- Петербуржские мужчины не боятся простатита.
Тогда, в начале 2000 года, эта фразочка, рефреном звучащая в навязчивой рекламе какой-то клиники по мужским болезням, лезла в мозг петербуржцев буквально отовсюду. Передачи местных радио и телеканалов через равные промежутки времени прерывались, и мужской баритон под аккомпанемент красивой музыкальной заставки призывал всех мужчин, независимо от возраста, стройными рядами двинутся на лечение.
- Папа, а что такое простатит? – поинтересовалась дочь.
- Девочкам и тётям это не грозит, - успокоил я её, и тут же переадресовал к жене, - про женское здоровье мама тебе расскажет лучше меня.
Между тем настал момент, коренным образом изменивший жизнь всей моей семьи: мы отправлялись на ПМЖ в Германию. Я был готов ко многому, но никак не ожидал, что первое, что я услышал, затаскивая наши пожитки в прицепной вагон поезда Москва – Берлин – Париж, это была уже надоевшая и начинающая раздражать песенка про простатит. Уже изрядно подвыпившая компания в соседнем купе музыкально и очень слаженно выводили до боли знакомые слова. До этого грустная дочь чуть оживилась и сообщила, что теперь нам будет ехать весело. Иметь в соседях таких знаменитых музыкантов, что пели в рекламе - это, еще пару недель назад, было бы для неё приятной неожиданностью.
Поезд тронулся. Я прильнул к окну, мысленно прощаясь с родным городом. Бог весть, когда я вернусь сюда снова. Соседи сменили репертуар, и зазвучала другая песенка. «О, я её тоже знаю», – оживился сын и стал подпевать, но был одёрнут женой: « Мы же собирались с тобой в дороге учить немецкий. Не отвлекайся!» Дошла очередь и до меня: «Андрей, пойди, разберись, видишь, детям мешает».
Я вышел в коридор. Проводников не было видно, а влезать в соседскую пьяненькую компанию я не стал, решил подождать, когда кто-нибудь из них выйдет. Не хотелось разборок в самом начале пут謬, да и эти простенькие песенки отвлекали от тревожных мыслей о будущем. Соседи не мешали мне. Доцентство в престижном ВУЗЕ приучило меня к студенческому гвалту на зачётных неделях. Я вдруг ощутил себя таким же вагончиком, что прицепили сначала к одному локомотиву, затем прицепят к другому, а уж по Европе помчит третий. Так же и я. Жесткая и холодная логика потребовала от меня бросить всё : родительские могилы, родственников и друзей, творческую работу, - короче всё, чем я жил и гордился. Вместо этого, я уцепился за крохотный шанс, предоставленный еврейством отца, и сейчас качу к новой жизни, в которой будут новые правила и законы, чужой язык и культура. Что я там буду делать? Приживется ли моя семья на новой Родине? Вот бы папа, будь бы он живым, удивился моему выбору. Что бы он сказал, одобрил бы, поддержал, уехали бы мои родители вместе с нами? Все эти вопросы я задавал себе те три года, пока Германия решала достаточно ли у меня оснований для ПМЖ. Теперь же думать об этом было поздно. Решение было принято, Рубикон пройден, настало время действовать.
В поющем купе парни сидели плотно, вечеринка не заканчивалась. Но музыканты, видимо, мешали не только нам. Ко мне подошел следующий из туалета попутчик с полотенцем через плечо и, кивнув на дверь, что я караулил, по-свойски обратился ко мне.
- Мешают?
- Да не очень…
- Ничего – ничего. Хорошо бы они так до Германии пели. Если что – помогут.
Попутчик, как выяснилось, гонял подержанные фуры из Германии, и как многие представители его ремесла, долгие часы проводящие в одиночестве за рулём, любил поговорить. После красочного рассказа о проблемах дальнобойщиков он вернулся к текущему моменту.
- После Варшавы дверь в купе на полотенце завяжи, - назидательно предупредил он меня.
- Чего так?
- А ты что первый раз в Германию едешь? – изумился он.
- Поездом да, раньше самолетом летал.
- Так вот, рассказываю. Варшаву мы ночью проезжаем. Так?
- Так.
- А вот после Варшавы все спать заваливаются. Поздно же.
- Ну да…
- Вот в том-то и дело. На перегоне в Польше поезд замедляет ход, уж не знаю почему. Едва ползёт. Вот тут то они вагоны своими ключами открывают и запрыгивают. Открывают купе, хватают, что под руку попадет и выпрыгивают.
- Кто они, поляки?
- А чёрт его знает кто. Я их о национальности не спрашивал. Хотя, по-русски говорят чисто.
- В прошлом году мы с мужиками им отпор дали. Повыкидывали их с поезда нахрен. Так потом где-то полгода тихо было, а теперь ребята говорят - снова повадились.
- А проводники то что?
- А что проводники. Они тоже люди, за свою шкуру боятся. Запрячутся в своём купе и носа не показывают. Чёрт его знает, может они в доле!
- Ну и дела. Даже тут порядка нет. Не поезд, а проходной двор. Даже здесь ограбить могут как в подворотне.
- Это да! Короче, мы должны надеяться только на себя. Так что, если будут проблемы, стучи мне, да и ребятам отстучи. Да не боись. Вместе мы их так отхреначим, на всю жизнь запомнят.
- Да я и не боюсь. Спасибо, что рассказал: «Предупрежден, значит вооружен».
Наговорившись, дальнобойщик прошел в своё купе, музыканты попритихли, да и я отправился спать. Было уже поздно.
На следующий день я снова караулил соседскую дверь. Прежнее раздражение улетучилось, и я уже был рад такому соседству. Так всегда бывает. Мелочные претензии и недовольство друг другом исчезают перед возникающими большими проблемами, когда только слаженными совместными действиями можно купировать очевидную угрозу.
Наконец соседская дверь открылась, из купе опрометью выскочил парень и ринулся в сторону туалета. Выглянувший второй музыкант заметил меня и нетвердым шагом направился ко мне. Я пододвинулся, дав ему возможность уцепиться за поручень у окна.
- Слышь, земеля, - обратился он ко мне, - пожрать у тебя не найдется. У нас только водка, а хавки нет совсем.
- Найдём, - успокоил я его, – далеко путь держите?
- В Варшаву. А ты?
- В Берлин.
- Братан, ты в курсе, что после Варшавы шухер ожидается?
- Знаю, разберёмся. Сейчас еды вам принесу. Только просьба – потише там у себя.
- Да мы уже пить закончили. Третий день гудим : деньги за рекламу получили.
- Что за группа? Простатит?
- Ха, ну ты даёшь! Мы «Запрещенные барабанщики». Может, слышал?
- Да нет, как-то не пришлось.
- Шутишь? Телевизор, что ли, не смотришь?
- Не до него мне, дел полно. Ладно, я пошел, сейчас вас подкормим.
У заботливой жены продуктов в дорогу было запасено на добрую неделю вперёд, поэтому уже через пару минут я стучался к оголодавшим барабанщикам с домашними бутербродами. Но не только голод беспокоил их. Чем ближе к границе, тем больше их волновала встреча с пограничниками. Наконец-то объявившийся проводник потребовал, чтобы «барабанщики» задекларировали свои музыкальные инструменты. Этого ребята категорически делать не хотели. Меняющиеся с калейдоскопической скоростью законы в стране делали практически невозможным, даже при всём желании, отследить их. Еще меньше хотелось им следовать. Так, например, было непонятно, можно ли провозить за границу музыкальные инструменты. А если можно, то какие? А какие нельзя? Ничего не было понятно.
Моё появление с бутербродами было встречено с ликованием. Одному из ребят пришла в голову «прекрасная идея» запрятать особо ценную гитару в недрах нашего семейного семнадцатиместного багажа. К сожалению, для них, этот номер не прошел. Я же выполнив гуманитарную задачу поддержки звёзд российской попсы, отправился к проводнику. Он подтвердил существование угрозы нападения на поезд и прямым текстом заявил о своём невмешательстве в возможный конфликт.
- А что мы можем, - примерно так объяснял он мне. У них ключи от всех вагонов, у них ножи. Вы проехали, и всё – с концами. А мы тут каждую неделю ездим. Да зарежут они нас в следующий раз или покалечат. Ну и нафиг это нам надо?
- Ну, да, - продолжал он, отвечая на мои еще не заданные вопросы, - «наверх» жаловались, а что толку-то. Не до нас им там, они свои вопросы решают. Вот зарежут у нас кого, то, глядишь, и вмешаются.
Поняв, что ждать помощи от проводника не приходится, я решил организовать оборону вагона самостоятельно. Но и тут картина вырисовывалась неутешительная. Вместе с моей семьёй до Берлина ехал только знакомый дальнобойщик, да еще пара старушек – одуванчиков направлялись в Париж. Остальные пассажиры выходили в Бресте и Варшаве.
Огорчённый, я с неохотой рассказал о складывающейся ситуации жене. Она долго не могла поверить в сказанное, а затем деятельно подключилась к организации обороны. Убрали вниз верхнюю одежду и, связав полотенца, для тренировки заблокировала замок. Мне казалось, что это и есть наша главная неприятность в дороге. Хуже уже быть не должно. Но как же я ошибался. Впереди была Белорусско – Польская граница и пограничный контроль.
Перед Брестом проводник раздал бланки деклараций, куда мы аккуратно вписали доллары, марки и даже рубли, затем, прослушав инструктаж, отдали паспорта. Инструктаж состоял из сплошных пугалок. Почуяв контрабанду, пограничник мог высадить нас из поезда и отправить в Брестский вокзал на дополнительную проверку. Выстояв длинную очередь, мы должны были бы предъявить содержимое своих чемоданов, сумок, баулов и рюкзаков бдительному оку проверяющих. При необходимости погранцы могли задействовать и собаку, которая своим острым нюхом должна была определить, вывозим ли мы из союзного государства наркотики.
- Если до этого дойдет, - инструктировал проводник, - помните, что всё надо делать шустро. Поезд ждать не будет. Бывало, - доверительно продолжил он, - что и не успевали. Тогда придется посидеть дня три в Бресте, пока следующий поезд не заберет.
Мне уже приходилось проходить пограничный контроль в аэропортах, и я был спокоен. Ничего запрещенного мы не везли, валюта также была в пределах нормы. Но на этот раз всё пошло по-другому
Появился пограничник. По хозяйски зайдя в наше купе, он оглядел нашу многочисленную поклажу, хмыкнул, и не говоря не слова, развернувшись, вышел. Практически сразу появился растерянный проводник и потребовал, чтобы я пошел к пограничнику. Увидев меня, страж границы ощерился и буквально заорал: «Быстро собрал вещи и выметайтесь из вагона. Живо у меня!»
Заметив мою растерянность, он продолжил уже спокойнее: «Не хочешь? Бакшиш давай! Через пять минут приду, и чтобы без фокусов – пожалеешь!»
Постепенно присутствие духа приходило ко мне, и я не собирался без письменного распоряжения покидать вагон.
Заглянул проводник: «Чего он от тебя хочет?»
- Денег. Грозится высадить.
- Да, этот может. Дай ему сто долларов – он успокоится.
Время шло, Бандит в погонах не появлялся. Доллары я давать не собирался, собрал все рубли, что с собой были, и вышел в коридор. Там уже толпился народ. Музыканты взволновано галдели, да и дальнобойщик с вечным полотенцем через плечо нервно то сжимал, то разжимал кулаки.
- Бакшиш требует? – осведомился я у подкормленного барабанщика.
- Ну да, вот сука! - исчерпывающе оценил ситуацию он.
Погранец ни на кого не глядя прошествовал мимо нас и скрылся в купе проводников. Тяжело вздохнув, музыкант направился к нему, рука в кармане треников теребила бумажку. Несколько секунд, и вот уже злющий на весь белый свет артист, звезда российской эстрады, идет обратно.
Проходя мимо, он состроил гримасу и чуть кивнул мне головой.
- Доллары дал? – не удержался я от вопроса.
- Перебьется, - сплюнул парень. Пять штук рублями отслюнявил.
У меня в кармане было заготовлено три тысячи наших родных деревянных – это всё, что осталось после сборов в дорогу. С ними я отправился на рандеву с взяточником.
- Опять рубли, - скривился пограничный страж, - пожидился с долларами?
Такого унижения я не испытывал никогда и едва сдержался, чтобы от души не съездить ему по физиономии. Но давать волю чувствам было нельзя.
Той ночью в вагоне было тихо, но я не спал. В своей жизни мне приходилось давать взятки гаишникам, ментам, риелторам и много кому еще. Что поделать, жизнь была такая. Но этот, только что пережитый момент, был, пожалуй, одним из самых горьких в жизни. Он тяжелым осадком, навсегда осел в моей памяти и его уже не забыть. Последние метры по родной земле мне позволялось сделать только за взятку.
Так Родина прощалась со мной.