Утром проснулись бодрые, в легком настроении. Как здорово, когда не нужно вставать к установленному времени, и просыпаешься просто оттого, что выспался. Не привык я по графику вставать. Мы лежали беззаботно, впереди у нас был день прогулок, общения и наслаждения.
- Мила, а твое сладострастие на мне сверху как? Мы про него забыли совсем. Устали вчера и заснули без привычного разговора.
- Что показал ты, заслонило. Сверху на тебе – очень здорово! Когда я слиялась с твоим струем... нет, когда я слияля твой струй своей звездой... нет, лучше так вот: когда я слияла свою звезду твоим струем... Идет? А то как-то нехорошо: я слияла тебя! Не способна это делать.
- Прекрасно, Мила! Запиши в шедевры.
- Поражаюсь твоей легкости. Ничего не стараешься принять за оскорбление, не выискиваешь обидных смыслов и обидных намеков. Как же легко общаться с тобой! С тем почти не разговаривали, и то находил, к чему зацепиться.
- Кстати, Мила, а как вы свое дело называли? Какие аналоги на местном языке у вас были?
- Да ничего не было. Только "ты согласна?" и "давай". Некрасиво, нелепо, уродливо. Главное, с тобой что ни скажу, ты понимаешь меня, или пропускаешь легко, с иронией. Не бояться сказать какое-то неуместное или неудачное слово! Тем более, я местным не в совершенстве владею, иногда смысл не тот, что я хотела. И оправдываюсь потом весь вечер! Ты просто прелесть. Волшебный, нереальный мой любимый! – Мила погладила меня по груди, животу, лобку, взяла струй в ладошку. – С тобой ни о чем не нужно беспокоиться, не приходится думать, стоит то или иное говорить. Даже с мамой нужно кое-что промолчать, чтобы не расстроить или не получить долгие причитания.
- Потому что мы с тобой реально близкие. Что ты меня хочешь задеть или унизить – это самое последнее, что может быть причиной какой-то оговорки. Поэтому и не возникают такие мысли. Так что там было, когда слияла свою звёздочку моим струем?
- Главное, что я сама действую. Не потому, что ты плохо. Вот я насадилась, приподнялась и почувствовала, что хочется, чтобы в этот раз струй вошел в меня чуть в сторону, протерся сильнее по одной стороне пещерки.
- Да, я это заметил. Ты постоянно слегка меняла положение, и струй вонзался по-другому. Можно сказать, танцевала звёздочкой на струю.
- Ничего от тебя не укроется! Да, танцевала, хорошо придумал! Быстро ведь тебе не объяснишь, как мне хочется, чтобы струй вошел. Я и сама не знаю, как это сказать, тело действует без слов. А ты что делал?
- А я смотрел, как девушка слияется на моем струю. Очень зажигательно. Стеснительная скромница забыла о своих сомнениях, расставила бедра в стороны, показывает мне распахнутую звиздёночку, которую она с чувством насаживает на мой струй! Девушка сама слияет свою звезду моим струем. Ей это нравится, она захвачена своими ощущениями и не думает больше ни о чем. Как она прекрасна! Груди у нее крепкие, соски стоят. Я бы их потискал, да не дотянуться. Ниже животик округлый, гладкий, напряженный. От сисек бы да по животику прогладить, ощущая ее бархатистое тело. Животик внизу переходит в выпуклый лобок, а тот с другой стороны – уже девичья звиздёночка. Даже не видя остального, сразу видно, что звезда девушки с струем: иначе приподняты губки. Девушка сильно возбуждена, клиторок валиком небольшим выделяется, капюшончик поднят им, малые губки крепкие, стоящие, охватывают струй. А как налиты алым желанием большие губки! Девичья возбужденная звезда! По всему видно, как приятно девушке слиять свою звёздочку моим струем.
- Слияние верхом очень приятное, вольное, улетное. В звезде появляется чувство, чтобы струй прижался в сторону, туда и сдвигаюсь, не думая. Как тут объяснить! Но только от струя не кончить мне. Хорошо, но не дорастает до сладострастия. А я начала чувствовать, что кончила бы. Догадался, как мне помочь...
- Мила, клиторальных женщин большинство, и это естественно. Клитор – аналог струя, он самая эрогенная область, там нервные окончания собраны. Наоборот, странно, что есть другие типы женщин. Как только понял, что возбуждена и готова кончить, взялся за клиторок.
- И тоже умело. Когда ты слиял меня и клиторок пальчиком теребил, не всегда попадал. Понимаю, ты ведь вообще "впотьмах" действовал: ничего тебе не подсказывала. Тут сама решала, как и куда прижать клиторок. Хорошо держал пальчик, не сдвигал, я точно попадала на него. Очень яркая слияние получилась, сладострастие небывало сильное.
- Будешь в другой раз?
- Было бы у нас время, иногда так можно послияться. Не всегда, конечно. Во-первых, я очень устала. Оказывается, слияться трудно! Запыхалась, вспотела. Теперь понимаю, как тебе. Не обижайся, но мне приятнее лежать и быть слияемой. Нет, тоже участвую, ласкаю, шлю тебе свои наслаждения, я не ледышка, не подумай, но так скакать!!! Тяжело. Движения, работающие мышцы – все это не дает расслабиться и просто отдаться твоим ласкам.
- Конечно, Мила. Женщине природой назначено принимать и быть пассивной, чтобы сперма попала по назначению и сохранилась. Когда ты на мне скачешь, нежность не та, не проникновенная. Настоящая нежность спокойная, осторожная, неспешная. Так что не парься, мне нравится, когда ты лежишь и принимаешь меня. Не означает: я против того, чтобы ты сверху. Когда захочешь, скажи, послияешься сверху.
- Не, спасибо. Попробовала. Интересно. Быть слиямой приятнее. Обнимаешь меня, наслаждаешься мной нежно и трепетно. Вот! Наслаждения мной не было в этой слиянии сверху. Я как бы одна наслаждалась, а ты в стороне.
- А как мне это сделать?! Ни прижать, ни притянуть. Только подставлять струй да клиторок пальчиком тереть.
- И я о том же. В общем, слияй меня ты, милый. Встаем? Позднее утро уже. Едем на озеро?
- Ты ведь этого хочешь? Последний хороший денек.
- Да. И в новое хочется. И то место мне запало в душу. Дикое малолюдное место, живописное. А ты что выбрал бы? – засомневалась Мила.
- Туда, на озеро, – без колебаний ответил я.
- Все, едем! Давай дома позавтракаем плотно, чтобы не тратиться в кафе.
- Завтракай. Уже знаешь, до вечера я не имею привычки есть. В кафе, думаю, вечером стоит пойти. Считай, это наш последний день тут, завтра весь день дождь с ветром. Может, вообще не будем выходить.
- Поехали в то кафе на берегу. Пораньше, в начале вечера, чтобы дольше посидеть и закат встретить. Вот такой план на день. Согласен?
- Да. Но вначале нужно тебя немного послиять, – сообщил я. Вчера ведь не кончил, возбуждение сохранилось, и Мила была желанна.
Мила потрогала стоящий струй, воскликнула:
- Уже стоит! Сделаем утренний посошок?
- Конечно. Только давай сначала умоемся, обмоемся и вернемся сюда понежиться. Струй уже стоит, но не звенит от желания, как раз для посошка.
Мила согласилась, но осталась лежать, и я первым пошел в душевую. А когда Мила обмывалась, развел шторы. Солнце било в ярко-белую стену дома напротив, и вся комната наполнялась ярким, мягким светом. Вернувшись, Мила сразу легла, несильно развела ножки, а я продолжал сидеть на краю кровати. Непривычно яркое, теплое и без теней освещение представило Милу по-новому. Все ее тело приобрело легкий розоватый оттенок, что делало ее очень естественной. Не бледной, с синеватыми венами, и не поджаристо-смуглой, а полной жизни и энергии. Аккуратные ступни с небольшими пальчиками, гладенькие голени, со слегка проступающими мышцами такие же гладенькие бедра, негустой пушок на лобке, сквозь который чуть алели, словно смущены, пышные большие губки девичьей звёздочки. Их налитость и пышность показывали: Мила не холодная, она уже слегка горит! Груди вставали точными полушариями с четкими столбиками сосков, торчащими немного в стороны. Полная вертикальность сосков была бы искусственной. Живая, чистенькая и разгорающаяся девочка лежит передо мной и ждет! Ну а то! Ведь девушка впервые попробовала слияться, поражена охватывающим ее блаженством, хочет этого снова и снова. Ее не скрываемая готовность восхищает. Как же ты прекрасна, возлюбленная моя, этим весенним утром в своем естественном желании погрузиться в мои объятия, принять радостно меня! Как прекрасна и желанна! Великолепна и совершенна, как звездное небо! Блажен всякий миг, пока ты рядом и даешь себя видеть, трогать, осязать, обаять!
Мила молчала, не мешая мне любоваться ею. Смотрел, и струй уверенно вставал – ну как можно не желать этой осиянной весенним светом девочки! Вошел стоящим струем в ее вязкую сладкую пещерку. Смотрел в близкие глаза, сиявшие нежностью, и по временам двигал струем в вязкой звиздёночке. Восхитительно и чудесно: смотреть в радостные глаза девушки и легонько всаживать струй, ощущая ее приникающую звёздочку, облегающую его нежно и трепетно. При этом в нас обоих желание не горело, лишь тлело; это было выражение глубочайшей нежности и доверия между нами. От этого струй еще окреп, что я мог им проникать через входик: выну и неспешно вставлю до самого корня. Все же он был вяловат, особенно головка: стоило подумать о глазах Милы или ее губках, как струй мягчал; тогда струй упирался мягкой головкой в сомкнутый входик, сминался, утолщаясь, и под напором более крепкого ствола мягкая головка, сильно обжимаемая входиком, проталкивалась внутрь. Это протискивание податливой головки сквозь нежный, но тугой входик создавало удивительное сочетание ощущений. Проникновение в звёздочку струя вызывало чувство полноценной слияния, а вялая, сминаемая головка во входике и в пещерке создавало ощущение нежной ласки в выслиянной звёздочке после сладострастия. Получалось, вроде слияемся и как бы уже после слияния нежимся.
В нашей позиции я этого не видел, конечно, но такой прием был мне известен и при подходящей вялости струя применял его. Мы не слиялись, а ласкались и нежились, хотя все-таки слиялись. Мила подтвердила, что ей тоже хорошо, отметив:
- Интересно. Струй вроде заходит ко мне, но не наполняет ее, как при слиянии, а сразу там нежным становится, чтобы я его держала ласково и бережно, – она оплела ножками мои бедра, охватила ручками за грудь и вся прижалась. – Давай так еще, не уходи. Слияешь мою тихую звезду вялым струем, и это так нежно выходит! Да, я тебя берегу и охраняю, нежный мой!
- Почему тихую? – спросил я, отметив странное определение.
- Ну, что не пылаю, удовлетворена, но нежные движения мягким струем в ней приятны. Да и все остальное, милый: обнимаешь, прижимаешься, в глаза ласково и глубоко смотришь. От всего этого становишься близким, как никогда. Давай весь день быть близкими-близкими, своими.
- Понимаю тебя, Мила. В горячей слиянии больше блаженства, чем проникновенной близости. Потому что вихрь чувств. А сейчас тишина и нежность, – я продолжал слиять Милу вялым струем, поскольку разговор отвлекал.
Утомившись, вытянулся рядом с Милой. Нежная слияние взбодрило дух, ласки добавили сил. Мила доверительно сообщила:
- Я много думала после вчерашнего... – и замолчала.
Я отметил про себя необычное начало. Долго думать у нее не было времени, мы либо слиялись, либо спали. И то и другое состояние не позволяет думать.
- Понимаешь, меня это очень зацепило. Продолжаю думать, хочется еще читать про Олю. Но то, что написал, оно плоское. Хоть там почти сплошной разговор, воспринимается он как бормотание одной ее. Не так нужно.
- В чем проблема: пиши, как тебе хочется, – ответил я, задетый, – Возьми наш случай и описывай. Могу подарить записки про Олю, таскай оттуда слова и целые обороты, не обижусь.
- Не умею так хорошо говорить. Тебе нужно сделать. Я буду помогать...
- Вот-вот. За каждым делающим стоит очередь из критиков, которые знают лучше, как надо. Не устраивает, как написал, – сочини сама так, как видится!
- Не обижайся и не нападай, милый. Написал удивительную вещь... но тебе, участнику, все и так ярко, захватывающе. А постороннему недостает. Ну и вообще действие нужно добавить, контрапункт, а то монотонность у вас.
- Светки мало тебе?
- Она дура, курица, точно определил. На большее не способна.
- Не думал я о контрапунктах и прочем. Писал...
- Как поток сознания, да. Нужно раскрасить, добавить живых деталей для героев.
- Да в чем проблема: садись и пиши. С кучей выдуманных деталей: родинка на шее, занавески с рюшечками, подушка в розочках и прочее, – недовольно ответил я. – Дарю не только идею, но и черновики. Раскрашивай по своему вкусу.
- Да не умею я! – воскликнула Мила.
- Ага: я не умею, поэтому делай ты! Но по моей указке. Не умеешь – ну и закрыли тему. – Спросил, направляя разговор в эротическую сторону, которая мне была приятнее: – А как-то иначе у нас могло быть в первый вечер? Давай как в мыльной опере: все преувеличивать и раздувать, придумывать нелепо сложные разрешения простых вопросов.
- Идея! Меня здорово зажигают наши слова, будем их говорить чаще. Выслияй меня – это не просто слово, а сразу образ входящего в мою звезду твоего красивого струя и заполняющего всю пещерку. Чувство наполнения. И твое касание. И поцелуй. От этого сразу тепло.
- Ну вот ворвалась ко мне в ванную комнату, застала за процессом, ушла молча и гордо в комнату. Это тебе казалось, что такой у тебя вид: осуждающий. А я видел, что ты и растерянная, и довольная, и струем любовалась. Так что сидел и ждал очередного твоего появления, играясь с струем, – сказал я. Подумал и добавил: – Давай тогда и действовать, насколько нам хватит умения играть.
- Да чего тут не уметь! – воскликнула Мила, садясь сбоку и начиная стучать меня кулачками по груди и плечам. – Одна не могла сидеть, пока ты тут со струем. Уже не только словами стыдить, но и вразумить пришла. Противного, гадкого самца, посмевшего дрочить струй! Ведь думаешь обо мне – и без меня! Какой гадкий самец! Луплю – и мне очень приятно: я же твоего тела касаюсь... желанного и привлекающего. И струй стоит, который притягивает меня. Красивый, розовый, с приятной головкой. Весь его вид показывает, как будет приятно, когда войдет! Об этом, я, конечно, не думаю так явно, но близость твоего струя приятна. Волнует. Он уже рядом! И даже дает наслаждение! Лучше бы его потрогать, но так же нельзя, а лупить повод есть, – объясняла Мила, хлопая ладошками уже по животу.
- Рядом обнаженная Мила, страстная и желанная. Зачем драться, давай слияться! – я обнял ее рукой за талию...
- Не смей меня трогать! И лапать не смей! Не лапай! – Мила не закрывалась, не отталкивала руку, только махала руками.
Отметил с удовольствием:
- А это идея! Сама подсказала, – я накрыл ее звёздочку ладонью и тискал. – Какая она у тебя горячая, пышная. И упругая! Как ее здорово лапать! Какая прелесть! Вся в смазке, влажная девичья звиздёночка с пышными большими губками, между которыми выступают упругие, налитые желанием аленькие губки, – я разминал, сжимал, поглаживал, забирал звёздочку в ладонь... Другой рукой показывал ей струй, шевеля им.
- О-о-о! Готова стоять и лупить тебя, лишь бы лапал... и струй красивый. Но трогать мою звезду не смей, самец! – Мила погладила по волосам, добавила нежно. – Самец... мой. Как здорово.
- Они неплотно стоят, между ними волшебная глубина, таящая блаженство Ложу пальчик между ними на клиторок и покачиваю его, – добавил я. – От такой наглости ты замираешь, потом убегаешь в комнату.
- Не от наглости, а от нахлынувшего чего-то. Как ты взял мою звезду в руку, пальчиками перебирая ее, возникло это... непонятное, и приятное, и страшное: перед тобой это что-то случится со мной! Приятное, небывалое, выбивающее из обыденности. Ты же смеяться будешь! И пальцем показывать. Убегаю и ничком валюсь на кровать, чтобы успокоиться. Сердце колотится, в животе огонь, звезда пылает, что-то творится со мной. Потом проходит, и мне опять хочется этого чего-то. Вспоминаю, как твоя теплая нежная рука накрыла мою звезду... вот бы снова это испытать! – Мила сама положила мою руку себе на лобок. – Было бесподобно, хочется еще. Подставить звезду, а ты ее трогаешь, мнешь, тискаешь, как-то водишь пальчиком по губкам, во мне то же чувство блаженного восторга появляется. Сладкая дрожь от нее расходится по телу... А еще твой струй! Хочу его снова увидеть. Хочу!! Смотреть на него, и в звезде загорается огонь... Может, в этот раз он окажется в ней как-нибудь случайно. И я, не соображая, снова иду к тебе. На месте придумаю, по какой причине пришла. Сидишь и дрочишь...
- Не дрочу, а играюсь с струем. Я понял, что с тобой, и просто жду, когда придешь снова.
- Гадкий, противный самец, продолжаешь свое дело! Мне хочется потрогать твое тело, особенно струй. Он такой удивительный. Стоящий и манящий. Мне жутко хочется быть с тобой, прижаться, почувствовать тело и струй... Можно снова тебя потузить, но хочется струя. Не думая говорю: если это тебе так нужно, гадкий самец, давай я тебе сделаю, ты успокоишься, наконец, и прекратишь дрочить. Достал уже! Давай сюда струй, – и Мила взяла его в руку, начала подрачивать. – Я поражена ощущением в руке от напряженного струя. Струй аж дрожит и вибрирует от желания. И так он бы в моей звезде дрожал, вызывая сладкий огонь...
- Ты не сумеешь, Мила. Надо ведь чувствовать и понимать, что делать.
- Да чего там уметь! У самцов же все просто. Двигай рукой – все дела.
- У самцов, может, так. А у меня сложнее.
- Не хочешь меня?!?! Ах ты самодовольный самец! – Мила начала хлопать в живот, не выпуская желанный струй из руки. – Не могу просто его выпустить, его вибрации даже по руке меня разжигают небывало. Но и ответить тебе, наглецу, нужно.
- Вариант есть, Мила.
- Какой?
- Ты подрочишь мне струй своей звёздочкой. Рука грубая и неумелая у тебя. Звёздочка выполнит то же самое. Ты сама будешь ею двигать, как рукой. Получится, дрочишь струй самцу. Я подсказываю тебе ход мыслей, чтобы не отказалась.
- Понимаю, что предлагаешь слияться. Но ведь не прямо говоришь, а мне хочется; в животе сильно приятно теплеет: сейчас струй будет во мне! Но это не слияние, я только тебе, глупому самцу, снисхождение делаю. Соглашаюсь с кислой миной: ну что с тупым самцом поделаешь! Ладно, ублажу этого самца, а то дрочит и дрочит, спать не дает мне.
- Я в ванной, а ты в спальне. Спи себе, не мешаю.
- Ага, не мешаешь! Я же начинаю думать, как ты там дрочишь, и не могу заснуть. Вот подрочу тебе струй звездой, и красней ты со стыда. Я вся белая и пушистая, а ты маньяк! Жить не может, умоляет: подрочи струй хотя бы звездой! Ну ладно... самец! Мне еще проще. Сам напросился! Буду слияться!.. Ой, дрочить струй свой звёздочкой.
Я обратился к реальной Миле, сидящей у меня у бедра:
- Слушай, ты все выдумываешь, или за этим есть реальные твои метания и нетерпение?
- Вдохновляешь меня собой, а я добавляю яркости в рассказ. Но в общем таким мое стояние было. Хотела тебя, хотела с тобой, но ведь если позволю, будут твои усмешки, гонор, хвастовство, поза "как я ее трахнул!" Так что в выдумке немало реальных моих метаний. Только они были больше у меня в голове. Тогда ушла от тебя, повалилась на кровать... Как сделать так, чтобы ты не знал; без тебя послияться? Нет, нужна именно твоя ласковая и теплая рука, а еще твой струй... но чтобы тебя не было. А сейчас просто привожу тот сумбур в эротический ряд. Только вместо смутных "чтобы тронул там, ну вот там, где очень хочется" говорю для тебя прямо и зажигательно – за звезду. За мою девичью звезду.
Я вытянулся, Мила нежно взяла в ротик струй, поласкала; как он встал, тут же оделась на него. Он быстро окреп в ней до полной силы. Мила насаживала на струй свою звиздёночку и стукала кулачками мне по груди, приговаривая:
- Вот тебе, самец! Еще чего захотел! Чтобы я тебе дала! Чтобы я тебя пустила! Да ни за что! Вот получай! Дрочу струй, и больше ничего не получишь от меня! И тумаки тоже! Потому что вредный. Самец. Наглый самец, который мечтает выслиять меня!
Мила разгоралась. Упиралась ладонями мне в грудь, отталкивалась и с силой насаживала звиздёночку, злорадствуя:
- Ага! Узнал! Будешь еще просить меня! Вот тебе! Навсегда запомнишь!
Она устала и поникла. Легла грудью на меня, приподняв попку. Я охватил ее руками, прижал и начал слиять со всей возможной скоростью, говоря:
- А я тебя слияю! По-моему вышло! Выслияю тебя сейчас, моя самочка, никуда ты не денешься. Слияю, всаживаю в тебя струй по самые яички... попалась, самочка! Выслияю, наконец!
- Отпусти. Не смей! Не позволяю! Вынай! – возмущалась Мила, упираясь мне в грудь и пытаясь встать. Но попку с подставленной звёздочкой не уводила, и я слиял ее, крепко держа, не отпуская и говоря:
- Выслияю тебя, Мила. Выслиял! Моя Мила! Мила! Блаженство мое!...
Мила перестала сопротивляться, легла и отдалась ощущениям, только шепча иногда:
- Самец!.. Мой самец... Мой милый... Хорошо.
Устал и остановился. Мила замерла на мне, обнимая. Сообщила:
- Как же здорово! – и мы слушали себя, как звенела в теле приятная сладость разгорающегося желания. Звёздочка охватывал струй мягко; он в ней помаленьку опадал, головка медленно сползала по пещерке ко входику, ощущения от нее сообщали, где находится струй: в нежной звёздочке моей Милы. Чувствовал Милу всем телом, ее сладкое лежание на мне. Она спросила:
- Хорошо с ним внутри. Как сделать, чтобы струй встал прямо внутри?
- Словами. Образами. Да не парься, Мила, сейчас. Лежать с тобой очень приятно. Паузы нужны для набора сил.
Полежали, Мила стала тяжела, и я ее осторожно сдвинул на кровать, прижал к себе, уткнувшись в ее душистые волосы, и мы продолжили наслаждаться тихой нежностью и легким огнем. Мила предложила:
- Будем вставать? Уже совсем бодрые, – и добавила. – Тепло в квартире, правильно, что оставил обогреватель на всю ночь, давай обнаженными будем дома. Хочу любоваться твоим телом.
- Отлично, Мила. А как я буду наслаждаться твоим телом!
На кухне сел на стул, Мила, включив чайник, подошла ко мне сзади, поцеловала в макушку, потом потянулась к струю и немножко подрочила его. Он снова встал, и она тут же села верхом мне на бедра, одевшись на струй. Положила голову мне на плечо и замерла. Я отметил:
- Не слияемся, но по сути слияемся, и очень хорошо нам.
- Все от естественности и доверия. Будь хоть небольшая тень в наших отношениях, я бы не смогла вот так вольно ходить перед тобой, подрочить у тебя, потом одеться на струй. И свою нежность к тебе не стала бы выражать. Доверие – главное. Ты его поддерживаешь во мне.
- Как?
- Своим примером.
Щелкнул, выключившись, чайник. Она встала и приготовила мне чай, а себе кофе. Любовался ею обнаженной. Мила поддержала меня:
- Мне нравится быть такой перед тобой. Вижу, что нравлюсь. Хочешь меня?
- Хочу. Пока не могу, а посмотреть приятно.
- А мне твое любование приятно и возбуждает, – она не стала садиться за стол, продолжила стоять напротив меня, оперевшись на стойку. Девичья фигурка с приятными и заманчивыми выпуклостями соблазнительно двигалась передо мной: приятные маленькие груди, чуть прогнувшиеся вниз и этим обозначающие живое тело, округлый животик и пушистый холмик между гладких бедер, хранящий сладость и блаженство для нас. Впрочем, это не означало, что голова занята только эротическими образами. Эротическое служило приятным фоном, на котором разворачивалась обычная жизнь. Мила отметила:
- Тебя мой рассказик зажег. Готова продолжать, хочу возбудить тебя, чтобы выслиял еще раз.
- Тебе и самой приятно, – парировал я.
- Конечно. Меня наш разговор тоже заводит. Хочешь, придумаю еще? Чем бы тебя соблазнить?.. Может, одеться частично? Психологи говорят, недоступность больше возбуждает. Ночную рубашку привезла, трусики поэротичнее выбрала...
- Не для меня, Мила. Лучше обнаженного тела ничего нет. Его и потрогать можно, и полюбоваться, и поласкать, и обнять, ощутив живое тепло и упругость, и поцеловать, вдохнув аромат. Одежда тебе не нужна. А придумывать можешь любые нелепости, несвязности. Правдоподобность ни к чему.
- Будем фантазить напропалую! – Мила повернулась к холодильнику, открыла дверцу и наклонилась глубоко, чтобы достать с нижней полки баночку. На короткое время между бедер показался, соблазняя, пушистый холмик. Затем она подошла к столу около меня. Я тут же обвил рукой ее бедра, ладонью другой накрыл и стиснул лобок, предложил:
- Одевайся и будем пить кофе.
- Одеваться? А... на струй, – поняла Мила. – А как?
Развернулся со стулом вдоль стола и жестом пригласил Милу. Но не вышло: смазка подсохла, и нежные кожицы у нас прилипали; тянуло. Только хотел подсказать, как Мила догадалась сама, принесла гель, смазала им струй, после чего легко оделась. Придерживал Милу за попку, а она прихлебывала кофе, без смущения глядя мне в глаза. Подтвердил:
- Не только любуюсь, еще и наслаждаюсь.
- Я тоже. Здорово придумал! Замечательный сегодня день, да?
- Именно! Теплый, весенний, полностью свободный... счастливый день.
- Никуда не спешим. Поедем, а сейчас посижу на струе, сколько захочется. Кофе на струю! Какой ты затейник! Разве так можно!?
- Можно же держать тебя в объятиях, пока ты завтракаешь. Обоим приятно. А это еще теснее и нежнее, чем объятия.
- Точно! И вкусно, и нежно, и эротично. Просто невыразимо!
Когда она выпила кофе, я полапал ее звёздочку, потискал попку, помял груди, затем просто прижал к себе и дышал ее волосами.
- Ну ладно, будем одеваться, – предложила Мила. – Не на струй, а просто одеваться.