на картинке, похоже, зима.
но за ней будет весна, а сразу за весной - лето
надо верить в лето
Вариант чуть более готовый к печати:
http://proza.ru/2023/07/05/588
***
Собаку нам подарили пограничники. Собачья медкомиссия признала собаку не годной к строевой службе. И списали на гражданку за излишне изящный прогиб в спине.
Нам, хозяевам-салагам строго настрого было велено воспитывать военно-полевую собаку в условиях, приближенных к боевым.
Прежде всего, такой собаке следовало дать звучное, стопроцентно героическое имя.
По телевизору шел сериал про разведчика полковника Исаева. Впервые, надо сказать. Поэтому по вечерам преступность в стране сошла к нулю, а улицы обезлюдили, как будто по городам и селам на один час было объявлено военное положение.
Собака нам чем-то напоминала самого полковника Исаева по кличке Штирлиц. Скорее всего, тем особенным выражением глаз, каковое свойственно много думающим и мало говорящим существам. Назвать породистую суку штандартенфюрером Штирлицем не было никакой возможности. Хотя бы по соображениям пола, звания и партийной принадлежности. Оставалось положиться на интуицию.
По физике проходили какие-то ньютоны, джоули, дины и прочие СГС. Ньютон и Джоуль не подходили так же по гендерному признаку, а вот Дина – отлично подошло. То есть, иными словами - единица силы. И собака оправдала ожидания по этой статье.
Как, впрочем, и по всем другим статьям. Во-первых – стать! Интеллект. Когда гладишь собаку Дину по теплой голове, то ум и сообразительность чувствуется прямо рукой.
А если заглянуть ей в глаза – так и вовсе сердце наполняется радостью и мосфильмом – такие чудесные глаза полковника Исаева! А голос! Граждане-господа, вы меня простите, но такого голоса, такого бас-баритона не сыщешь по всему оперному театру! А я знаю, что говорю, так как мы жили позади театра оперы и балета. И большая часть прогулок происходила вокруг именно этого оперного театра, на самой пляс опера, если можно так выразиться.
Часто вокруг театра любил прохаживаться оперный певец, так же со своею собакой, по имени Дик. Так вот, он заслушивался лаем нашей Дины.
- Голос! – давал команду папа Дика. Дик подавал голос.
- Голос, - подавал команду тот, кто держал на поводке Дину.
Дина подавала голос. Сначала тихонько, будто пробуя тон. А потом уж и во всю мощь гортани. И папа Дика плакал.
- Нет таких голосов в нашем театре. И никогда не будет! – говорил он сокрушенно.
Кроме того, собака Дина обладала добродушным, беспечным характером и иногда она напоминала застенчивую тургеневскую барышню, а иногда в ней прорывалась настоящая, безудержная Карменсита. Ну а сила – сила за ней водилась недюжинная.
Достаточно сказать, что одна собачья сила разгоняла моего брата до скорости городского троллейбуса.
Речь, разумеется, идёт о золотых, пропитанных солнцем и сладостным бездельем днях детства. А точнее, о лете, о счастливом промежутке между нервотрёпкой школьных экзаменов и первым слетевшим с клёна (пардон – чинара) красно-жёлтым листом. Для справки: во времена оны школьники экзаменовались каждый год, начиная с четвертого класса, чем детская нервная система доводилась до состояния карибского кризиса, и в сухой осадок выпадал сомнительный опыт произносить вдохновенные, бессвязные спичи по поводу недовыученного билета.
Однополосные ролики на резиновом ходу в ту пору только появились, и в единственном экземпляре были доставлены из столицы командировочным папой. Они обладали редкостной накатанностью, сообщали лёгкость перемещения сравнимой разве что с телепортацией. И мой брат получил в подарок такие вот единственные в своём роде роликовые коньки. И довольно быстро превратил их в виртуозное и очень перспективное средство в плане передвижения и извлечения удовольствия.
Собачья площадка находилась за городом, за дальним троллейбусным кольцом. Воспитание собаки, обучение и сертификация в основном лежали на плечах и на ногах братцев.
Старший, то есть автор этих строк, садился в троллейбус, передав поводок строгого ошейника младшему брату. И брал себе билет. Младший брат, как водится, как и положено младшим братьям, беспрекословно брался за поводок. На ногах у младшего брата (красавчика, между нами!) поигрывали резиновой резвостью хода роликовые коньки.
Между коленок, густо смазанных зеленью бриллиантовой, была зажата настоящая немецкая овчарка Дина. Кончик ее языка представлял собой подобие ковшика, розового черпачка, опускающегося почти до самого раскаленного асфальта и полного целебной собачьей слюны.
Троллейбус и собака, точнее брато-собака, стартовали одновременно. Смаргивая расплескавшуюся по лицу слюну, брат летел на собаке по центральной аллее между чинарами (если б мы тогда знали, что для французов они были платанами, для русских и канадцев – клёнами), слаломируя меж прохожих, которые, надо полагать, впервые в жизни встречались с таким явлением, как «собака-мальчик-ракета» и прибывал на следующую остановку иногда вровень, а иногда и задолго до появления троллейбуса.
Старший, наблюдая картину в окно, испытывал разноречивые чувства. И гордость и зависть и, возможно, желание чтобы водитель троллейбуса внезапно потерял сознание, а он, старший брат, перехватил бы руль, уперся бы ногами в ступеньку педали и гнал бы без остановки до конца троллейбусных проводов. А может и до самой Москвы! Ну, что-то такое. Инфантильное. Летнее. Собачье. Мечтательное.
На собачьей площадке собаке Дине не было равных. Ни по красоте, ни по уму, ни по бьющей через край собачьей радости. Просто радости быть собакой. Её вовсе не приходилось дрессировать. Возможно, по пути на собачью площадку младший брат и собака изобретали такой человеко-собачий словарь, налаживали такую телепатическую связь между человеком и животным, с глазами полковника Исаева, что собака безо всякой глупой собачьей команды первая, сама, безукоризненно и мгновенно выполняла любое задание. А выполнив, садилась пышным задом в пыль и радостно смотрела на своего друга и кумира – младшего брата. И готова была все заново повторить не за ради лакомства или похвалы, а просто так, ради удовольствия быть молодой собакой.
Ну и генетическая память - её тоже не следует сбрасывать со счетов. Все-таки стеречь Родину, как огромное стадо, выслеживать и ловить басмачей и нарушителей госграницы, подносить санитарную сумку слабеющему от ран бойцу, ползком, под колючей проволокой подносить патроны теряющему последнюю надежду защитнику крепости, а так же многое другое, что и не снилось тебе, друг Горацио.
А в перерыве между заданиями, кто носился по собачьей площадке, мелькая штанишками задних ног, раскручивая хвостом пыльные торнадо, перемахивая барьеры, бревенчатые снаряды и рвы?
А кто нёсся вслед, превращаясь из домашних, послушных хвостатых, заласканных любимцев в стаю диких, необузданных зверей? Это была невинная собачья выходка со стороны Дины. Своего рода собачий турнир и дискотека. Приведите в собачью школу собачьих родителей! Дневник и вашу собачью мать!
Обратно мы иногда возвращались тем же способом. Но иногда пряча за собой собаку на задней площадке городского троллейбуса. Все-таки одна собачья сила имела свои пределы.
Тем летом я проходил инициацию в горах. Пусть это будут отроги Памирских гор. Пусть меж отрогами бьёт звонкая струя горной реки. Горный сжиженный хрусталь, пузырясь шампанским, играет и скачет с камешка на камешек, с порожка на порожек - и вдруг затихает заводью, прозрачной до самого дна, где в тени валунов стережет свою молчаливую тайну, будто обёрнутая в серебряную фольгу, рыба-форель, по-местному – маринка. Чем отличится горная форель от всякой другой?
А тем же, чем горная речка отличается от всякой другой реки. Близостью к первоисточнику – леднику, холодному в самый жаркий полдень. Умением забираться по струе воды вверх, как по хрустальной лестнице. К тому же горная форель, перебирая рифмы плавниками, шепчет и шепчет одними губами рубаи:
Встань ото сна!
Ночь для таинств любви создана,
Только дверь у влюбленных открылась сама!
Ночь для таинств любви создана,
Тысячью солнц день взойдет
И тебя позабудет она.
(перевел с рыбского А.С)
Пусть по этим отрогам вьются тропинки, пусть они ныряют и шныряют со склона на склон, меж камней, скал, меж кустов нежнейшего облака зелени, столь удивительной, сколь и ядовитой, похожего на густ укропа, растения юган. По тропинке нет-нет да и попадется терпеливый ослик, навьюченный до ультрафиолетовых небес поклажей и за ним дядька, вне возраста, в халате пошитом еще бабушкой Хаджи Насреддина из лоскутков Великого Шелкового Пути, с лицом вытесанным из мореного сандала.
Горный путь – он исключает случайность встречи. Сядь, поговори. Если вы предназначены друг другу судьбой – а вы предназначены - то прижимай руку к сердцу и смотри в глаза. Дорогу здесь измеряют не в километрах, не в милях, а в днях ослиного перехода. До такого то села два дневных перехода. А до подножия того ледника – три перехода.
- Так гора же совсем близко!
- Э! не верь своим глазам, верь своему ослу!
- А сколько будет до Москвы?
- Сто переходов!
Продолжение "Ослик. Лето. Лувр"
http://proza.ru/2023/06/28/760