Май нонче у нас, страх, какой жаркий какой выдался. Пчёлы мёду натаскали – складывать некуда стало. Слыхано ли дело - на майский мёд магазины на ульи накидывать по два кряду пришлось. Ухряпался я с пасекой, а тут товарищ Никита Пряников - мой заединщик в пасечном деле, звонит мне, пчёлы де у него роиться стали, дак, он за меня переживат, чтобы дескать я своих-те не проспал, бдительность тоись проявил, караулил бы рои, а то слетят.
Зимой мы с ём оба по больницам ползали: ишемия, аритмия, атеросклероз, гипертония у обоих. Ноги болеть стали, спины трещать; решили мы с ём отстать от пасечного дела - нет здоровья такими трудами себя мучить. А весна пришла - опять за старое взялись. Баушка тут моя ишо масла подлила, чего уж де тебе, Петрович, пяток ульев-те не содержать, небось не надорвёшься; рази плохо мёд свой иметь, детям, внукам посылать. Да товарищ мой стародавний Михаил Савелич, тоже пчеловод со стажем, позвонил, - приезжай, Петрович, у меня для тебя сюрприз имеется. Старый, что малый, поехал я на сюрприз поглядеть.
- Смотри, - говорит, - какой кустюм пчеловодный мне из Канады внук прислал. Вот давай на тебя примерим.
Я говорю,- дак, на что он мне, я решил бросить песаку-те. Всё хватит пластаться; моё слово твёрже гороху.
–Дак и я тоже решил бросить, - отвечает Савелич, - да больно уж кустюм – те баской, чисто скафандер космический. Давай поглядим.
Ну чё, у пенсионеров времени вагон, чего бы и не померить. В обчем, облачился я в этот скафандер. Ну, скажу я вам - вещь сурьёзная, однех только молний четыре: спереде три, да одна сзади, а на голову шапка тоже, как шлем у космонавта, только вместо стекла сетка.
– Вот, ведь, - говорит Савелич,- до чё техника у буржуинов дошла, а мы всю жизнь в халатах да в шапках с сетками к пчёлам ходили. Правда, хороший кустюм?
– Я отвечаю, - да, вещь стоящая, вот бы раньше такую.
Савелич паузу выдержал – артист, ети иху мать, и говорит: - Бери, спробуй хотя бы, всё одно делать нечё на пенсии, потом расскажешь – обсудим за рюмкой чая.
Я дурачок и согласился; больно уж кустюм приглянулся, чё думаю, с меня не убудет, а как цивилизованные люди за пчёлами ходят узнаю, ну интересно же сравнить. Вот через это вся канитель и завернулась.
– Давай, - говорю, - баушка, сбирайся, на пасеку поедем, у меня там одна семья в шестнацатирамочном улье, вроде, как роиться намылилась. Думал - пущай летит к едрене фене, но раз такое дело - кустюм проверить, да по просьбе трудящихся до мёда охочих, айда на полигон.
Приехали на пасеку, баушка нырь в теплицу и мало погодя шумит оттуда: - Дед, у нас тут огурцов наросло, ведро, поди-ко, наберётся. Притащила огурцы бабка, давай меня потчевать.
– Гляди, дедко, муромские-те какие баские, как на етикетке, а корнишоны-те, какие запашистые!
Сама огурчики хрумкает и мне суёт. Я ем – куда деваться, не портить же бабке обедню. А у меня это, болезь такая, называется синдром раздражённого кишечника, ну кто страдал, дак, поймёт. А ничё, - думаю,- ну приключится диарея, дак, туалет вона за баней.
Разжёг я дымарь, стал в кустюм облакаться, баушка помогат - молнии- застёгиват.
– Чисто, ты, дедко, у меня космонавт, надо тебя на телефон сфоткать и детям отправить. Я духом воспрял, чё думаю, - с эким -те кустюмом ишо сезон прокантуюсь.
Пришёл я на пасеку, открыл улик меня интересующий, стал рамки перебирать, а в животе бульк, тырк – диарея налаживается. Ладно, - думаю, -быстренько загляну в улик, и в туалет побегу. Ан нет, видно, муромские с корнишонами в нутрях у меня чё-то серьёзное затеяли. Поставил я дымарь и скорым ходом в туалет. Припират, но я до туалета успел добежать. Да это только промежуточный финиш оказывается – мне ведь ишо кустюм-скафандер снять надо! А на ём четыре молнии! Ах, ты, Господи, руки-те тоже в перчатках. Сдёрнул перчатки, давай молнии расстегивать. Не в открытом космосе внештатную ситуацию решаю, конечно, но дело тоже нервенное, поджимают огурчики баушкины. Молнию на спине нашшупать не могу, на зубах держусь. Расстегнул всё ж даки. Шлем на кой-те хрен снял; на толчке и в ём посидеть можно было. Не знаю даже, как выдержал.
Справил я нужду, стал в скафандер облакаться - тоже, дело хлопотное, однако, пока разберёшься которую молнию вперёд застегнуть, которую после. Почитай справился, осталось шлем пристегнуть. Вдруг слышу: у соседей через кусты кто-то к моему туалету ломится. У них там молодежь понаехала на шашлыки. Думаю, может, тоже кто-то в туалет захотел. Закрылся на шпингалет. А нет, не в туалет лезут. Остановились в кустах, которые к оврагу - те ближе растут. Гляжу в щёлку: батюшки, ето Галька – внучка хозяина с хахалем, ага. Мужика-те я ейного знаю, здоровый бугай, а етот хлыщ какот в трусах. Давай они тискаться, слова всякие нежные друг дружке наговаривать. Мне слышно всё. Неудобно, а куды денешься?
Он ей шопчет, – Рапунцель, ты моя меднокосая; у Гальки-те коса рыжая ниже пояса. Та ему ответ, - а ты Толяна, в етой бандане, ну чисто Джек Воробей, я как увидела, сразу зажглася вся. Чувствую дело у их к сексу идёт. Ладно, - думаю,- крадушки долго возиться не будут, некогда. Пересижу.
Туалет у меня опрятный, чисто всё, дак и с чего грязным-те быть – вкладчиков всего двое – я да баушка. Опрятный туалет, а всё ж даки, туалет. Ни сесть, ни на стенку навалиться, и куда не смотри, а толчок сам в глаза лезет. Запах опять же. Ну и выйти нельзя – дело деликатное. Быстряя бы уж, думая оне там валандались.
А у их ишо не у шубы рукав. Она его спрашиват, как де мы, Толя, с тобой устроимся. Он ей говорит, мол не до политесов, давай доги-стайл. Галька ему перечит, - нет уж Толя, давай по –простому – раком ( мне хоть скрозь землю провалиться, да больно уж место непотребное). В обчем чё-то у них не ладится, а тут Витька – мужик-те Галькин орёт со двора, - Галька, ты где есть? Энти всполошились, давай советоваться куда бежать. Тут девчушка махонькая, не знаю чья будет, кричит: - Вы чё дядя Витя, тётю Галю ищите? Дак она с дядей Толей вон в те кусты токо что ушли.
Слышу Витька через кусты ломится напрямки. Воробей – те энтот прыг к моему туалету, хвать за ручку, а дверка-те на шпингалете. Я ошалел от таких событиев, и кричу сдуру, -" Занято". Воробей взвыл и кинулся по тропинке, котора ко мне на пасеку.
Тут я вспомнил: улей-те не закрыт, пчёлы, - думаю,- все вылезут щас, а тут Воробей энтот в трусах. А ну как у него аллергия на пчёл. Ну, я из туалета выскакиваю, чтобы Ромео этого спасать, а тут Витька из кустов вываливается. В кустах Галька стоит, глаза чисто блюдца, трусы в руке дёржит и молчит, как немтая. Я из туалета в кустюме канадском от Версачи.
Витька, поди-ко, от таких картин от ума отстал. Схватил меня за грудки, шлем содрал и орёт: - Ты чё старый кобель? С бабой моей тут тусуешься? Я хоть и струхнул маленько, а отвечаю бойко, - да что ты, Витя, я здеся какал, вона, погляди и доказательства в туалете имеются. А Галька энта, сука, видит, что Витька на мне отрывается и говорит,- ну ты вовсе, Витя, допился,- и слово матерное добавила,- к мухомору энтому приревновал, я с им, - грит, - на одном гектаре срать не сяду.
Я вскипел, разозлился,- ну думаю,- хотел я смолчать, а теперича не стану.
- А, чё? - говорю, - твой Воробей сильно лучше что-ли? Ничё сделать с тобой не мог. Витька ету инфрмацию услышал да как рявкнет, - А, дак ты с педиком эти схлестнулась, где он курвёныш? А Толяна – те до пасеки, видно, добёг ужо, и орёт оттудов благим матом - девки мои там его, знать, начали шачить.
Вона говорю, - получат на орехи ваш Толяна.
Витька той же тропкой на пасеку бечь кинулся, а навстречу Воробей летит с кучей пчёл. Вижу: обстановка сурьёзная, ну я на себя командование взял. Ору имя, – Прячьтеся в кустах, там пчёлы вас потеряют. Витька, Галька и Толяна - все в кусты на карачках полезли.
Я во всяких оборотах с пчёлами бывал, дак знаю, как от них прятаться, плохому не научу.
Ладно, вроде, помогло, один только Воробей орёт, ну это от ранешних поцелуев, которыми его пчёлы – те побаловали. Да Витька грозится порвать воробья как Тузик грелку, а Гальку удавить. Это тоже пускай - не горе. Главное, - думаю, - чтобы Воробей не помер, шибко его нажалили. Надо думаю, - спасать Воробья, а то меня затаскают по судам, пчёлы-те мои.
Кричу в кусты, что срочно надо им водки выпить, потому как она антидотом пчелиному яду является. Ну, объяснил, как мог.
.- Ждите, - говорю, - я сей секунд за водкой сбегаю (у меня на пасеке завсегда на такой случай водка имеется).
Домишко-те мой за баней, налево десять шагов. Забегаю я в дом; баушка телевизер смотрит.
- Ну, как, дедко, кустюм? – спрашиват. А я весь на нерве.
– Водка где?- Спрашиваю.
Бабка у меня тоже в пчеловодстве учёная – сколь мы с ей беды всякой мыкали вместях, сразу поняла: чё –то не так. Достала из швейной машинки графин с самогоном. Я схватил его и бабке командую: - Беги к суседям, скажи чтобы в дом все сей секунд забегли, пчёлы де у нас взбунтовались.
Баушка молодец, с распросами не лезет. Она к суседям, я Воробья спасать.
Смех и грех: Воробей из горлышка чуть не полграфина отхлебнул, Витька у него отнял, сам давай хлебать.
–Тебе, - говорит, Толяна, всё одно не жить, я тебя по-любому удавлю, нечё на тебя добро переводить.
Графин-те у меня литровый; я мерял. Дак, товарищи эти в кустах-те всё выжрали; я им за огурцами сбегал – вишь, пригодились корнишоны.
Выпили ребяты, спрашивают: - Куда ползти? Ну я им посоветовал: через кусты в овраг и там по ручью вверх, метров через сто в гору подняться. Тамока деревня кончается. Пущай через последну улицу домой идут.
Галька тоже, видно, хлебнула, давай ерепениться, срашивает: - Зачем по ручью-те? Вода де холодная, а на улице не июнь месяц.
– Чтобы, - говорю, - пчёлы след ваш потеряли и с вами в дом не завалились, не покусали невинных.
Ну, кое-как разрулил я бодягу эту; уползли алкаши в овраг, а я на пасеку - улик закрыть крышкой.
Домой пришёл: ни мя – ни рю, как моя баушка говорит. Шутка в деле такие вызовы судьбы пережить, да ишо это и не конец имя. Баушка сказала, что суседи её послушались – все в дом забежали, потом в окошко кака-то жещина посулилась завтра на меня заявление в полицию подать, а мужики удавить обещались.
–Ладно, - говорю, - ты баушка, ежели взаправду удавят меня мужики, дак вот в етом кустюме меня и схорони, он аккурат белый и почитай ненадёванный. А Савеличу скажи: -Кустюм де хороший, надёжный, ни одна пчёлка дедушку за всю компанию сёднишнюю не ужалила.
Обошлось всё, слава Богу, ну, конечное дело, всем пострадавшим я мёду по трехлитровой банке дал. Галька, тварь две потребовала, она де с Витькой разведётся - у их теперя два самостоятельных хозяйствующих субъекта образуется.
Заявление на меня писать не стали, но последнее китайское предупреждение, чтобы я пасеку ликвидировал, объявили.
P.S. Пасеку-те я в этим сезоне не стал бросать; я без пчёл вовсе от скуки помру. С имя хоть кака-то движуха.
Савелич, как обещал, кустюм канадской мне презентовал.
Никита тоже решил в деле остаться, а то на какие перспективы зимой планы строить-те будет.