Марвин. Вторая четверть

Марвин,

или

У этой корзины нет дна!

Литературный матч, в четырёх четвертях, с перерывом и овертаймом

Вторая четверть

Тень в зале славы


10 (30)


Слава – ветреная спутница успеха, столь быстро преходящего, озаряет, подобно вспышке, своего счастливого избранника. На свет этот устремляются многие, желающие засветиться в лучах её, капризной и переменчивой. А в спортивной жизни, и вовсе мимолётной. Бывает, правда, слава и дурная, но от неё бегут со всех ног. Да и не светит она, а мажет, словно дёготь, и долго ещё тянется шлейфом неприятного скандального запаха. Об этих её особенностях мы поведаем ниже. А сейчас, друзья, давайте, насладимся кратким временем славы нашего главного героя!

Спустя несколько дней прошедших с последней нашей встречи, столкнулись мы с Марвиным в шумных университетских коридорах. Он спешил куда-то со своею неизменной огромной спортивной сумкой на могучих плечах, раздвигая, словно флагман, бурный поток студентов.

 Завидев меня, Марвин включил телеграф на «самый малый».  Достав из бокового кармана сумки приглашение на ближайший матч, он вручил его мне.

- Спешу! Зачётку надо прокомпостировать в деканате. Приходи на игру обязательно, - бросал он отрывистые фразы, снова набирая ход, – И, вообще, не пропадай!

Я обещал не пропадать. 
 И не пропал!

В день игры я приехал за час до её начала, обнаружив довольно внушительное скопление народа у входа в спортивный комплекс. Публика состояла в основном из студентов, но и не только. Возвышаясь над толпой, раз за разом, проплывали сквозь её взрослые высокие дяди, ветераны местного баскетбола. Облик у народа был в основном интеллигентный. Не то, что у рабоче-крестьянской футбольно-хоккейной публики, чей вид был более привычен для меня.  Не встречалось и сильно пьяных.   

Я спустился на два уровня вниз.
 Спортивно – концертный комплекс УНИКС устроен следующим образом. Возведён он на крутом склоне высокого холма. Одного из семи, на которых стоит благородная Казань. Там, где расположены входы, это с одной стороны вроде бы первый, а с другой стороны уже четвёртый этаж необычного, сползающего по крутому склону здания.

В раскрытые двери баскетбольного зала, словно в воронку, вливалась бурлящая публика. Попадалось много университетских знакомых.

 Прямо в фойе, в духе девяностых, был устроен стоячий буфет. Разливали водку и коньяк, и прочий сикер.  В буфете народу было немного, ибо студенты попивали дешёвое пивко под лестницами и в многочисленных закутках огромного, недавно построенного, ещё пахнущего свежей отделкой сооружения. В основном над стойкой бара и столиками возвышались пришвартовавшиеся ветераны спорта.   

За одним из столиков я увидел одиноко стоящего Бориса Андреева. Высокий рост и спортивная осанка выдавали в нём баскетболиста. Однако возраст его отнюдь не был ветеранским. Он был моим ровесником.  Борю я знал с детства, по Светлой Поляне, о которой вы ещё много услышите, любезные читатели. Он проживал там, на даче, с мамой и папой генеральских кровей в тёплое время года. Мы же, с родителями из граждан попроще, каждое лето снимали домики на базах отдыха.

- Привет, Боря! – приветствовал я Андреева.

- Здорово! –  Борис вальяжно потянул руку. – Как звать-то? Прости, запамятовал что-то.

Я напомнил своё имя.

- Ах, да, извини. Народу много крутится вокруг. Сам понимаешь.  Коньячок будешь?

Я не стал отказываться, дабы не обидеть человека.

- Сколько взять – то?

- Бери сто пятьдесят.

Андреев, внимательно посмотрев на моё невозмутимое лицо, лишь ухмыльнулся. Затем, прогулявшись к стойке, он принёс нам по стаканчику. Его порция была не меньше. Мы закусывали тонко нарезанным лимоном, присыпанным подтаявшим, словно снег в субтропиках, сахарком.
 
Борис проглотил свою порцию в два присеста. Я, растягивая удовольствие, отпивал понемногу и старательно выедал сердцевину у кисло - сладкой лимонной дольки.

- Ты почему к игре не готовишься? – спросил я у Андреева, обмакивая губы бумажной салфеткой.

- А – а! Не моя лига, -  Андреев сделал небрежный жест ладонью.
Из ответа не было понятно, выше или ниже его баскетбольных способностей уровень нынешней лиги.

Тут надобно пояснить, что Борис Андреев слыл баскетбольной звездой Казанского Университета.

 Баскетбол в университете всегда был спортом номер один.  Первенство университета, столь любимое ректором, преподавателями, студентами, а особенно студентками, неизменно сводилось к финалу ВМК (вычислительная математика и кибернетика) – Юрфак, в которых ВМК почти всегда побеждал.

Что и неудивительно, ведь на ВМК числились, и, когда надо, за него играли сильнейшие молодые баскетболисты Казани, а затем и республики. Из них, в основном, и набран был первый состав УНИКСа, куда со всей Татарии собрали тех, кто способен держать в руках баскетбольный мяч.

 На Юрфаке же, словно солнце среди планет, блистал один Андреев. И хотя среди юристов было более чем на других факультетах крепких спортивных ребят, игра в баскетбол требовала ещё и некоторого умения.
Борис с детства занимался баскетболом, и кое в чём преуспел. Однако достичь больших успехов, ему не позволяли отсутствие характера и целеустремлённости.  Про присущие многим спортсменам простые человеческие слабости я тут не упоминаю, так как из-за них утратить мастерство, как гласит известная поговорка, невозможно.

Поторчав немного в буфете, мы с Андреевым двинули в зал, ненадолго задержавшись у входных дверей. Я с важным видом предъявил приглашение. Борю пропустили, не спросив билета. Его тут все знали и любили.

 Попав в зал, я с любопытством принялся вертеть головою. Свободных мест на трибунах не было. Были заняты и лестницы, и проходы. Народ теснился вдоль стен и толпился на галерее. На паркете разминались команды, в белой и синей форме, каждая под своим щитом. Стучали мячи. Скрипели кроссовки. Громко играла музыка. В лучах яркого электрического света новенький спортивный зал играл всеми красками. Бросилось в глаза большое количество девушек и женщин. 

 Я стал высматривать знакомых. В какой-то момент о мои ботинки ударился прикативший с площадки мяч. Я наклонился было поднять его, но чьи-то быстрые руки опередили меня. Подняв голову, я увидел перед собою улыбающуюся, усыпанную бусинками пота, физиономию Марвина.  Он был одет в белую баскетбольную форму, с надписью из пяти заглавных букв: УНИКС, и десяткой на груди. По краям формы шёл тонкий зелёный кант. Надписи и цифры тоже были зелёного цвета.

- Привет, Домский!  Здорово, Боря! Вы что, знакомы?

Мы поздоровались с Мавриным. С трибун на нас глазели студентки - болельщицы. Не скрою, мне приятно было находиться на виду у всех в обществе двух баскетбольных знаменитостей.   

Маврин, оглядевшись и оценив обстановку, предложил,

 - Садитесь сразу за нашей скамейкой, там держим парочку мест.

Мы с Борей прошли, извиняясь, по заполненным рядам, чуть не по ногам и головам, и сели на указанные места. Это были два последних незанятых места во всём, казавшемся тогда огромном, зале.

Наблюдать из-за скамейки игроков за всем происходящим было интересней.
Сначала наше внимание без остатка забрала вышедшая на паркет группа поддержки. Зрелище доселе в наших краях невиданное и оттого волнующее!

 Ах, эти девушки в прозрачных гэдээровских трико!

Затем состоялось представление команд.  Марвин, скинув олимпийку, вышел на площадку в майке с литерой «К».  Под баскетбольной майкой у него была надета ещё и белая футболка с короткими рукавами.  Для чего понадобилась футболка, я узнал довольно скоро.

  Вообще очень скоро я узнал так много нового! Каждый день был открытием!

 Жители древних Афин, обожавшие новости, иззавидовались бы, когда б узнали о существовании такого счастливого невежды! Невеждой же афиняне почитали любого, не разбавляющего напитки водой. 


9 (29)


Наконец стартовала долгожданная игра. Соперником «УНИКСа» была команда «Старый Соболь», откуда-то с Урала. Одни белые ребята играли тогда в баскетбол в России! Ни одного чёрного негра в обеих командах! Сейчас такое трудно и представить!

Сидевший рядышком Андреев с первых же секунд включился в игру, эмоционально реагируя на её перипетии.  Он не мог и минуты просидеть на месте, постоянно вскакивая и что-то крича игрокам, судьям и всем подряд. Садясь на место, он обращал ко мне свое раскрасневшееся лицо и восклицал, бросая фразы, типа: «ты видел?» или «что скажешь?».

Когда я честно признался, что впервые на баскетболе и совершенно не разбираюсь в игре, Боря, к моему удивлению, даже обрадовался и принялся растолковывать мне, происходящее на площадке. Объяснял он довольно громко не только из-за подогретых коньячком эмоций, но и из-за невероятного шума, поднятого болельщиками. Студенческая поддержка была на высоте! Однако его отлично было слышно на находящейся в двух метрах от нас скамейке УНИКСа.

В одной из пауз, ненадолго присевший на скамейку Марвин, обернувшись к Андрееву, заявил:

- Боря, из тебя выйдет отличный комментатор! На следующей игре микрофон тебе поставим. Звукорежиссёр у нас уже есть, - кивнул он на меня.

Сидевшие рядом игроки рассмеялись, оборачиваясь. Даже тренер, невысокого роста плотный седовласый мужчина, бросив на Андреева взгляд, улыбнулся и качнул головой.

Борю это не смутило. Его вообще мало что смущало. О, счастливое свойство, приобрести которое мечтаю всю жизнь!   Андреев продолжал вводить меня в курс баскетбольного действа, не обращая внимания на подколы, находясь телом со мной на скамейке, а душой с командой на площадке.

Я стремительно входил в курс дела, и к перерыву чувствовал себя если не экспертом, то уже начинающим специалистом в лучшей игре с мячом. Запомнил я, правда, не много. Некоторая информация была и вовсе загадочной. Как это, например, Марвин играет четвёртого номера, хотя у него на форме красуется десятка? Я решил не заморачиваться, и оставить все сложные вопросы на потом.
В антракте мы с Борей снова посетили буфет. Он, несмотря на мои протесты, ещё раз угостил меня коньяком. Уменьшив, правда, порцию до ста.

Играли в те времена два тайма, по двадцать минут каждый. Четвертей у нас ещё не ввели. Однако ползли, ползли уже к нам разлагающие новшества из-за океана! И группа поддержки, заполняющая паузы в сексуально - патриотическом воспитании, и без удержу орущий в микрофон вертлявый малый были первыми из них.

Вторая половина получилась горячей!

Соперники подтвердили примерное равенство сил. Шли, как говорится, «ноздря в ноздрю». Никто не мог оторваться более чем на два - три очка.  Время игры стремительно таяло.
Если бы матч закончился просто победой одной из команд, я бы, наверное, не заболел так сильно и так страстно баскетболом. И не вышло бы, скорей всего, и этой скучной повести. Однако свыше рассудили по-иному. И мне сходу было предложено восхитительное блюдо, под названием - интригующая баскетбольная концовка!

Эмоции – вот, что мы ищем в спорте! Уверенные предсказуемые победы не для нас. Уж я не говорю про безнадёжные поражения. А вот невероятные игровые сюжеты, фантастические спасения в концовках, в этом с баскетболом, пожалуй, не может конкурировать ни один игровой вид спорта.

В какой – то момент «Старый Соболь» сделал рывок и оторвался от УНИКСа очков на шесть. Казанцы занервничали, начали спешить и ошибаться. Отставание увеличилось до критических девяти очков. Играть оставалось чуть меньше минуты. Поражение обрело реальные контуры и стало очевидным для всех. 

Трибуны стихли, приуныв.  Но, надо отдать должное воспитанной университетской публике, никто не покидал свои места. Болельщики ждали финального свистка, чтобы поблагодарить команды за хорошую игру.

 Главный тренер УНИКСа взял тайм – аут, и начал что-то горячо втолковывать своим растерянным подопечным.  Высокие парни, некоторым из которых тренер был по грудь, склонив головы, внимали своему эмоциональному наставнику.
На табло горел счёт и оставшееся до конца матча время:


60:69
(- 0:55)


После тайм-аута команды вышли на паркет в совершенно разном настроении.
«Старый соболь» был слегка расслаблен. Это было заметно по улыбкам на лицах игроков. 

УНИКС же был заряжен на продолжение борьбы.  Все напряжены, и на скамейке, и на паркете. На лицах и тени улыбок.

Мяч был у нас. 

Пробил звёздный час Марвина!

  Получив мяч, он, сыграв в стеночку с защитником, забросил со средней дистанции.


62:69
(- 0:45)


Соперники начали ленивую затяжную атаку, рассчитывая растянуть её на все положенные тогда тридцать секунд. Но наш герой нарушил их планы. Он, словно лев, бросался на игроков соперника. За слишком большое старание схлопотал фол, но не успокоился. Фол этот у него был третьим. Для команды четвёртым – последним не пробивным. 

Наконец, старания Марвина и всей нашей защищающейся пятёрки увенчались успехом. Марвин в ближнем бою смог зацепиться за мяч. Соперник, выше его на голову, попытался вернуть упущенный снаряд.  Оба спортсмена рухнули на паркет, вцепившись в оранжевый шар раздора сильными дрожащими от напряжения руками. 
Мне вспомнился лермонтовский Мцыри, сражавшийся со встретившимся ему грозным барсом.  Увлечённый аналогиями, я увидел могучего человека, отчаянно бьющегося за свою прекрасную заокеанскую мечту!

Был назначен спорный мяч. Судья подбросил его в центре площадки. Оба баскетболиста, оттолкнувшись, взмыли над паркетом. Марвин вложил в прыжок все силы, несмотря на то, что соперник был выше, перелетел его в немыслимом прыжке и, под восхищённые крики трибун, опустился на паркет с мячом в руках. Затем, без раздумий, он ринулся к щиту соперников, обыграв по ходу двух защитников, и вонзил мяч в кольцо.


64:69
(- 0:20)


Оставалось играть всего двадцать секунд.

- Нет шансов! – констатировал Андреев, поправляя пиджак и дрожащей рукой приглаживая растрепавшуюся чёлку.

Мяч вновь был у «Старого соболя».

 Они по-прежнему не торопились. Тянули время, в ожидании сирены.

 Марвин взглянул на тренера. Тот кивнул ему. Капитан тут же дал владеющему мячом сопернику по рукам. Судья свистнул фол. У Марвина четвёртый. У команды пятый – пробивной.

- Что сейчас будет? – спросил я у Бори.

- Что будет? – выдохнул Боря. - Если вот этот товарищ, - указал он на направляющегося к нашему щиту игрока «Старого соболя», - забросит хоть один мяч из двух попыток, то мы просрали!

Игрок «Старого соболя» встал на линию штрафных. Зал зашёлся свистом и топаньем. Соперник бросил – промах!

У меня застучали зубы, и заныл живот. Я смотрел, не отрываясь, на парня в синей майке и шептал: «Промахнись! Промахнись!»

 К бросающему подошли партнёры, ободряюще похлопав его по спине. Тот явно был не в своей тарелке. На трибуне позади щита уже никто не сидел. Все размахивали руками, шарфами, шапками и прочими предметами гардероба.

Парень в синей майке бросил. Мяч упал на душку кольца, прокатился по ней, вращаясь как несущее гибель ядро, и упал вниз, всколыхнув сетку….

 Но! Всколыхнул он сетку с внешней стороны!

Тут же мяч подхватил наш высоченный центровой по фамилии Волков и отдал точный пас мчащемуся на всех парах вперёд Марвину. Тот не подкачал!



66:69
(- 0:07)


До конца матча оставалось семь секунд.

- Жаль! – сказал пытающийся выглядеть спокойным Андреев. – Хорошо играли. Времени, блин, не хватило!

Тайм – аутов у нас больше не было. Все исчерпали. Но, вот соперник зачем-то воспользовался своим оставшимся. Вообще-то, как я узнал позже, в баскетболе это считается моветоном – брать тайм-аут в концовке уже выигранной игры. А в том, что игра выиграна «Соболем» не было к тому моменту сомнений ни у кого в этом зале.

Нет, сомневались двое!

 Одним из этих двух был ваш покорный слуга, упорно продолжающий верить в чудеса.
Вторым был чудотворец Марвин!

Команды вышли на площадку в относительной тишине. Разыгрывающий «Старого соболя» зачем-то отпасовал мячом из аута своему «центру». Тот как-то суетливо поспешил вернуть его партнёру. Метнувшийся вперёд Марвин возник меж ними белым привидением. Незадачливому сопернику ничего не оставалось, как фолить. Свисток судьи остановил время на символичной для нашей страны отметке в три секунды!

- Что теперь? – спросил я у Бори.

- В лучшем случае, красивое минимальное поражение, в равной схватке!

- Мы победим! – ответил я уверенно.

Были назначены два штрафных броска. В звенящей тишине зала, Марвин бросил первый.


67:69
(-0:03)


К Марвину подошёл подбодрить его худощавый молодой игрок по фамилии Дарвин. Андрей приобнял его в знак благодарности.

Марвин вновь встал на линию бросков.

Затем случилось то, что не забыть мне до конца дней своих!

Это сравнимо с приёмом в пионеры перед гипсовым Лениным, потерей невинности, и армейской присягой под развёрнутым знаменем части и доносящимся из полковой столовой запаха праздничного обеда!

Марвин бросил. Но бросил он как-то странно. Что и мне неофиту было очевидно.
Мяч, полетел не по обычной дуге, а прямо. Угодил в душку кольца и отлетел в сторону, влево. Прямо в руки Дарвину. 

Тот, сделав шаг назад, за белую дугу, увеличивающую ценность броска до трёх очков, бросил по кольцу.

Мяч влетел в кольцо! С сиреной!


70:69
(0:00)


Победа!!! Фантастическая победа!!!

Уф! Прежде чем писать дальше, пойду, вытру слёзы, выступившие на глазах, при воспоминаниях об этом далёком уже зимнем вечере.  И приму пять капель успокоительного, что всегда у меня наготове «у шкапчике».



8 (28)


Не помню, кто сделал это первым, я или Боря. Мы, увлекая друг друга, сорвались со своих мест и выскочили на площадку. Я бежал прямо к Марвину, дабы выразить восхищение его фантастической игрой. Но мой рывок был перехвачен, откуда не возьмись возникшим милиционером. Борю прихватил, было, местный охранник, но, узнав, тут же выпустил его. Вообще, на паркете оказалось уже много постороннего народу. Тем не менее, милиционер, к которому присоединился его коллега, впился в меня, как клещ. И не за что не хотели они меня отпускать.

 Ещё бы! Я был их добычей! Их трофеем! Смыслом их пребывания весь вечер в этом шумном зале!  Отчётом о нелёгкой проделанной работе! Два красивых милиционера поволокли меня в сторону выхода.

- Андрей! Помоги! – закричал я. Но голос мой потонул в общем возбуждённом гуле.
 
- Марвин! Выручай! – закричал я, что есть мочи, получив за это от одного из мусорской братии чувствительный удар в бок.

Однако крик мой возымел действие. Марвин услышал посланный ему сигнал бедствия! Он повернулся в нашу сторону, нашёл меня глазами, быстро всё понял, и бросился на помощь.

- Что вы делаете?! Немедленно отпустите его! Это наш звукооператор! – возмущённо обратился он к смутившимся стражам порядка.

Тем же мощным рывком, что выхватывал он недавно мяч у соперника, вырвал он меня из рук профосов. 
Разочарованные милиционеры, не посмев перечить герою матча, который они наблюдали вместе со всеми, с сожалением, отпустили меня. Марвин тут же утащил меня от греха подальше в раздевалку команды.

- Что пили? – спросил он, шутливо принюхиваясь, шагая рядом по наполненному публикой служебному коридору. Однако ответа не дослушал, так его тут же отвлекли какие-то навязчивые девицы.

На них он, правда, тоже отвлёкся ненадолго. Спешил в раздевалку.
В раздевалке хозяев царили гвалт и веселие. Я присел на стул у двери, и понемногу успокоился.
Гвалт стих, когда в раздевалку вошёл быстрыми шагами главный тренер. Встав посреди, и найдя глазами полураздетого Дарвина, он закричал,

- Ты зачем «трёшку» бросал?! Мог же к щиту ещё два шага сделать и забросить наверняка!

- Так, победить хотели, - смущённо ответил молодой игрок.
- А если бы ты промахнулся? Что тогда?

- Так я же не промахнулся! – оправдывался Дарвин.

- Леонид Францевич! Это я виноват! – раздался из угла раздевалки знакомый голос Марвина. – Я его подбил «трёшку» бросать.

- Иди сюда! – скомандовал тренер.

 Марвин, накинув на плечи полотенце, подошёл к тренеру. Взглянув на Марвина, я увидел на его правом плече, выглядывающую из-под полотенца, часть татуировки с изображением то ли дракона, то ли змея.  Стало ясно, зачем он надевал футболку под игровую майку. Стеснялся татуировки.  Сейчас, когда молодые игроки, копируя папуасов, набивают себе на любые части тела всё, что им в голову взбредёт, такое стеснение и представить себе невозможно!

- Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты молодых игроков ничему плохому не учил! – погрозил ему тренер пальцем. И, не дожидаясь ответа Марвина, привлёк его к себе и обнял.      

- Да что вы, Леонид Францевич, я же ещё душ не принял, - смущённо отстранился Марвин. – От меня же потом разит!

- Это запах будущей звезды НБА! – сказал тренер, подмигивая остальным игрокам. – Если будешь продолжать в том же духе, и, - тренер сделал паузу, - конечно, соблюдать режим!

- Ну что вы! – наигранно обиделся Марвин.

- Да – да! Да – да! – тренер похлопал Марвина по спине. – Всё в твоих руках!

- Теперь ко всем обращаюсь! – тренер обвёл глазами свою команду. - Победа победой. Но завтра повторная игра. Не расслабляемся. В одиннадцать тренировка. Потом до игры уже расставаться не будем. Пообедаем и отдохнём в гостинице «Совет». Нам в ней уже номера забронированы.

Тут, увидев меня, тренер спросил, повышая голос,

- Что это у нас в раздевалке посторонние делают?!
  Меня, как ветром сдуло.



7 (27)


Спустя короткое время в опустевшем и затемнённом фойе спорткомплекса произошла встреча игроков УНИКСа и «Старого соболя». Некоторые из них, как, оказалось, были давно знакомы и даже выступали за одни команды.

Этих то «стариков» из обеих команд Марвин и пригласил к себе в гости. Он, хотя и был младше большинства игроков по возрасту, но пользовался у них авторитетом.

Я был приглашён на правах друга «авторитета».

Через час вся наша большая, и по количеству, и по средне статическому росту компания, ввалилась в квартиру Марвина.  На квартирке сразу стало тесно. Хотя большинство ребят тотчас расселись кто – куда. Кто на диван и стулья, а кто и просто устроился на паласе, вытянув длиннющие ноги. Всё же сказывалась усталость после напряжённой игры.   

Марвин раздал гостям по баночке из своих нескончаемых запасов.
 
- На большее не рассчитывайте! - решительно заявил он.

Я подумал, что речь идёт вообще об ограничениях в выпивке. Ведь назавтра предстояла повторная игра. Но, я ошибался. Оказывается, ограничивалось только импортное пиво. Оно шло в качестве изысканного аперитива перед нашим родным разливным. Родное же потекло, как вода!

Пивом в те времена приходилось запасаться заранее. Хотя и хранилось оно недолго – всего несколько часов.  Поэтому у запасливого хозяина стоял в холодильнике алюминиевый бидон и несколько трёхлитровых банок с пенистым напитком.

Я не знал пока никого толком. И ещё не мог отличить всех казанских игроков от приезжих. Забравшись в уголок, потягивал я своё пивко, посматривал и помалкивал. Идеальное поведение для начинающего писателя. Хотя, признаюсь честно, долго помалкивать у меня никогда не получалось.

Народ собрался весёлый.

Центрового УНИКСА высоченного Диму Волкова стали упрашивать, чтобы он показал свой фирменный трюк. Я не знал еще, о чём идёт речь. Поэтому, увидев этот трюк впервые, был впечатлён невероятно! 

Для приличия Дима поломался немного. Но когда его стали одновременно уговаривать заслуженные представители обеих команд и один подающий надежды болельщик, он, наконец, смилостивился над просящими.   

Подойдя к стене Волков, ловко перевернувшись, встал на плечи и голову. Ноги его едва не доставали потолка.  Один вид его стоящей вниз головой мощной фигуры производил сильное впечатление. Но это было лишь начало представления!

Марвин поднёс ко рту Волкова кружку, наполненную пивом. Дима, зацепив край зубами, принялся пить. Марвин придерживал кружку. Волков, держа кружку в зубах, поглощал её содержимое. Все смотрели заворожено на небывалое зрелище. Противореча законам физики, пенистая жидкость исчезала в чреве стоящего на голове человека! Через минуту кружка опустела. Волков вернулся с головы на ноги.
Его номер был встречен криками восторга!

- Не вздумайте повторять! – предупредил Волков, на вид совершенно не опьяневший. – Или захлебнётесь. Или шею сломаете.

Желающих повторить, понятно, не нашлось.

Зато от карт никто не отказался. Кто – то, поначалу, пытался показывать карточные фокусы. Но, у него скоро отняли колоду, и вскоре я стал свидетелем ещё одного невероятного матча между представителями тех же команд. На этот раз играли не в баскетбол. Но эмоции кипели ещё те!

Играли в «бридж» двое надвое.  От казанцев это были Маврин и Волков. От «Соболя» тоже два спортсмена-универсала.  Наша сладкая парочка выиграла. За стол сели новые игроки с обеих сторон. На этот раз победили гости. В решающий момент за столик вернулись стартовые пары. Игра прошла очень эмоционально. Дошло до скрупулезного подсчёта очков. В итоге победа была признана за Марвиным и компанией!

 Он был победителем в этот день!

Вообще - это было его время!



6 (26)

 
К весне я старался не пропускать ни одной игры УНИКСа. Но на эту, одну из последних игр сезона, даже я, горячий новообращённый болельщик, раздумывал - идти, иль нет?

Встречались мы с явным аутсайдером. В победном исходе встречи никто не сомневался. К тому же все задачи на сезон были уже блестяще выполнены: УНИКС, обойдя конкурентов, повышался в ранге, переходя в лигу этажом выше!
Всё же любовь к баскетболу пересилила, и я, забросив подготовку к зачётам, направился на матч.

В зале царила обстановка радости и веселья. Наступала весна. Её приход отражался в переменах нарядов у девушек и парней. В самом воздухе царила радость обновления. Обновлялись и люди, и страна, переживающая эпоху перемен. Всё, казалось, двигалось только к лучшему. Я переходил на следующий курс университета. К весне я купил у знакомой барыги утеплённую джинсовую куртку. Моя любимая команда повышалась в классе. Мой друг баскетболист постоянно прогрессировал, и, вскоре, должен был заявить о себе более широкой баскетбольной аудитории.   

Аудитории всероссийского масштаба! Завтра – Россия! Послезавтра – весь мир!
 
Надежды питали нас, вечно пьяных от счастья юношей! А, может, это было лишь моё иллюзорное восприятие мира? Ведь ходили же вокруг меня не только взрослые, но и сверстники с мрачными напряжёнными лицами. Ведь задыхалась же в это время страна от новых, нахлынувших на неё напастей! Но, я этого ничего не замечал. Это ужаснейшие девяностые, по великой милости Божией, стали для меня временем
беззаботности, веселья, и почти непреходящей, переполняющей сердце радости.

Матч проходил, что называется, в тактическом разнообразии. Тренер УНИКСа дал отдохнуть игрокам основы, и предоставил слово молодёжи. Но и молодые не подводили, держались достойно, уверенно ведя в счёте. Марвин выходил на площадку, на минуту – другую, чтобы совсем не остыть и опять надолго садился на скамейку. Там, накинув на плечи бело – зелёную олимпийку и рассеянно поглядывая на площадку, он болтал о чём-то, посмеиваясь, с сидящим рядом Димой Волковым, который и вовсе пропускал встречу. Наконец тренеру надоел, видимо, этот нескончаемый треп, и он выпустил Марвина поиграть за несколько минут до окончания игры.

Марвин вышел в паузе. Вроде был собран. Но, получив мяч от партнёра, споткнулся как-то неловко и упал на паркет. Я, помнится, даже, прыснул от смеха, не ведая ещё трагизма ситуации. Судья остановил игру. Подошёл к Марвину, и что-то спросил у него. Тот кивнул в ответ. Судья возобновил встречу. Марвин вернулся в игру. Разыгрывающий защитник бросил ему мяч. Марвин потянулся к летящему оранжевому снаряду.  И тут колено его как-то неестественно вывернулось. Нога поехала по паркету по какой-то невероятной траектории. Марвин вскричал громко и страшно на весь притихший зал!  Его большое и сильное тело рухнуло на пол, как подкошенное! Леденящее душу зрелище!

К упавшему игроку бросились клубный доктор и массажист. Доктор склонился над лежащим баскетболистом, и тут же призывно замахал рукой дежурным санитарам. На площадку выбежали молодцы в белых халатах с носилками в руках. С помощью игроков обеих команд Марвина погрузили на носилки, и под поддерживающие аплодисменты зрителей унесли из зала.

Сказать, что я был потрясён, значит, ничего не сказать! 

Покинув своё место, я попытался проникнуть в раздевалку. При моей всегдашней пронырливости, мне это удалось. Но, попавшейся навстречу врач команды, сообщил мне, что дело серьёзное и Андрея только - что увезли на «скорой».   
На вопрос, в какую больницу его увезли, доктор ответил, что, не знает. Надо будет уточнить после матча.
Мы с доктором вернулись в зал, каждый на своё место. Однако спокойно сидеть на месте я уже не мог, и, выйдя из зала, стал ожидать окончания игры, расхаживая по вестибюлю. 
После игры я узнал, что Марвина увезли в восемнадцатую городскую больницу, одну из лучших в городе.

Я, взяв частного извозчика, поехал туда. В приёмном покое я столкнулся с несколькими игроками УНИКСа. Они сообщили мне, что назначена операция, и что к Марвину в ближайшие дни не пустят.

Выйдя на улицу, я посмотрел в сторону окон операционного блока. Они горели ярким светом. Внезапно свет погас и окна потемнели. Понятно, что в это время никакой операции не проводилось. Может быть, просто, уборщица, закончив уборку, погасила свет.

Однако отчего-то меня накрыла, невесть откуда взявшаяся, крайне редко меня посещавшая, печаль. 


5 (25)


Весна пришла. Весна 1992 года. Небо было большей частью пасмурным. Мокрый снег сменялся ледяным дождём. Лишь иногда в сплошной грязно-серой облачной пелене проглядывали островки голубого весеннего неба. Сугробы почернели, и, оседая, таяли. Из-под тающего снега повылазило всякой всячины: оттаявшие трупы птиц и кошек, слежавшийся размокший мусор, и бутылки, бутылки, бутылки….   От обустроенных прямо во дворах деревянных помоек нестерпимо разило.  Заляпанные по крышу автобусы и троллейбусы щедро делились грязью с людьми и машинами.

Однако настроение было весенним! Кое – где на тротуарах проступили островки сухого асфальта, на которых школьники расчертили бессмертную классическую игру, с адским огнём внизу последнего квадрата.

 Малыши, под присмотром немного рассеянных весенних мам, рисовали цветными мелками домики с трубой, цветики-семицветики, и овальных котов с усами – антеннами, ногами - кочергами и треугольными ушами.

Девушки, спеша скинуть с себя ставшую невыносимо тяжелой зимнюю одежду, дрожали в тонких пальтишках на пронизывающем весеннем ветерке, демонстрируя покрасневшие от холода коленки под прозрачным капроном.

Я заглянул на знакомую квартиру, к Кате, жене Марвина, с тем, чтобы справиться о здоровье мужа. Катя рассказала мне о том, что Андрею сделали сложную операцию на колене, что операция, по словам врачей, прошла успешно, и теперь предстоит длительный период реабилитации. Узнав у Кати название отделения и номер палаты, в которой лежал её муж, я вручил ей коробку конфет, и, вежливо отказавшись от чаепития, устремился в больницу.

В полутёмном вестибюле тень проходившего охранника, пряча за спиной наполненную прозрачной жидкостью колбу, поведала мне, что приём посетителей на сегодня уже закончен, и ознакомила меня с вывешенным на информационном стенде графиком посещений.
Мобильных телефонов в те годы, как я говорил, у нас ещё не водилось, и связаться с пациентом не было никакой возможности. Конечно, если бы Марвин пребывал в ранге звезды НБА, ему бы непременно выделили отдельную палату с городским телефоном. Но повышение в статусе пока ожидалось.
На следующий день я повторил попытку навестить недоступного пациента, приехав в положенное время.  Однако в регистратуре меня ошарашили сообщением, что в больнице введён карантин по гриппу, и посещения отменены.

- Передачу-то хоть можно передать? – спросил я у тётеньки в белом халате, сердито выглядывающей в полукруглое оконце.

- Пиши отделение и имя больного, - указала мне сотрудница на стопку аккуратно нарезанных из школьной тетрадки листочков и на привязанный за верёвочку химический карандаш.

Я написал: «Хирургическое отделение. Андрей Марвин». Подумал и дописал: «От Домского».

Ответственная тётя, приняв пакет с гостинцами, засунула в него голову, и, вынырнув, вернула мне пачку чая, со словами: «Чай нельзя». Окошко захлопнулось, громко щелкнув на прощание шпингалетом.
Выйдя из больницы я, задрав голову, стал глядеть на окна пятого этажа, где располагалось хирургическое отделение.

- Что-то потеряли, молодой человек? – раздался откуда-то сверху знакомый голос.
Обернувшись, я увидел центрового Диму Волкова, улыбающегося мне с высоты своего более чем двухметрового роста. Моя рука утонула в его ладони.

- Вот, гадаю, где окна Андрюхиной палаты? - ответил я.

- Серенаду ему спеть хочешь? – подколол Волков.

Мы посмеялись шутке.
Я сообщил Волкову, что в больнице введён карантин, и посещения больных отменены.
 
- Ничего себе! – удивился Дима. – Про грипп-то я слышал, конечно. Но, что-то они жестоко!

- Такие у них правила. Можно только передачи передавать. Пойдём, покажу, где это можно сделать. Чай, сразу предупреждаю, не принимают.

- Э, нет! – ответил Волков, приоткрывая пакет. – У меня тут кое-что покрепче чая.

Заглянув в его пакет, я увидел в нём две бутылки водки и палку копчёной колбасы.
 
- Зачем водка? – спросил я, удивлённо.

- Ты лучше спроси, зачем колбаса?

- Ну и зачем? – повёлся я.
 
- Водку перемешивать!

Мы снова посмеялись.

- Значит, не пускают? Что же делать будем? – задумался Волков. – Пойдём, разведаем обстановку.
Мы завернули за угол, затем за другой, и так прошли вокруг лечебницы, вернувшись на место старта.  По ходу экспедиции лазеек обнаружено не было. 

- Вот его окна! – указал Волков на два крайних окошка на пятом этаже.

- Ясно, - ответил я. Хотя совершенно неясно было, что делать с этой информацией. Не торчать же под окнами целый день, в надежде, что наш пациент соблаговолит посмотреть вниз?

- Будем вызывать Андрюху! – перевёл Волков разговор в практическую плоскость. – Подержи.

Он, вручив мне пакет, снял и сунул в карманы перчатки, и, слепив снежок, бросил его по нужным окнам. Пущенный высоченным Волковым комок, улетел куда-то на крышу, спугнув сидящих на антенне галок.

- Это уже какой-то четырёхочковый! – прокомментировал я сверхдальний бросок.

- Сейчас, поправим прицел! – ответил длиннорукий снайпер, основательно готовя новый снаряд.

Волков бросил, поумерив силы, и снежный ком ударил в окно этажом ниже, под палатой Марвина! Хорошо, что угодил не в стёкла, а в оконную раму, содрогнувшуюся от удара!

- Два с половиной очка! - оценил я новую попытку.

В окне четвёртого этажа возникло два девичьих силуэта. Девушки стояли, не шелохнувшись, с любопытством глядя на нас сверху вниз.
Мы помахали им руками.
После чего окно открылось, и высунулась девичья голова, с короткой стрижкой.

- Вы зачем в окна снегом кидаетесь? – крикнула голова задорным звонким голосом. 
Не успели мы ответить, как появившиеся в оконном проёме две тонкие руки надели на вопрошающую голову смешную шапку с помпоном болтающемся на длинной кручёной верёвке. Руки натянули шапку до самого носа. Голова исчезла.  Потом вместо одной появилось сразу две девичьих головы. Одна в упомянутой шапке, другая – в накинутом поверх одеяле.

- Зачем балуетесь?! – с нарочитой строгостью в голосе спросила девушка, накрытая одеялом.

- Мы не балуемся! – ответил Волков. – Мы хотели попасть выше, но промахнулись.

- Куда выше?

- В пятый этаж. У нас там друг лежит. А теперь, сами знаете, карантин. К нему не пускают. Вот, решили обрадовать больного друга своим приходом, а обрадовали вас.
 
- Мы рады? – спросила девушка с короткой стрижкой у подруги.

Та в ответ неопределённо пожала плечами.

- Он, что, прямо над нами лежит? – спросила короткостриженая.
 
- Прямо над вами, - ответил Волков. – Когда он ходит по палате, из угла в угол, вы слышите стук его костылей.

- Он, что, на костылях перемещается?

- На костылях!

- Под самосвал попал что ли? – девушка с короткой стрижкой отличалась любопытством.

- Нет. Он баскетболист. Мы играем за УНИКС. Слышали про такую команду? Во время последней игры наш друг получил травму.

Девушки переглянулись.

- Спорт опасен! – выдала одна.

- Вы похожи на баскетболиста. А ваш товарищ, что-то не очень! - озадачилась другая.

- Он наш звукооператор! – сообщил им Волков.

Я вздохнул.  По-видимому, это был приговор, остаться «звукооператором» на всю жизнь. 

- Понятно! – донеслось сверху.

- Девчонки, вы можете подняться этажом выше, и попросить нашего друга выглянуть в окно?! – вступил я в беседу поставленным голосом.
 
- Не кричи так громко, звукооператор! – засмеялась одна.

- Контролируй звук! – добавила другая.

- Это я просто глухой! – ответил я, оправдываясь. – Оглох, оперируя звуками.

- Как звать друга-то?

- Андрей! Андрей Марвин.

Девушки закрыли окно, растворившись в стёклах, отражавших пасмурное небо.
Прошло около десяти минут. Мы с Волковым уже достаточно промёрзли, и часто задирали головы, посматривая вверх. От этих упражнений у меня начала ныть шея.
Наконец окно палаты Марвина распахнулось, и показалась его вихрастая шевелюра. Он улыбался нам из поднебесья.

- Домский! – сразу обратился он ко мне. – Спасибо, за передачку, конечно. Но, зачем ты столько конфет и печений натащил? Ты ими лучше бы свою девушку угостил!

- У меня нет девушки! – крикнул я в ответ.
 
- Что так?

- Была одна, но мы рассталися! Вкусы разные оказались.

- В смысле?

- Она сладкого не любила!

- С тобой всё ясно, Санчо Панса! Теперь с тобой, Дон Кихот! – Марвин ткнул пальцем в Волкова. – Лекарство принёс?

- Здравствуй, Андрей! – поклонился Волохов, напомнив забывчивому пациенту то, что он, впопыхах, не удосужился с нами поздороваться.

- Здорово, чуваки! – Марвин тут же исправил оплошность, и, вытащив в окно костыль, помахал нам.

- Лекарство у меня собой, - постучал Волохов рукою по пакету. – Но, как тебе его передать?

Марвин почесал лоб.

- Я уже думал над этим. Приходите после шести. Как разстемнеет и врачи уйдут. Нам нужно время для подготовки! 

Мы синхронно посмотрели на часы. Было около четырёх.

- Ничего себе! И где нам два часа болтаться?

- Тут рядом, на рынке, на Мавлютова, есть шикарный видеосалон. Сходите пока туда. Посмотрите, какой-нибудь фильмец.

- У меня тренировка вечером! – сказал Волохов.

- Не гони, Димон! Я же знаю – нет сегодня тренировок. У тебя, быть может, с какой-нибудь болельщицей персональная тренировка назначена? Но, тут уж я не могу тебе запретить. Выбирай сам. Или друга выручать. Больного друга! Или…. 

- Ладно – ладно! Сам не гони…. Давай сверим часы, - прервал его Волохов, посмотрев на свои часы «Электроника». -  Сейчас почти четыре. После шести, каждые пять минут выглядывай в окно. Или назначь дежурного, если сам не успеваешь доскакать. И учти! Если мы опять больше десяти минут промёрзнем, то поворачиваем и сваливаем согреваться этим твоим лекарством.

- А почему бы вам не прийти ровно в шесть? – поинтересовался Марвин.

- Откуда же нам знать, во сколько у них в видеосалоне сеансы начинаются и заканчиваются.

- Да, верно! Убедили. Ну, что ж! Будем нести боевое дежурство. Счастливого просмотра! Если будет демонстрироваться немецкий порнофильм, перескажите сюжет поподробнее, на языке оригинала!

Мы с Волковым двинулись в сторону рынка, стараясь держаться подальше от края грязной дороги. На рынке мы отыскали видеосалон. Он располагался в одном из недавно построенных фанерных павильонов. На некрашеных стенах его красовались постеры с Брюсом Ли, Сильвестром Сталлоне, Ким Бессенжер и прочими,  пожаловавшими в гости к советским людям, американскими деятелями культуры.   Мы подошли как раз к началу сеанса. Демонстрировался «Заводной апельсин» Стенли Кубрика, с Малкольмом Макдауэлом в главной роли. Фильм двадцатилетней давности смотрелся, как новый, и пролетел на одном дыхании.

- Вот это кино! – выразил я восторг, когда мы вышли из видеосалона. – Тебе понравилось?

Волков неопределённо пожал плечами, в очередной раз взглянув на подсвеченный циферблат электронных часов.
Скользя по подмёрзшей грязи, мы вернулись на больничный двор. На этот раз ждать, долго не пришлось. В освещённом окне палаты маячила фигура дежурного наблюдателя. Упустить нашу великолепную парочку из вида было никак невозможно.
В открывшимся окне показался силуэт Марвина. Он, прижимая палец к губам, интенсивно махал нам рукой. Мы, ускорившись, добежали до стены по хрустящему насту, и стали прямо под окнами. Сверху свесился конец своего рода верёвки, связанной из простыней, пододеяльников и занавесок. К концу была привязана импровизированная люлька, сооружённая из нескольких вставленных друг в друга наволочек. Волков, положив в люльку бутылки и колбасу, махнул рукой,

- Вира!

Наполненные драгоценными дарами наволочки, с выведенным на них черными буквами названием отделения, были аккуратно подняты наверх и бережно приняты в оконном проёме.   
Затем вновь показалась голова Марвина.

- Спасибо, чуваки! Вы заходите, если что! Нет, в самом деле, спасибо огромное!

- Мы на выезд отправляемся, - сообщил Волков. – Так что лечись пока без меня.

- Счастливо отыграть! Привет всем нашим! 

- Тебя же, Домский, жду послезавтра в это же время. Придёшь?

- Приеду, если доживу!

- Доживёшь! Куда ты денешься? С такими, как ты, ничего не случается.

Спешащий Волохов, не задерживаясь более, двинул в сторону выхода. Я засеменил вслед за ним, пытаясь попасть в его широкий шаг.
  В калитке, я, обернувшись, увидел, как Марвин, прижавши лоб к невидимому стеклу, смотрит сверху нам вослед.




4 (24)



Следующее посещение давешнего лечебного заведения стало поистине незабываемым. Разобравшись в предпочтениях беспокойного пациента, я купил у знакомого продавца винно-водочного отдела Алика две «непалёных» бутылки водки.

  - С моей стороны гарантии стопроцентные! – заверил красноносый Алик, встретивший меня в наброшенном поверх красно-зелёного мохерового свитера сером халате без пуговиц.
Пригласив меня в подсобку магазина, он для убедительности предъявил смятые пожелтевшие накладные.

  - Вот, читай. Водка прибыла с казанского ликёроводочного завода. Ну, а за то, что они там сейчас на «ликёрке» разливают, я поручиться, понятное дело, не могу.
   
Покрутив бутылки в руках, и убедившись, что пробки не прокручивают, а этикетки наклеены не вверх ногами, я накинул сверху два положенных «чирика», и, попрощавшись с продавцом - гарантом, поехал в больницу. 

На уже знакомом рынке, пройдя сквозь толпу инженеров и техников, продающих осциллографы и прочие измеряющие падение уровня жизни приборы, я, почесав в затылке, купил колбасу и плавленый сыр. Цены в ту весну росли, как на дрожжах! Лихие девяностые стартовали с места в карьер! У меня же в это мрачнейшее для большинства экс – советских граждан время, как ни странно, с деньгами становилось всё лучше и лучше. Об этом я поведаю потом.
Итак, я вновь оказался под знакомыми больничными окнами. Прозябать, на сей раз, не пришлось. Я прибыл в условленный час, и, нетерпеливо ожидавший меня Марвин не замедлил выглянуть в окно.
Я подумал, что вновь придётся использовать самодельное подъёмное устройство.
Но в этот вечер было по-иному.

- Домский, хорошая новость, карантин снят! – объявил Марвин громко радостно.

- Отлично! – обрадовался я.

  - Но тебя всё рано через главный вход не впустят. Время посещений закончилось.

- Опускай тогда свою люльку! Усиль только её на этот раз, - крикнул я, продемонстрировав тяжесть пакета.

- Отставить люльку! Сейчас я пришлю к тебе нашего человека. Он проведёт тебя прямо ко мне в кабинет, - в очередной раз удивил меня Марвин. - Иди к приёмному отделению. Знаешь где это?

- Знаю!

Как только я подошёл к дверям приёмного отделения, они отворились, и в проёме появилась молодая девушка в белом халате и наброшенной на плечи форменной куртке медсестры. Я, по свойственной мне тормознутости, не сразу догадался, что это и был «наш человек» в больнице.

- Вы Домский? – обратилась ко мне медсестра.

- Он самый, - ответил я, удивившись.

- Пойдёмте за мной, - сделала девушка приглашающий жест.

- Это со мной, - сообщила она дежурившему на стуле у лифта студенту – охраннику.

С таким же успехом можно было обратиться к стоящему рядом пыльному фикусу. Студент, рассеянно посмотрев сквозь толстые стёкла очков сначала на медсестру, а потом на меня, вновь уткнулся носом в разверзнутые страницы анатомического атласа.   

Мы, в молчании, вошли в огромный служебный лифт и начали подниматься.
- На этом лифте перевозят трупы? – спросил я для того лишь, чтобы развеять неловкое молчание.

- Да, -  ответила медсестра просто.
 
Я смог незаметно рассмотреть сестричку.

Это была настоящая восточная красавица! Но, не из тех    смуглокожих красавиц далёкого Востока, что видели мы в фильмах про Симбада, а из наших, из татарочек. Из самого северного из Востоков, из не боящийся морозов породы, сочетающей в себе восточные черты лица с белой кожей, светлыми волосами, и большими, как у сказочной гурии, глазами.

- Только тише, пожалуйста! – отвлекла меня медсестра от внутренних сравнений, когда лифт поднял нас на верхний этаж.  – Многие больные у нас ложатся спать сразу после ужина.

Говорила она быстро, проглатывая окончания слов. Это тоже было мило.
«Интересно, успел Маврин её чпокнуть?»  - подумал я, с удовольствием идя вслед за сестричкой.
Пройдя по затемнённому на ночь отделению, минуя освещённый зелёной настольной лампой сестринский пост, прошли мы в самый дальний конец коридора и нырнули в полуоткрытую дверь палаты №6. (шутка, номера не помню!) 

В палате находились:

- Марвин, облачённый в клубный спортивный костюм;

  - двое больных мужчин, в стёганых больничных халатах;

- две больные девушки в разноцветных флисовых пижамах, с изображениями мультяшных уток или пингвинов;

К присутствующим добавились:

- «наш человек» - медсестра в униформе,

и

- ваш покорный слуга, как всегда безупречно одетый, в костюме с искрой от казанской швейной фабрики №4, и с небрежно перекинутым через руку черным драповым пальто с позеленевшими за зиму медными застёжками.
В свободной руке держал я матерчатую авоську с гостинцами.

- Домский! Как я рад! – вскричал Марвин, порываясь встать.

- Сиди, Андрей! – упредил я его, подходя к кровати.

 Мы радостно, слегка картинно, обнялись: больной - чуть приподнявшись, посетитель – слегка нагнувшись. 

- Познакомьтесь, друзья по несчастью, это Домский – счастливый человек, - представил меня Марвин собравшимся.

- Почему он счастливый? – спросила одна из девушек, та, что с короткой стрижкой.

- Потому что, во-первых, он здоров, как бык, а во-вторых, ему всё по … барабану! – примерно так ответил Марвин, смеясь.

- Это так? – спросила у меня коротко-остриженная. 

- Не знаю, - ответил я, стараясь скрыть внезапное смущение. - Со стороны виднее.
 
Теперь Марвин представил собравшихся. Мужики были его соседями по палате. Девушки пришли в гости. Это были те давешние девчонки из отделения этажом выше. По-моему, это была неврология. Что-то у них, видимо, с нервами было не в порядке.

- Получите гостинцы, -  вручил я Марвину авоську.

Заглянув в сумку, тот расцвёл улыбкой до ушей.

- Вот, что значит настоящий верный друг! - продекламировал Марвин слова известной детской песенки.

- Прошу вас, Андрей, не шумите, пожалуйста. В коридор не выходите, - попросила медсестра.

- Это Элиза, - представил, наконец, Марвин медсестру. – Она очень вежливая и хорошо воспитанная девушка.

- Мне пора идти, - сказала Элиза, слегка покраснев. – Через час я вас выведу, - сообщила она мне.

- Дай нам с Домским хотя бы пару часиков пообщаться, - попросил Марвин.
 
         - Хорошо, только не громко, без шума, - согласилась Элиза, и, грациозно повернувшись, выпорхнула из палаты. 

Она ещё впорхнёт, огласив страницы нашей повести громким треском своих крыльев.

Ты уже догадался, мой прозорливый читатель, что без шума всё-таки не обошлось! И, к сожалению, шум был немалый! В прямом и переносном смысле.

Мы, сдвинув две тумбочки, и, расположившись за импровизированным столом, стали пить за здоровье. Никто из больных обоих полов не отказался от лекарства. Девушки пили наравне с мужиками. Лечили нервы. Звали их Дина и Неля.
Те, кто меня знают, подтвердят: когда я трезв, то просто образец скромности.
Я и сейчас таков – абсолютный чемпион мира по скромности в весе до 90 кг. 
Когда же выпью, то наоборот. К тому же, если рядом находятся представительницы прекрасного пола, то с каждой пропущенной рюмкой прекрасность их в моих глазах пропорционально увеличивается. Я слышал, что в старые времена людей женили по-пьяной лавочке. Слава Богу, эти времена прошли! Иначе бы с юных лет прослыл я многоженцем. 
К чему это я? А к тому, что вскорости одна из нервически больных девушек, по-моему, Дина, ёрзала уже у меня на коленках. Один из пациентов, не подготовленный к ночным бдениям, отправился спать, и нам добавлял веселья доносящейся из его угла могучий храп.
Со вторым же больным вышла замятня. Он принялся вдруг бычиться. Или имел виды на Дину. Или просто хотел близкого общения с женщиной, но свободной не оказалось.  Ибо с Нелей любезничал непререкаемый больничный авторитет Марвин. В общем, начал он на меня наезжать не по-детски. И задавать вопросы типа: «живу ли я по-пацански». И, чисто казанский фразеологизм, «за кого мотался»?
Пришлось совершить этимологический экскурс с целью просвещения больного и рассказать, что слово «пацан» происходит от еврейского «поц», что означает половой член, в переносном смысле «глупец».

- Это точно? Не «звездишь»? – обрадовался Марвин новой для него информации. Я приметил, уже, что всё интересное он впитывает, как губка.
У «забыковавшего» же больного налились кровью глаза и он, попытался, даже, достать меня своим костылём. (Он был вооружён костылём и палкой)
Привычный ко всему Марвин быстро успокоил его, а нас с девчонками поднял из-за стола и повёл курить. Мы пошли как бы в курилку хирургического отделения, а сами поднялись, на всякий случай, на этаж выше, в неврологию. Там спали все, включая дежурных медсестёр.

Мы сидели и над чем-то смеялись в курилке, когда в тишине ночи раздался звук шагов командора и приковылял ревнивый сосед по палате.
Он начал снова гнать пургу, всё больше в мою сторону, и всё более распаляясь. Длинные мои волосы, что ли, не добавляли в глазах подобной публики авторитета? Но я, страдалец за идею самовыражения, всё равно их никогда не стриг. Так сами и выпали со временем.
  Я ответил, что-то вроде того, что увечных не трогаю.  Увечный замахнулся на меня своею палкой, желая, чтоб его полку увечных прибыло.
 В итоге, случилась потасовка с шумом и девичьем визгом. Не буду останавливаться на подробностях этого безобразия. Ты сам всё можешь дорисовать в своем воображении, о, впечатлительный читатель! Замечу лишь, что большущий плакат с надписью: «Все на борьбу со СПИДом!» рухнул с ужасным грохотом со своего места на стене. И грохот этот, словно взрывная волна, прокатился громким эхом по больничным коридорам!

Тут – то нас и накрыли прибежавшие заспанные дежурные врачи с медсёстрами. Последним, тяжело дыша, прибежал охранник-очкарик с анатомическим атласом подмышкой.
В общем, вышло всё ужасно некрасиво, и ещё жутко   неудобно перед, примчавшейся на весь этот полуночный джаз, Элизой.   
То ли от переполнившей её обиды от того, что мы не сдержали обещание и нашумели, то ли от вида Марвина и Нели, держащихся за руки в эту трудную минуту, Элиза пришла в неистовство и, подойдя к Марвину, влепила ему пощёчину! Проделав это неожиданное действо, Элиза убежала.

Анализировать произошедшее мне пришлось уже в одиночестве. 
Довольно скоро оказался я на холодной ночной улице, за захлопнутой за моей спиной больничной калиткой. Два чувства боролись во мне: досада о столь скорой разлуке с Диной и нашей весёлой компанией, и радость от того, что я легко отделался. 

Второе чувство было до того привычно, что я, счастливый баловень судьбы, его особо не ценил. 

Больницу я более не посещал. Марвина вскоре перевели в крутой какой-то госпиталь. В общем, на время мы расстались.


3 (23)


Настало лето.  А это значит - пришла пора переселяться на Светлую Поляну!  Я снимал там домик на базе отдыха. На весь сезон, с мая по сентябрь. Никуда не ездил: ни на воды, ни на море! Только на Светлую поляну! И сейчас бы ездил, если бы она не исчезла, как исчезает вино из початый бутылки, или, загар и свежесть с лиц красоток дней ушедших.

 Это, когда-то излюбленное место отдыха казанцев на живописном берегу Волги, сейчас запущено и очаровательно уныло, словно старое кладбище сухой и тёплой осенью, на грани вечных холодов. А ведь когда-то были там и Лето, и Весна!
 В те же времена далёкие там располагались многочисленные базы отдыха казанских предприятий, бурлила, доходя порою до кипения, летняя жизнь. Отдыхающие целыми днями расслабленно, лениво и похмельно валялись на пляжах, на расстеленных прямо на горячем песке покрывалах, освежаясь периодически мягкой волжской водичкой.  А по ночам веселились они за столиками возле своих домиков, или в баре, или жгли костры на тех же пляжах, превращавшихся ночью в огненные стоянки туземцев.  Отовсюду доносился запах шашлыков, шум, пение, гитарный звон, крики купающихся; порою возникали драки, которые быстро гасила всегда бывшая начеку, но не всегда трезвая, местная милиция.

У нас сложилась тёплая компашка, из постоянно отдыхающих на Поляне ребят. Мы играли в настольный теннис, в футбол, резались в покер, знакомились с отдыхающими противоположного пола, предпочитая длинноногих и не шибко умных, и постоянно выпивали. Лично я не могу вспомнить ни одного трезвого вечера.  Каждую субботу, а, иногда и по пятницам, мы выбирались на дискотеку. Садились на последний автобус и доезжали на нём до международного лагеря «Волга». Ещё застали мы кубинок с немками. К воротам лагеря оранжевый гигант «Икарус» - «гармошка» подъезжал переполненным. Дальше, в город, он отъезжал уже полупустым. Молодёжь хотела танцевать. Она всегда этого хочет, невзирая на перемены времён.
То было время нашей молодости, и мы, молодые смолоду, колбасились от всей души, до умопомрачения! 

В тот летний вечер, это как раз была пятница, мы, весёлой шумною толпою, приехали в лагерь «Волга», как обычно на последнем автобусе.
Я, отбившись от компании, пошёл прогуляться по лагерю. Просто хотел я знать, что где происходит.

  Вдруг слуха моего коснулся знакомый, донельзя удивлённый голос,

- Домский!  Ты что здесь делаешь?!

Обернувшись, я увидел сидящего на скамеечке Марвина! Рядом с ним лежала его неизменная спортивная сумка. Между ладоней он крутил трость для ходьбы, просверлив уже достаточное углубление в податливом песчаном грунте. 

- Глазам своим не верю! – воскликнул я, остановившись.  – Это ты что тут делаешь, Андрюха, на моей территории?!

- Что значит на твоей территории? – остановил Марвин вращение трости.

- А то, что Светлая поляна и её окрестности, есть ареал моего обитания. Я сюда на лето прилетаю спариваться.

Марвин рассмеялся, мы обнялись.

- И где эта твоя Светлая поляна? – спросил он у меня.

- Тут недалеко. Километрах в четырёх, вниз по течению.  Ты то, как здесь оказался?

- Приехал к Элизе.

- К Элизе? Вот дела! Она тут отдыхает?

- Она тут работает! Медсестрой в лагерном медпункте.

- Ничего себе, – я слегка удивился. – Тесен мир.

- Заночую, сегодня у неё, - Марвин подмигнул мне.

- Вот это да! Повезло тебе в этой жизни, - удивился я по-настоящему.

- Пока не до конца повезло. Она ещё не знает, что я собрался у неё ночевать. Но, с другой стороны, не выгонит же она меня, на ночь глядя, в незнакомом месте? Ты как считаешь? – в голосе Марвина прозвучали несвойственные ему нотки неуверенности.

- Не знаю, не знаю! Насколько я понял, она девушка с принципами.

- Прекрати, Домский! Против меня ещё не одна не устояла. С принципами, или нет.

Я вспомнил о затрещине в больнице, но промолчал.

- А ты чего здесь трёшься?

- Потанцевать приехал, - ответил я, изображая движения Митхуна Чакраборти. 

- Ну, давай, тацор диско! Подгребай потом к медпункту, после дискотеки. Знаешь, где это?

- Найду!

На том мы и расстались.

Спустя пару-тройку часов, разгорячённый после танцев, направился я на поиски медпункта.

У бунгало, украшенного красным крестом, застал я замечательную сцену. На веранде стояла Элиза в лёгком летнем платьице, подчёркивающим её спортивную фигуру. По ту сторону веранды, за заграждением, возвышался Марвин, с переброшенной через плечо сумкой. Одной рукою опирался он о трость. Другой держал Элизу за руку. Сцена эта в лунном свете была особенно романтической. Я вообразил, что это рыцарь, отправляющийся за семь морей, прощается со своею Дамой сердца. 

Впрочем, светила не луна, а фонарь. Да и рыцарь наш отправится не в Палестину, а в места поближе.

Дабы не смутить застывшую пару своим внезапным появлением я закричал издалека.

- Могу получить я в этом медицинском пункте таблетку от головной боли? Или мне снова обращаться к экстрасенсам на ближайшей пристани?
(Я имел в виду берегового матроса Абдуллу, торгующего разливухой на дебаркадере)

Голубки вздрогнули от неожиданности.

Марвин укорял меня потом, что это из-за моего внезапного появления, Элиза не оставила его в тот вечер ночевать. Хотя, мы оба прекрасно понимали, что это не так. Но, ему требовалось красиво съехать. А мне, как сказано выше, всё было по барабану. Поэтому я не возражал.
Элиза, как ни странно, узнала меня. Оказала мне первую медицинскую помощь: вынесла таблетку аспирина и стакан воды. У меня на самом деле голова раскалывалась от новомодных рваных ритмов, завезённых московскими ди-джеями.
 Эпохе диско наступил конец!

 Эпохи загибались одна за другой. Привычный мир летел в тартарары. Но сожалений горьких не было, как не было!

- Подожди меня несколько минут, - шепнул Марвин.

Я, попрощавшись с Элизой, расположился на лавочке у выхода из лагеря. 
Марвин не заставил себя ждать. Выглядел парень растерянно.

- Слушай, Домский, с Элизой вышел неожиданный облом, - произнёс он, усаживаясь рядом со мной. -  У тебя там, на твоей Поляне, можно будет ночку переночевать? А утром я уеду.

- Конечно можно. Но, учти, мы добираемся туда пешком. Идти около часа.  Дойдешь ли?

- Доковыляю как-нибудь.

Не успели мы договорить, как подвалила наша честная компания: Джон, Терех, Артём, Дрюня, ещё какие-то девушки и парни, чьи имена и лица растаяли в сумерках времени. О некоторых поведаю вам позже.

- Андрей, - представил я Марвина своим друзьям.

- Скажите, ваша фамилия не Марвин? – спросила одна девушка.

- Да, Марвин, - скромно ответил Андрей. 

Многие узнали его.

- Ничего себе! Марвин, номер десять, - протиснулся вперёд Артём, любитель баскетбола.
Марвин преобразился. Он сделался, вдруг, скромен и серьёзен. Со всеми стал предупредителен и вежлив. В его движениях и голосе легко читался несомненный звёздный статус.
Все с восхищением смотрели на него.
Наша компания несказанно обрадовалась тому, что Андрей Марвин, не умчится в ночь на белом «Кадиллаке», или «Волге», а посетит Светлую Поляну. Мы пошли по дороге, свободной от машин в ночное время, смеясь и громко распевая песни. Марвин шёл рядом, как простой смертный, одной рукою держась за меня, другой опираясь на трость. Кто-то нёс его сумку.
В деревне Боровое Матюшино мы сделали первый привал, прямо на дороге.
Артём, самый старший и опытный, извлёк заранее припасённую на обратный путь бутылку водки.

- Андрей, вы выпьете немного? – поинтересовался он у Марвина.

- Нам, спортсменам, конечно, не рекомендуется. Но разве-что глоточек, чтобы боль в ноге унять.

- Пить, правда, придётся из горлышка. Никто стакан захватить не догадался, - посетовал Артём.

Речь шла о стеклянном стакане. Который, собственно, и есть стакан. Эпоха пластиковых стаканчиков ещё не наступила.

- А это вон там, в огороде, что возвышается? – поинтересовался Марвин, вроде бы не в тему.

- Теплица, - ответили ему.

Теплицы, если что, собирались советскими садоводами из старых оконных рам. В темноте, теплица была похожа на гробницу.  Или – на затаившийся в татарском огороде тяжёлый немецкий «тигр».
      
- В теплице должны быть огурцы, - сообщил Марвин. – А из огурца можно сделать стакан. 

Народ был удивлён такому простому и полезному совету. Вскоре некий юркий юноша вернулся из огорода с похищенным огурцом.
Марвин, скусив и выплюнув головку вытянутого овоща, словно кончик сигары, проделал в нём углубление большим и толстым пальцем, и пупырчатый сосуд для питья был готов. 
Артём, налив водки в огурец, протянул его Марвину. Тот выпил и запил газированным напитком «Кристина», прямо из баллона.

- Огурцом только не закусывайте! - предупреждал Артём.

Но, куда там! Если пивший первым Марвин пил, как из рога изобилия, то последнему взалкавшему достался лишь небольшой зелёный напёрсточек!
Впрочем, обиженных не оказалось. Мы продолжили свой путь, и долго ли, коротко ли дошли, наконец, до Светлой поляны.
Травмированный спортсмен последние сотни метров преодолел уже с трудом, стиснув зубы и наваливаясь на моё плечо. Я, чтобы как-то облегчить тяготу, представлял, что тащу с задания раненого бойца.
Добравшись до своей базы, мы расселись за большим, вкопанным в землю столом у домика, в котором проживали Артём и Дрюня.

Артём, как я уже сказал, был самым старшим из нас. Мы называли его Старый, и прозвище это было оправданно его преклонным возрастом. Старому недавно исполнилось целых тридцать лет! 

Дрюня был моложе Старого на пару лет, но, всё равно, олицетворял в наших глазах старшее поколение. Каким-то он казался мужиковатым и внешне, и в поступках, и в словах. Поросший по всему телу волосами, и с плотоядным выражением лица. 

Напротив, Артёма и Дрюни жила Мадина – красивая молодая женщина. Мадина была женщиной замужней. Отдыхала она вместе с дочерью Алисой лет пяти-шести. Мужа она на Поляну не допускала. Он приезжал раз в неделю. Привозил деньги и продукты.  Мадина беседовала с ним у ворот, давала различные задания. Получив указания, муж садился в фыркающий дизельный «Фольксваген», привезённый из ГДР знакомым прапорщиком, и укатывал обратно в город – зарабатывать деньги. Муж Мадины был типичным представителем нарождающейся касты новых практических людей нового практического времени.

 Супруга же его ни в какую не желала покидать эпоху романтизма!

Не знаю, почему Мадина не поехала в этот вечер с нами на дискотеку? Ведь она так любила танцевать и веселиться! Нашлись, значит, причины. В доме её тоже не оказалось. Я позвал её в открытую дверь, затем заглянул вовнутрь. Мадины не было.

- Можно я прилягу где-нибудь? – попросил у меня Марвин безмерно уставшим голосом. – Ноги не чувствую совсем.

- Ложись вот сюда, - недолго думая, положил я болезного на одну из кроватей в доме Мадины. – Отдохни, пока хозяйка не пришла.

Марвин, рухнув на жалобно заскрипевшую кровать, мгновенно вырубился. Я, погасивши в доме свет, вернулся к застолью.
Появилась Мадина, ведя за руку полусонную дочку.

- Мама, у нас в доме, какой-то дядя спит! – закричала девочка, войдя в дом.
 
- Что ты говоришь, Алиса?! – воскликнула жеманная Мадина. – Дядя симпатичный?

- Он очень большой! – ответила Алиса, встав на цыпочки и подняв руки.

- Кто это? – удивлённо спросила Мадина.

- Это мой друг Марвин, - ответил я. – Он баскетболист, восстанавливается после травмы   колена.

- Надо же! – удивилась Мадина. – Пойду, взгляну.

Через минуту она вернулась под большим впечатлением.

- Настоящий баскетболист! – сказала она.

- А я настоящий волейболист! – ответил Артём, обихаживающий Мадину.

Но у романтичной особы уже сменились спортивные предпочтения.

-Не буди его, Домский, - обратилась Мадина ко мне. – Пусть гость отдыхает.

Никто не мог тогда предположить, насколько затянется отдых высокого гостя на Светлой Поляне!


2 (22)


- Я в раю, что ли, Домский? – крикнул издалека Марвин.

Они с Мадиной, под ручку, подходили к моему домику по асфальтовой дорожке, усыпанной лепестками цветущей акации.  Марвин заметно прихрамывал.

- Это лучшее место на земле! – ответил я, поздоровавшись, и продолжая чистить картошку над железным ведром.

Марвин с Мадиной уселись на лавочку, напротив. Мадина закурила тонкие длинные сигареты. Марвин достал своё «Мальборо».
Я стрельнул у него сигаретку. Марвин прикурил и вставил мне дымящуюся сигарету в губы, ибо руки у меня были мокрыми.

- Место местом! Но какие тут люди заботливые и замечательные, - продолжал восторгаться гость. – Не успел глаза открыть, как мне рюмочку поднесли, тапочки нашли по размеру и яичницей на завтрак накормили.

- Так оставайся! – предложил я. – Можешь у меня остановиться. Я всё равно один живу.

- Так меня вроде не гонят? – Марвин вопросительно посмотрел на Мадину.
Та, улыбаясь загадочно, пустила струйку дыма вверх.

- Если немного подождёте, вместе картошку поедим, - предложил я гостям.

- Тогда я сейчас, - поднялась Мадина.

Марвин хотел было подняться вслед за ней, но та, предупредив, чтобы он не беспокоился, качая бёдрами, упорхнула.

- Было шо? – спросил я, выплюнув окурок в ведро, изображая деда Явтуха из фильма «Вий».

- Было! – ответил Марвин с настроением прямо противоположным настроению Хомы Брута, после кошмарной ночи с панночкой.

- Ну, ты даёшь!

- Да, она сама!

Зная обоих персонажей, я не удивился.

Вскоре вернулась Мадина с бутылкой шведской водки, и венгерскими разносолами «Глобус» в стеклянной банке. У неё водились разные деликатесы.

- Дай - ка, - Марвин отнял у меня кухонный нож. – Режь потоньше. Будет вкусней и быстрее приготовится.

Пока картошка жарилась на плитке, мы выпили по рюмочке, и наслаждались утром.   
Всё вокруг цвело и пело! Летний сезон лишь начинался, обещая много душевных и прочих радостей холостому молодому человеку. Наипервейшей же из радостей для нас всегда была картошка! (опять шучу). Конечно – дружеское общение!

Мы сидели за столом, ели картошку со сковородки, и дружески общались.

В зелёном коридоре из акаций появился усатый очкарик Ренатик.

 С годами Ренатик менялся, как всё и вся в этом изменчивом мире, но неизменными, до самой смерти, оставались у него две вещи – усы и очки. Усы торчали из-под носа жёсткой щёткой. Из-под очков смотрел на вас шальной какой-то взгляд. 
Ренатик работал главным бухгалтером в частной фирме, занимавшейся газификацией всея республики. Он наотрез отказывался пользоваться новомодным компьютером. В те времена такое ещё было возможно. У него была пара помощниц, которые все бумажные подсчёты главного оформляли в электронном виде. У Ренатика же голова работала, как компьютер. Он обладал прекрасной памятью, и спорить с ним о чём-то, что он знал, было бессмысленно. Так же, как играть с ним в шахматы: только сел, как получаешь мат в несколько ходов! Не помогали ни старая, ни новая индийские защиты, ни разряд и не учёная степень! Ренатик являлся абсолютным чемпионом левого берега Волги!

Ренатик с виду был невозмутим. Однако под невозмутимой внешностью прятался взрывной характер. Периодически Ренатик уходил, так скажем, в период пития. Вернее, так. Он пил по графику – от сих до сих. Отмечал в календаре он дату.  Например: первое июля. И объявлял, что с этого дня он начинает пить. Все ждали эту дату с ужасом. Как правило, она приходилась на субботу. Уже с пятницы Ренатик покупал необходимое количество водки – он пил исключительно водку. Пенистое он не жаловал. Вино же не потреблял категорически, объясняя это тем, что оно запрещено в Коране.

 Вставал Ренатик очень рано, на заре, шёл купаться на реку, потом разогревал завтрак, вынимал их холодильника первую бутылку и выпивал её в одиночестве, по утренней прохладе.
В процессе пития Ренатик преображался. Превращался из Ренатика в Рената.  Ренат же был монстром! Он бродил с раннего утра по недавно притихшим, всю ночь бурлившим аллеям, и раскачивал дома спящих друзей, крича «Подъём!» и «Педагоги!». Причём неясно было, что он вкладывал в последнее слово. 
За такие дела Ренат был, всеми порицаем. Но ни разу не был бит. Ударить, преображённого волшебной силой алкоголя Ренатика, ни у кого рука не поднималась.
Вид у Ренатика был тщедушный и болезненный. Вскоре он и вправду заболел. В голове у него нашли растущую злокачественную опухоль. Врачи сообщили его родным, что Ренат не проживёт и года. Но Ренатик протянул ещё добрых полтора десятка лет, опровергая все прогнозы и ставя медицину в тупик упрямым фактом своего существования!

Однако вернёмся в годы здравствования Ренатика – Рената. 
Каждое субботнее утро Ренатик заявлялся ко мне со свежим номером «Спорт – экспресса» - новой спортивной газетой, на которую мы враз переключились, презрев устаревший «Советский спорт». 

Ренат имел уникальную для обитателей Светлой Поляны привычку вставать ни свет, ни заря. Субботним утром он уже дежурил возле местного киоска «Союзпечати», в ожидании приезда из города почтового «каблука» со свежей прессой. «Спорт - экспрессов» завозили всего пару - тройку номеров, и один из них сразу оказывался в руках Ренатика.

Ренатик первым приходил на местный пляж. Занимал излюбленное место под железным пляжным грибком. Расстилал покрывала.
Ренатик притаскивал с собой на пляж:

 -  два чайника с чаем – один со вчерашним, слабым, спитым, другой – со свежим утренним, крепким; 

- радиоприёмник, настроенный на волну «Маяка»;

- печенья, пряники и крекеры;

- две - три колоды засаленных игральных карт, общую тетрадь и ручки;

- дорожные магнитные шахматы с конём (фигурой) на верхней крышке, и знаком качества СССР на задней.

Сидя в утреннем одиночестве, Ренатик внимательнейшим образом штудировал газетный номер. Это чтение было похоже на проверку бухгалтерского отчёта. Ренатик сосредоточенно водил пальцем по пахнущим свежей типографской краской страницам. Добравшись до турнирных таблиц, он делал в них ручкой исправления с учётом сыгранных накануне матчей. Результаты он узнавал по радио. Ренатик менял количество игр, побед, ничьих, поражений, и, даже, скрупулёзно исправлял разницу забитых и пропущенных мячей. Заканчивал он чтение газеты разбором шахматных партий из соответствующей рубрики на последней странице. Пользуясь при этом вышеуказанными шахматами. Следя за логикой игры гроссмейстеров, он вертел на покрывале доску, двигая то белые, то чёрные фигуры. Проделав с газетным номером все возможные процедуры, и дождавшись первого купальщика из нашей компании, дабы сдать грибок под охрану, Ренатик направлялся ко мне. Он нёс мне препарированный и обновлённый номер!

Как раз такой очередной визит и нанёс мне Ренатик в то далёкое утро.
К большому счастью для всех нас, в его календаре стоял «сухой закон».
Застав у меня незнакомого гостя, Ренатик поздоровался и познакомился с Марвиным. Мадину он знал уже давно.

- «Спорт – экспресс»! - обрадовался Марвин.


Взяв газету с края стола, он принялся изучать футбольную таблицу.
- Что творится в нашем чемпионате! – воскликнул он.

- Вот, все последние результаты я записал, -  сообщил Ренатик.

- Да, я не об этом. Где «хохлы»? Где Тбилиси? Где «Днепр»? Кто теперь играет у нас в чемпионате, посмотри только: «Текстильщик» (Камышин), «Газовик» (Тюмень), и какой–то сраный «Асмарал»!

- Ну, грузины ещё в прошлом сезоне отвалились, как и «Жальгирис», - заметил Ренатик. 

- «Жальгирис»! – повысил голос Марвин. – Для меня существует только баскетбольный «Жальгирис». Сабонис, Хомичус, Куртинайтис!

- Баскетболом интересуешься? – спросил Ренатик и Марвина.

Мы с Мадиной рассмеялись.

- Андрей – капитан УНИКСа, если что, - сообщил я Ренатику.

- Ясно, - только и ответил невозмутимый болельщик - бухгалтер. Затем спросил с видом знатока, - вы сейчас в первую лигу вышли?

- Вышли, - ответил Марвин небрежно. – В следующем сезоне собираемся «вышку» штурмовать. Будешь?

Марвин кивнул на бутылку.

- Сейчас я не пью, - ответил Ренатик.

- А когда пьёшь?
- В следующую субботу начну, - сообщил Ренатик спокойным голосом, поправив очки на переносице.

Я внутренне содрогнулся.
Марвин разлил, и мы с ним выпили. Мадина не пила боле, ограничившись одной рюмочкой. 

- А почему в субботу? – удивился Марвин. – Раньше нельзя что – ли?

- Нельзя, - ответил Ренатик, ловко убив комара на коленке.

- Ну, нельзя, так нельзя, - Марвин пожал плечами. – А нам ведь с тобой, Домский, можно?

- Нам можно! – ответил я, приподнимая крышку на шипящей сковороде.

Появился Артём. Он как всегда был чисто выбрит надёжными лезвиями «Шик» и благоухал дорогим польским одеколоном.

- Кто под грибком остался? – напрягся Ренатик.

- Там целый лейтенант лежит, - ответил Артём.

Это он - про соседа Дрюню, офицера пожарной охраны.

Артём, поздоровавшись со всеми, скромно присел с краю скамейки.

- Я заходил к тебе, - сообщил он Мадине. – Алиса сказала, что вы у дяди Домского.

- Водочки? – предложил Марвин Артёму.

- Можно, - принял Артём предложение.

Мы выпили втроём. Потихоньку завертелась, оживилась беседа.

Ренатик с Артёмом принялись расспрашивать Марвина про жизнь профессионального спортсмена, про новый клуб УНИКС.

Марвин, найдя новые свободные уши, ошеломлял слушателей анекдотами из жизни спортсменов.
Когда я поставил сковороду на стол, бутыль уже почти опустела.

- У тебя водка есть, Домский? – спросил Марвин, как бы ненароком.

Я достал из холодильника заветную бутылку «Гимаевской».

Такое порой случалось на Поляне – внеплановые возлияния.

  Обычно день мой проходил по расписанию, которого я старался более - менее придерживаться. Ежели был выходной, то вставал я в одиннадцатом часу. Одевался для пробежки и бежал по лесу от Светлой поляны до Кордона. Это километров пять в одну сторону. Преодолеть дистанцию помогали тучи комаров, летящие за запахом пота. Остановка была смерти подобна! После пробежки я шёл на турники и брусья, а потом - купаться в Волге. Затем возвращался в свой домик, в надежде, что вчерашняя гостья уже убралась. Готовил завтрак, кормил и под каким-нибудь предлогом выпроваживал гостью, если та ещё задерживалась.  Когда же был один, заваливался с книжкой на кровать, или на привязанный между деревьями сетчатый гамак. Читал и слушал музыку.

 Читал я всякую чушь, типа Карлоса Кастанеды или Олдоса Хаксли.

 Всегда играла в моём доме музыка. Я привозил с собой кассетный магнитофон и несколько десятков кассет. Почти все – западный рок: «Роллинг Стоунс», «Доорс», «Токинг Хедс», «Нирвана», «Ред Хот Чили Пеперс». Друзья, горячие поклонники советского рока, прозвали меня «западником». У них в топе были: «Машина времени», «Наутилус Помпилиус», «Аквариум», «Зоопарк», «ДДТ» и «Алиса».
Я считал всё это подражательной чушью. Но, после нескольких лет невольного прослушивания, кое-что мне даже стало нравиться.

В то утро у меня играли ненавязчивые «ЕLO». Всем нравилось. Даже Мадине, предпочитающей советскую попсу.

Внезапно к нашему столу прибежала и встала на тропинке собака породы эрдельтерьер. 

Я был потрясён, подумав, что это Ричи нашёл за десятки километров от дома своего сбежавшего хозяина. Марвин тоже вздрогнул от неожиданности. Но быстро разглядел, что это не Ричи. Собачники они ведь отличают собак друг от дружки. Для меня же собаки одной породы все на одно лицо. Вернее, на морду. На одно лицо – японцы.
Вслед за псом на дорожке появилась высокая, чуть сутуловатая фигура. Это был Борис Андреев. В то утро все дороги вели ко мне.

- Боря, ты?! – всплеснул руками Марвин.

- Я, а что такого? – отреагировал Андреев без эмоций.

- Да ничего, - ответил Марвин слегка озадаченным голосом. – Ты что, не удивлён меня тут встретить? Я вот удивлён.

- Да ты меня, Андрюха, уже ничем не удивишь.

- Вот как, значит! – откинулся Марвин на скамейке.

- Можно? – единственный из всех пришедших спросил разрешения Андреев, подойдя к столу.

- Садись, конечно. Выпьешь? – предложил я.

- Немного, - ответил Боря.

- Только немного! Спортсмены много не пьют, - заметил Марвин.
Я налил новому гостю, и мы сдвинули стаканы!

Приглядевшись к Андрееву, я заметил, что он был «с похмела». Увидел это Марвин принялся подтрунивать над гостем.

Андреев, придя в себя понемногу, отвечал Марвину.

Присутствующие посмеивались над пикировкой мастеров мяча и корзины.


1 (21)


- Поедем сегодня вечером на дискотеку, в лагерь «Волга»? – поинтересовался Артём у общества.

- Я не смогу, блин Клинтон, - посетовал Марвин. – У меня - коленка. Не дойду обратно. Вчерашнего путешествия вот так хватило!

- Не надо ходить пешком, - успокоил его Артём. – Доедем на машине.
 
- У тебя что, машина? – поинтересовался Андрей.

- Служебная, - ответил Артём, скромно опуская глаза. – Даже персональный водитель есть.

- Круто! – заметил Марвин. – Сразу видно - ты большой начальник!

- Сам не пойму, какой, - поскромничал Артём.  – Но транспортом обеспечу!

Артём работал начальником отдела эксплуатации в газотранспортной компании.  В его распоряжении были вертолёт, водолазный бот и «уазик». На вертолёте мы ни разу не летали. Да и чревато это было для нашего общества! На водолазном боте путешествовали много раз, то вверх, то вниз по Волге - матушке. Причаливали на зелёные стоянки, там, где понравился пейзаж, и позволяла глубина, или шпарили без остановок по волжским просторам, предаваясь веселью в кают-компании и куражась на палубе. Большого вреда судну причинено не было. Погнули только раз флагшток, когда фотографировались на фоне развевающегося флага, и умудрились как-то дверь сломать в гальюне. Там кто-то, подустав, уснул на унитазе, и его пытались добудиться.

В тот день настал черёд «уазика».

 Только вот с водителем вышла неувязка. Впервые оказавшись на Светлой Поляне, в этом райском эдеме, тот напился сладкого воздуха свободы, или чего иного, и к вечеру субботы оставался невменяем.

Артёму пришлось самому, кряхтя и обливаясь потом, сесть за руль зелёного ульяновского вездехода.

Когда вечером, в условленное время, Артём медленно, с включенными фарами, подъехал к выезду из базы, у ворот его ожидала компания человек из двенадцати. Среди прочих был Марвин с Мадиной и с её, приехавшей из города сестрой Камиллой, а также Джон, Терех, Дрюня, Ренатик (пусть не удивляют вас эти имена-прозвища, всех расшифруем в своё время), ваш покорный слуга и несколько девушек.  К самому отправлению явился и Андреев. У нас он был крайне редким гостем. Но той весною, расставшись со своей девушкой, он пребывал в печали, и желал развеяться.
Я подумал, что Артём откажется везти всё эту толпу.

Но тот, вздохнув устало, лишь предупредил,

- Прошу учесть, что я первый раз за рулём «уазика». Были у меня несколько лет назад «Жигули» второй модели. Я на них разбился так, что меня при помощи автогена вытаскивали. А до этого бился и на «Яве» и на «Ковровце». Вот эти шрамы на руках – мотоциклетные. А на лице – автомобильный.

- А ещё есть шрам, на котором ты сидишь! – заявил Дрюня и залился своим непередаваемым заразительным смехом. 

- Всё равно поедем! – ответил Марвин. – Мне терять нечего. Я уже и так инвалид.
 – Андрееву, впрочем, тоже! Он завершил карьеру, - не удержался он от шпильки в адрес Бори.

Тот и бровью не повёл.

Остальные легкомысленно поддержали Марвина.

- Тогда давайте рассаживаться, - приступил Артём к размещению пассажиров.
Марвина с его травмированной ногой Артём усадил на переднее сиденье. Тот, высунув больную ногу в окошко, сморщившись, укрепил её на зеркале заднего вида.
  На заднем сидении уместилось пятеро ребят, в их числе и ваш корреспондент. На коленки к нам сели четыре девушки, упираясь в потолок сверху, и не пойми во что снизу. В клетушку позади, под названием «собачий ящик» уместились Боря и ещё один высокий парень.
Артём, обойдя машину, проверил, надёжно ли закрыты двери и сел за руль. Запустив двигатель, он собрался трогаться.

Вдруг, перед машиной, словно с неба свалившись, возник её штатный водитель! У шофёра было космическое имя -  Венер. Растрёпанный вид его свидетельствовал о том, что он только с орбиты. От тяжести земного притяжения Венера слегка шатало, глазные яблоки покраснели, а речь сделалась тягучей и малопонятной.

Встав на пути машины, Венер, распахнув руки и широко расставив ноги, запричитал сначала по–татарски, перечисляя родственниц Артёма по материнской линии.  (Апа упоминалась чаще остальных!)

Затем, выставив вперёд руку, Венер перешёл на английский, произнеся, меняя интонации, несколько раз единственное слово: «Stop!».

В заключении, набрав воздуха в лёгкие, он выдал на великом и могучем:

- Не пущу! Артём Ильич, вы машину угробите! Вылезайте все на х… ороший асфальт!

Артём махнул ему рукой, мол, отойди с дороги! Но Венер, настроенный идти до конца, улёгся под передние колёса и, глядя слезящимися глазами в начавшее вечереть небо закричал:

- Дави меня! Не жалей!

Затем, поймав одному ему ведомый сигнал из космоса, он поднял руку и по-гагарински скомандовал:

 - Поехали!

После этой команды Артём заглушил мотор и, матерясь, вылез из машины.

Пассажиры оставались на местах. Члены затекли, хотя мы не проехали ни метра.

- Дай проехать, а не то я тебя уволю! – припугнул Артём своего лежащего под колёсами водителя, сев перед ним на корточки.

- Не уволишь, Артём Ильич! Если что, я доложу начальству, как ты на служебной машине, на дискотеки ездишь! И ещё кое о чём расскажу!

- Сука ты! – хотел Артём пнуть Венера, но передумал.

- Вас понял! Я - «Сокол»! – ответил Венер, перевернувшись на живот и обняв колесо.

- Чего ты хочешь? – перешёл Артём к переговорам. – Сесть за руль? Но ты же пьян. А мы поедем в любом случае.

- За руль не сяду, - ответил Венер, подумав. – Но поеду рядом с вами. Буду подсказывать, и помогать с управлением.

- Мест больше нет, - пояснил Артём.

Венер встал, отряхиваясь от ёлочных иголок, и заглянул в салон машины.

- Здравствуйте! – поприветствовал он пассажиров, широко улыбаясь и сверкая золотыми зубами. – Никогда ещё столько людей у меня в машине не сидело.
Потом он указал Артёму,

– Вот же - есть место в серёдке. Это моё место будет!

Спустя несколько минут мы тронулись.

Что может быть лучше автомобильной прогулки по хорошо асфальтированной лесной дороге? Пассажиры, хотя и испытывали неудобства, но были вполне довольны. Довольный маленький и юркий Венер разместился меж Артёмом и Марвиным, переключая передачи торчащим между ног изогнутым рычагом с толстым эбонитовым набалдашником. Мы проехали около километра, всё время наращивая скорость.

- Артём Ильич, бери правее. Чего посередине дороги едешь? – сделал Венер замечание своему начальнику.

- Да лад…, - только и успел ответить Артём, как из-за поворота прямо на нас вылетел оранжевый красавец «Икарус».

Вместо того чтобы сдать вправо, Артём крутанул руль влево! «Икарус», дабы уклониться от столкновения, визжа тормозами и плюясь из-под колёс гравием, свернул на встречку и застыл, перегородив в итоге всю проезжую часть.

- Тормози! – закричал Венер и, перехватив у Артёма руль, вывернул его ещё левее.
Артём дал по тормозам. Нас развернуло и занесло в кусты, растущие в овраге вдоль обочины. «Уазик» накренился, и, придерживаемый густыми кустами и упругими молодыми клёнами, завалился на бок, под углом примерно в сорок пять градусов.
От девичьего визга заложило уши! 

Нам повезло! Ни у кого, кроме «Уазика», не было и царапины! Ни у «Икаруса», ни у людей. Уже через несколько минут все твёрдо стояли на земле. Хотя, признаюсь честно, коленки у меня дрожали.
Из автобуса выскочил водитель, а за ним и пассажиры. Тут нам снова повезло. Водитель оказался знакомым Венера. Они работали раньше в каком-то автопарке. Мастера баранки горячо поговорили между собой, то повышая, то понижая градус беседы, и отчаянно жестикулируя.  После чего автобусник, обежав свой «Икарус» и убедившись, что всё с ним в порядке, загнал пассажиров обратно в салон и, обдав нас струёй вонючего черного дыма, укатил далее по- маршруту. 

Со стороны огласки происшествия, всё оказалось «шито-крыто». Сейчас огласки было бы не избежать. Пассажиры принялись бы делать «селфи» на место ДТП, выкладывать потом их «в сети». В общем, дела бы не утаить! Тогда же бывало по-разному.

Только один из пассажиров автобуса остался стоять на противоположной стороне дороги. Это был наш друг Камиль (его трудно запоминаемая фамилия начиналась на «С», но, не Сен-Санс!).  Камиль ехал из города на последнем рейсе. В руках у него была канистра. Понятно, что не с бензином.

- Ничего себе вы развлекаетесь, - произнёс Камиль с завистью в голосе. – Могли бы меня подождать!

Его упрёк адресовался в первую очередь другу Джону, который, увлёкшись очередной юбкой, постоянно забывал о друзьях.

- Давай! Помогай! – нашёлся, что ответить находчивый Джон.

Мужская часть пассажиров «Уазика» + Камиль, поднапрягшись, выкатили советский вездеход на дорогу.

С левой стороны корпус машины был поцарапан в нескольких местах. Крыло помято. Зеркало разбито и искорёжено.

- Ой! Что натворили! – запричитал Венер. – Что я в гараже говорить буду!

- Не переживай! – попытался Артём успокоить водителя. – Я сам поговорю с главным механиком.

- Конец мне! Теперь уволят! – не унимался Венер.

- Да не скули ты! – одёрнул его Артём. – Во-первых, уже поздно причитать, а во-вторых, утро вечера мудренее. Завтра разберёмся.

- Пиво будете? – спросил Камиль.

- Давай, - сказал Артём, - для снятия стресса.

Приняв тяжёлую канистру дрожащими руками, он приложился к горловине и сделал несколько больших глотков.

- Ой, что делаешь, Артём Ильич! – закричал завершивший обход «Уазика» Венер. – Ты же рулём!

- Ах ты, блин! Я и забыл! – воскликнул Артём.

- А ладно! – успокоил его Венер. – Теперь я сам сяду.

После этого диалога компания наша несколько приуменьшилась. Некоторые посчитали лучшим вернуться назад.  Все оставшиеся приложились к канистре. Камиль забрался в машину, и наша весёлая компания продолжила свой путь!
Чем ближе мы подъезжали к лагерю «Волга», тем явственнее ощущались низкие басы, а после стала различима и вся палитра громкой электронной музыки. Дискотека уже началась.
Оставив «Уазик» на стоянке, мы все, включая Венера, прошли на территорию лагеря. У ворот на нас покосились камуфляжно - вальяжные омоновцы. Мы прошли, сделав добропорядочные лица, словно не замечая их.

Дискотека проходила в огромной полусфере, в дневное время служащей столовой для отдыхающих. У входа стоял стол, за которым сидели девушки - кассиры. Возле дверей находилось контролёры – организаторы и милиционеры.
Проходили на дискотеку мы обычно следующим образом. Покупали половину от необходимого количества билетов. Затем делились на две группы. Первая группа заходила в зал «по чесноку», заплатив деньги. Остальные ожидали вовне, рассредоточившись. Спустя непродолжительное время ребята из первой половины выходили под предлогом покурить. Контролёры ставили им на руку чернильную печать. Теперь задача состояла в том, чтобы перевести эту печать с рук на руки. На синий или чёрный штампик дули горячо и страстно, тут же прикладывая к ладони товарища. Получалось с разной степенью успеха. В тот день не получилось вообще! Видимо московские организаторы имели богатый опыт путешествий по провинциям, и внесли корректировки в состав чернил.
Марвин с Андреевым были в группе не запечатлённых.

- Придётся заплатить, - сказал я, доставая деньги.

- Не торопись, - ответил Марвин.

Он посмотрел на руку Мадины, с видом знатока, и забраковал печать.

- Не пойдёт! Иди, танцуй.

Мадина упорхнула с лёгкостью ночной бабочки.

Затем Марвин изучил мою загорелую руку, к которой штамп прикладывали несколько дольше.

- Попробуем с твоей печатью.

- Что будем делать? – поинтересовался я.

- Отрежем тебе ладонь, и будем с ней проходить по очереди. Согласен?

- Не хотелось бы, конечно. Но, если надо, режьте! Дрочу я всё равно правой!

- Будем надеяться, что у Элизы есть яйца, - произнёс Марвин загадочно.

Мы втроём двинулись к уже знакомому медпункту. Поднявшись на крылечко, Марвин постучал своею тростью в дверь.
Несмотря на то, что в окнах бунгало горел свет, нам не открыли.
Мы собрались уже уходить, как появилась Элиза. Да не одна.  Вслед за медсестрою шли два милиционера, держа с обеих сторон под ручки какого – то парня с разбитым лицом. Обычная картина для казанских дискотек начала девяностых.

- Что с ним? – спросил я.

- Упал, - ответил один из милиционеров.

- Упал два раза? – уточнил Марвин.

- Прекрати, Андрей, - отреагировала Элиза, открывая ключом дверь медпункта.

- Это твои знакомые? – спросил один из милиционеров, обдав нас цепким взглядом.

- Да. Это мои друзья, - ответила Элиза.

- Тогда скажи своим друзьям, что выпивать на территории лагеря запрещено!
Мы на всякий случай попридержали языки.
Когда перебинтованного бедолагу увели, Элиза пригласила нас в медпункт. Он располагался в двухэтажном бунгало. На первом этаже был оборудован лазарет. На второй этаж вела с веранды наружная лестница. Это было жилище медсестры.

- На дискотеку приехали? – спросила Элиза.

- Да, - ответил Марвин. – Нам нужна твоя помощь.

- Окажите нам помощь! – неожиданно оживился Андреев.

- Что случилось?

- У тебя яйца есть? – спросил Марвин.

- Ну, ты даешь, Андрюха! Откуда у девушки яйца? – продолжал острить Андреев.
Элиза вспыхнула.

- Не слушай этого пошляка! – сказал Марвин. – Если у тебя есть куриные яйца, то ты нас очень выручишь.

- У меня всего три штуки осталось, - сообщила Элиза, заглянув в холодильник.

- Достаточно и одного. Его надо сварить вкрутую.

Вскоре два яйца (одно контрольное) были сварены в блюдечке на электрической плитке.
Марвин, достав столовой ложкой одно из яиц, выложил его на салфетку. Затем он той же ложкой ловким движением разбил скорлупу и изящно её очистил. Мы наблюдали за его движениями, словно за номером иллюзиониста.

- Давай руку, Домский, - обратился ко мне Марвин.

Приложив горячее, слегка дымящееся яйцо к моей руке он получил четкий отпечаток на его белой податливой поверхности. Затем, также ловко, он перевёл печать на свою руку. Но вот с Андреевым дело не заладилось. На его руку печать совсем не перевелась.

- Ну, извини, Боря! – ухмыльнулся Марвин, - тут или ты, или я.

- Да не больно-то и хотелось, - махнул рукой Андреев.

- Элиза, ты с нами? – спросил Марвин.

- Нет, что ты! У меня сегодня самое горячее дежурство.


- Лихорадка субботнего вечера? – спросил я у Элизы.
- Ой, что ты! Лихорадки нам ещё не хватало! – не поняла молодая медсестра.
Поблагодарив Элизу, мы двинулись на дискотеку. Оказавшись под шумными сводами, в грохочущем мраке, пронизываемом вспышками света, мы забыли и про Элизу и про Борю.

Как оказалось, зря!


Конец второй четверти