- 29 -
Великая Французская крестьянская революция.
Огромным достижением Реформации стала протестантская этика, заложившая основы индивидуализма и внутренней свободы, что оказало благотворное влияние на накопление капитала. Пасторы общего блага подсказали обществу (инвесторам) куда направить капиталы, что в итоге привело к смене феодальных экономических отношений на капиталистические. Все эти преобразования помогли протестантским государствам понемногу обогнать в экономическом развитии католические и православные.
В итоге, к концу XVIII века, вся Европа, которая на тот момент являлась передовой частью человечества, первой встала и перед дилеммой. Отказаться от некоторых принципов христианской этики, как это уже начали с успехом делать протестанты, в угоду экономического процветания или продолжить держаться старых взглядов?
Посудите сами, человечество (поскольку таков был выбор не только христиан, а и других глобальных религиозных конфессий) взялось в какой-то момент за самовоспитание, посчитав что корень всех бед происходит из-за человеческих пороков: зависть, жадность, предательство и т.д. Да, официальной целью была подготовка человеческой души к восхождению в бессмертие, но воспитательная работа ведь проходило не на небесах, а на Земле, и как и любая достаточно тщательная подготовка должна была дать конкретные плоды уже здесь. Количество в какой-то момент должно было перейти в новое качество.
Кто-то может предположить, что вся эта подготовка была лишь циничным обманом для захвата и удержания власти, эдакий «опиума для народа», но по крайней мере до событий, приведших к Реформации, большинство правителей и религиозных деятелей относились к этой задаче более чем серьезно. На самом деле, и намного позднее заботы о христианской душе если и не превалировали над заботами о теле, то всегда имелись ввиду.
В это время экономический рост, вызванный промышленной революцией, и, как следствие, заметный рост общего блага у отдельной части населения, начал вселять надежду на то, что, если пойти и дальше по этому пути, то можно накормить и сделать комфортной жизнь ещё большего числа людей.
Много веков люди пеклись о своей душе, надеясь втайне на то, что, в конце концов, мир уже здесь – на Земле станет прообразом мира Небесного, эдаким прекрасным райским садом, подобным Эдему и населенном совершенными Божьими созданиями, не знающими ни лжи, ни зависти, ни корысти. Но надежда оставалась только надеждой, а жестокие войны и людские злодеяния всё никак не прекращались.
Еще подождать? Сколько?
Может быть всего лишь одно поколение? Или сто одно?
Времени на раздумья не оставалось, поскольку к непростому выбору подталкивали экономические успехи вырвавшихся вперед протестантских государств. В этих странах давно уже приняли за аксиому, что человек неисправим, и вследствие этого вычеркнули из понятия общего блага составляющую, которую мы условно назвали совесть. Отчего стали быстро богатеть.
Желаете заниматься добрыми делами и воспитанием души – пожалуйста, но не путайте благотворительность с бизнесом. Добрые дела отдельно, а бизнес отдельно. Деньги очень ревнивая субстанция, не готовая делить любовь своих поклонников ни с кем и ни с чем, пусть даже это будет так ценимая некогда забота о душе. Зато на преданность и страстную любовь деньги отвечают ответной положительно монетизируемой реакцией. В силу принципа взаимности деньги тянутся к тем, кто сам всеми силами тянется к ним.
Деньги, будучи всеобщим эквивалентом и одновременно суррогатом доверия, каждый раз благополучно проходя через человеческие руки, увеличивают доверие не только к самим деньгам, но и увеличиваю значимость материальных благ. Ценность вещей становится в результате не только более прогнозируемой, но и более привычной и как будто бы даже самодостаточной. Вследствие этого материальные блага занимают все более важное место в человеческой жизни, постепенно выдавливая на периферию любые иные, пусть даже некогда занимавшие центральное место, нематериальные ценности.
Процесс как бы сам себя воспроизводит, что особенно заметно на только вовлекаемых в этот круговорот, на людях ранее далеких от потребительства. После втягивания в процесс (несколько положительных опытов) они уже практически не видят смысла жизни за пределом этого повторяющегося поступательного движения по удовлетворению всё возрастающих собственных потребностей.
Так зачем истязать себя постами и религиозными обрядами в надежде на улучшение человеческой натуры и избавления от таких человеческих пороков, как алчность и эгоизм, если можно, полагаясь ровно на эту самую алчность и эгоизм, сделать всех сытыми и довольными? А сытый волк, как известно, зубами не клацает и ни на кого не бросается, хоть в лес всё равно смотрит.
На взгляд человека, придерживающегося отсталых взглядов о первичности духовного над материальным, человечество в какой-то момент истории пошло в школу и начало худо-бедно заниматься самовоспитанием и духовным ростом, но учеба шла не очень, успехи были не так заметны, как бы хотелось, и, наконец, разуверившись в способности к обучаемости, вдруг кто-то решил забросить школу и вернуться к годовалому состоянию, полностью сосредоточившись на том, хорошо ли покушал и какой стул.
Удивительный перевертыш, когда те же самые пороки, с которыми веками боролись, вдруг стали главной ценностью и движущей силой к прогрессу не мог быть принят людьми в одночасье. И, конечно же, никакое правительство или масонская ложа не решали на своих закрытых заседаниях, какой выбор сделать. За правительства и народы выбор сделала экономика.
Как может экономика решать за людей? Очень просто. К примеру, экономика протестантской Англии в XVIII веке стала обгонять все прочие экономики Старого Света. Казалось бы, обгоняет и что с того? Пусть себе обгоняют, нам ведь не жалко. Но тут начинает действовать такая важная движущая сила истории, как жажда признания (спасибо Фукуяме).
Франция не собиралась делать выбор и одновременно с этим не желала отказываться от колоний. В то же время, каждый уважающий себя аристократ являлся акционером Французской Ост-Индской компании и успехи в колониальной торговле сказывались на его личном благополучии. Первым акционером Ост-Индской компании, естественно, был король, поэтому вся военная мощь Франции работала на успех компании.
Главным конкурентов Французской Ост-Индской компании была Британская Ост-Индская компании. При этом более мощная экономика Британии позволяла мобилизовать большие ресурсы, в результате чего Франция проигрывала одну войну за другой, теряя существенную часть собственных колоний.
Тут, казалось бы, надо было остановиться, но элита Франции не могла смирится с поражением и замыслила недоброе. Будучи не в состоянии победить в прямом противостоянии, Франция решила финансировать борьбу американских колоний за независимость от британского королевства, что хоть и помогло США обрести долгожданную независимость, но окончательно добило финансы Франции.
Всего за пятнадцать лет изнуряющего противостояния с Англией в период правления Людовика XVI государственный долг вырос в три раза и к 1788 г. достиг 4,5 млрд ливров, а дефицит бюджета вырос до 126 млн ливров при доходах в 503 млн ливров. Более половины всех расходов, а именно 318 млн ливров, шло на погашение долгов и выплату процентов по ним. С государственным долгом в 900% и дефицитом бюджета, не вселяющим надежду на погашение долга в обозримом будущем, долго не живут.
Попытки исправить ситуацию назначением на пост Генерального контролера финансов (1774–1776 гг.) Жака Тюрго, который упразднил дорожную барщину – государственную крестьянскую повинность, переложив ее на привилегированные сословия, и провел другие реформы, сводившиеся к стимулированию реальных производителей, одновременно увеличивая налоги на предметы роскоши, привели к его отставке и отмене реформ.
В довершении всего финансовый кризис, вызванный войной и неурожаями, усугубили подписанием Эденского торгового договора 1786г. с Великобританией, который по замыслу должен был повысить доходы страны, а в результате уничтожил французскую легкую промышленность не способную победить в рыночной конкуренции более дешёвым британским товарам.
Можно сказать, что протестантизм, изгнанный из Франции два века назад, отомстил ей и на военном, и на экономическом фронте. Разница в вере или, если хотите, идеологии, наглядно показала экономические выгоды протестантизма.
Когда все помыслы экономистов и философов, все действия владельцев капитала, поддерживаемые властью направлены на достижение материального блага, то в результате удается заполучить существенно больше богатства, чем когда распыляешься на что-то не подчиненное этой «великой» цели.
В то время как Англия делала ставку на промышленную революцию и разрушение крестьянской общины, католическая Франция, упорно продолжала держаться за старое. Удивительно, но при том, что опорой монархии вроде бы считается феодальное сословие, французская монархия в эпоху абсолютизма отдавала предпочтение крестьянской общине, всячески сопротивляясь притязаниям сеньоров на общинные земли.
Генрих IV даже отдельным указом прописал общие принципы возврата узурпированных ранее общинных земель, а при Людовике XIV, более известном как «король-солнце» и прославившемся особенной тягой к утонченной и не очень роскоши, был сделан ещё более радикальный шаг в пользу общины, запрещающий отчуждать, продавать и уступать общинные земли без королевского разрешения.
В результате такой политики мелкие дворяне испытывали нужду податься на королевскую службу, которая только и представляла шанс для тех, кто не в силах был получить достаточно высокий доход за счет собственных земель. Точно так же, как небезызвестный Д’Артаньян (как литературный, так и реальный) оставил родную Гасконь ради славы и денег, большое число представителей дворянства покидало поместья в надежде поправить свои дела при дворе.
Только к концу жизни короля-солнца монархия как будто опомнилась и ослабила притеснения дворян, а при его наследниках уже получил широкое распространение триаж – право сеньора огораживать и превращать в свою собственность до 1/3 общинных угодий. Кроме того сеньоры стали взимать монопольно высокую плату за пользование принадлежавшими им мельницами, хранилищами, маслобойнями и другой инфраструктурой.
Все эти новшества Франции особенно не помогли, поскольку хоть, как и в Англии они были направлены на расширение прав аристократии, но и сами меры по развалу общины были слишком нерешительными, и с аристократией Франции не повезло. Не желала французская аристократия читать великий мыслителей общего блага и поэтому мало вкладывала в фабричное производство и в последние ноу-хау.
Истощения финансов вынудило власть увеличивать налоги, которые легли исключительно на третье сословие, которое, итак, еле сводило концы с концами из-за неурожаев и падения спроса на французские товары. Доведенные до отчаяния на улицу вышли санкюлоты и крестьяне.
На конец XVIII века Франция была аграрной страной, а число городских жителей составляло малую часть населения. Учитывая тот факт, что из 27 млн французов в 1789 г. на селе проживало по некоторым оценкам около 22 млн человек (82%), из которых собственно аграрное население составляло 18 млн. человек (67%), то нетрудно подсчитать, что неурожаи, дороговизна жизни, вызванная инфляцией, и повышение налогового бремени коснулись пропорционально большего числа крестьян и сельской бедноты. К тому же крестьянство было изначально более сплоченным в силу объединения в общины.
Вполне справедливо считать Французскую революцию буржуазной, поскольку именно буржуазия получила максимальные дивиденды, но, в связи с тем, что самой массовой движущей силой революции было крестьянство, столь же верно было бы называться её и Великой Французской крестьянской революцией.
В 1892 году Ф. Энгельс во введении к английскому изданию своего труда «Развитие социализма от утопии к науке» написал удивительные слова: «Оригинальное явление: во всех трех великих восстаниях буржуазии боевой армией являются крестьяне. И именно крестьяне оказываются тем классом, который после завоеванной победы неизбежно разоряется в результате экономических последствий этой победы».
Начавшаяся взятием Бастилии революция разрушила остатки доверия к власти и породила анархию в стране. Период всеобщей паники во Франции с 19 июля по 6 августа 1789 года остался в истории под названием «Великий страх» (фр. la Grande Peur). Провинцию заполонили банды мародеров, для отпора им крестьяне объединялись в отряды самообороны. Усугубляли ситуацию слухи об аристократическом заговоре. Крестьяне стали нападать на замки феодалов, изгонять сборщиков податей, а их конторы сжигать.
Для усмирения смуты Учредительное собрание отменило личные феодальные повинности и церковную десятину, объявив равенство всех перед законом в уплате государственных налогов, а заодно приняло «Декларацию прав человека и гражданина», противопоставившую «старому режиму», основанному на сословных привилегиях, равенство перед законом, неотчуждаемость «естественных» прав человека и принцип «дозволено всё, что не запрещено законом».
Забавно, что разрушение сословного неравенства началась с равенства всех не в чём-то, а именно в уплате налогов. Конечно же это, с одной стороны, был ответ на так напугавшую элиты (включая не только феодалов, но и буржуа) жакерию, а с другой стороны, попытка пополнить прохудившийся бюджет за счет тех сословий, что довели страну.
Как и любая другая революция, Французская, помимо назревших реформ, должна было представить народу виновных во всех их бедах для публичного наказания. Самыми главными виновными был король с аристократией, слишком активно втянувшиеся в доходный колониальный бизнес и, не рассчитав свои силы, разорившие страну.
Хитрые дельцы из Французской Ост-Индской компании, которые без сомнения и были виноваты более других, остались в тени. Они вместе с прочей буржуазией получили после революции власть и не стремились кардинально всё разрушать. Они лишь желали пойти по проторенной дорожке - по стопам протестантской Англии.
Поэтому главным виновником всех бед решили назначить церковное сословие. Запоздавшая на два века Реформация в католической стране не могла пройти гладко. Сначала, как и положено, запустили процесс конфискации церковного имущества. Учитывая, что аналогичная мера в период Реформации в Англии принесла сумму, превышающую двухгодичный бюджет, то во Франции с её богатой христианской историей поступлений от экспроприации имущества Церкви было никак не меньше.
Доверие к власти, и без того было подорвано, а с разрушением церкви всё покатилось в пропасть. Остановить падение пытались террором и внедрением новой религии, которая по замыслу должна была подобно протестантизму повести народ Франции к заветному общему благу, не отвлекаясь на все эти христианские «анахронизмы» вроде души и совести.
После сентябрьской расправы (фр. Massacres de septembre), когда революционной толпой в начале сентября 1792 года были совершены массовые убийства заключённых священников в Париже, Лионе, Версале и других городах и особенно после издания коммуной Парижа 24 ноября 1793 года декрета о запрете католического богослужения и закрытии всех церквей, церкви в Париже стали превращать в храмы Разума.
Среди растерзанных толпой заключенных в основном были священники. На волне расправ ввели первую государственную атеистическую религию Франции - Культ Разума (французский: Culte de la Raison). В частности, во время праздников Разума на юге Франции устраивались публичные казни. Возникает резонный вопрос: как же свист гильотины и падающие в корзину человеческие головы способствовали торжеству Разума?
Культ Разума безвременно померк, когда в 1794 года были казнены радикальные якобинцы, провозгласившие эту атеистическую религию. Пришедшие им на смену монтаньяры во главе с Робеспьером отменили культ разума, утвердив вместо культа разума поклонение Верховному Существу . Судьба этой религии была такой же недолгой и бесславной.
Сколько бы не удалось заполучить, распродавая церковное имущество, надолго этого не могло хватить. Ситуация с финансами стала вновь ухудшаться. Поэтому властям нужно было думать о вечном – о перераспределении доходов феодалов, ежегодно получаемых с крестьян, в пользу государства.
Революционная арифметика исключительно проста. Если в 1788 году более половины всех расходов бюджета Франции, составивших 629 млн ливров, уходило на погашение долгов и выплату процентов по ним, то ещё и 42 млн ливров составляли расходы королевского двора. В итоге, дефицит составил 126 млн ливров при доходах бюджета в 503 млн ливров. Долги нужно возвращать, но откуда можно взять деньги?
Сократив содержания короля и королевы, уже прилично удалось сэкономить, ну а если… их казнить, то можно сократить дефицит бюджета ещё больше. Ничего личного, всего лишь революционная необходимость, особенно учитывая опасность реставрации.
Далее. Основным прямым налогом во Франции была талья – налог на землю и имущество, который платили только крестьяне и горожане, а дворяне и духовенство от него были освобождены. Объявив равенство всех перед законом в уплате государственных налогов, законодатели надеялись получить кое-что и со своих заклятых врагов. Но это неточно, поскольку враг не сдается, да ещё и сильно нищает в процессе непрекращающихся крестьянской смуты и революционных реформ.
А вот общий доход самих дворян за счет феодальных платежей с крестьян составлял накануне революции примерно 100 млн ливров в год, доход церкви от платежей крестьянской десятины - около 125 млн ливров, так что перераспределение этих платежей закрыло бы полностью дефицит бюджета, а возникший профицит можно было бы направить на погашение долгов и другие полезные для революции вещи вроде новейшего изобретения гуманного доктора Гильотена.
К сожалению для якобинцев утвердить надолго новую религию не получилось, поэтому о возможности сбора десятины в пользу Культа Разума или Верховного Существа и речи не могло идти.
Оставалось дворянство. По пути несмелого отъема их доходов под давлением жакерии пошли на этапе установления конституционной монархии. На этом этапе Французская революция, вместо того чтобы по примеру Англии разрушать общину, потребовала более жесткого исполнения законов, принятых при Короле-солнце. Законом 28 марта 1790 г. triage были отменены все сделки, совершенные в течение 30 последних лет. Судам предоставили право пересмотра и отмены всех подобных сделок между сеньором и общиной. На следующий год и в суд отпала надобность ходить для возврата угодий, поскольку все «худшие земли», которые прежде считались собственностью сеньора, были законодателем в одночасье объявлены собственностью общин.
На волне новых народных возмущений пришедшая к власти якобинская диктатура в 1793 г. отменила все феодальные повинности, что немаловажно: без всяких компенсаций, а заодно окончательно решила вопрос в пользу общины, убрав всякое различие между общинными землями и пустопорожними и, объявив их «принадлежащими, в силу своей природы, всем членам общины или общин, в территорию которых они входят».
Вернув крестьянам все их земли и отменив повинности, власти лишили феодалов большей части доходов, в надежде существенно повысить пополняемость государственной казны за счет налога на возвращенную крестьянам землю. Доходы, которые раньше доставались феодалам - собственникам этой земли, теперь должны были пойти в виде налогов с наделенных землей крестьян на дело революции. Таким незамысловатым способом убили двух зайцев: и казну пополнили и покончили с феодальной зависимостью.
Последнее оказало столь благотворное влияние на народные массы, что много лет непрекращающиеся крестьянские волнения, наконец, утихли. А ту силу воздействия, которую оказала жакерия на власти, характеризует тот факт, что эти завоевания крестьян уже не решились отменить даже при Реставрации.
Любопытно, что в этот период, более запомнившийся в истории, как период Террора и время массовых казней, разгорелся скандал с реальной виновницей всех бед - Ост-Индской компанией. Во время проведения процедуры её ликвидации директора компании подкупили высокопоставленных государственных чиновников. Последовавший за этим скандал привел к казни ключевых депутатов, спустя некоторое время лег в основу обвинений о коррупции Жоржа Дантона и, можно сказать, привел к падению монтаньяров в целом .
В итоге ликвидация Ост-Индской компании завершила этап наказания виновных казнью тех, кто сам, отправляя на гильотину одних, стремился поживится за счет других. На этом закончился террор и пошла на спад сама революция, последовательно отменяя всеобщее избирательное право и скатываясь к диктатуре Наполеона, по всей видимости исполнив свое основное предназначение.
В отличии от Англии, где, разрушая общину, не посмели поднять руку на сословные привилегии или хоть как-то ущемить права лендлордов, Франция как раз первым шагом разрушила сословные различия и вынужденно поддержала общину. Отставание в несколько веков в вопросах свободы ударило наотмашь по государственной структуре Франции, но не тронуло и даже укрепило общинную собственность. Одна проблема и совершенно разные подходы к её решению.
Если основой монархий была многоступенчатая сословная структура отдельных сообществ, держащаяся на авторитете церкви и сплоченности вокруг монарха, то новый порядок подразумевал в идеале одно единое сообщество без разделения на сословия и иные общности.
В этом смысле, крестьянские общины, включающие в себя почти весь народ Франции, оставались бесконечным архипелагом островков, замкнутых на себя и вполне самодостаточных, а все крестьяне скорее продолжали чувствовать себя членами собственной соседской общины, нежели большой дружной общины под названием государство.
И для укрепления нового государства, и для экономического роста сохранение общины было препятствием. Для экономического роста необходимо было активизировать безграничный ресурс рабочей силы, который бы смог обеспечить победу в конкурентной борьбе с лидером экономической гонки - Великобританией. Уповать на одни лишь промышленные новшества было бессмысленно, когда твой главный конкурент всё равно переиграет за счет более дешёвой рабочей силы.
Нельзя сказать, что разрушить общину не пытались. Напротив, ещё не успев толком покончить с изъятием земель у феодалов, революционная власть направила свою законотворческую энергию на развал общины, что согласно английским экономическим теориям, должно было привести к росту общего блага.
Почти как 1492 год, ставшем концом старого света, 1792 г. должен был стал концом французской общины и старого мира для большинства граждан Франции. Указ от 14 августа предписывал сразу после снятия жатвы все земли и другие предметы общинного пользования, кроме лесов, разделить между членами общины, а все бывшие общинники должны стать частными собственниками.
Поскольку народ не очень торопился исполнять волю национального конвента, 10 июля следующего 1793 года вышел новый Закон, который установил особые правила раздела общинных земель. Предписываемый законом порядок был очень демократичным, поскольку предоставлял право решать свою судьбу самим общинам, с тем условием, что если 1/3 голосов выскажется за раздел, то так тому и быть, а мнение остальных 2/3 уже никого не интересуют. Не правда ли демократично?
В качестве сладкой пилюли раздел разрешили совершать даром: члены общины не обязаны были ничего платить общине за полученные в результате раздела земли. Ну грех не согласиться!
Удивительно, на за девять дней до государственного переворота, состоявшийся 18 брюмера VIII года Республики (9 ноября 1799 года по Григорианскому), в результате которого была лишена власти Директория, разогнан парламент (Совет пятисот и Совет старейшин) и был установлен Консулат во главе с Наполеоном Бонапартом, декретом 9 брюмера XIII г. даровой раздел был отменен и установлено, что раздел может быть произведен лишь с утверждения верховной власти и при этом не поголовно, а соответственно числу домов и домохозяев.
Этот декрет почти дословно повторял принятый при Людовике XIV законодательный запрет на раздел общинных земель без королевского разрешения. Законодательство победившей Империи, так и впоследствии Реставрации старалось всячески оградить общину. Только закон 1837 г. разрешил муниципальному совету отчуждать общинные земли. Так процесс разрушения крестьянской общины растянулся почти на целый век и как следствие не привел к таким катастрофическим для крестьян последствиям, как в Англии.
Кратко. Великую французскую революцию можно считать буржуазной лишь поскольку её итогами смог воспользоваться класс торговцев и предпринимателей. По своей главной движущей силе революция была крестьянской. Доля рабочих в аграрной стране с многократно преобладающим сельским населением была ничтожно мала и не могла оказать решающего воздействия на борьбу на власть. Доказательством силы крестьянства в революционном процессе может служить тот факт, что никакие декларации и конституции не смогли остановить народные волнения до тех пор, пока в 1793 году не были сняты с крестьян все феодальные повинности. Так была, наконец, удовлетворена справедливость и тут же началось сворачивание революционных процессов, и Франция двинулась прямиком в сторону Реставрации монархии с промежуточным заходом в Наполеоновскую империю.