыж, хомяк!».
Ну, я - к телефону… А куда там? Он же трубку-то не возьмёт.
В общем, отпели мы его мысленно. Отпили горькой. Спанихидили, горемыку. Даже некролог состряпали – дескать, жил, был да сдох.
Возвращаемся…
Я с кульком, с совком, с веником… Ртом дышу. Захожу с хоругвями…
А в комнате, будто смерч… Клетку, словно гранатомётом. Шкаф - в труху. Диван - в пыль...
А этот мерзавец сидит себе в уголочке, живёхонек, ножку стола догладывает и приветливо мне так, усиками, - мол, заходи, угощайся, там ещё целая столешница…
А сам снаружи и изнутри весь прям будто светится. Точно трубы вкруг него сверкают иерихонские…
Ну, я на колени перед ним, заворожённый тем сиянием, - бу-бух… Ползу в поклонах с хоругвями - как-никак воскресший великомученик…
А он вдруг шмыг куда-то и тютю – точно в воздухе растворился. Дескать, нету тебе, грешник, спасения. Не для тебя, мол, Царствие Небесное...
Это уж потом обнаружилось, что он, распотрошив нам все запасы, в кладовой себе схрон организовал. А в тот момент я через него чуть было к Богу не приблизился критически, солнечные блики за нимб приняв.
Вот какая это тварь обманчивая.
С виду вроде безобидный, гадёныш, непримечательный. А без присмотра оставь – жилую площадь в ноль стачивает. Зубки у них, у бесовского отродья, видите ли!