Ты хороший человек, это видно, и все это
знают. Но Природе этого мало –
тебе придётся идти дальше.
1
Некоторое ограничение на успех Буркашев Юрий чувствовал всегда. Он не мог получить то спонтанное удовлетворение, которое часто наблюдал в поведении других людей. И, кажется, то удовольствие состояло в каждом.
Какой-то частью состояло это и в нем, но проявлялось чрезвычайно редко.
Причиной тому было, вероятно - страх разоблачиться вполне, растаять, как последний ком снега цвета оттенка речной перламутр, - серого под весенним солнцем и обнажить чёрную жирную почву, жаждущую - под собой, напитанную соками давней надежды старой земли.
Иногда ему казалось, что душа его так темна и недоступна до степени уже того простодушия, что глубже просто не могло быть. В конце концов, испытав себя в беседах, откровенных разговорах, он понял, что даже если половину он умолчит, что вырывалось из него – он прослывёт довольно умным и достойным, и приличного внимания человеком.
Но «каждый» - умалчивая подлинные мотивы настоящего настроения и своего смысла жизни, с которым когда-то ты и сделаешь окончательный выдох, с которым ты отправишься к Господу Богу, поступал логично.
Буркашев иногда думал, что всего лишь одна идея, принятая, осознанная им, заставляла его по особенному относиться к Анастасии Бондиной. В ней тайной синтезировалось все то, что недоступно ему было пока соединить, и это была химия.
Он знал ее давно, - со школы. Она - младше его на лет пять. В колготках, под чёрной форменной юбкой быстро передвигались ее маленькие ножки. Фиолетовые сандалики на толстой подошве так примитивны, дёшевы, но ничто не могло лучшим содержаться на ее ноге, - искусно вырезанной каким-то мастером красного дерева, божественным талантом, единственно верного, который видел в ней суть, коим наделяют Высшие Силы всякого человека.
Она вечно таскалась с крохотной левреткой, на мордочке которой вырисовывалось некое едкое издевательство, выжидающее лукавство часто, чтобы в самый неподходящий момент тявкнуть, из засады, захлопнув при том змеевидный язык.
Левретка представлялась Юрию, недостойной ласки и внимания ее хозяйки. И было намного больше, что могло бы ее одарить заслуживающим.
Однажды он видел, как, склоняя обречённо голову, под зонтом, в дождь Настя тащила за вытянутый поводок свою собаку, переменчиво перебегающую то на одну сторону дороги, то на другую.
Картина из закрытого окна. По стеклу - художественные капли, вырисовывали каньоны ландшафта представлений жизни, как небеса это чуют, и именно тогда впервые он признался себе в полноте ощущений – без сомнения он любит эту девочку.
Несуразность не раз подтверждалась.
Они сталкивались глаза в глаза, - Юрий и Анастасия.
Хоть чуть - в верности чувств его тех первичных ощущений к ней любви он переживал снова и снова, и что-то в этом становилось не случайной случайностью.
Оно было ложно, латентно ложно. Понятно. Со стороны. И так бы могло и остаться. Юрий ждал логики свершений.
Сначала: когда девчонка обзаведётся тесным знакомством с каким-нибудь мужичком. Они станут ходить парой, все пойдёт эдак полюбовно, как того требует матрица образа взаимодействий. Но потом любовь, выдуманная, где-то ахнет, лопнет да и пойдёт по швам. Вот тут и …
И логика вновь охватит сознание неверного хода мышления.
И все начнётся сначала.
Необходимость же его личного воспаления чувств состояла не в привязанности слепой зависимости, но в поиске и наущении самого себя практическим и теоретическим делом, - стать на ступень выше.
Шли года. Настя взрослела, хорошела. У левретки отрастали длиннее ноги, седой хохолок на полулысой голове, изумительность лукавства поменялась машинальностью восприятия мира. И, казалось, собаке уже – думать о финише того всего…
Стройные ножки Настеньки уже не помещались в хлопковые колготки. Прозрачные спандексовые чулки, где-то там глубоко под платьем врезались и обрамляли тугие ложбины ног, пахнущей домашней суетой. Вынашивали гибкое тонкое тело, пропорциональное всей природе находящейся вокруг, которая только могла быть выдумана Творцом.
Она становилась совершенством, - человеком какой-то высокой организации, к чему никогда Бондину дороги нет.
Он привык справляться с острым покалыванием в сердце, когда ступал навстречу девушке, видел ее глаза, ресницы, носик, вздутый энергиями торжественной силы.
Лёгкий бросок ее туфель вперёд… Пылинки разлетались под шагом. Все наполнялось негой фитонцида: мускусом роз, мирра, яблока, малины, мёда, пахом сухого дерева, коим был он сам, когда жил в ней.
Не раз они сталкивались перед лифтом, и вот случилось это следующий раз.
Она ожидала из вежливости ещё там внизу, когда он вынет из почтового ящика квитанции и втолкнёт свою сущность рядом в ней в один квадратный метр грузоподъёмной машины.
Станет глазеть так странно, как всегда. Сосредоточенно молчать, глядя себе под ноги. Он - из одной планеты, она – из другой. Оба понимали.
«Глазеть нечего».
Но в этот раз он заговорил, кроме «здрасьте»:
- Вы живете на пятом этаже? – Спросил он, охватывая ее всю вниманием, пытаясь различить, чем дышало вся ее стратосфера.
- Да, - ответила она, отвечая тем же сосредоточенным взглядом.
- А собака? Вы с ней еще не гуляли?
Девушка помолчала ровно столько, чтобы было понятно: «какая вам, собственно, разница?»
Ответила:
- Она болеет.
Он желал уловить в девушке что-нибудь лёгкое, доверчивое, человеческое, но взгляд ее равнодушно ускользал в сторону. Оба слушали рывки тросов поднимающегося лифта.
Остановился. Ей пришлось обойти Буркашева, вежливо прижимающегося из всей силы к пластиковой стенке. Она вышла, цокая каблучками. Он видел – краем глаза - не упускала его из виду, и он произнёс:
- Мне вам надо кое – что сказать.
Анастасия чуть вздрогнула, отвлеклась от поиска в сумочке ключей, подняла глаза.
Вопрос молчал.
Фигура - изделие высококлассного мастера фарфоровых вещиц – так тонка и изящна ее талия, она вся. Не могли не вонзиться нюансы так тщательно скрытые под одеждой, - динамика пластичности, эстетичности физики тела. Ему бы молчать, но молчать было нельзя.
Он вышел, придерживая дверцу закрывающегося лифта. Она развернулась к нему торсом, ключ – во взводном состоянии, в руке.
«Что?»
Это был момент сопряжения: «кто есть кто».
«Оба же - с разных Галактик».
Он продолжал:
- Мне нужно сказать…
Слова испарились, и в голове возник вакуум. Несколько тошнотворных секунд он испытывал когда-то и ум теперь занимался – когда же?
- Ну? – Вернула она парня в чувство.
- Я хотел сказать, что подвал во время бомбёжек открыт, и вы можете спускаться туда в случае тревоги. Мне это передали, я передал это вам.
В глазах потемнело, однако естество происходящего брало верх.
В девушке не произошло ничего: спокойно она сунула ключ в замочную скважину, спокойно оба услышали лай волнующейся левретки за панелью квартиры. Дверь приоткрылась. Собака вытянула острую мордочку.
- Мне не нужно прятаться, - услышал Юра, - я просто жду, - говорила она, - когда кончится безобразие…
Дверь заперлась в несколько поворотов ключа.
Юрий думал. Не сходил с места. На лице – дурацкая улыбка и позор того внутреннего простодушия, который, кажется, капнУл до того самого дна, - дальше куда не было. И все же - ничего противоестественного. Только…
- Я жду своих, - последняя, выскользнувшая из уст фраза ее, с которой он не мог примириться.
Поднялся на свой этаж пешком. Тело взялось ознобом.
«С разных планет…»
Что-то дерзкое, дисциплинированное, регулярное, отнюдь не в духе простодушия его, например, и даже добропорядочностью веяло от той фразы ее, с которой он не мог, не мог согласиться. Она была ли вообще?
«Я жду своих…»
Слова эти он пускал в разный толк и примирился даже с тем, пока не пришло время разоблачиться тому: он увидел ее, спустя неделю в толпе проводящих референдум преобразования государственности нерушимой страны.
Он снова все наблюдал из своего окна.
Солнечный день, листва заохотилась ярким лаймом переливаться в радость событий, словно стихия поддерживала политику лживого мировосприятия. И то, что дальше будет…
Было страшно.
Оккупанты. Комендантский час. Война отошла за границы следующих достижений. По телевизору - новости, отображающие бодрые события.
Юрий слышал взволнованный голос брата по телефону с другой половины страны:
- Брат, что же вы там делаете?! Как это все понять?!
Скоро переговоры были прекращены.
Мать, живущая со старшим братом Анатолием, передала, что тот ушел на фронт и несколько дней от него – ни весточки. Переживает.
- Картошку, лук, морковь везут с овощного рынка на границе области. Будешь брать? – спрашивала пожилая соседка, встретив у подъезда, - по талонам тебе положено.
- Да, конечно, - отвечал он.
- Ты электриком служишь?
- Да, в ЖКХ.
- Это хорошо, что работа есть. Приходи, забери курятину, ее дают бесплатно в одни руки по тушке. На этом весь город держится. Мама - как?
- Она там…
- За границей?
- За границей? – Юрий улыбнулся, - за какой границей?
- Понятно, - скоро ответила пожилая соседка, запирая за собой дверь. И - из-за двери:
- Ты приходи.
На ступеньках магазина напротив стояли мужчины, молча курили. Их документы осматривали власти болотного цвета униформе в коричневых пятнах без петлиц и нарукавных знаков. Среди них он увидел Бондину.
***
- Она такой дружелюбной стала, - сообщали люди, знавшие Настю, - будто в своей тарелке. Заботливая, и в руках все горит.
- Глаза горят…
- Никто ее раньше такой не замечал.
- А я знал, что с ней что-то не так, - слышал Юрий тихие рассуждения люду.
- Временно попала под влияние, - оправдывал он и ее, и всех, всех.
Молчали, расходились. Жизнь шла.
Раздражали быстрая, властная походка пришельцев, улыбки на их лицах, убеждённость в чем-то, непоколебимость. После высказываний любого толка логического характера – задумчивость на лице. Человеческие брови и больше - ничего.
«Сочувствие? Обдумывание недолговечия? Куда дальше?»
Но вот смех и бойкая походка по назревшим делам.
Одно время Анастасия пропала.
Левретка была отдана на присмотр знакомым. Юрий часто видел пару сдружившихся собак на поводках в одной руке жителя их дома. Левретка, как приёмыш не чувствовала себя фривольно, не гавкала. Понурив голову, гуляла с новым другом, - глазастым йоркширским терьером, сующим повсюду свой нос.
Он не обращал никакого внимания на электрика Юрия в отличие от левретки, в коей загоралось внимание. Та останавливалась, брала носом кверху, косила глаз, будто укоряя скользящей мыслью работника ЖКХ, - знакомого по подъезду. Фыркнув, спешила за терьером.
- Здравствуйте, - кивал хозяин двух собак.
- Добрый день, - отвечал Буркашев. – А где же хозяйка? – указывал на левретку.
- Она – служит. Вы не знали? Говорят, скоро получит какое-то важное звание и назначение. Карьеру делает…
- А! – Юрий отвернулся, удаляясь по делам, а в спину слышал оценку:
- Сволочи…
2