Глава 1. Возвращение и размышления.
- Здоро;во, брат! Ну как настроение? Радуешься, что тебя никто не хочет убить? - таким очень метким выражением приветствовал меня мой друг, тоже участник боевых действий. Да, именно такое чувство безмятежной радости мирного неба над головой - радости, что никто не хочет и не пытается меня убить, - сейчас, после повторного возвращения из зоны СВО, наполняет душу. Особенно радостно и символично, что вернулся я как раз на Пасху…
Но, чтобы здесь было мирное небо над головой, нужно там сдерживать и уничтожать противника, постепенно отодвигая его всё дальше от наших городов и сёл, освобождая исконно русские земли, которые, в результате бездумной национальной политики большевиков, стали в 1922-м году УССР, а в результате предательства бывших советских элит в 1991-м и дальнейшего влияния стран Запада, - антироссийским нацистско-милитаристским государством, одержимым идеей войны с Россией.
Вторая моя командировка, продлившаяся семь месяцев, по сравнению с первой, весенней (описанной в "Записках наводчика"), оказалась существенно менее экстремальной. Во-первых, потому, что наше прославленное(до 23.06.2023) подразделение очень выросло и количественно, и качественно; во-вторых, противник, в целом, значительно ослаб - особенно это стало заметно зимой, - прежде всего, в плане работы артиллерии, основного поражающего фактора современной войны. Даже "Хаймерсы", "Топоры" (М-777) и ряд западных САУ - оружие действительно точное и эффективное - не смогли компенсировать потерь противника в артиллерии и, что особенно важно, в артиллеристах. Артиллерия противника, несмотря на западные поставки по-прежнему представленная, преимущественно, старыми советскими образцами, существенно ослабла, с точки зрения, как качества, так и количества своей работы, и тем не менее оставалась всё ещё достаточно грозной силой. Также у противника стал заметен сильный крен в сторону более лёгких орудий, 82-мм миномётов и «сапогов» (СПГ-9; которые используются часто для стрельбы «навесом», артиллерийским методом), при заметной нехватке более тяжёлых. С нашей стороны, напротив, отрадно было видеть и слышать увеличившееся количество тяжёлых орудий: 152-мм гаубиц «Мста-Б», САУ «Гиацинт», 203-мм САУ «Малка», а также на нашем участке действовал, к сожалению, всего один, 240-мм миномёт «Тюльпан». Ещё более широкое применение получили «Грады», «выходы» которых можно было слышать по несколько раз в сутки. Несколько раз за время командировки (хотя это, надо признать, немного) я наблюдал издали эпическое зрелище стартов ракет тяжёлых РСЗО («Ураган», «Смерч», или «Торнадо-С», - мне неизвестно). А также, к сожалению, всего однажды, видел ночью незабываемое зрелище «прилётов» по укрепу противника нескольких ракет ТОС («Солнцепёк» или «Буратино»), - от каждого разрыва расходилась ясно видимая огненная полусфера ударной волны.
Также, по сравнению с весной 22-го года, очень выросла плотность войск с обеих сторон. Если той весной, кроме Попасной, наше наступление развивалось от укрепа к укрепу – фронт представлял собой не сплошную линию, а именно частую сеть укрепов, простирающихся в ширину и глубину; то теперь фронт имел как раз тот вид, который он имел во времена обеих мировых войн: сплошную линию окопов и прочих укреплений, идущую по лесопосадкам, с особенно мощными очагами обороны на каждом терриконе, населённом пункте, перекрёстке дорог. Особенностью современной войны также явилось то, что теперь, как в первой мировой, в обороне войскам находится значительно проще, чем в наступлении. Решающую роль играет артиллерия, эффективность огня которой возросла многократно, благодаря беспилотникам. Если во второй мировой главенство артиллерии и укреплений существенно пошатнулось в связи с использованием крупных танковых соединений и авиации, то теперь развитие противотанковых средств и средств разведки существенно снижает роль танков, а развитие ПВО – роль авиации. Поэтому особенную гордость вызывает то, что наше прославленное(в прошлом)подразделение всегда находилось в наступлении и эффективно проламывало эшелонированную оборону элитных подразделений противника, нанося при этом ему, находящемуся в обороне, в 2,5 раза большие потери в личном составе, чем несли мы, сторона наступающая.
В отличие от "Записок наводчика", теперь мне придётся отойти от подробного, день за днём, описания событий. Во-первых, потому что такого количества ярких событий на этот раз не было. Не то чтобы не было их совсем, но простое описание событий день за днём сильно проиграло бы в остроте и насыщенности повествования весенним "Запискам", чего я, как писатель, допустить не могу. Во-вторых, я теперь оказался вхож в младший командный состав нашего прославленного(в прошлом) подразделения, а значит, и допущен к информации, которую не следует разглашать, дабы не выдать ненароком ряд тактических и организационных особенностей, - не разгласить информацию, которой противник мог бы воспользоваться нам во вред. Этого я не могу допустить как военный.
Таким образом, данные записки будут именно записками, воспоминаниями и размышлениями, однако уже без задачи последовательного описания день за днём всего случившегося со мной за прошедшую командировку.
Также хочу отметить весьма неожиданное впечатление по возвращении: как же здесь, "на гражданке", все эмоционально переживают войну! Как будто война актуальнее здесь, в мирном тылу, чем там, на фронте. Когда долго воюешь, наступает профессиональная деформация; смерти и страдания, успехи и разрушения, победы и поражения - теряют свою остроту. Наши вооруженные силы воюют уже долго, и острота восприятия встречается разве что у новоприбывших. Общее настроение - рутинная, утомительная работа. В «штурма;х» (штурмовой пехоте) по-прежнему умирают часто; на технике, в артиллерии - теперь сравнительно редко; но всё это мало кого впечатляет. В мирном тылу, наоборот, дальние отголоски бури вызывают столько переживаний, что часто неосознанно начинаешь говорить только для того, чтобы успокоить перепуганный "мирняк".
Ещё одна интересная деталь о потерях противника: если весной, в Попасной, они своих "двухсотых" большей частью эвакуировали, либо складывали в подвалы, видимо из санитарных соображений, и сравнительно редко можно было увидеть их брошенными на улицах, то осенью и зимой все посадки в окрестностях Бахмута (в самом городе я не был) были усеяны трупами наших врагов.
Глава 2. Осенняя боевая работа.
И вот опять я перед "гамлетовским" вопросом: разглашать или не разглашать? Разглашу, потому что данная информация уже не актуальна - уже вскоре стали работать ещё лучше, чем то, о чём пойдет речь.
Осенью мы начали работать с танков и БМД-4 с закрытых позиций. То есть с позиций, с которых экипажу не видно цели, а значит, и сам танк противнику не виден. Такая работа позволяет использовать танки намного более аккуратно. Противник, обычно, использовал танки "по старинке", ведя огонь с открытых позиций, вроде бы более смело, чем мы, однако за полтора месяца противник потерял на нашем участке семь танков, не считая лёгкой бронетехники, при том, что у нас тогда танков на том же участке фронта было всего три, а также две БМД-4, и потери составили одну БМД, причём именно при попытке использовать её с открытой позиции, при этом погиб командир машины. Один из своих танков мы также одно время пытались использовать для огня с открытых позиций, не потеряли, но и эффективность оказалась невысокой... Не вполне понятно, почему противник не перенимал нашу тактику. Хотя иногда он использовал танки с закрытых позиций, основной его способ работы танками оставался прежним. Возможно, у противника, из-за высоких потерь, существовал дефицит подготовленных экипажей, способных работать с закрытых позиций.
Основными средствами уничтожения танков и прочей бронетехники были ПТРК и артиллерия. Случаев уничтожения танком танка или другой бронетехники мне (в тот период на нашем участке) не известно. В целом, надо отметить большое численное превосходство бронетехники противника, которое осталось и в дальнейшем, хотя уже несколько менее существенное; при существенном численном превосходстве нашей артиллерии, в дальнейшем ещё более увеличившимся.
Достаточно высокую активность проявляла также наша авиация. Иногда по несколько раз в день на противника заходили на малой высоте наши Су-25 и вертолёты (преимущественно Ка-52), отрабатывали НАРами, нередко результативно. Применение вертолётами ПТУРов мне, к сожалению, наблюдать не пришлось. Также высоко в небе иногда можно было наблюдать инверсионные следы каких-то более тяжёлых машин. Изредка по связи слышали предупреждения о работе вертолётов противника. О каких-либо результативных ударов последних мне не известно.
Работа с закрытых позиций возможна, конечно, при условии корректировки огня танка с "птички" (беспилотника), которая и наблюдает цель. Поиск позиции для огня при такой работе существенно проще, чем при работе с открытой позиции - складки местности, загораживающие цель, не мешают, - напротив, укрывают танк от противника. Сокращается также время подскока танка с точки базирования до точки ведения огня. Танки с закрытых позиций работают на дальность от 6 до 10 км. С открытых - максимум 5, и то, обычно, с потерей точности огня и в сильной зависимости от качества прицела на данной машине. Работа с закрытой позиции позволяет одинаково эффективно использовать как танки с прицелами 80-х годов, так и современные машины.
В отличие от артиллерии, танки не используют буссоли. Наведение осуществляется по азимуту и дальности. После первого (пристрелочного) выстрела, огонь корректируется с "птички".
Танк выдвигался на позицию со старшим группы на броне (это и была моя роль на тот момент) и, часто, ещё двумя-тремя обучающимися данному новому (тогда для нас) способу работы танка.
Боевая работа начиналась с поиска места ведения огня. Затем выдвигались на уже известные, ранее выбранные позиции, и открывали огонь также по известным по карте позициям.
Самым распространённым танком у нас были ранее незнакомые мне Т-80БВ. "Восьмидесятка" - необыкновенный танк. Вместо рёва дизеля, он издаёт мелодичный свист газотурбинного двигателя, сначала тихий, и тут же стремительно, набирая обороты, разрастающийся до оглушительного, если стоять сзади или сбоку от машины. Сзади к нему добавляется ещё и обжигающий выхлоп газовой турбины. Спереди, напротив, звук остаётся очень умеренным, что позволяет выйти на огневую позицию максимально скрытно. (В то время как рёв танковых дизелей может выдать машину за несколько километров, особенно если ветер в направлении противника.)
"Восьмидесятка" также удобнее в управлении. Мехводу не нужно постоянно переключать передачи и рвать на себя тугие рычаги поворота, как на "дизелях". На "восьмидесятке" передачи и газ выставляются, обычно, однократно в начале движения, и танк, стремительно набрав обороты, "летит" - да, ощущение именно такое! - низко над землёй, плавно, без рывков, скользя по земле, практически не чувствуя её неровностей.
Так мы "пролетали" на них по разрушенным войной деревням и изломанным лесопосадкам, наблюдая вокруг всюду мрачно-поэтические следы боевых действий - разрушения и трупы врагов, над которыми собирались, с понятной целью, собаки и кошки, и даже, что меня удивило, куры. Кстати, во;роны и правда кружат над местами сражений - этот древний поэтический образ оказался очень жизненным. В мирное время я никогда не видел столько во;ронов!
Танк прибывает на позицию ведения огня. Танкисты разворачивают башню по заранее рассчитанному азимуту, поднимают пушку на угол, соответствующий необходимой дальности огня. Я тем временем спешиваюсь, отхожу метров на пятьдесят от танка, чтобы меньше мешали рёв двигателя и раскаты выстрелов. Выстрел намного громче, если стоять в передней полусфере от танка (тут есть даже риск получить контузию), звук двигателя - в задней, так что находиться сбоку - самое разумное. Выхожу на связь с "птичником" - корректировщиком-оператором БПЛА (обычно, у него простой коммерческий квадрокоптер).
- Мы на месте, через пару минут начинаем.
(По связи некоторые слова заменяем другими - шифр - но я здесь их приводить, конечно, не буду.)
Он тем временем поднимает свою "птичку", наводит камеру на цель.
Начинаем работать. Дублирую для экипажа корректировку, если нужно, - они за грохотом своей боевой колесницы не всегда с первого раза могут расслышать; для корректировщика поясняю действия танкистов - они заняты наведением, вводом корректировки... Со временем танкисты уже всему научились сами и поддерживали связь с "птичником" напрямую, но сначала работали именно так, через "посредника".
- Выстрел, наблюдай, - говорю корректировщику, или, - снаряд пошёл.
Артиллеристы ещё любят говорить "мина (или снаряд) в воздухе", и даже называют подлётное время. Но танк работает по более настильной траектории, чем гаубица или миномёт, скорость снаряда к тому же больше, поэтому подлётное время минимально, считанные секунды. Корректировщики всегда любят работать с танкистами - минимальное время подлёта снаряда, минимальное влияние ветра из-за большой скорости снаряда и настильной траектории, нет деривации - отклонения из-за вращения снаряда. Наши танковые пушки гладкоствольные, а снаряды - оперённые - имеют стабилизаторы, словно ракеты.
- Правее 100, дальше 150, - говорит (например) корректировщик... В дальнейшем танкисты стреляли всё точнее. Корректировки становились всё меньше - 50 метров, 30 метров, 20. Это при радиусе разлёта осколков осколочно-фугасного снаряда - 300 метров!..
БМД-4, хотя тоже работали, - совсем не то, ни в какое сравнение не идёт с танком. Низкоскоростной снаряд намного меньшей мощности, сильно навесная траектория при меньшей дальности, большое влияние ветра. Из-за встречного ветра могли не доставать на необходимую дальность. При сильном ветре после первого пристрелочного корректировка могла составлять до 600 метров.
Осенью часто бывали "ответки" - ответный огонь артиллерии противника. Через один-два боевые выезды сопровождались "ответами". Только вот артиллерии ещё нужно пристреляться по нам, и пока начинаются первые пристрелочные "прилеты" метрах в двухстах-трёхстах от нас, мы либо и так уже закончили работу, выстрелив весь "барабан" (боекомплект в укладке для автоматического заряжания), либо, реже, вынуждено прерывали огонь, и покидали позицию... В военном сленге эти длинные выражения, вроде "покинуть позицию", заменяются короткими, ёмкими, часто матерными терминами - "команды короткие, злые", как подметил некогда В. Высоцкий.
Весёлые возвращаемся назад - особенно если была "ответка" - потому что "на адреналине"... Опять силюсь перевести на литературный язык непереводимое! "На адреналине" - то есть в стрессовой ситуации у человека вырабатывается гормон адреналин, который даёт непередаваемое ощущение бодрости духа, подвижности тела, быстроты мысли и принятия решений.
"Всё премудростью устроил Ты"!
Как некоторые говорят, включается "режим берсерка", - тут, впрочем, ещё важно не терять голову от ощущения себя "берсерком" - от этого недолго будет уже в буквально смысле потерять голову или другие части тела.
Кстати, в одной деревне под Бахмутом как-то видели потерянную кем-то голову, успевшую стать черепом. Фронт осенью двигался медленно. Часто чувствовался характерный тошнотворно-сладковатый запах. Собаки, кошки, во;роны и куры со своими задачами не справлялись...
Глава 3. Об онтологии войны.
Чем вообще может быть оправдана массовая гибель людей? Писание как будто оправдывает: "Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть" (Мф.24:6)
Но это ответ духовный - промыслительно оправдано, так как Промыслом Божием всё оборачивается ко благу. Однако Промыслом ко благу обернулось даже предательство Иисуса Христа Иудой Искариотом - послужило ко спасению мира Жертвой Христовой. Отсюда, однако, не следует индивидуальное этическое оправдание предательства, совершенного Иудой, так как личной целью его было предательство.
Вряд ли также можно сказать, что если бы, допустим, Иуда имел целью спасти мир, пожертвовав жизнью Иисуса Христа, то предательство Иуды было бы оправдано. "Лучше один Человек погибнет, чем весь народ", - падший первосвященник не оправдан этим. Аналогично, массовое убийство людей не оправдать задачей спасения других людей, Отечества, Церкви... Но "на войне не происходит духовного акта убийства человека. Воины – не убийцы" (Н.А.Бердяев "О войне"//"Философия неравенства"), потому что "всякое убийство по внутренней своей сущности есть убийство духовное, а не физическое. Убийство не есть передвижение атомов материи. Убийство есть акт воли, направленный на отрицание и истребление человеческого лица. И на войне с более глубокой точки зрения не происходит такого убийства." (Там же) Действительно, ведя огонь по противнику, мы имеем целью лишь обезвредить его, ведущего огонь по нам, нашим товарищам, по мирным жителям, желающего истребить наше Отечество. Будут ли враги при этом убиты, ранены, или вовремя скроются, или сдадутся, - от нашей воли никак не зависит. Не мы направляем полёт каждого из множества осколка, одному человеку прерывающих жизнь, другого калечащих, третьего же таинственным образом милующих. Напротив, именно мы принимаем на себя риск действовать, когда надо действовать, и, как правило, не мы создавали условия и события, потребовавшие от нас действия; как перемазанный по локоть в крови хирург не создавал болезнь пациента. "Война может сопровождаться убийствами как актами духовной ненависти, направленной на человеческое лицо, и фактически сопровождается такими убийствами, но это не присуще войне и её онтологической природе. Зло нужно искать не в войне, а до войны, в самых мирных по внешнему обличию временах. В эти мирные времена совершаются духовные убийства, накопляются злоба и ненависть. В войне же жертвенно искупается содеянное зло. В войне берет на себя человек последствия своего пути, несет ответственность, принимает всё, вплоть до смерти. Ибо, поистине, не бесконечная благополучная жизнь на земле является последствием всех этих земных устроений без Бога, во имя своё, а смерть. Война – великая проявительница. В ней проецируется на плоскости то, что происходит в глубине. И совершенные раньше духовные убийства в ней появляются в плане физическом. Война не столько зло сама по себе, сколько связана со злом и является последствием зла более глубинного. И в духовной природе войны есть своё добро. Не случайно великие добродетели человеческого характера выковывались в войнах. С войнами связана выработка мужества, храбрости, самопожертвования, героизма, рыцарства. Рыцарства и рыцарского закала характера не было бы в мире, если бы не было войн. С войнами связано героическое в истории." (Там же)
Глава 4. На юго-западном фронте с переменами и перерывами.
Кроме азартной боевой работы, на войне существует, и не менее важна, рутинная тыловая работа. В нашем прославленном (в прошлом) подразделении принято, чтобы боец, по возможности, чередовал эти две стороны войны, что, во-первых, позволяет хотя бы отчасти уравнять риски, во-вторых, обеспечивает необходимый отдых, смену деятельности. Ноябрь, декабрь и первую половину января я провёл в различных ПВД (пункт временной дислокации) в оперативном тылу, от 10 до 30 километров от переднего края. Рутинные мои занятия состояли из ремонта техники, обучении и переучивании личного состава, погрузки-выгрузки БК (боекомплект) - это последнее вообще представляет собой особую и недооцененную грань военной жизни. Действительно, что такого яркого можно написать или снять о работе военных грузчиков? Тут и риск небольшой, и "адреналина" не найти. Однако это одно из важнейших военных занятий, как по своему значению для успеха военных действий, так и по количеству вовлечённых в это дело людей. Естественно, не существует отдельной военной специальности "грузчик", этим занимаются, по мере необходимости, бойцы самых разных специальностей, должностей (кроме, конечно, высоких командных) и с самым разным боевым опытом.
Читатель, конечно, заметил обратный рост военной карьеры рассказчика. Что ж, даже в нашем прославленном (в прошлом) подразделении существуют свои кадровые интриги, нечестная борьба за должности, "подсиживание". Однако эта тема, по личному мнению автора, не достойна того, чтобы быть подробно освещённой в литературном произведении. Искусство - не место для сведения служебных счетов. Интересно другое, несовершенство человеческих взаимоотношений обратно пропорционально степени риска и близости к передовой. Совместные опасности облагораживают души людей, и «на передке» обращение бойцов друг к другу «брат» или «братишка» - не фигура речи, а действительное, жизненное и выстраданное, проявление братских чувств. Но стоит тем же людям оказаться в относительной безопасности, как немедленно пробуждаются (не у всех, но у многих) заснувшие было пороки. Стоит ли, в связи с этим, удивляться словам Писания о войне - "надлежит быть"?
Но относительная безопасность тыловых ПВД, конечно, обманчива...
Мы с товарищем находились в ночном карауле - двигались по определенному маршруту на территории одного ПВД. Неожиданный глухой удар, - обернувшись, я увидел столб дыма и пыли высотой в десятки метров над большим двухэтажным строением поблизости. Мы оперативно скрылись в подвале другого здания, под звуки разрывов новых мощных "прилётов".
- Кто в карауле, целы? - слышим по связи.
- (наш позывной) целы.
Оказалось, нам несказанно повезло. Шесть ракет "Хаймерса" легли кучно и точно - четыре непосредственно в здание, ещё две совсем рядом с его стенами. Однако противника подвела разведка целей - здание пустовало. Отдельно повезло и нам с товарищем. Утром я померил шагами расстояние от точки первого "прилёта" до нашего местоположения в момент удара - около 70 шагов - расстояние опасное для "ростовой мишени" даже если б речь шла о 82-мм миномёте. Нам помогла следующая особенность пострадавшего здания: его крыло, в которое было первое попадание, имело кирпичные стены, но дощатые крышу и перекрытия. Первая, ближайшая к нам, ракета прошла сквозь крышу и перекрытие, как сквозь масло, и взорвалась на уровне пола первого этажа. Кирпичные стены же, напротив, выдержали, приняв на себя ударную волну и осколки. И ещё раз повезло вот в чём: не существует единого ответа, как правильно себя вести в случае внезапного обстрела - бежать к ближайшему укрытию или немедленно залечь? Бегущий человек намного более уязвим для осколков, однако лежать под огнём намного опаснее, чем переждать огневой налёт в подвале. Мы тогда побежали, а на утро, как раз в том месте, где мы были, валялись куски белого пенобетона. (Откуда они взялись в красном кирпичном, вроде бы, здании? Видимо, не всё оно было однородной конструкции.) Куски эти напоминали комья снега по весне, сброшенные с сугроба и разбившиеся о землю, - так же разбились эти тяжёлые глыбы. Если бы мы залегли, могли бы получить таким "снежком" сверху. Да, осколки летят не только в бока от взрыва, но и вверх. И если при сравнительно небольшой мощности взрыва, летящие по баллистической траектории осколки относительно не опасны и обычно проявляют себя только мелодичным звоном вокруг, то при взрывах большой мощности они могут оказаться смертельными.
Надо отметить, в течение осени в ряде других подразделений было несколько точных "прилётов" от данного оружия, приведших к большим потерям. А уже зимой эти ракеты то ли научились эффективнее перехватывать силами ПВО, то ли количество ракет у противника существенно сократилось и, соответственно, оставшиеся не обеспечивали достаточную для прорыва ПВО мощность залпа. Во всяком случае, зимой мне уже не приходилось слышать о результативном использовании "Хаймерсов".
Частым зрелищем, днём и ночью, стала небесная схватка ракет - работа ПВО. Огненные свечки уносились в небо и либо разрывались высоко над головой, либо исчезали где-то в направлении горизонта, уносясь навстречу далёкой цели. Трудно переоценить значение этой, тоже часто тыловой, работы расчётов ПВО, и сколько жизней ими было спасено.
Глава 5. О самом приятном на войне.
Самым приятным зрелищем для меня были военнопленные и трофеи. Пленные - намного более ценный результат, чем "двухсотые" противника, поскольку последние погибли достойно, как воины, в то время как пленный враг - совершенный образ победы. Кроме того, источник информации. Тем самым попадание в плен, поскольку приносит пользу противнику, является предательством своей стороны, хотя и предательством с более или менее сильными облегчающими обстоятельствами. Последние могут быть даже вполне снимающими вину, если речь о тяжёлом ранении или бессознательном состоянии, однако такое случается редко. Пленные противники, которых мне довелось видеть, не были серьезно ранены и сдавались в плен вполне сознательно. Сдачи происходили малыми группами от двух до пяти человек, или по одиночке. Нельзя сказать, чтобы мне пришлось их повидать много. В целом, противник воевал достаточно стойко. Однако, для сравнения, случаев сдачи в плен кого-либо из нашего подразделения мне не было известно вообще.
Интересная деталь, на многих пленных не было жетонов.
- Жетон куда дел?
- Денег не было...
Оказалось, жетоны в ВСУ приобретают за деньги. Насколько это явление массовое, или всего лишь произвол некоторых военкоматов, мне не известно.
О какой-либо мотивированности среди них говорить не приходилось. Все утверждали, что их заставили воевать в ходе всеобщей мобилизации. Впрочем, в вопросе мотивированности войск показания пленных не являются репрезентативными, так как в плен сдаются, в основном, наименее мотивированные военнослужащие.
Также нужно сказать и о трофейном оружии. Основную массу, конечно, составляют АК-74, и в меньшей степени, прочие виды вооружений, доставшихся противнику в наследство от СССР. Намного более, конечно, обращают на себя внимание западные образцы вооружений. Распространенный прошлой весной немецкий "Панцерфауст-3" теперь встречался в несколько меньших количествах. По-прежнему попадались, не слишком часто впрочем, медийно знаменитые «Джавелины» и «Н-лоу». А вот с пулемётами у противника произошли интересные перемены. Если прошлой весной это были, как правило, советские ПКМ, с редким исключением в виде немецкого МГ-3, то осенью и зимой перед нами предстало немалое разнообразие. "Немцы" встречались по-прежнему, но к ним добавились крупнокалиберные "американцы" - "Браунинг". Но ещё интереснее, что нам стали попадаться "антиквариаты" - "Максимы" и "Дегтярёвы". Только увидев знаменитый "Дегтярёв" в живую, я обратил внимание, как неудачно устроено это оружие: единственная неметаллическая деталь в нём - приклад, - и как тогда носить разогревшийся от работы пулемёт? За приклад и сошку - единственный приемлемый, но неудобный, вариант... Трофейные "Максимы" же, напротив, получили неожиданно положительные отзывы от некоторых знакомых "штурмо;в" (штурмовой пехоты). Благодаря водяному охлаждению этот пулемёт практически не знает перегрева, который является проблемой для всех без исключения пулемётов воздушного охлаждения. Кроме того, массивный станок позволяет вести очень кучный огонь, по сравнению с более лёгкими современными пулемётами, сильно скачущими от отдачи.
Трофейная бронетехника была совсем редкостью, однако в нашем подразделении работала ещё с прошлой весны одна трофейная БМП-1, а зимой мне довелось видеть, как "соседи" тянут на буксире М-113.
Глава 6. Зимняя работа.
На войне всегда хватает неожиданностей - будь то неожиданный "прилёт", или неожиданное распоряжение начальства. В середине января я внезапно оказался командиром МТЛБ - машины для подвоза на "передок" всего необходимого, а также эвакуации оттуда, чего потребуется. У данной машины есть также "народное" название "моталыга", которое очень ей подходит. Созданная как вездеход, она, поэтому, весьма тихоходна, однако вездеход из неё, увы, тоже не получился из-за недостаточного клиренса, а также неудачной ходовой части, прежде всего, устройства гусениц и катков, которые забиваются грязью, особенно в распутицу, заставляя и без того тихоходную машину еле ползти и перегреваться.
Вообще говоря, для передвижения на этой машине достаточно одного мехвода, при этом был ещё второй мехвод, ориентирующийся, при необходимости, по карте и поддерживающий связь. Однажды вышестоящие командиры решили, что наличие командира машины, хорошо ориентирующегося по картам и привычного к взаимодействию по связи, пойдёт на пользу и, кроме того, позволит мехводам ездить по очереди, что было действительно кстати, учитывая крайне напряжённый режим работы нашей техники в тот период. В течение полутора месяцев (вторая половина января и февраль) мы делали часто по пять-шесть выездов в сутки, при том что каждый выезд, туда и обратно, занимал не менее трёх часов, если не было каких-либо задержек. Мехводы, как я уже сказал, ездили по очереди, я же участвовал в каждом выезде. Довольно быстро у меня выработалась замечательная способность легко засыпать по дороге в тылу и самому просыпаться при приближении к передовой, где только и требовалось моё бодрствование. Однако до обретения этого навыка я одно время почти не спал в течение трёх суток, при этом на третьи сутки начал наблюдать галлюцинации. Едет, например, рядом с нашей «моталыгой» танк - в посадке, параллельно дороги. Частично скрыт ветвями, но по ходовой части определяю, что это Т-62, и тут только догадываюсь, что танк не может ехать бесшумно, не ломая посадки, да и вообще под ним там овражек.
"На передок" мы возили БК (боекомплект), сухпайки и воду, пополнение и иногда кого-нибудь из командиров. Обратно забирали "трёхсотых", иногда отдельным рейсом "двухсотых", иногда трофеи, а также личный состав в ходе ротации и, опять же, командиров. Однажды, когда мы забирали с «передка» очередную ротацию с одним из командиров, случилась неожиданная встреча – им оказался мой старый товарищ, с кем мы вместе приехали «за ленту» ещё 3-го апреля. Он всё это время, десять месяцев, провёл на войне, достиг довольно высокой должности. Мы уже почти добрались назад, когда он меня узнал, я же его так и не узнал бы, поскольку он был в балаклаве. Впрочем, когда он снял балаклаву, я его всё равно как будто не до конца узнавал – лицо и телосложение те же, а человек совсем другой. Весной он был новоприбывшем на войну парнем, двадцати с чем-то лет, несколько шокированным тем, куда он попал (как, впрочем, все мы тогда, наверное). Теперь же он стал взрослым, состоявшимся человеком, военным специалистом и командиром.
В общем, мы выполняли самые разные функции, от, как шутили мы в экипаже, такси для командиров, до "скорой помощи", которая, к сожалению, по объективным причинам была совсем не "скорой".
Первую помощь "трёхсотым" оказывают, как правило, на месте "в рамках само- и взаимопомощи", как пишут об этом потом в медицинских документах в госпиталях. У каждого бойца (если он не совсем дурак, потерявший то, что ему выдали) имеется жгут, ИПП и промедол. Редко, вместо обычного жгута встречались более надёжные и удобные турникеты; более существенного набора в индивидуальной аптечке мне видеть не приходилось. Бойцы на передовой обычно неплохо умеют останавливать кровотечение при помощи жгута; наложение повязок и вкалывание промедола также трудностей, как правило, не вызывает. Затем раненого доставляют во фронтовой медицинский пункт, обычно отстоящий от самого переднего края на полтора, два или три километра, где им занимается военный медик. Задача медика - стабилизировать состояние "трёхсотого", - по сути, примерно та же, что и при первичной помощи, однако медик обычно имеет для этого несколько больший набор средств, в частности кровоостанавливающие и противошоковые препараты. С медицинского пункта раненых забирали мы на нашей "моталыге", использовалась для этого и другая лёгкая бронетехника. Уже в оперативном тылу нас встречали другие медики, "трёхсотых" перегружали в "буханки" и отправляли в госпиталь. Такая отдалённость госпиталей от передовой связана с варварскими ударами по ним противника, в чём особенно «проявили себя» печально знаменитые «Хаймерсы».
Вообще, лёгкая бронетехника той зимой, в отличие от весны 22-го года, у нас использовалась практически исключительно для подвоза-эвакуации - то есть не использовалась как огневое средство. (Это стало считаться излишним риском, при недостаточной эффективности по сравнению с танками и артиллерией.) В связи с чем мои воспоминания о своей весенней боевой работе наводчиком на БТР-82А воспринимались моими новыми соработниками едва ли не как героический эпос. Тем более что наша техника теперь не выдвигалась на самый передний край. Как и в случае приёма раненых, доставка БК и прочего осуществлялась на условленную «точку сброса», обычно в двух-трёх километрах от переднего края, откуда всё необходимое доставлялось на передний край пехотинцами уже вручную. Шум техники и её крупные габариты считались теперь слишком лёгкой мишенью для противника, кроме того выдавали бы позиции пехоты, на которые она бы подъезжала.
В целом, роль командира средства подвоза и эвакуации оказалась приятной и интересной. Приятной – потому что нас ждали и встречали на передке как доставщиков БК и прочего необходимого, и тем более, для своевременной эвакуации раненых. Очень чувствовалась наша востребованность, важность нашей работы. Вообще, на передовой любое средство механизации очень облегчает труд бойцов, ведь, кроме непосредственно штурма позиций противника, пехота занята постоянно подносом БК, эвакуацией раненых (для того и другого формировались отдельные от непосредственно штурмо;в группы бойцов). Интересной – потому что мы, при сравнительно меньшем риске, чем у пехоты, намного больше видели и слышали, чем они. Пехотинец видит очень маленький участок фронта, на котором работает, мы же выдвигались на разные участки, в зависимости от того, куда подвозили и откуда эвакуировали. Точки прибытия у нас менялись довольно часто. Интересно было пробираться ночью, естественно без фар, вдоль лесопосадок, ориентируясь по карте, которую нужно было держать в памяти, так как включить смартфон с картой означало бы «засветить» себе глаза, которые потом долго опять привыкали бы к темноте.
Отдельно следует упомянуть, что во время описываемой командировки большинство бойцов нашего подразделения составляли добровольцы из бывших заключённых. В гражданском обществе существует определённая стигматизация данной категории населения и, ещё более, «самостигматизацией» занимаются многие бывшие «зэ-ка», пребывая в своей субкультуре. Война нивелирует социальные различия между людьми и позволяет проявить себя всякому человеку почти что «с чистого листа». Поэтому для социальной и психологической реабилитации бывших заключённых опыт использования их в военных действиях исключительно полезен. Многие из них оставляли в прошлом свою уголовную субкультуру и отлично входили в сообщество воинов. Конечно, немало было и тех, кто даже в условиях боевых действий продолжал цепляться за уголовные «понятия» как императив жизни и поведения. Особенно часто это наблюдалось среди людей, попавших «на зону» в юности, когда весь жизненный опыт оказывается связан с данной субкультурой; а также среди людей интеллектуально ограниченных, не способных абстрагироваться от принятых в окружающей их среде представлений. Надо сказать, уголовные «понятия» при близком с ними знакомстве меня лично сильно разочаровали. Не то чтобы я когда-либо был о них высокого мнения, однако ошибочно полагал, что они представляют собой что-то вроде, пусть упрощённого и искажённого, но нравственного закона. На самом деле, это не более чем смесь «правил общежития», полезных в стеснённых бытовых условиях, и касающихся в основном вопросов личной гигиены, и совсем уж нелепых предрассудков, возводящих вопросы личной гигиены в роль квазирелигиозных представлений о ритуальной чистоте. Поэтому, зато, все «уголовники» тщательно следят за личной гигиеной и чистотой помещения, ведь в противном случае они будут называться «чёртами» (чертями)…
Война позволила одним из них – вырваться из этой дурной субкультуры; другим – погибнуть смертью воина, а не уголовника. Есть расхожее представление, что бывшие «зэки» пошли воевать только ради амнистии, освобождения из мест заключения. И действительно, некоторые из них прямо говорили, что пошли воевать за свою личную свободу, однако были и те, кому оставалось «сидеть» совсем недолго, иногда даже менее полугодичного срока командировки. Как среди них, так и среди остальных, «вольнонаёмных», бойцов мотивация бывала самая разная, от самой приземлённой до самой возвышенной: одни воевали ради денег, другие хотели реализовать себя как воины, третьи беззаветно сражались за Россию. Знавал также одного товарища, который утверждал, что поехал на войну «за смертью», однако «в смерти» ему «не везло», как лирическому герою песни Окуджавы, - он сначала оказался на должности связиста (не самой опасной военной специальности), затем вскоре занял довольно высокую командирскую должность, - то есть в обоих случаях участвовал в боевых действиях, в основном, из фронтового узла связи, надёжного блиндажа, - причём, насколько я могу судить, успешно справлялся со своими обязанностями. Интересно, что именно с ним одно время мы взаимодействовали в вопросе вывоза «двухсотых» с передовой.
Погибших, «двухсотых», мы забирали с «передка», когда не было срочных вызовов за «трёхсотыми»; как обычно, доставив сначала по пути «туда» БК и прочее необходимое. Поскольку описываемые события происходили зимой, спешить при эвакуации «двухсотых» не требовалась, их обычно вывозили только через несколько суток после гибели. Количество их могло быть самое разное, от одного (как-то даже везли фрагменты тела), до полного десантного отделения «моталыги», куда помещалось, естественно вповалку, приблизительно до двадцати тел.
Глава 7. Пора домой.
В отличие от подразделений, относящихся к министерству обороны, в нашем прославленном (в прошлом) подразделении существуют достаточно чёткие правила продолжительности пребывания в командировке. Командировка длится шесть месяцев, или немного больше, в случае необходимости. Только на достаточно высоких командирских должностях человек может быть задержан в командировке на более значительный срок, например, десять месяцев, пока ему не будет найдена достойная замена. В моём случае, командировка составила, в итоге, семь месяцев, причём остаток этого срока, более месяца, я провёл на очередном ПВД в прифронтовой полосе, занимаясь различной тыловой работой. В том населённом пункте, где был тогда данный ПВД, имела место гражданская жизнь. Конечно, данный городок выглядел сильно опустевшим, а ночью погружался в темноту из-за отсутствия электричества, однако там работали магазины, которые получали немалый доход от многочисленных военных с разных подразделений.
Там я впервые за полгода увидел женщин! Война позволяет увидеть прекрасное «не замыленным» взглядом. У магазинов образовывались своего рода стихийные «клубы» на свежем воздухе, где военные могли пообщаться с прекрасным полом, а местные жительницы, с учётом почти полного отсутствия в данном городке, после девяти лет войны, мужчин, стремились к общению не меньше военных. Однако «увалов» (кратких отпусков на день-два) для военных предусмотрено не было, так что общение в таких «клубах» оставалось в рамках невинного и недолгого флирта…
«Услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть» (Мф. 24:6)
PS. Как раз в день публикации данных «Записок» пришли новости о вооружённом мятеже некогда прославленного подразделения. Поскольку срок договора (контракта) в данном подразделении – полгода или немного больше, - сейчас в его рядах уже нет тех, с кем мы вместе сражались под Бахмутом и, тем более, Попасной, кроме высокопоставленных командиров и, возможно, каких-то ещё редких исключений. Сейчас там предатели и мятежники.
Солдаты, сержанты и младшие офицеры из Министерства Обороны всегда были для нас братьями по оружию, с которыми мы плечом к плечу сражались на фронте, а высокопоставленные командиры ЧВК, также как высшие офицеры и генералы МО, - в далёких кабинетах, и что у них на уме выясняется только впоследствии. Конечно, есть косвенная вина министерских генералов за множество ошибок и за отказ использовать рвущееся в бой подразделение на фронте. И есть прямая вина руководства ЧВК за мятеж и предательство Родины.