Памятник
Он ехал на восток. Не по собственной воле, - послали, и надолго. Молодой возраст брал своё, и тревог не было. Особых планов на будущее также не было, была молодость, лёгкость в душе и жизни. В воздухе витал дух авантюризма и книжных приключений. Шёл 1973 год, разгар, так называемого, “развитого социализма”. Он не знал другой жизни, ему и эта пока подходила.
Ехал долго и далеко. Была недельная остановка в большом сером городе, прогулки, новое окружение, разговоры, встречи и неопределённость до последнего момента. Серым-серо и не очень уютно, кому нравится неопределенность. Но делать было нечего, попался.
Он лежал на узкой жесткой скрипучей кровати в углу простой комнаты общежития, было не так поздно, безделье тревожило, но читать не хотелось. Просто ждать, ждать приказа о назначении на место службы, которое было предопределено где-то и кем-то для таких, как он. Он был офицером-двухгодичником Советской Армии.
А пока вокруг витала серая тоска, которая рвалась внутрь, тоска по оставленному большому родному городу, налаженному образу молодой жизни, родным и друзьям. Всё это виделось ему в своеобразных временных руинах и рубцах памяти, не сомневался, что руины вернутся в единое целое в будущем. А пока он осторожно поглаживал рубцы памяти …
К концу недели был объявлен “приговор” и направление движения. Он ехал на юг, в другую страну – Монголию. Шок – пожалуй, растерянность – безусловно. Но нечего было
терять, и щекотала сознание молодость. Этим было всё сказано. В тот момент в его представлении страна ассоциировалась с Чингиз-ханом, пустыней Гоби и плохим климатом.
Он ехал на юг. К его немногочисленным пожиткам добавился брезентовый мешок с избыточным офицерским обмундированием.
Прелюдия монгольского приключения лишь разворачивалась. Поезд постукивал c восточно-южным акцентом, в купе сидели ему подобные, и за окном разливалось Забайкалье с его озёрами, реками, лесами, городами и посёлками, которых он никогда не видел.
Он всё ехал на юг. Спешить было некуда, день сменялся новым днём, иногда очень похожим на предыдущий, жизнь казалась бесконечной, но вечерами необъяснимая грусть щекотала душу и просила остановиться, зажать в кулаке мгновение и не двигаться, не слышать хода времени. Дни протекали по-разному …
Дни по разному проходят
В ярких, тусклых оболочках,
Тихо, шумно в жизни бродят,
Гладко стелят, и по кочкам.
Где-то там закрутит буйно,
Как-то понесет по ветру,
Вдруг затихнет, утро плавно
Встретит мира дня приметы.
Хочется понять их волны,
Океана жизни праздник,
То поднимет ввысь на гребни,
То затянет в глубь всех паник.
Дни мелькают, их уносит
И сливает без различий,
Кто очнется и замедлит
День, как чудо всех событий.
Подойдет ко грани ночи
И, предвидя край исхода
Дня, который между проичим
Трепещет в углу захода.
Распознает все отличия,
Ощутит продление мига
И замрет, ради приличия,
Поклонится силам бога.
За прожитые мгновения
Без сомнения плата свыше,
У границы разделения
Дня и ночи - вечер дышит.
Распознает все отличия,
Ощутит продление мига
И замрет, ради приличия
Поклонится силам бога.
За прожитые мгновения
Без сомнения плата свыше,
У границы разделения
Дня и ночи вечер дышит.
Грустят ели, - потускнели,
И луна давно в полете,
Двор затих, кусты присели,
Люди в тишине, в дремоте.
Кто уснул без ложных мыслей,
Кто-то бодрствует в купели,
Из-за горизонта высей
Новый день откроет двери.
Спустя несколько дней поезд остановился на диком полустанке. Можно было выйти и размяться. Довольно пустынно было вокруг, поляна, окруженная редкими деревьями. Он сошел с поезда и сделал несколько шагов. Его взору предстал небольшой белый памятник, помнится, с пятью бюстами в нишах. Он узнал их мгновенно, это они, декабристы, сосланные в Сибирь и не вернувшиеся, если не изменяет ему память, в родной Петербург. Неужели это было где-то здесь? Невероятно. Очевидно, они закончили свой жизненный путь здесь, в “забайкайльской тишине”? В то время не было интернета под рукой, чтобы сразу проверить свои мысли.
Он вернулся в купе и продолжал свой необычный путь в неизвестность. А белый памятник ещё долго не давал покоя. Он, как бы излучал флюиды из другого столетия, напоминая о судьбах борцов за свои убеждения.
Он разбудил подсознание, позволил ощутить своё место в пространстве и расстояние до родных мест. Со временем под монотонный стук колёс пришло привычное равновесие. “Пусть будет так” – подумал он …
Пусть будет так, не возражаю,
Пусть будет жизнь такой, как знаю,
Такой, которою живу,
О большем я и не прошу.
Пусть будет так, в терпении вечном,
Обыденном пути конечном,
В решениях жизненных, простых,
В поступках слабых и грешных.
Он уже долго ехал на юг. До пункта назначения было далеко, за окном купе стояла ранняя осень, которая всегда была ему по душе. Мелькали берёзовые рощи одна за другой, что могло быть краше. Он, как будто, попал в новое измерение и, будучи человеком полагающимся на интуицию, старался внимать новоьу, неизведанному, открыться ему. Не стоит тревожиться, всё должно сложиться для него хорошо …
Раздался звонок будильника. Он проснулся и удивился тому, что помнил сон во всех подробностях. Полежав несколько минут, поднялся с обычным намерением принять душ, побриться, позавтракать и ехать на работу.
Но не тут-то было. Находясь во власти приснившегося, он сел к компьютеру, начал писать и не успокоился, пока не закончил. Не часто он писал послание на работ боссу: “Задерживаюсь. Буду позже.”
Историческая справка
Восстание декабристов
14 (26) декабря 1825 г. в Петербурге произошло восстание, организованное группой дворян-единомышленников с целью превращения России в конституционное государство и отмены крепостного права.
С утра 14 (26) декабря на заснеженную Сенатскую площадь стали собираться восставшие войска. Первыми пришли солдаты лейб-гвардии Московского полка во главе с А. Бестужевым, позже к ним присоединились моряки Гвардейского экипажа и лейб-гренадёры. Они должны были заставить Сенат отказаться от присяги Николаю и предложить опубликовать манифест к русскому народу, составленный членами тайного общества.
Однако план действий, выработанный накануне, с первых минут был нарушен: сенаторы присягнули императору Николаю рано утром и уже разошлись, на место сбора пришли не все намеченные военные подразделения, выбранный диктатором С. П. Трубецкой вообще не появился на Сенатской площади.
Тем временем Николай I стягивал войска к площади, оттягивая переход к решительным действиям. Петербургский военный генерал-губернатор, герой Отечественной войны 1812 г. М. А. Милорадович предпринял попытку уговорить восставших сложить оружие, но был смертельно ранен выстрелом П. Г. Каховского.
В пятом часу дня Николай I отдал приказ открыть артиллерийский огонь. Было сделано семь выстрелов картечью — один поверх голов и шесть в упор. Солдаты обратились в бегство. М. А. Бестужев попытался, построив бегущих по льду Невы солдат в боевой порядок, организовать захват Петропавловской крепости, но его замысел не удался.
К вечеру того же дня правительство полностью подавило восстание. В результате мятежа погибли 1 тыс. 271 человек, в их числе 9 женщин и 19 малолетних детей.
В результате проведённого по делу декабристов следствия пятеро из них — П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, С. И. Муравьёв-Апостол, М. П. Бестужев-Рюмин и П. Г. Каховский — были приговорены к смертной казни через повешение. Ранним утром 13 (25) июля 1826 г. на валу кронверка Петропавловской крепости приговор был приведён в исполнение. Многих участников восстания и членов тайных обществ, имевших отношение к его подготовке, отправили в ссылку и на каторгу в Сибирь.
В 1856 г. оставшиеся в живых декабристы были помилованы.
Жены декабристов
Мария Волконская (1805-1863)
Она была самой молодой из жен декабристов. Родилась в семье генерала Раевского, героя Отечественной войны 1812 года.
Получила домашнее образование, свободно говорила на французском и английском языках, играла на фортепиано, пела, обладала прекрасным голосом. С семьей Раевских дружил А.С. Пушкин, он посвятил Марии стихотворения «Таврида», «Буря».
Князь Сергей Волконский был очарован обаянием девушки и стал ее мужем, когда ему было 37 лет, а Марии — 19.
В конце 1825 года она жила в имении родителей, ожидая ребенка, и не знала о событиях на Сенатской площади, не знала об участии супруга в тайном обществе. 2 января у них родился сын, а 7 января Волконский был арестован. Его арест, а также арест ее братьев Александра и Николая и дяди Василия Львовича Давыдова, от Марии долго скрывали.
Оправившись после родов, она поехала в Петербург, чтобы увидеться с мужем. После оглашения приговора декабристам приняла решение следовать за мужем. В 1825 году Марии Николаевне Волконской исполнилось 20 лет. Дочь прославленного героя Отечественной войны 1812 года генерала Раевского, красавица, воспетая Пушкиным, жена князя генерал-майора Волконского. И вдруг крутой поворот судьбы.
Ее отговаривали все родные, отец дал согласие на развод с Волконским, но все было тщетно.
22 декабря княгиня Волконская выезжает к мужу в Сибирь. День и ночь мчалась кибитка, не останавливаемая на ночлег и на обед. Мария Николаевна довольствовалась куском хлеба и стаканчиком чая. И так почти два месяца. Вместе с Трубецкой она поселилась в крестьянском доме. Помещение было настолько тесным, что голова упиралась в стенку, а ноги приходилось поджимать. Встречи с мужем разрешались два раза в неделю, и Волконская, увидев своего Сергея в цепях, бросилась перед ним на колени и «раньше, чем мужа обнять, оковы к губам приложила…»
Она, как и Екатерина Трубецкая, помогала своему мужу, а также другим декабристам, чем только могла: готовила пищу, чинила белье, поддерживала связь с родственниками, писала письма. Их очень уважали местные жители, они создали вокруг себя атмосферу доброжелательности и уюта, их поведение отличалось отсутствием высокомерия. Они помогали деньгами и одеждой даже беглым.
Все, что получали от родственников, распределялось поровну между всеми, они жили там одной семьей.
1828-1829 годы были для Марии годами потерь: умерли сын Николенька, отец и дочь Софья.
Когда осужденных перевели в Петровский Завод, женам разрешили поселиться вместе с мужьями в тюрьме. У каждого осужденного была своя комната, которую жены старались украсить по-домашнему.
А через некоторое время всем семейным декабристам разрешили поселиться вне тюрьмы, и их жизнь стала постепенно налаживаться.
У Волконских рождаются дети Михаил и Нелли.
В 1835 году Волконского освобождают от каторжных работ, и семья уезжает на поселение в село Урик, недалеко от Иркутска, а позже Мария с детьми переезжают в Иркутск. Через год получил разрешение и Волконский. Их дом становится первым салоном в городе, где проводятся музыкальные и литературные вечера.
В год коронования Александра II приходит известие об амнистии декабристов. Из 120 человек возвращаются только 15. В их числе семья Волконских. Их сыну Михаилу возвращают княжеский титул.
Но Мария уже тяжело болела, несмотря на лечение за границей, и в 1863 году она умерла. Сергей Волконский пережил ее на два года. Его похоронили согласно завещанию «в ногах у жены», в селе Воронки под Черниговом.
Екатерина Трубецкая (1800-1854)
Дочь французского эмигранта, члена главного управления училищ, управляющего 3-й экспедицией особой канцелярии Министерства иностранных дел. Екатерина получила прекрасное образование, долго жила в Европе.
Семья была известной в Петербурге не только богатством, но и своим культурным уровнем: Лавали собрали большую художественную коллекцию, античные статуи, греческие вазы, фарфоровую посуду, домашнюю библиотеку. В их доме собирался весь петербургский свет во главе с императором Александром I, здесь читали новые произведения Грибоедов, Вяземский, Пушкин.
Екатерина была невысокой, полноватой и очень обаятельной с прекрасным голосом.
С Сергеем Трубецким познакомились в Париже. Трубецкой был на десять лет старше ее. Он был знатен, богат, умен, образован, прошел войну с Наполеоном, дослужился до полковника. Одно омрачало их брак – отсутствие детей.
Екатерина знала об участии мужа в тайном обществе, при ней открыто велись разговоры о необходимости переустройства общества. Но для нее был неприемлем терроризм и насильственные действия, она говорила: «Ради Бога, подумайте о том, что вы делаете, вы погубите нас и сложите головы свои на плахе».
Екатерина Трубецкая первой отправляется вслед за мужем-каторжником в путь. В Красноярске сломалась карета, заболел провожатый. Княгиня продолжает путь одна. В Иркутске губернатор запугивает ее, требует письменного отречения от всех прав, и Трубецкая подписывает его. Через несколько дней губернатор объявляет княгине, что она продолжит путь «по канату» вместе с уголовными преступниками, и та соглашается.
Она первая из жен декабристов добилась разрешения отправиться за мужем в ссылку. «Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя. Я все готова снести с тобою, не буду жалеть ни о чем, когда буду с тобой вместе. Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими. Мне, друг мой, все будет легко переносить с тобой вместе, что как бы худо нам ни было, от глубины души буду жребий свой благословлять, если буду я с тобою». (Из письма мужу в Петропавловскую крепость).
Ее будущее не страшило, она спокойно прощалась со всеми благами светскими, она готова была разделить судьбу мужа. Родители поддержали ее.
В сентябре 1826 года она прибыла в Иркутск, но мужа с партией ссыльных уже отправили в Нерчинский рудник, о чем она не знала. Пять месяцев она была в Иркутске, туда же приехала и Мария Волконская. Только в феврале 1827 года состоялась встреча Екатерины и Сергея Трубецкого в Благодатском руднике. Через щель в тюремном заборе Трубецкая увидела своего князя в кандалах, худого, измученного, заросшего бородой, в оборванном тулупчике, и лишилась чувств.
Трубецкие поселились в покосившейся хибаре с дымящей печкой за 3 рубля 50 коп. Просыпаясь утром, они с трудом поднимали головы, так как волосы примерзали к бревнам.
Первые месяцы в Благодатском руднике были самыми тяжелыми. Каково было выросшей в роскоши во дворце девушке самой топить печь, носить воду, стирать белье, готовить пищу, штопать одежду. Она отдала заключенным все свои теплые вещи, а сама ходила в истрепанных башмаках и обморозила ноги.
В сентябре 1827 года декабристов перевели в Читу, где условия значительно облегчились. Для жен декабристов выстроили целую улицу деревянных домиков и назвали ее Дамской, а в 1829 г. декабристам разрешили снять кандалы. В Чите у Трубецких появился первый ребенок — дочь Александра. Это было настоящим чудом после девяти лет бездетного брака. А затем дети стали появляться один за другим. В конце 1839 года по отбытии срока каторги Трубецкой вышел на поселение в маленькое бурятское село Оек.
Там князь познакомился с крестьянами и их бытом, начал заниматься сельским хозяйством, садоводством, охотой; вел дневник наблюдений за птицами и природными явлениями, участвовал в разработке золотоносных приисков. А Екатерина Ивановна обучала детей грамоте, языкам, музыке, пению.
В 1845 году Трубецким разрешили поселиться в Иркутске, где их дом стал известен всем обездоленным.
Екатерина Ивановна всегда оказывала помощь бедным крестьянам, не жалела пожертвований для церкви. Все окрестное население шло к ней за лекарствами, которые она получала из Петербурга и раздавала больным. До амнистии Трубецкая не дожила двух лет, она умерла в 1854 году от рака легких. На похороны пришел весь город – от бедноты до генерал-губернатора. Похоронили Екатерину в ограде Знаменского монастыря рядом с умершими детьми.
Князь очень переживал, перестал бывать в обществе, а после амнистии — не хотел уезжать из Иркутска, но его уговорили сделать это ради сына, которому было 13 лет и которому необходимо было дать хорошее образование. Перед отъездом он долго рыдал на могиле жены.
Верховный уголовный суд по делу декабристов признал виновными 121 человека, из них 23 были женаты. Все женатые декабристы — офицеры, 15 из них принадлежали к высшему офицерству. Трое имели княжеские титулы (С. Г. Волконский, С. П. Трубецкой, Ф. П. Шаховской), двое — баронские (А. Е. Розен и В. И. Штейнгель). Ряд декабристов были близки к императорскому двору.
После выезда в Сибирь декабристки, как и их мужья, теряли дворянские привилегии и переходили на положение жён каторжан: для них ограничивались права передвижения, переписки, распоряжения своим имуществом. Женам декабристов было запрещено брать с собой детей, а вернуться в Европейскую часть России им не всегда разрешалось даже после смерти мужа.
Преодолев многочисленные препятствия и трудности, первыми (уже в 1827 году) на рудники Забайкалья приехали М. Н. Волконская, А. Г. Муравьёва и Е. И. Трубецкая. В 1828—1831 годах в Петровский завод и в Читу приехали:
невеста И. А. Анненкова — Полина Гёбль,
невеста В. П. Ивашева — Камилла Ле Дантю,
жена В. Л. Давыдова — А. И. Давыдова,
жена А. В. Ентальцева — А. В. Ентальцева,
жена М. М. Нарышкина — Е. П. Нарышкина,
жена А. Е. Розена — А. В. Розен.
жена М. А. Фонвизина — Н. Д. Фонвизина,
жена А. П. Юшневского — М. К. Юшневская,
сестра Н. А. Бестужева — Е. А. Бестужева
Многим из декабристок было отказано выехать в Сибирь к своим родственникам. Так, мать декабристов Бестужевых долго хлопотала о разрешении вместе с дочерьми выехать к сыновьям в Селенгинск, но император Николай I отказал ей. После её смерти в 1844 году разрешение на выезд в Сибирь получили её дочери.